Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

– Я: Мы хотим остаться в стороне от любого конфликта.

– Молотов: Вы же хотите вместе с Швецией оборонять Аландские острова. И это локальный договор о взаимной помощи.

По этой теме опять завязалась длинная дискуссия, в ходе которой мы вновь изучали ноту нашего правительства Советскому Союзу. Молотов хотел приравнять cоглашение о строительстве укреплений на Аландских островах и договор об обороне Финского залива. Я вновь заметил, что предлагаемый ими договор не согласуется с нейтралитетом Финляндии. Если бы нам пришлось выполнять наши обязательства по взаимной помощи, то мы оказались бы втянутыми в войну между великими державами. Следовало принимать во внимание, что Советский Союз – это великая держава, а Швеция – нет.

В этот момент Сталин и Молотов окончательно отказались от «локального договора» по Финскому заливу: «Тогда отдайте нам Ханко, упомянутую территорию на Карельском перешейке и острова в Финском заливе». Я вновь повторил, что Ханко и Карельский перешеек – это части континентальной Финляндии, которой мы не можем поступиться. Предлагаемые нами острова представляют достаточную защиту.

«А чего вы, собственно говоря, боитесь? Не боитесь ли вы, что Финляндия нападёт на вас?», – спросил я.

– Молотов: Мы не боимся агрессии со стороны Финляндии. Мы боимся провокации со стороны третьей державы. Мы уже однажды подвергались такой агрессии, и нам надо позаботиться о её отражении.

– Сталин: Мы должны иметь возможность перекрыть проход в Финский залив. Если бы фарватер, ведущий к Ленинграду, не шёл вдоль вашего побережья, нам не нужно было вообще поднимать этот вопрос. В царский период у России были Порккала и укрепления на острове Найссаар с 16-дюймовыми орудиями, а также военно-морская база в Таллине11. Тогда враг не мог пройти через этот заслон. Мы не просим Порккалу, которая находится слишком близко от столицы Финляндии. Между Ханко и Палдиски12 мы можем установить мощный заслон. В морской обороне существует закон, что проход в залив преграждается в его горловине перекрёстным огнём батарей, расположенных на обоих берегах. В вашей памятной записке высказывается предположение, что противник не сможет вторгнуться в акваторию Финского залива, но если вражеский флот там окажется, то Финский залив уже нельзя будет оборонять. Вы спрашиваете, какая держава могла бы напасть на вас? Англия или Германия. С Германией у нас сейчас хорошие отношения, но в этом мире всё может измениться. Юденич наступал через Финский залив. Позже Англия сделала то же самое. Это может повториться. Если вы боитесь предоставить нам базы на континентальной части, то мы можем прорыть канал вокруг Ханко. Тогда база больше не будет находиться на континентальной территории Финляндии. Как Англия, так и Германия могут сейчас направить в Финский залив крупные военно-морские силы. Сомневаюсь, что вы тогда сможете остаться вне конфликта. Когда война между ними закончится, то флот победителя войдёт в Финский залив. […] Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до границы было 70 километров. Это минимальное требование, и вы не должны думать, что мы будем готовы поступаться нашим требованием. […] С географией мы ничего поделать не можем, да и вы с ней ничего не можете поделать. В Ленинграде и его окрестностях проживает почти 3,5 миллиона человек, почти столько же, как во всей Финляндии. Раз уж нельзя перенести Ленинград, придётся границу отодвинуть подальше. В отношении Койвисто13 надо принять во внимание, что если там разместить 16-дюймовые орудия, то можно было бы полностью воспрепятствовать действиям нашего флота в восточной части Финского залива. Мы просим 2700 кв. километров и предлагаем взамен больше 5500 кв. километров. Какая-то другая великая держава поступает подобным образом? Нет! Только мы, поскольку мы настолько глупы.

– Я: Вы говорите так, будто Финляндия угрожает Советскому Союзу войной?

– Сталин: Мы не боимся нападения со стороны Финляндии, но Англия или Германия могут надавить, чтобы заставить Финляндию принять участие в агрессии против Советского Союза.

– Я: Вы преувеличиваете эту опасность. Наше правительство не может согласиться с предлагаемой вами границей.

