скачать книгу бесплатно
– Вы многое себе позволяете, – заметил я ему. – Разве я давал вам повода для такого к себе отношения?
– По-моему, наглец, ты сильно ошибаешься на предмет того, кто есть, кто в этом кабинете! – пробурчал Грюни, глядя на меня взглядом, полным презрения. – У меня лежит признание, подписанное тобою лично у комиссара. Его достаточно для того, чтобы выкинуть тебя из школы.
– А можно его посмотреть? – вежливо попросил я.
– Держи. Это копия! Оригинал конечно же, я тебе не дам, паршивец ты эдакий, – он перебросил мне листок бумаги.
Вчитавшись, я понял, что вляпался по самое не могу. Жанэ ловко надул меня, представив все таким образом, что я стал зачинщиком всего этого события; получалось это что я собрал всю молодежь на пляже и что во время драки я выкрикивал нацистские лозунги. Мало того, сюда же были присовокуплено то, что на днях после занятий я вел себя агрессивно по отношению к другим ребятам, напрашиваясь на драку. Это конечно же, описывался случай, когда я провоцировал своих одноклассников после уроков.
Было дело, согласен. Я вышел на эмоциях. Но что касается остального написанного, то это была чушь полнейшая, о чем я не преминул сообщить директору.
Он расхохотался.
– Неужто ты думаешь, что тебе, внуку вишиста, поверят больше, нежели сыну уважаемого на острове человека?? Если ты вправду так думаешь, значит ты идиот. Хотя, чего ожидать от такого прохвоста! Ты давно был у меня как кость в горле, ты слишком горд. Считай, что ты отчислен!
Я вышел на улицу, словно после бани, пот катился с меня градом. Обида и ненависть клокотали внутри. Дико хотелось кого-нибудь убить!
Надо мной не смолкал гвалт чаек.
Начо Видаль. Крепость дю-Ре.
Скрежет ключа в замке оказался ложной тревогой. Вошел мой милейший адвокат Филип Пергон. Одет он был в куртку и джинсы, что свидетельствовало о неофициальном статусе его визита. Так что я моментально успокоился? В петлю сегодня меня точно не потащат.
Он принес ворох газет для меня. В тех местах, где писалось обо мне и моем деле, адвокат подчеркнул красным карандашом.
– Ну-с, посмотрим! – я погрузился в чтение.
Большинство журналистов и представителей «прогрессивной общественности» требовали моей головы. Причем самым извращенным образом. Читая призывы всех этих учителей, инженеров, врачей, таксистов, артистов и прочих я поражался насколько сильно эти люди могут ненавидеть. Причем метаморфозы с ними произошли буквально за несколько дней, когда суд опубликовал материалы следствия.
Да, моя вина была неоднократно доказана. Да, я убивал людей и делал это цинично и за деньги. Но клянусь дьяволом, я готов биться об заклад, что предложи любому из них те гонорары, которые получал я за свою грешную деятельность, то каждый второй (если не чаще) тотчас же согласились бы.
Ненависть, как и любовь была продажной девкой цивилизации!
Я отшвырнул газеты. Мне показалось что Филип как-то самодовольно улыбается. При этом заговорщицки подмигивая.
– Что? – не сразу понял я.
– Я решил Вас слегка подбодрить сегодня, мсье Видаль, – с этими словами мой адвокат поставил на стол блестящую фляжку.
– С этого и надо было начинать. – потирая ладони, мой алкоголический чертик, живущий внутри последние годы неимоверно возрадовался.
Наливать было не во что, поэтому мы хлебали прямо из фляги. Закусывали принесенными Филипом же карамельками. Дымили сигаретами, коих он принес целый блок (а стало быть, мне еще сидеть в камере времени вполне себе порядочно).
Расслабившись неимоверно, я спросил:
– Вы очень веселы сегодня и уверен, что не только коньяк этому причиной. Может скажете?
– Что ж, не хотел говорить раньше, хотел посмаковать. В общем, дело такое, мсье Видаль. Вчера, вернее позавчера состоялось внеочередное заседание парламента, посвященное вопросу Вашего дела.
– Я польщен неимоверно столь высоким статусом моего дела, раз ему посвящают свое время наши законодатели.
– Именно. Обсуждение длилось целый час. В итоге примерно треть депутатов высказалась за замену Вашего приговора пожизненным заключением. Вы понимаете, к чему это может привести?
– Не совсем. С чего бы проявлять в отношении меня гуманизм?
