скачать книгу бесплатно
Мальчик торжественно кивнул:
– Я хочу отдать его сэру Камарису.
Серридан беспомощно повернулся к брату. Бриндаллес посмотрел на сына, потом бросил быстрый взгляд на Камариса, который все еще думал о чем-то своем. Наконец Бриндаллес пожал плечами.
– Он тот, за кого себя выдает, и почестям, которых он удостоен, нет числа, – сказал Бриндаллес сыну. – Ты правильно сделал, что сначала спросил. – Его улыбка была почти призрачной. – Полагаю, некоторые вещи следует приводить в порядок и начинать использовать. Давай, мальчик, отдай шлем Камарису.
Изгримнур завороженно наблюдал, как Пасеваллес прошел мимо него, прижимая к груди тяжелый шлем, украшенный изображением морского дракона. Глаза мальчика испуганно уставились в одну точку, словно он входил в пещеру великана. Он молча остановился напротив старого рыцаря, казалось, еще немного, и он упадет, не выдержав веса шлема.
Наконец Камарис поднял голову.
– Что?
– Мои отец и дядя сказали, чтобы я отдал этот шлем вам. – Пасеваллес попытался поднести шлем поближе к Камарису, который, даже сидя, возвышался над мальчиком. – Он очень старый.
На лице Камариса появилась улыбка:
– Как я, верно? – Он протянул большие руки. – Дай мне на него посмотреть, юный сэр. – Камарис подставил золотой шлем к свету. – Шлем Империи, – удивленно сказал он. – Он действительно старый.
– Шлем принадлежал императору Анитуллису, насколько мне известно, – сказал Бриндаллес с другого конца зала. – Он ваш, милорд Камарис, если вы пожелаете его взять.
Старик некоторое время разглядывал шлем, а потом надел. Его глаза скрылись в тени, нащечники спрятали скулы, как клинки.
– Он мне подходит, – сказал Камарис.
Пасеваллес, открыв рот, смотрел на старика и свернувшегося морского червя на верхушке шлема.
– Спасибо, парень. – Камарис снял шлем и поставил на стол рядом с собой. – Как тебя зовут?
– П-Пасеваллес.
– Я буду носить шлем, Пасеваллес. Это честь. Мои собственные доспехи проржавели много лет назад.
Казалось, мальчик перенесся в другое царство, его глаза горели, точно пламя свечи. Глядя на него, Изгримнур почувствовал печаль. После ослепительных мгновений, связанных с рыцарством, разве сможет жизнь подарить восторженному ребенку что-то, кроме разочарований?
Благослови тебя Господь, Пасеваллес, – подумал герцог. – Я надеюсь, твоя жизнь будет счастливой, но что-то мне подсказывает, что это маловероятно.
Наблюдавший за мальчиком и Камарисом Джошуа наконец заговорил:
– Я еще не все вам рассказал, барон Серридан. Кое-что является пугающим, другое вызывает возмущение. Некоторые вещи окажутся более удивительными, чем то, что Камарис жив. Вы готовы подождать до утра? Или все еще хотите запереть нас в темнице?
Серридан нахмурился:
– Достаточно. Не нужно дразнить меня, Джошуа. Расскажите мне то, что я должен знать. И, если потребуется, мы будем бодрствовать до петухов. – Он показал, чтобы ему налили еще вина, и отослал своих потрясенных и озадаченных подданных по домам, оставив за столом только самых близких соратников.
О барон, – подумал Изгримнур, – скоро ты окажешься в одной яме с нами. Я пожелал бы тебе лучшей судьбы.
Герцог Элвритсхолла придвинул свой стул поближе к Джошуа, который начал.
33. Белое дерево, черные плоды
Сначала она подумала, что это башня или гора – ничто, столь высокое, тонкое, унылое и совершенно белое не могло быть живым. Но по мере того, как она к нему подходила, она поняла, что огромное облако, окружавшее центральный ствол, рассеянная молочная бледность – лишь невероятное сплетение ветвей.