После этого разговор зашёл о Петсамо. В этой связи Молотов сказал, что в России многие требуют, чтобы вся территория Петсамо была возвращена Советскому Союзу: «Арендуйте нам Ханко или Порккалу на 30 лет, как вы предоставили англичанам концессию в Петсамо на 99 лет». Снова дискутировали о никелевой концессии Петсамо.

– Сталин: Англия получила концессию на территории Петсамо, и Германия пыталась сделать то же самое. Цель обеих – нападение на Мурманск. – Он заметил, что Россия продала Аляску Соединённым Штатам. – Гибралтар – собственность Англии, и это не мешает независимости Испании. Оборона горловины Финского залива требует единой системы управления огнём, и поэтому у нас должны быть базы на обоих берегах залива.

После обмена репликами я сформулировал: «Мы считаем, что Ленинград защищён от атак с моря через Финский залив. Мы будем обороняться, если наш нейтралитет будет нарушен, и если это произойдёт в связи с агрессией против Советского Союза, мы автоматически будем втянуты в войну по обороне Советского Союза».

Молотов привычно перевёл разговор к вопросу о строительстве укреплений на Аландских островах, желая представить его в качестве прецедента, который был бы сравним с тем, что войска Советской России могли бы находиться на территории нейтральной Финляндии, ровно так же, как по предложению Стокгольма войска Швеции находились бы на Аландах. Он добавил: «И в наших интересах, чтобы Финляндия оставалась нейтральной. У нас нет никаких претензий на Аландские острова. Мы надеемся, что вы сможете сохранять их в своём распоряжении. Но вам также следует понять наше положение как великой державы. Мы должны быть способны перекрыть противнику проход в Финский залив».

– Я: Вам также следует понять наше положение. Мы не можем пойти на то, что наша безопасность будет урезана.

– Молотов: Мы и пальцем не вмешаемся в ваши собственные дела и не посягнём на вашу независимость.

– Сталин: Заверяю Вас, что договоры с Эстонией, Латвией и Литвой ни в коей мере не угрожают их независимости, напротив, она только укрепилась посредством этих договоров.

– Я: Наш нейтралитет столь же безусловен, как и нейтральный статус других северных стран. Мы не хотим быть втянутыми ни в какую войну.

– Сталин: Если мы сейчас договоримся по поднятым вопросам, то вы можете создавать оборонительные сооружения на Аландских островах, если, конечно, будете делать это в одиночку.

После того как разговор продолжался около двух с половиной часов, я сообщил, что, поскольку затронутые вопросы совершенно новые, мне надо отправиться в Хельсинки для обсуждения их с моим правительством. Молотов заметил, что решение этих вопросов нельзя откладывать.

– Сталин: Вы проводите мобилизацию и эвакуируете население городов. В ваших газетах говорят о русском империализме. Мы также направили войска к границе. Такая ситуация не может долго продолжаться.

– Я: Вы же не можете поверить, чтобы мы собирались напасть на вас.

– Сталин: Это стоит денег. Неужели это необходимо для вашей политики?

– Я: Предложенное Вами решение невероятно трудно для Финляндии. Неужели нельзя найти другие средства для обеспечения безопасности Финского залива и Ленинграда?

– Сталин: Если вопросы будут решены, мы можем на основе взаимности демонтировать оборонительные сооружения на границе, подкрепить договор о ненападении и согласиться на создание фортификационных сооружений на Аландских островах при условии, что это будете делать вы сами.

Договорились, что переговоры будут продолжены в Москве 20 или 21 октября, и до нашего отъезда нам будет передан письменный отчёт о предложениях Советского Союза.

На третьем заседании, которое прошло в тот же вечер в 21.30, мы получили письменное предложение Советского Союза. Оно было следующим:

«Главной озабоченностью Советского Союза на переговорах с правительством Финляндии являются два вопроса:

а) обеспечение безопасности Ленинграда;

б) уверенность в том, что Финляндия будет на основе дружеских отношений находиться в тесном взаимодействии с Советским Союзом. Оба пункта необходимы для сохранения в неприкосновенности от внешней агрессии принадлежащего Советскому Союзу побережья Финского залива, а также побережья Эстонии, которую Советский Союз обязался оборонять.

