скачать книгу бесплатно
Хотя бы потому, что во все времена находил способ получить за свои поступки – деньги.
Правда, среди мелочно-ханжеских недоброжелателей классика нашлись такие, что раскопали интервью, данное «рюриковичем» газете «Крымская правда» в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, в котором классик рассказывал о своих генетических связях с Карлом Марксом.
Впрочем, у кого из нас нет недоброжелателей.
Может, у классика, как у многих, были проблемы с памятью. А может, у него, как у еще больших, наоборот, никаких проблем с памятью не было.
Просто память его была ликвидной и свободно конвертируемой.
Как там выходило на самом деле, никто не знал, и разобраться не пытался – классик окружил себя стеной. Не то чтобы – непроницаемой, а какой-то очень скучной.
Видимо, скучность эта происходила от того, что любил старик поморализировать, забывая, что самый простой способ жить аморально – это заставлять всех людей жить по одним и тем же самовыдуманным законам самопридуманной морали.
Да и уверенность в собственной моральности – это не больше чем склеротичность…
…По моим наблюдениям, человек безнравственный отличается от человека нравственного тем, что – совершив безнравственный поступок, первый попереживает и все. А человек нравственный в этом случае непременно подведет под свои дела какую-нибудь статью из Святых писаний.
Потому-то и есть у нас две беды: беда с безнравственностью и беда с нравственностью.
Но главная беда – мы первого от второго отличать никак не научимся…
…С другой стороны – как-то так выходило, что при каждой попытке разобраться в душе классика от него начинало попахивать национализмом.
Как тухлятиной от скунса.
Притом что умудрялся классик осенять себя крестным знамением к месту и не к месту.
И цитату какую-нибудь из Библии вставить.
Правда, выходило это у него пресновато.
Как-то уж больно искренне.
Для старого коммуниста.
Любил себя классик, и в этом не было ничего особенного.
Просто любовь его была какой-то самоуверенной, предполагающей, что и остальные должны относиться к нему так же, как он сам к себе относится. А я давно заметил, что когда человек ставит себя выше других, он, кроме всего прочего, становится неинтересен.
В общем, как посмотреть на человека. С одной стороны, он – венец творения.
С другой – всего лишь среда обитания для микробов…
6
…Не помню, были ли у меня предыдущие жизни, и не знаю – будут ли последующие, но в этой жизни я тратил время попусту несметное число раз.
И если бы не Лариса, эта несметность увеличилась бы еще на один день.
Не то чтобы мне нечего было делать, но иногда состояние случается таким, что не можешь не только работать – думать способен только об одном.
И это «одно» у меня в данном случае называлось совсем не работой.
Даже неприятности, которые у меня скопились со временем, отстали, потому что я перестал о них думать. При этом мысли в моей голове бесчинствовали, и это было стриптизом замыслов – как только я это понял, выбора у меня не осталось.
Для того чтобы поводиться страстям, я уже слишком немолод, но может, просто страсть не всегда интересуется паспортными данными.
Впрочем, разобраться мне в этом не пришлось, потому что раздался телефонный звонок – и тогда я ощутил, что такое надежда.
Мне захотелось, что бы вновь позвонила Лариса и поторопила меня.
Поторопила – куда?
Вперед, конечно.
Или – начально…
…Звонила моя старинная приятельница, журналистка Анастасия.
В последнее время мы видимся с ней нечасто, а слышимся еще реже.
Дело в том, что после того как Анастасия разбила две машины: новый «Фольксваген» ее отца и подержанную «Шкоду» матери – она решила, что водить машину она умеет. И теперь приезжает к знакомым на допотопной «Мазде», выделенной ей редакцией, не тратя время на телефонные звонки:
– Петька, ты чем занят?
– У меня теперь одно занятие, Стася.
– Какое?
– Старею.
Даже по телефону я услышал Стаськину улыбку:
– Ты куда делся? Что-то я давно о тебе ничего не слышала.
– Стась, чтобы меня найти, теперь нужно производить не поиск.
– А что?
– Раскопки.
– Возраст не помеха, если человек хороший, – сказала Анастасия, а я сделал первую на сегодняшний день ошибку – не согласился с женщиной:
– Если человек хороший, возраст – единственная помеха для того, чтобы быть хорошим в полном объеме.
Анастасия отпарировала тут же – не случайно ее два раза выдвигали на какую-то премию.
