скачать книгу бесплатно
А можно сказать сложно: современное искусство – это искусство, делающее своего зрителя современным человеком.
Здесь вроде бы все понятно – художник я, наверное, современный. Хотя бы потому, что понимаю, что искусство в наше время, переменное и переменчивое, должно фиксировать не эпоху, а ее устремления.
И надежды.
Впрочем, современность – это всегда компромисс между тем, что уже произошло, и тем, что может произойти.
Хотя может быть, современность – это компромисс между тем, как точно было, и тем, как наверняка никогда не будет…
…С другой стороны, сейчас весь пиар сосредоточен на искусстве эпатажном, кричащем. Хотя ничего современного, кроме технологий, в этом искусстве нет.
Скорее, это – каменный век творчества.
Его мастодонтничество.
Современное искусство вполне способно спокойно и даже тихо говорить новое обо мне, человеке, его современнике. А оно – зачем-то громко кричит о себе.
Я уверен, что это не проблема искусства. Скорее, это – проблема авторов.
Да и эпатаж – это, в конце концов, всего лишь попытка дурака привлечь внимание к своей глупости.
Когда мне говорят, что куча грязного белья на подиуме – это современное искусство, я вспоминаю, что к пятницам у меня в ванной собирается такая масса этих шедевров, что впору нью-Лувр открывать. И брать по десять евро за вход.
О том, что я сам готов заплатить за то, чтобы этого бардака никто не увидел, я обычно не говорю, но не верю, что кучу мусора воспринимают как шедевр избранные.
Если только этих избранных не из той же кучи мусора выбирали.
– Это – современное искусство, – заявил мне на каком-то очередном «биенале» человек, работавший на этом сборе ведущим.
– Я не знаю, искусство это или нет.
Но думаю, что точно знаю, что оно не современное, а безвреме??нное.
– Почему?
– Потому что, по-моему, оно одинаково бессмысленно и ненужно в любое время…
– …Может, ты, – сказала мне однажды журналистка Анастасия, – просто слишком культурен для современного искусства?
Потом немного помолчала и добавила:
– А может, современная культура недостаточно культурна для тебя?
Когда я повторяю что-то подобное, меня обычно спрашивают:
– Так что же выходит: современного искусства нет? – В ответ я пожимаю плечами и повожу головой из стороны в сторону:
– Оно должно быть…
…Даже если его нет.
– Ну и что же тогда такое – современное искусство?
– Современное искусство – это искусство, способное сказать что-то новое современному человеку.
И еще, современное искусство – способное рассказать о своем времени интересней и умнее, а значит, лучше, чем время само рассказывает о себе…
– …А тебя понимает большинство? – спрашивают меня время от времени.
Вопрос этот так себе, не головоломка. Но ответить я не могу.
Потому, что не могу объяснить, что для творчества не бывает большинства…
4
– …Ты не забыл, что сегодня у нас подготовка к встрече с «классиком»?
Я уже позвонила ему, – Лариса вернула меня в сегодня, прервав мою интервенцию в прошлое.
– Не рано? – вздохнул я. Классики в моем представлении должны иметь крепкий, долгий сон людей, которым не в чем себя упрекнуть.
– Ничего, – сказала Лариса, – подошел к телефону сам.
– Ну и чем он занят?
– Столбит себе место на пьедестале перед восторженными массами.
Во мне сразу возник лучезарный образ «классика».
Хотя я и понимал, что смеяться над теми, кто достиг по-настоящему больших успехов, не только легко, но и неприлично.
– Может, доставить ему восторг масс в письменном виде? – спросил я после фрагментной паузы, но Лариса отреагировала на мой энтузиазм скептически:
– А не перебьется?
– Ну, что же, возрадуемся встрече с классиком устно, – удовлетворенно перевел дыхание я. – Жаль, что не удастся пообщаться персонально.
Это была хоть и откровенная, но все-таки искренняя ложь. Уже и не лицемерие, а так, игнорирование факта…
…Вообще-то наш классик был явлением скучным, и сам навязал нам себя.
Классики как праздники: иногда приятны, но всегда навязчивы.
Но он пообещал телевидение.
И потому, если бы нам пришлось везти ему формальное письменное приглашение – то это приглашение пришлось бы везти мне.
А мне этого не хотелось.
