скачать книгу бесплатно
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА снова надела очки, прокашлялась.
…сердце вымыть. Отсушить на салфетке. Нарезать небольшими кусками. Обжарить на горячей сковородке… (Сняв очки.) Прохорова. Она на себя наказание такое наложила – коренья. Себя самое – наказывала!
НАТАША. За что?
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Искушение ей было. Хоть и устояла она против него, но в мыслях своих – согрешила. Крепко, видать, напугалась, если вегетарианкой стала. (Подмигивает.) Наташа, а, Наташа… говорят – человечье мясо сладкое?
НАТАША молчит.
А-а! Соблазн! (Смеется.)
И наступила тишина.
Старухи почему-то уставились на ЛИЗКУ.
ЛИЗКА лицо ладошками прикрыла, заревела. Слезла со стула. Пятясь, задом, отступает к гардеробу. Залезла в гардероб и дверку за собой прикрыла.
ЛИЗКА (приоткрыв дверку). Я в живот пну, если что!
Захлопнула дверцу.
Тишина.
НАТАША. Знаешь, Ольга Даниловна… Я сейчас вот что вспомнила. Когда Прохорова тридцать лет назад уходила… И уж на пороге она стояла… Вернулась и в щечку меня поцеловала! Вот оно как было. Дай, говорит, я тебя напоследок хоть в щечку поцелую.
Молчат.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА (тяжело опустилась на стул). …мозги замочить в холодной воде. Потом очистить от пленок. Жарить до образования золотистой корочки… Начну, благословясь.
Идет к плите. Выбирает кастрюльку – одна слишком узка, другая широка, третья – цветом не вышла. Добралась до самой маленькой, до голубенькой. Сунулась.
Но тут из гардероба пулей вылетела ЛИЗКА – хвать крышку с кастрюлечки, другой рукой – выхватила что-то из нее, за спину сунула. И взвыла от боли – из кипятка таскала.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Дай сюда! Дай, паршивка!
ЛИЗКА сразу в гардероб.
(Барабанит в дверку гардероба.) Отопри! Лучше сейчас отопри! Ну, Лизка, доведешь до греха! Смотри, мое сердце никудышное – зайдется да остановится! Привалюсь к дверке да застыну навек. (Плачет.) Ты уж и сама, Лиза, помрешь – столько времени пройдет. Одни только косточки от тебя и останутся. Да косица.
ЛИЗКА заревела.
Лиз! Дай по-хорошему! Ты молодая, тебе – жить. Не выводи меня, Лиза. Мне самой от себя страшно делается! Когда, Лиза, человек сам себя боится… Ты мала, ты еще этого не знаешь.
ЛИЗКА замолчала.
ЛИЗКА (высунулась в дверку). Знаю.
Пауза.
Нате, подавитесь!
Швыряет на пол. Сама, опустив ноги, садится в печали.
НАТАША подбирает.
НАТАША (вскрикивает). Ай! (Закрывает лицо руками.)
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА Что?
НАТАША. Кукла.
ЛИЗКА. Мизинчиковая. Резиновая. А что ей сделается?
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Сварила?
НАТАША. Сварила.
ЛИЗКА. Сварила!
Молчат.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА поднимает с полу куколку, обтирает ее передником и подает ЛИЗКЕ.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. На. Не балуй.
Тут вдруг все кастрюльки и сковородки будто с цепи сорвались – все на плите ухает и присвистывает. Всю кухоньку заволокло белым паром. Ничего не видно стало. В тумане лишь слышен печальный и высокий голос НАТАШИ.
НАТАША. Я, Ольга Даниловна, есть не стану. Что-то мне, Ольга Даниловна, нехорошо. Заболела я, наверное. Мне бы, Ольга Даниловна, помереть.
ЛИЗКА. Помереть трудно. Очень хотеть надо.
НАТАША. Я очень хочу. Честное слово!
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Хотеть мало. Удача нужна.
НАТАША. Я вот, между прочим, сильно обижена. Не заслужила я такого. Уж такого плохого я ничего не сделала. Что другие делают. Кто ж так наказывать велел? Разве я виновата, что всю свою жизнь я глазами большего хотела, чем…
Из дыма и пара появляется хохочущая ОЛЬГА ДАНИЛОВНА.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. …чем желудок сварить мог?
ЛИЗКА весело хохочет.
А как нас с тобой, Наташка, землица кушает? Ам! – и нет. Вот уж у кого глаз завидущий! Ты, Лизка, не слушай бабку глупую, тебе – жить. Жизнь, Лизка, – дело кровавое. Мясорубка, прости Господи! Иной раз ночью проснешься, так и слышишь: шур-шур, шур-шур. Прямо страшно делается. Да все так тихо, все невидимо, неслышимо, прямо – шито-крыто. А утром – на тебе: и листочки клейкие, и птички щебечут, котики по траве гуляют. А ночью: шур-шур, шур-шур. Не нам, Наташка, осуждать! Не нами эта молотилка заведена, не нам эту давилку и кончать.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА наливает по рюмочке красного вина.