– Видите ли, – Пергон встал и прошелся по камере, смачно покуривая принесенный им же Мальборо, – через семь месяцев выборы в парламент. Сейчас в силу непопулярности социальной политики последних пары лет действующей партии власти большую силу набрал Левый фронт, и они грозятся на грядущих выборах забрать половину мест в нижней палате.
– И? – я по-прежнему не понимал, к чему он.
– Как известно из материалов Вашего дела, подробностей которого не знает, наверное, только последний бомж с кладбища Пер-Лашез, Вашими жертвами всегда становились представители буржуазии. Всякого рода финансовые воротилы, банкиры, крупные мафиози и прочие, которые, в глазах масс, не кто иные как враги трудового класса. И после невероятной газетной шумихи последних месяцев у Вас нашлись почитатели среди Левого фронта, чей председатель мадам Стефани Легранд во время последнего своего спича в парламенте заявила, что приговор в отношении Вас является в высшей степени несправедливым и требует тщательного дополнительного расследования.
– Если Вы шутите, то зря! – я был крайне взволнован сказанным и тоже заходил по камере.
Некоторое время мы молча курили, скидывая пепел прямо на пол. Далее я взял фляжку с коньяком и сделал внушительный глоток прямо из горлышка.
Подошел к адвокату, вперив в него взгляд. Я уже порядком был нетрезв и чествовал что внутри меня снова просыпается адский чертик.
– А почему бы нам не перейти на «ты»? – спросил я вкрадчивым своим голосом, тем самым, от которого женщины как правило, сходили с ума от страсти.
– Окей, – он явно малость ошалел, но надо дать должное его адвокатской выдержке, быстро взял себя в руки.
– Филип! Ты мне симпатичен. Как человек и специалист, естественно, а не как мужчина, хех.
– Взаимно, мсье… хм, Начо. Ты мне тоже. Я считаю, что преступления, которые тебе приписывают, они, мягко говоря, не так уж ужасны.
– Да ты что? Серьезно? То есть то, что я натворил в с этим продюсером, это, по-твоему не так ужасно?
Он слегка сморщился, но тут же заставил себя улыбнуться.
– Я думаю, всему можно найти объяснение.
– Да ты красавчик! – я похлопал его по плечу и отошел, дабы больше не смущать бедолагу. – Все будет шикарно, ты здорово меня взбодрил. Не забывай, если ты сумеешь отмазать меня от петли, то твой гонорар будет увеличен в пять раз.
Мы посидели еще полчаса, беседуя о пустяках, после чего он откланялся. Явно было, что мой адвокат слегка обескуражен моим столь резко изменившимся поведением, но я лишь посмеялся после его ухода, ведь я как никак чудовище!
Надо спать, коньяк здорово ударил мне в голову. К вечеру засяду за продолжение своего автобиографического опуса.
Глава третья.
Враги и друзья.
Из школы меня все-таки не выперли. Благодаря отцу. Он долго ходил и договаривался с директором, долго и яростно о чем-то они спорили, а я в течение этих дней отлеживался на своей мансарде, на уроки не ходил, а лишь смотрел в потолок и играл в пинг-понг.
Наконец отец вернулся как-то вечером, уставший и здорово выпивший, чего с ним давненько не случалось. Молча сел за стол на кухне и позвал меня.
Я сел напротив, предчувствуя грозу.
Отец долго молча смотрел на меня, сверля взглядом, потом вздохнул и вытащил из-за пазухи плоскую флягу. Поставил на столешницу два деревянных стаканчика. Смотря на меня, налил в оба.
– Пей! – его тон не подразумевал возражений.
Я не спеша поднес емкость ко рту, гадливо сморщился, воняло как из преисподней. Жуткая гадость этот треклятый самогон. Мой умоляющий взгляд не произвел никакого действия на моего сурового родителя. Взглядом он приказал мне выпить.
Выдохнув, я зажмурился и выпил в два глотка огненную жидкость. Моментально прослезился и закашлялся. Из глаз побежали слезы.
Отец молча наполнил до краев второй стаканчик. Кивнул мне: пей, мол.
Сопротивляться было бесполезно. Я выпил и с удивлением понял, что вторая порция пролетела мне в желудок гораздо комфортнее. Вдобавок резко зашумевшая голова и поплывшая картинка перед глазами создали мнимое, но чертовки приятное ощущение комфорта.