Перед ней стояло дерево, огромное и белое, такое высокое, что она не могла разглядеть его верхушку; казалось, она пронзала само небо. Она смотрела на него, ошеломленная зловещим величием. И хотя какая-то ее часть знала, что это сон, Мириамель каким-то образом понимала, что великая белая полоса есть нечто очень важное.
Мириамель приблизилась к нему – у нее не было тела: шла она или парила? Она не могла сказать – она видела, что дерево поднимается над лишенной выразительных черт землей одним гладким стволом, точно колонна неправильной формы из идеально отполированного мрамора. Если белоснежный гигант имел корни, то они находились глубоко-глубоко под землей, где-то в самом ее сердце. Ветви, окружавшие дерево, точно плащ из потрепанной паутины, были идеально тонкими и росли из ствола, но становились еще тоньше по мере того, как удалялись от него и тянулись вверх, а их переплетенные концы постепенно становились невидимыми.
Мириамель находилась уже совсем рядом с огромным деревом и начала подниматься, без всяких усилий двигаясь вверх. Ствол скользил перед ней, словно молочная река.
Она летела в огромном облаке ветвей. Серо-голубое небо за переплетенными белыми нитями было каким-то диковинно плоским. Она не видела горизонта, и ей казалось, что в мире, кроме дерева, больше ничего нет.
Паутина ветвей становилась толще. Тут и там среди ветвей висели маленькие ядрышки темноты, сгустки мрака, подобные опрокинутым звездам. Поднимаясь медленно, точно лебяжий пух, подхваченный порывом ветра, Мириамель потянулась вперед – внезапно она обрела руки, хотя остальная часть ее тела странным образом отсутствовала, – и прикоснулась к одному из черных сгустков. Он имел форму груши, но был гладким и мягким, как спелая слива. Мириамель дотронулась до другого и обнаружила, что он такой же. Однако следующий оказался немного иным. Пальцы Мириамель невольно сжались, и он упал на ее ладонь.
Она посмотрела на него и увидела такую же, как у других, плотную кожу, но чем-то он от них отличался. Быть может, был немного теплее. Каким-то образом она поняла, что он созрел.
Она продолжала на него смотреть, завитки белого дерева бесконечно падали по обе стороны от нее, а черный плод на ладони задрожал и раскрылся. В его середине, там, где персик прятал бы свое ядрышко, лежал ребенок размером с палец. Веки, крошечные, как снежинки, были опущены – он спал, но шевелил ручками и ножками и зевал, но глаза оставались закрытыми.
Значит, каждый из плодов имеет душу, – подумала она. – Или это… вероятности?
Она не знала, что означают подобные мысли во сне, но через мгновение ее охватил страх.
Я ведь сорвала его! Сорвала слишком рано! Я должна вернуть его обратно.
Что-то продолжало нести ее вверх, но сейчас она испытывала ужас. Она совершила нечто неправильное, должна вернуться и найти одну ветку среди тысяч других. Может быть, еще не поздно вернуть то, что она невольно украла.
Мириамель схватилась за сплетение веток, пытаясь замедлить подъем. Некоторые из них, тонкие и хрупкие, как сосульки, ломались у нее в руках, несколько черных плодов сорвались и начали падать в серо-белую пустоту под ней.
Нет! Ее охватил ужас. Она не хотела причинить такой вред. Мириамель протянула руку, чтобы поймать один из падавших плодов, и уронила крошечного ребенка. Она попыталась его схватить, но он уже был далеко.
Мириамель страшно закричала от отчаяния и ужаса…
Было темно. Кто-то ее держал, крепко прижимая к груди.
– Нет! – выдохнула она. – Я его уронила!
– Ты ничего не уронила, – сказал голос. – Тебе приснился плохой сон.