За вечный порядок выпить хочу. Не разделяешь – не пей!
Пауза.
НАТАША подставила рюмочку к глазу, другой прищурила.
НАТАША. Ты, Ольга Даниловна, как будто у меня здесь в аквариуме. Рыбина красноперая.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА поднимает рюмочку.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Вот когда мы Крым брали, я все думала: ну почему ж оно – черное? Оно красное. Ей-богу, красное!.. Хлеба нет. Заесть нечем. Лизка, девка глупая, говорила ведь – сбегай, прикупи. Обещалась. Да обманула.
ЛИЗКА. Не обманывала я. Забыла.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Обманула, обманула.
ЛИЗКА. Не обманывала я. Я все думала: вот побегу, вот побегу. А потом куколку варить стала.
ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Хлеба нет – жаль. (Выпивает, стонет.) Ой! По крови пошло, по всем заулочкам. Сейчас до сердца дойдет. Бац! – и нет старушки. (Ждет.) Нет, приняло. Не отказалось. Потеплела я вся, помягчала.
Склоняет голову и засыпает.
Тишина.
НАТАША. Ты бы спела, Лизонька. А то скучно.
ЛИЗКА. Я бы спела. Да что?
НАТАША. Да хоть что. Какая разница?
Засыпает.
(Открывает один глаз.) Лизка! За огнем следи!.. Мы сейчас, скоро вернемся.
Темнеет. Спутались очертания всех предметов. Лишь огни на плите светят синим пламенем.
ЛИЗКА (шепчет). Хлеба им не купила. Забыла! Вовсе не обманывала я.
Горят синие огни. Стонут в томлении кастрюльки.
Занавес.
Пьеса третья. Шишел-вышел
Действующие лица
ПАВЛА.
ШУРА.
ВАСЬКА.
Кухонька моя… Так сказано не потому, что она мала, а потому, что я ее люблю… Кухонька не мала. Просто заставлена черт-те чем – не протиснуться. Все в ней вверх дном. Видно, съезжать надумали: полбарахла собрали и в тюки повязали, а половину – так бросили.
За столом сидит ПАВЛА, она в беленьком платочке, повязанном вокруг головы. На другом конце – печальный ВАСЬКА пьет молоко и плюется пенками.
ПАВЛА. Говорит Москва! Московское время – двадцать три часа, то есть по-русски: одиннадцать, двенадцатый пошел. Как была молода, слыхала я песню «Катюшу», с тех пор не сплю, не ем, еще раз услышать обожаю. Отыщите ее в ваших шкапах и заведите ее для меня. Выполняем! (Расплакалась.) А вдруг она не придет?
ВАСЬКА. Как это – не придет?
ПАВЛА. А передумает, вот как.
ВАСЬКА. Хоть бы не пришла.
ПАВЛА. Обещалась. Жди, говорит, Павла, как одиннадцать трахать начнет – я на твоем пороге.
ВАСЬКА. Одиннадцать не трахает, из ума выжила. В двенадцать трахают. С песнею. А про одиннадцать – только словами.
ПАВЛА. А ее нет. Хоть бы не пришла.
Грохот тазов и цинковых корыт. Из-за шкафа-гардероба появляется ШУРА. У нее авоська с яблоками, а под мышкой – картонная коробка из-под ботинок.
ШУРА (кричит). Яблоки! В рубель сорок!
ПАВЛА (радостно). А я за счетчик заплатила!
ШУРА. Вот глупая! Зачем это – за счетчик платить? Баловство это!
ПАВЛА. А как же?
ШУРА. Хватит. Отплатились. Пускай теперь другие платят!
ПАВЛА. Соседям платить пришлось бы. Они обо мне плохо подумают.
ШУРА. К людям зубами стоять надо! Я когда в трамвае ему, народ в углу от меня хоронится – считай, поработала старушка локтями. А кто с книжкой – так прямо по очкам. Невзначай, конечно, извинившись, – не дикари же мы!
ПАВЛА (смеясь). Зачем ты, Шура, на себя наговариваешь? Ты в магазине что почем – уж переспросить не посмеешь. А сейчас говоришь, что, мол, – по очкам! Не люблю я, когда выхаживаются.
Молчание.
ШУРА (вздохнув). Зато я сегодня в ванне так намылась. У соседки весь шампунь извела, ничего ей не оставила. Праздновала.
ПАВЛА. А та что?
ШУРА. А та не видала.
ПАВЛА. Увидит.
ШУРА. Увидит. Теперь мне туда возврата нет.
Пауза.