Не потому, что мне было лень вставать и ехать – на подъем я человек легкий. И не потому, что я не люблю наших классиков.
Просто наши великие слишком беззастенчиво заставляют любить себя еще при жизни.
Этого я не люблю.
И не люблю тех, кто это любит.
В конце концов – это просто не честно…
– Ой! Подожди! – воскликнула Лариса на другом конце телефонной проволоки.
И я едва не вздрогнул:
– Что случилось?
– На плиту кастрюлю поставила и забыла.
Не вставай пока.
Подумай.
Я тебе перезвоню, – крикнула мне в трубку Лариса, и у меня появилась возможность выбирать – о чем подумать.
И этот выбор определился ситуацией…
…Моя собственная неспособность стать классиком стала мне очевидна уже давно.
Наверное, потому, что, хотя делаю я глупости почти так же часто, как классики, по крайней мере среднего калибра – говорить глупости я стараюсь значительно реже.
А у классиков говорить глупости считается пренепременнейшим атрибутом классицизма.
Этикеткой – некоторой помесью между фирменностью и ценой.
Конечно, классиков нужно знать, изучать и уважать.
Их только всерьез воспринимать не надо.
Взять хотя бы паяцствующего графа, улыбающегося мне сейчас с литографии на стене, бывшего, кстати, в обиходе занудливейшим человеком, до колик в боку надоедавшим крестьянам своими пугаловскими потугами пахать землю. И выглядевшего на меже в лаптях так же глупо и дико, как его крестьяне выглядели бы в светских салонах обеих столиц, замечательно описанных графом во время отдыха от хождения по народу.
Парадоксально, и он прекрасно доказал это – можно быть великим дворянским писателем и при этом считать, что помещик принесет пользу тем, что сам станет таскаться за сохой по полю.
Да что там – писательство. Можно быть просто хорошим человеком, но при этом думать, что цивилизация себе исчерпала.
И считать, что человечество должно вернуться «в природу».
Единственная фраза графа, претендующая на афористичность: «Все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные – несчастны по-своему» – если и верна, то, по крайней мере, с точностью до наоборот: «Все несчастные несчастны одинаково, а все счастливые – счастливы по-разному».
Кстати, именно разнообразие счастья, кроме всего прочего, делает людей полигамными.
А уверенность в том, что война – это противоестественное человеческому существу явление, говорит лишь о том, что за землепашеством графу просто некогда было заглянуть в учебник истории. Он бы легко убедился в том, что более естественного занятия, чем грабить и убивать друг друга, люди отродясь не знали.
Граф оказался человеком непровиденциальным.
Во всем.
В том числе и в том, что проповедовал непротивление злу.
Ведь непротивление злу – это прежде всего неосуждение зла…
…Бородатый граф довольно ехидно перемигивается с другим классиком, тоже, впрочем, бородатым.
Они у меня на стене рядом, и перемигиваться им легко.
Впрочем, с человеком, сказавшим, что красота спасет мир, перемигиваться легко даже неклассику.
Особенно если вспомнить Елену Прекрасную, безусловно, «спасшую» троянский мир своей красотой.
Вот только при этом хотелось бы узнать мнение Приама по этому поводу.
Слишком простое спасение придумал этот классик для мира.
Так и хочется решить – вот понастроим красивых домов, понапишем красивых картин, понаговорим красивых слов – и мир уже почитай спасся.
Жаль только, что все это – ерунда.
Я думаю, что красота – лишь некая компенсация миру за то, что мир ворует у себя своей жестокостью, черствостью, жадностью.
Глупостью, наконец.
А с другой стороны, красота – это жертва, которую мир принимает от людей в свое оправдание.
В оправдание своей обыденности.
А чего стоит его, любимая попами фраза: «Если Бога нет – то выходит, что все можно…»
По-моему, как раз наоборот – если есть у кого выпросить прощение, то можно все.
Совершил любую пакость, покаялся, вымолил отпущение грехов.
И порядок.
Можно уже и не мучиться.
Вот если не у кого выпрашивать прощение, если остаешься со своими поступками один на один, если совершаешь что-то такое, что сам себе простить не можешь – то причем здесь: есть Бог или нет?..
…В определенном смысле классикам было очень легко: легко бороться за истину, когда не знаешь с кем и где борешься.
Когда борешься как бы, вообще.