Она смотрела, но не могла разглядеть лица. А голос… она его узнала.
– Саймон?..
– Я здесь. – Его губы оказались возле ее уха. – Тебе ничего не грозит. Но лучше больше не кричать.
– Извини. Мне очень жаль. – Она вздрогнула и стала высвобождаться из его объятий. Пахло сыростью, а ее пальцы касались чего-то шершавого. – Где мы?
– В амбаре. В двух часах езды от Фальшира. Ты не помнишь?
– Немного, – ответила она. – Что-то мне нехорошо. – На самом деле Мириамель чувствовала себя ужасно. Она дрожала, и одновременно ей было жарко, а все вокруг окутал туман, более густой, чем когда она обычно просыпалась посреди ночи. – Как мы сюда попали?
– Мы подрались с Огненными танцорами.
– Да, я помню, – кивнула Мириамель. – А потом мы скакали.
Саймон издал какой-то звук в темноте, возможно, рассмеялся.
– А потом перестали скакать. Именно ты приняла решение здесь остановиться, – сказал Саймон.
Она покачала головой.
– Я не помню.
Саймон ее отпустил – Мириамель поняла, что неохотно – хотя сейчас она соображала не лучшим образом. Затем он отполз в сторону по тонкому слою сена, раздался скрежет, и появился свет. Темная фигура Саймона вырисовывалась на фоне окна. Он пытался открыть ставни.
– Дождь прекратился, – сказал он.
– Мне холодно. – Она попыталась зарыться в солому.
– Ты сбросила плащ. – Саймон снова к ней подполз, нашел плащ и накрыл ее до подбородка. – Если хочешь, я могу отдать тебе свой.
– Я думаю, мне хватит и моего, – ответила Мириамель, хотя ее зубы продолжали стучать.
– Хочешь чего-нибудь поесть? Я оставил тебе твою часть ужина – но кувшин с элем ты разбила о голову того огромного типа.
– Только немного воды. – Мысль о еде показалась ей неприятной.
Саймон возился с седельными сумками, пока она смотрела в окно на ночное небо, но вуаль облаков скрывала звезды. После того как Саймон принес ей мех с водой и она напилась, Мириамель почувствовала, что на нее снова накатила слабость.
– Я чувствую себя… плохо, – сказала она. – Наверное, мне нужно еще поспать.
Саймон не сумел скрыть разочарования:
– Конечно, Мири.
– Мне очень жаль. Я чувствую себя такой больной… – Она еще выше подтянула плащ.
Казалось, темнота вращалась вокруг нее, она снова увидела силуэт Саймона на фоне окна, а потом тени утащили ее в темноту.
К утру лихорадка Мириамель усилилась. Саймон ничего не мог для нее сделать, лишь протирал влажной тряпицей лоб и давал воды.
Темный день прошел в мелькании образов: серые тучи проносились мимо окна, зов одинокого голубя, встревоженное лицо Саймона, появлявшееся над ней с периодичностью луны. Мириамель обнаружила, что ее не особенно интересовало то, что с ней происходило. Все страхи и тревоги унесла болезнь. Если бы она могла заснуть на целый год, она не стала бы возражать; но вместо этого она теряла сознание и вновь приходила в себя, как потерпевший кораблекрушение матрос, хватающийся за обломок мачты. Ее сны были полны белых деревьев и затонувших городов, на улицах которых шевелились водоросли.
За час до рассвета второго дня, проведенного в амбаре, Мириамель пришла в себя, и в голове у нее немного прояснилось, но она чувствовала ужасную слабость и вдруг испытала жуткий страх, ей показалось, что Саймон ушел и она осталась одна.
– Саймон? – позвала она. Ответа не последовало. – Саймон?!
– Хм-м-м?
– Это ты?
– Что? Мириамель? Конечно, я. – Она услышала, как он повернулся и подполз к ней. – Тебе стало хуже?
