скачать книгу бесплатно
Рядом, из-под земли торчала другая, а в нескольких метрах от того места, где стоял Риоль скалил зубы череп с рассеченным лбом.
Присмотревшись внимательнее, он заметил еще несколько изуродованных черепов.
– Да, что же здесь такое происходило? – Риоль смотрел Крайсту в глаза, и Крайст не отвел свои:
– Война. И не только здесь, но и по всей твоей родине. Гражданская война.
– То есть, соплеменники воевали с соплеменниками?
– Да. Война с чужаками иногда может быть жестокой. Война между своими – жестока обязательно.
– Но почему?
– Потому, что самая кровавая борьба – это борьба тех, кто не может оставлять свидетелей. Ведь для того, чтобы оставлять свидетелей – нужно быть уверенным в том, что после войны кроме победы, сумеешь предъявить еще и правоту.
Самая жестокая борьба – это борьба тех, кто не может сформулировать, в чем заключается их правота…
– Потом все будут лежать в одной земле, – тихо, не монологизируя продолжал Крайст:
– И революционеры, и революционеры, убившие первых революционеров за то, что те были недостаточными революционерами, и убитые последующими революционерами, революционеры – убийцы первых революционеров.
Потом новые революционеры станут убивать революционеров-предшественников для того, чтобы занять их место в креслах правительственных чиновников и в могилах, до тех пор, пока революционеры будут оставаться революционерами.
Но еще чаще революционеры убивали тех, кто революционерами не был – своих нормальных, не больных революциями современников.
И лишь тогда, когда революционеры перестанут быть революционерами, а превратятся в обыкновенных прощелыг, просто повторяющих революционные лозунги – массовые убийства закончатся.
Тогда начнется Большой застой.
Потому, что бессмысленность революций станет очевидной всем, и оче6видность эту невозможно будет скрыть. Но революционные догмы останутся, останутся, чтобы заставить людей жить в своих пределах.
– Люди убивали людей? Какая дикость.
– Иногда, Риоль, человек – самый большой нечеловек на свете…
Постепенно, обложив горизонт тучами со всех сторон, гроза стала вакцинировать почву электричеством.
Видимым.
Ярким, хотя и далеким.
И от этих уколов громко вздыхали толи небо, толи земля…
– И кто победил?
– Победили те, кто был более жестоким.
Но помни: победа – это не доказательство правоты.
Но не это главное – главное, что вражда вошла в привычку, – глядя прямо перед собой, тихо подытожил Крайст, но подошедший к ним в этот момент Искариот, скривив лицо презрительной гримасой, прибавил:
– И люди легко к этой привычке привыкли…
Риоль не раз видел планеты, на которых одни воевали с другими, себе подобными.
Встречал он и планеты, на которых одни победили, и даже полностью уничтожили своих противников-соплеменников.
Но почему-то ни на одной из этих планет не было счастья.
Жители этих земель не раз спрашивали Риоля:
– Когда же мы будем жить как вы?
И Риоль тогда не знал, что им ответить.
Теперь он смог бы ответить на этот вопрос:
– Когда признаете, что, уничтожая себе подобных – вы становитесь хуже…
Но вышло так, что впервые Риоль подумал об этом не на чужой, а на своей земле…
Незаметно – в их разговоре, основными были вопросы – дорога, по которой они шли, стала прямой и очень ровной, не смотря на то, что продолжала тянуться по пригорку.
Опытный взгляд Риоля отметил это сразу, хотя сам Риоль в начале не придал этому значения.
Иногда, значение придает время.
Иногда, значение предают люди…
– …Ты думаешь, что погибают самые лучшие из людей? – спросил Риоль Крайста.
– Я думаю, что если кто-то не является самым лучшим – это не повод для того, чтобы ему просто так погибать от чьих-то пуль в затылок…
– Что же делать с теми, кто участвует в гражданских войнах? – Риоль в первый раз обратил внимание на то, что постоянно задает вопросы.
Это был его первый опыт.
Он, человек не совсем молодой, побывавший в самых разных местах и видевший многое, вдруг ощутил то, сколько вопросов перед ним встает.
И вообще, сколько вопросов стоит перед человеком, когда рядом оказывается тот, кто способен их выслушать и помочь найти ответ.
Крайст промолчал, а Искариот ответил так, словно ответ на этот вопрос у него давно был готов:
– Вначале – оплакивать не судя, а потом – судить не оплакивая…
– Хорошо, что я родился в другую эпоху, – проговорил Риоль, – Хорошо, что страна ушла из этого времени.
– Эта эпоха пока не закончилась, – ответил ему Крайст.
– Когда же она закончится?
– Когда будет поставлен памятник всем погибшим в этой Гражданской войне…
– Когда-то это должно окончиться.
– Не скоро. После гражданских войн – гражданского мира не бывает очень долго…
* * *
Риоль довольно хорошо знал холм, возвышавшийся рядом с его домом, и потому был несколько озадачен тем, что у них под ногами оказалась основательно наезженная грунтовая дорога, ведшая к вершине.
– Раньше я этой дороги не видел, – проговорил он, пожимая плечами.
– Ты не видел ее позже, – ответил Крайст, – Пойдем по ней?
– Пойдем. Похоже, что это – провидение.
– Пошли. Только помни, что провидение – это автор пьесы, а не актер на сцене…
Но идти им пришлось совсем не долго. За первым же поворотом, там, где кусты подступали к самой дороге, их остановил окрик:
– А, ну, стой! Стой, кому говорю. Кто позволил шляться по секретному объекту? – прямо перед ними стоял человек вооруженный допотопной винтовкой с примкнутым к концу ствола длинным штыком.