Для выполнения этой задачи необходимо:

1) быть способным огнём артиллерии с обоих берегов Финского залива перекрыть горловину Финского залива, чтобы вражеские военные и транспортные корабли не могли вторгнуться в акваторию Финского залива;

2) иметь возможность воспрепятствовать выходу врага к тем островам в Финском заливе, которые расположены вдоль фарватеров, ведущих к Ленинграду с запада и северо-запада;

3) перенести границу с Финляндией на Карельском перешейке, которая в настоящее время находится на расстоянии в 32 километра от Ленинграда, то есть в пределах зоны досягаемости дальнобойной артиллерии, немного севернее и северо-западнее.

Отдельно встаёт вопрос о полуострове Рыбачий в районе Петсамо, где граница была демаркирована неумело и искусственно, и что должно быть исправлено в соответствии с прилагаемой картой.

Исходя из вышеизложенного, необходимо на основе совместного договора и общих интересов решить следующие вопросы:

1) Финляндия соглашается сдать в аренду Советскому правительству порт

Ханко и прилегающую к порту территорию в радиусе 5–6 морских миль на юг и на восток, а также в радиусе 3 морских миль на запад и север, сроком на 30 лет для постройки усиленной береговой артиллерией военно-морской базы, способной совместно с базой в Палдиски, расположенной на южном берегу Финского залива, перекрывать артиллерийским огнём вход в Финский залив. Для защиты военно-морской базы правительство Финляндии должно разрешить правительству Советского Союза иметь в порту Ханко следующий гарнизон:

1 пехотный полк,

2 дивизиона зенитной артиллерии,

2 авиаполка,

1 танковый батальон,

в общей сложности не более 5000 человек личного состава.

2) Советскому военному флоту предоставляется право на якорную стоянку в заливе Лаппвик.

3) СССР передаются по обмену следующие территории:

острова Гогланд, Сейскари, Лавансаари, Тютерсаари, Бьёрке, а также часть Карельского перешейка от деревни Липола до южной окраины поселения Койвисто; западные части полуострова Рыбачий, общей площадью 2761 кв. км, согласно прилагаемой карте.

4) В порядке компенсации упомянутых в пункте 3 территорий Советский Союз передаст Финляндской Республике территории Советского Союза в районе Репола (Ребола) и Поросозеро (Пороярви) площадью 5529 км, согласно прилагаемой карте.

5) Подкрепление существующего советско-финляндского пакта о ненападении путём дополнения его статьёй о взаимных обязательствах не вступать в группировки и коалиции государств, которые прямо или косвенно были бы враждебны той или другой стороне.

6) Разоружение своих укреплений на Карельском перешейке, идущих по обе стороны вдоль финляндско-советской границы, и оставление в приграничной зоне обычных пограничных войск.

7) СССР обязуется не возражать против вооружения Аландских островов собственными силами Финляндии, имея в виду, что в вооружении Аландских островов не будет участвовать ни одна внешняя держава, включая Швецию».

В списке передаваемых Советскому Союзу островов, упомянутых в пункте 3, первоначально были острова Сомери и Нарви. Я обратил внимание на их значение для судоходства. Сталин сверился с картой и вычеркнул их.

В отношении пункта 6 я заметил, что понимаю вопрос таким образом, что мы могли бы обсудить предложение о создании демилитаризованной зоны на Карельском перешейке в качестве альтернативы обмена территориями. Сталин ответил, что демилитаризованная зона не может компенсировать обмен территориями, что является необходимым. После него можно было бы уничтожить приграничные укрепления, находящиеся по обе стороны границы, и оставить там лишь войска, необходимые только для охраны границы.

Я хотел также выяснить, имелась ли возможность на основе предлагаемого русскими «локального договора», касавшегося Финского залива, прийти к удовлетворительному результату. Я спросил: «Если мы заключим договор об обороне Финского залива на основе того, что каждая сторона обороняла бы свою часть Финского залива, и мы в соответствии с ним рассматривали бы каждую попытку вторгнуться военными силами в акваторию Финского залива как ситуацию casus belli14, то можно ли в таком случае отказаться от территориальных вопросов?»