– Нет, я думаю, лучше. – Она вытащила дрожавшую руку, отыскала и сжала его ладонь. – Но мне все еще довольно плохо. Посиди со мной.
– Конечно. Тебе не холодно?
– Немного, – ответила Мириамель.
Саймон взял свой плащ и накрыл им Мириамель поверх ее собственного. Она чувствовала такую слабость, что ей хотелось плакать – и холодная слеза сбежала по ее щеке.
– Спасибо тебе. – Некоторое время она молчала.
Даже короткий разговор ее утомлял. Ночь, которая казалась огромной и пустой, когда она проснулась, теперь стала не такой пугающей.
– Думаю, я готова снова немного поспать. – Ее голос даже в собственных ушах прозвучал невнятно.
– Тогда спокойной ночи.
Мириамель чувствовала, как ускользает ее сознание. Интересно, – подумала она, – снились ли Саймону такие странные сны, как мой о белом дереве и его необычных плодах. Это показалось ей маловероятным…
Она проснулась, когда наступил свинцово-серый рассвет, и увидела, что ее по-прежнему укрывает плащ Саймона. Он спал рядом под тонким слоем сена.
В течение второго дня в амбаре Мириамель много спала, но в те моменты, когда бодрствовала, чувствовала себя гораздо лучше, почти как прежде. В полдень она смогла съесть немного хлеба с сыром. Саймон выходил наружу, чтобы исследовать окрестности, и, пока она ела, рассказал о том, что видел.
– Здесь совсем мало людей! Я видел двоих на дороге, ведущей из Фальшира, – и, даю тебе слово, не позволил им меня заметить, – и больше никого. Неподалеку есть почти развалившийся дом. В крыше несколько дыр, но большая часть соломы не протекает. Я не думаю, что сейчас там кто-то живет. Если нам потребуется тут задержаться, мы можем перебраться туда – там немного суше.
– Посмотрим, – ответила Мириамель. – Возможно, завтра я смогу ехать дальше.
– Может быть, но сначала нужно попробовать. Сегодня ты первый раз села после той ночи в Фальшире. – Он неожиданно к ней повернулся. – А меня едва не убили!
– Что? – Мириамель пришлось схватить мех с водой, чтобы не подавиться сухим хлебом. – Что ты сказал? – потребовала она ответа, когда откашлялась. – Огненные танцоры?
– Нет, – ответил Саймон, его глаза были широко раскрыты, выражение лица оставалось серьезным. Однако он тут же усмехнулся. – Тем не менее я чудом спасся. Я возвращался сюда с соседнего поля, собирал там… цветы.
Мириамель вопросительно на него посмотрела:
– Цветы? А зачем тебе цветы?
Саймон продолжал, словно не слышал ее вопроса:
– Я услышал шум и поднял голову. На вершине холма стоял бык.
– Саймон!
– И он не выглядел дружелюбным. Костлявый, с красными глазами, на боках длинные царапины. – Саймон провел пальцами вдоль своих ребер, показывая. – Мы стояли и смотрели друг на друга несколько мгновений, а потом он опустил голову и начал фыркать. Я повернулся и пошел в противоположном направлении. Он помчался за мной вниз по склону, делая маленькие танцующие шаги, но постепенно набирая скорость.
– Саймон! Что ты сделал?
– Ну, я решил, что глупо бежать вниз по склону перед быком, поэтому бросил цветы и взобрался на первое попавшееся высокое дерево. Он остановился под ним – я успел поднять ноги в самый последний момент – и вдруг наклонил голову и ударил по стволу… – бум! – Саймон стукнул кулаком по открытой ладони. – Дерево затряслось, и я едва не упал на землю. Но потом мне удалось забраться повыше и удобно устроиться на толстой ветке. И очень вовремя – идиотский бык принялся снова и снова колотить головой ствол, пока не повредил кожу на лбу и его морду не начала заливать кровь.