Крикливый винтовконосец был одет в стиранную перестиранную гимнастерку без погон, но с заплатами на локтях, подпоясанную истертым кожаным ремнем. Его ноги, обутые в дырявые ботинки, которым веревки заменяли шнурки, украшались грязными обмотками. Фуражка на голове, хоть и звездила над сломанным козырьком, но была такой помятой и пыльной, что вызывала брезгливость.
«Крайст тоже одет в поношенную и заплатанную одежду, но его одежда была всегда чистой, а одежда человека, остановившего их, казалась грязной, даже сразу после стирки.
Прекрасная помесь власти и нищеты», – подумал Риоль, и это было последнее, о чем он успел подумать, перед тем, как получил удар в затылок.
Откуда-то из травы повыскакивало еще несколько таких же вооруженных людей, и они, скрутив Риолю и Крайсту руки за спиной чем-то вроде колючей проволоки, впивавшейся в кожу своими шипами, потащили их по дороге, норовя при этом то пнуть ногой, то ударить прикладом в спины своих пленников.
Впрочем, двигаться, таким образом, Риолю и Крайсту выпало не долго. Уже через несколько шагов дорогу перегородил высокий забор, не окрашенный, но с хорошо прошпаклеванными щелями между досок.
Не то – дверь, не то – калитка с окошечком-смотровиком служила для принятия внутрь зазаборья тех, чья судьба было оказаться внутри.
Перед тем, как постучаться в калитку, тот, что остановил Риоля и Крайста, и, по-видимому, вызвал подмогу, сплюнул, выругался и сказал:
– Радуйтесь, гады, что вас сюда привели. А-то ведь я мог бы вас на месте шлепнуть.
Из-за угла забора появилось лицо человека, одетого в дорогую французскую тройку:
– Умных – судят по тому, что они сделали. Остальных – по тому, что они могли бы сделать…
За забором находился, мощеный бетонными плитами двор, посреди которого стояло красное кирпичное одноэтажное здание, мрачное, человеконелюбивое.
А между плитами во дворе кое-где пробивалась травка, веселозеленая на солнце. Она как будто бы говорила, что не имеет ни к плитам двора, ни к кирпичам дома никакого отношения. Словно артистка варьете случайно оказавшаяся на слете передовиков из числа работников похоронных бюро.
Только во дворе, Риоль обратил внимание на то, что Крайст при ходьбе подволакивает ногу.
– Ты устал, Обопрись на меня.
– Спасибо, – проговорил Крайст, подняв на Риоля свои грустные голубые глаза, – Только теперь ты – обопрись на меня тоже…
В холе здания было накурено и наплевано.
Кроме этого, там находилось много людей, называвших друг друга красноармейцами и очень похожих на того, видимо тоже красноармейца, который задержал Риоля и Крайста на дороге.
Но главным, судя по тому, как к нему обращались: «товарищ…» – являлся еще совсем молодой человек, сидевший за столом, установленном посреди помещения.
Заваленным мятыми бумагами, обрывками газет и книжками-брошюрами без обложек.
– Этих куда? – спросил кто-то из сопровождавших Риоля и Крайста.
– Куда? – переспросил «товарищ», взглянул вначале на Риоля, затем на Крайста, потом, изобразив на лице смертельную усталость, тяжело вздохнул, выпустив из себя вместе с воздухом изрядную дозу парообразного первача, – Куда? Как будто ты сам не знаешь. Вначале в камеру, а потом – в расход.
Хотя погоди. Что-то рожа старика мне знакома. Не ты ли был мельником-мироедом в Верхних Леснянках? Где-то я тебя видел.
– Мельником я не был, – тихо ответил Крайст, – И нигде мы с вами встретиться не могли, потому, что у нас разные дороги.
Но таких, как вы, я видел не раз.
– Опять грамотный попался, – недовольно поморщился «товарищ», – В камеру, а потом – в расход…
* * *
– Ты, что-нибудь понял? – спокойно спросил Риоля Крайст. И это спокойствие передалось Риолю, как передается эстафетная палочка.
– Я понял, почему у Фемиды завязанные глаза.
– Почему?
– Чтобы не видеть того, какие судьи ей иногда служат…
Грязное, давно не мытое помещение, пропахшее мочой и людской рвотой, с настолько потемневшими, что было неясно, какого цвета они были изначально, стенами и единственным окошком, таким маленьким, что в него не смог бы пролезть ребенок-ползунок, но для чего-то забранным крестом решетки, называлось камерой. По стенам камеры стояли двухэтажные нары, предполагающие, что в ней должно находиться несколько десятков людей. Но сейчас нары были пустыми. Только в углу одиноко сидела, положив руки на колени, очень красивая девушка.
Такая красивая, словно была нарисована акварелью.
– Вас-то за что? – спросила она.
– За то, что шли по дороге. А тебя?
– Сказали – за то, что проститутка.
– Милое дитя, – Крайст склонился над ней, опершись одной рукой о верхние нары, – Разве тебе пристало заниматься этим делом?
– Им, – девушка кивнула в сторону закрытой двери, – Просто хочется, чтобы я оказалась проституткой. Это дает им право на поступки.
В отношении вас – им захочется, чтобы вы были монархистами-сторонниками Учредительного собрания.