– Сталин: Нельзя! Территориальные вопросы являются неотъемлемой частью договора. Недостаточно, что вы будете оборонять только свою часть. Но если в Ханко будет находиться полк советских войск, то нападение на Ханко означало бы войну против всего Советского Союза, и противник должен принимать в расчёт, что совершает нападение на всю военную мощь Советского Союза, то есть на его 120 дивизий.

Молотов добавил, что локальный договор включает в себя всё, что есть в их предложении, а также общее обязательство вместе оборонять Финский залив.

На реплику полковника Паасонена, что технически было бы возможно совместными силами перекрыть вход в Финский залив, не прибегая к созданию базы Советского Союза в северной части Финского залива, Сталин ответил: «У нас нет полного доверия к вам. В таком случае, руководство военными действиями нельзя передать единому командованию».

Я заметил, что такое предложение весьма негативно скажется на общественном мнении в Финляндии, на что Сталин ответил, что вопрос можно разъяснить, поскольку речь идёт о безопасности Ленинграда.

Полковник Паасонен сослался на то, что состав группировки, предполагаемой к размещению в Ханко, уже сам по себе вызовет недоумение. Какова была бы, например, задача танков? Ведь боевые танки обычно не используются в береговой обороне. Кроме этого, в Ханко трудно построить аэродром.

– Сталин: Танковый батальон там мог бы выполнять задачи охранения. Если нельзя построить аэродром, то тогда там должны быть гидросамолёты. Мы исходили из того, что там будет 120 самолётов, как истребителей, так и бомбардировщиков.

В завершении возник короткий диалог. Я обратил внимание на то, что все подобные вопросы должны быть переданы на одобрение парламента, что требует для быстрого решения квалифицированного большинства 5/6 всех голосов.

Сталин и Молотов (шутливо): «Не сомневайтесь, вы получите 99% голосов, да ещё и наши голоса в придачу».

Полковник Паасонен обратился к Сталину: «Как это согласуется с вашим лозунгом “Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим”?»

– Сталин: Я объясню Вам. В Польше мы не взяли чужой земли, да и сейчас стоит вопрос об обмене территориями.

В конце встречи Сталин сказал, что они ждут нашего возвращения 20 или 21 октября.

– Молотов: Подпишем договор 30 числа, а на следующий день я устрою вам обед.

Мы ответили: «Поживём – увидим! Дата нашего возвращения зависит от нашего правительства». Мы выехали из Москвы в тот же вечер. По моей просьбе посол Ирьё-Коскинен отправился вместе с нами в Хельсинки.

Я рассказал о первых переговорах достаточно подробно, поскольку на них стало ясно, как видели и аргументировали ситуацию руководители Советской России. Никаких новых подходов позже не появилось.

Были ли заявления и предложения русских искренними? У нас в этом плане высказывались сомнения. Как полагали у нас, цель Советов – получить более выгодное положение, чтобы потом было легче напасть на Финляндию. Трудно знать самые сокровенные мысли и тайные замыслы русских. В уже упомянутой записке, переданной мне русскими, был один важный пункт. В нём говорилось, что главной проблемой Советского Союза на переговорах с финским правительством, помимо обеспечения безопасности Ленинграда, была «уверенность в том, что Финляндия на основе дружественных отношений будет находиться в тесном взаимодействии с Советским Союзом» – в точном переводе: «уверенность в том, что Финляндия будет твёрдо оставаться на основе дружественных отношений с Советским Союзом». Это содержало прямую программу политики Советского Союза в отношении Финляндии – программу, которую Кремль и хотел последовательно осуществлять.

Есть повод заметить, что те же взгляды и причины, которыми большевики в 1939 году обосновывали свои требования, проявлялись и намного раньше.