И – не без ехидства. Не случайно ее два раза на эту премию «прокатили»:
– Петр, а говорят, что ты такой хороший человек, что даже критик Галкина была верна тебе целых полгода.
Для меня вопрос о Гале Галкиной уже давно отправился к праотцам.
Галя была своеобразным человеком и, живя напряженно, умудрялась заменить хождение по канату перебиранием звеньев цепи.
Я многому у нее научился и был за многое благодарен Гале. И когда очередное звено под названием Петр Габбеличев выпало из ее рук, я не забыл ее уроков и сохранил благодарность.
А на противоестественность ситуации – художник полгода целовал критика – я ни разу не обратил внимания.
Ехидство Анастасии я оценил.
И простил.
Впрочем, в этой жизни я прощал Анастасии и не такое:
– Никогда не думал, что для верности может быть серьезным поводом то, что кто-то «хороший человек», – ответил я спокойно.
Стася поняла мое безразличие к ее язвительности.
И, как женщина, изменявшая очень многим мужчинам, в том числе и мне, она ответила:
– Знаешь, Петя, я никогда не думала, что для верности могут быть какие-то другие серьезные поводы.
Возникла небольшая пауза, а потом Анастасия тихо спросила:
– Петя, ты случайно не влюбился?
– Нет, – честно ответил я. – Не случайно.
Анастасия замолчала вновь.
И мне почему-то не пришла в голову мысль о том, что если женщина задумалась без всякого повода, значит, повод точно есть.
Стася молчала совсем недолго, а потом размыслила вслух:
– Наверное, надо будет заехать к вам в клуб и написать какую-нибудь хорошую статью про президента и его вице, – не знаю, как она поняла, о ком я говорил, но вышло так, что мы с Анастасией совершили революцию в дипломатии: вдвоем заключили трехсторонний договор…
…Я отлично знал, что Лариса приедет в клуб только после обеда – раньше ни ей, ни мне в клубе делать было совершенно нечего. Но, подойдя к автобусной остановке, я не стал дожидаться автолайна.
Когда-то давно мой друг художник Андрей Каверин рассказал мне легенду, смысл которой сводился к тому, что вначале в мире был Хаос, а потом его сменил Хронос.
Так вот, возможно, во мне что-то перепуталось, и Хронос для меня не наступил, хотя Хаос остался.
И то сказать – все-таки стрела устремляется в путь не потому, что боится опоздать куда-то, а потому, что тетива спущена.
И тетива эта называлась – Лариса.
Я хотел ее видеть.
Я хотел ее…
…Я взял такси, хотя торопиться мне было некуда.
Вернее, я взял частника.
В ожидании пассажиров он стоял возле своих красных «Жигулей» на пустой автобусной остановке и сам с собой разговаривал вслух.
И те выражения, которые он употреблял, говорили о том, что за душой у него ничего не было, а хотелось иметь все и быстро.
Наверное, в этой жизни он был неиграющим игроком.
Я не верю тем, кто не хочет иметь много денег.
Я просто не доверяю душе тех, кто хочет их выиграть.
Но это не помешало бомбиле, после того как я назвал адрес на Остоженке, заявить:
– Триста пятьдесят, – выигрыш в его игре составлял мизерную сотню.
Я часто ездил на такси в клуб и отлично знал, что дорога стоит двести пятьдесят. Кроме того, водила допустил одну ошибку: «Триста пятьдесят», – он сказал слишком неуверенным тоном…
…Есть деньги, которые не деньги даже тогда, когда их нет.
Например, сто рублей.
Правда, есть деньги, которых не хватает на по-настоящему серьезное дело, даже когда они есть.
Например, миллион долларов…
…Впрочем, спорить мне не хотелось:
– Хорошо. Но при одном условии, – сказал я водиле.
– Каком таком условии? – «условие» явно не входило в его жизненные планы на этот день.
И, очевидно, было выше его понимания.
– Будем ехать молча, – мало того, что я не знал, зачем еду, то есть имел все основания испытывать недовольство собой. Так не хватало еще, чтобы по дороге мне пришлось бы выслушивать недовольство по поводу несовершенства мироздания.
Водила поежился от подобной перспективы, но быстро сообразил, что машину в центр я найду легко.
Хотя и побрюзжал для порядка, безотчетно пытаясь оставить последнее слово за собой:
– Правду-то слушать никто не хочет. А у каждого своя правда-то. Каждый свою правду выбирает…
– Нет, – прервал его я, не дав высказаться до предела. – Правда одна для всех.
Каждый выбирает свою ложь.