Финляндия в экономическом и культурном отношении не имела для Советского Союза большого значения. Но в военном плане русские считали Финляндию, по причине её географического положения, весьма значимой для России. Заметно, что с течением времени значение Финляндии в замыслах русских возросло. По мнению Петра Великого, безопасность Петербурга требовала переноса границы вплоть до Выборга, хотя он, как я позже расскажу, был готов для достижения мира отказаться от Выборга15. Во времена правления Александра I вся Финляндия оказалась в составе Российской империи16, правда, по крайней мере, тогда, правительство России не считало завоевание Финляндии важным. Но когда Россия в течение столетия имела право приступить на территории Финляндии к осуществлению военных мероприятий, военное значение Финляндии в планах русских стало, похоже, усиливаться.

Военное значение Финляндии стало для русских превращаться в некую идею фикс. Этот вопрос беспокоил даже кадетов, членов Конституционно-демократической партии, образованной в 1905 году, и находившихся далеко от Куропаткина. Представители кадетов, оказавшиеся после Первой мировой войны в эмиграции во Франции, и которые всегда были друзьями Финляндии и искренними защитниками её прав, высказывали в своих воззваниях 1919 года в отношении военных баз и Карельского перешейка даже более далеко идущие требования, обосновывая их так же, как Сталин и Молотов осенью 1939 года17. И на мирных переговорах в Тарту в 1920 году со стороны Советской России акцентировали вопрос об обороне Ленинграда от нападения через Финский залив, внося в этом отношении разные предложения. Во второй половине 1930-х годов, как уже говорилось выше, со стороны Советского Союза стали высказываться мнения, что Финляндия может стать ареной боевых действий в случае агрессии против Советской России. Большевики усвоили те же взгляды, держа в поле зрения Германский рейх, хотя Сталин и Молотов осенью 1939 года говорили и об Англии.

Мысль, пусть даже укоренившаяся в сознании народа, далеко не всегда верна. В истории каждого народа – здесь история России не является исключением – можно найти мысли и планы, которые долгое время господствовали в общественном сознании, но потом оказывались неправильными и неудачными. Стремление Советской России к укреплению обороны северных рубежей и Ленинграда понятно. По моему убеждению, некоторый пересмотр границ и обмен территориями вполне мог стоять на повестке дня в 1939 году. Но этот вопрос, даже с позиции интересов великой державы, имеет и другую сторону, хотя великие державы не придают этому особого значения. Александр I в эпоху Наполеоновских войн считал лояльность народа Финляндии важным фактором защиты от удара в спину. Сегодня, по мнению великих держав, малые государства не имеют малейшей возможности сохранить свой нейтралитет, равно как и не стать плацдармом для агрессии в войнах между великими державами. Малые народы десятилетиями жили в воображаемом мире. Во многих малых государствах проводилась безнадёжная политика, весь смысл которой сводится к одной шведской фразе “vad-skulle-det-nytte?” («кому от этого польза?»), в то время как разделяющая их политика “sauve-qui-peut” («спасайся, кто может») доминировала в их поведении. Всё это не могло не подкреплять сомнения великих держав в отношении возможностей самостоятельного существования малых. Политика малых государств завершилась катастрофой и привела к тому, что большие стали относиться к ним снисходительно, подчас даже пренебрежительно.

Всё же условия были различными. Характер народов, их военные качества, географическое положение и т.п. не были одинаковыми. Если бы финский народ был твёрдо убеждён в том, что ему нечего бояться со стороны России, то Финляндия была бы, как я и сказал Сталину, автоматической защитницей Советского Союза от попыток агрессии через её территорию. Кремль не придавал нашей обороноспособности никакого реального значения. Разгром хорошо вооружённой Финляндии – в 1939–1940 годы мы были плохо вооружены – потребовал бы достаточно большой армии. Переброска такой армии через широкое море в континентальную часть Финляндии, через удобные для обороны побережье, острова и шхеры, для боевых действий на территории Финляндии не мог не быть сопряжён со значительными трудностями, особенно в ситуации, как предполагал Кремль, если эта великая держава, в данном случае Германия, не была связана масштабной агрессией против Советской России. Сомневаюсь, что Кремль учёл всё это в своих расчётах.

Такая политика Советской России, при которой Финляндия могла бы придерживаться провозглашённого нейтралитета, как она решила и была готова поступить, была обоснована с точки зрения интересов и самой России. Создание миролюбивых и добрососедских отношений между Финляндией и Советской Россией заслуживало, по моему мнению, большего внимания, чем то, какое ему уделял Кремль. Есть повод добавить, что в истории отношений Финляндии и России можно найти подтверждение моему тезису. Политика России в отношении Финляндии, как при царе Николае II, так и при большевиках, начиная с 1939 года, вряд ли обеспечивала интересы Российского государства и приносила нужные результаты.

Я рассматривал отношения Финляндии и Советского Союза с точки зрения Советской России. Я встал на позицию «реальной политики» великих держав, в которой малым народам и их интересам не придаётся никакого значения. Но должно ли всегда быть именно так? Неужели за малыми государствами не будет признаваться никакого права на самостоятельную жизнь? Будут ли они всегда рассматриваться лишь как объект великодержавной политики? Этот вопрос каждый финн, находившийся в подавленном состоянии души, задавал себе осенью 1939 года.

Возможно, читатель воскликнет: «Что за странные фантазии, что за сентиментализм! Во внешней политике надо быть твёрдыми, хладнокровными, циничными – цинизм даже считается свойством настоящей дипломатии. Во внешней политике правят эгоизм, “интересы”». Но какова, собственно говоря, «хладнокровная» и «эгоистичная» политика великих держав, если посмотреть на неё с точки зрения их собственных интересов? Была ли она целесообразна и мудра?

Все великие державы, точнее их руководители, сами решают, чего требуют «интересы» их государства; они сами размышляют, что есть «государственный интерес». Иными словами, речь идёт только о субъективном заключении лидеров, что́ они считают интересом своего государства и поэтому думают, не использовать ли для этого пафосное выражение «политическая необходимость». Последствия и результаты, положение различных народов и всего мира можно объективно установить и зафиксировать. Их разрешено критиковать – нам, малым государствам, особенно после того, как мы сможем страдать от этого в той же мере, в действительности даже больше, чем те, кто вызвал эти страдания: великие державы. Зачастую, обычно после крупных бедствий и человеческих страданий, становится понятно, что тот воображаемый «государственный интерес», та «политическая необходимость были ошибками.

Я пишу эти строки летом 1943 года, когда результаты государственной политики великих держав у всех на виду. По крайней мере, сейчас должно быть яснее ясного, к каким трагическим результатам эта политика привела и великие державы, в какую жуткую ситуацию она ввергла Европу и весь мир. Мир – не только его совесть, но и в буквальном смысле этого слова лежащий при смерти, изуродованный и кровоточащий мир, – составляющие его малые и крупные народы безнадёжно взывают к более мудрой и гуманной политике. Вместе с великими державами и мы, малые, присоединяемся к этому крику отчаяния. С чистой совестью мы, малые, можем сказать, что не являемся виновниками этого бедствия. Мы спрашиваем, неужели не откроются глаза у руководителей великих держав; неужели они на собственном горьком опыте не поймут, что насущные интересы как больших, так и малых народов связаны с тем, чтобы справедливости и морали в конце концов было воздано должное, чтобы они имели влияние в международных отношениях?

Как с точки зрения интересов больших, так и малых народов вряд ли можно не заметить, что политика великих держав привела к трагическим результатам, собственно говоря, завела в тупик. Но великие державы, похоже, не следят внимательно за своими конкретными «интересами», хотя и постоянно говорят о них. Возможно, ими или, точнее, их правительствами, управляет тайное, свойственное человеческой натуре влечение, жажда превосходства, гегемонии, стремление к мощи и «славе» своего государства, присущий всем им «империализм». Утверждают, что «человек – это хищный зверь». Лидеры великих держав считают себя «инструментами судьбы, провидения в гигантском потоке исторических событий». Они сами субъективно решают, какова сокровенная цель «покровительницы истории». Такой путь ведёт в хаотический, иррациональный мир, где отсутствуют предпосылки для диалога и мышления. Неким утешением становится лишь основанная на исторических фактах констатация, что планы превосходства, гегемонии в течение последних столетий не приводили к успеху, но были обречены на провал. Но снова возникает сомнение: хотят ли и способны лидеры великих держав извлечь урок из своего опыта?