Слезы, однако ж, продолжали течь. Не знаю, насколько крепко было это пойло, но жгло оно нестерпимо, в животе у меня словно заработала жаркая кузница.
– Плачешь? Слезы текут? Тяжело тебе и противно? – грозно начал отец.
Я кивнул, вытирая слезы кулаком.
– А думаешь, мне было не противно унижаться перед этим вашим Грюни? Умоляя его не выгонять тебе, сорванца эдакого, пока не получишь аттестат зрелости! Мне было противнее и хуже в десятки раз!
– Прости! Ты же знаешь, что моей вины там нет вовсе.
– Ну неужто ты до сих пор не понял? Что в жизни не мы решаем, кто виноват, а кто прав. Все уже предопределено до нас и за нас. Люди во власти решают всё, они могут втоптать тебя в грязь, а могут вознести до небес. Какого черта только делали революцию, если всё осталось по-прежнему?
Я забыл упомянуть, отец мой в эпоху своей ранней юности был активным членом движения «Красный май» 1968 года, когда десять миллионов человек вышли на самую массовую в историю страны забастовку, дабы выразить протест против голлизма и общей политики государства в отношении молодежи и рабочего люда. С тех самых пор он всегда ждал чего-то более волнительного и интересного в жизни, но вышло как вышло. Он сидел передо мной, пьяный и грузный, рыбак безо всяких перспектив в жизни и мне стало его смертельно жаль. Ведь он дико переживал что я, его единственный отпрыск, пойду по его стопам. Ведь тогда уже был телевизор, мы часто смотрели передачи и фильмы, видели как живут люди в других странах, как многого можно достичь при нужном градусе желания.
Но он проиграл в этой гонке. Он понимал это и сил у него уже не оставалось.
Он тяжко взглянул на меня, но уже безо всякой злобы и раздражения. Налил себе еще один стакан и медленно выпил, после чего встал и пошатываясь, ушел в спальню. Я услышал, как грузно его тело повалилось на кровать и через несколько минут я услышал его могучий храп; как обычно после выпивки он сильно храпел.
Я сидел, обхватив голову руками и не мог справиться с эмоциями. Было гадко и одновременно радостно, что отец все решил за меня. Жалость и презрение разбирали меня по отношению к его жизненному пути, в котором он ничего не добился. Самогон внутри меня рвал и метал, я почувствовал, как к горлу подступила тошнота и выскочил на крыльцо, дабы основательно прочистить желудок.
Долго блевал с крыльца. Утерся рукавом, глядя в сырую землю.
Вроде отпустило. Какая же гадость этот самогон.
Я вернулся обратно в кухню и остолбенел.
Прямо на столе, грациозно закинув ногу на ногу, сидела Мария. Одета она была в легкий халатик, волосы были перехвачены на затылке резинкой, открывая взору сережки в ушах. Ноги были одеты (о боги) в черные чулки в крупную сетку, снизу завершали это великолепие туфли на шпильке.
Сказать, что я был сражен наповал, значит промолчать!
К слову, Мария к описываемому времени весьма похорошела. На работе ее повысили в должности до администратора отеля, теперь более не приходилось убирать за клиентами грязные простыни, и она могла позволить себе носить макияж и каблуки. Ей уже не требовалось вставать ни свет, ни заря, она регулярно высыпалась, и казалось, стала цвести еще сильнее, превратившись в зрелую и дико сексуальную женщину. Неизвестно, замечал ли отец происходящие с ней метаморфозы, все-таки он продолжал стареть, она же, наоборот, с каждым годом распускалась словно запоздалый цветок, источая вокруг дивные ароматы греха.
Не стану отрицать, что я на нее засматривался уже пару лет. Когда я осознал, что моя мачеха влечет меня к себе отнюдь не материнским инстинктом, а совсем другим, диким и ненасытным, я конечно же, опешил. Все-таки она была женой отца и посягнуть на то, что было ЕГО, было для меня табу, я был примерным сыном и возжелать свою мачеху – для меня это было немыслимо!
Но деваться было некуда, она хорошела с каждым днем и явно это понимала, к тому же, как мне показалось, она несколько раз игриво смотрела на меня во время ужинов, кокетливо поворачивалась ко мне свой восхитительной попкой, особенно когда словно нечаянно роняла что-то на пол. Страсть и похоть источала она и вот сейчас, увидев ее в таком сногсшибательном наряде, я живо вспомнил своих любимиц из журнала, в которых я был несколько лет назад по-детски влюблен.
Увидев мое смущение, тихо рассмеялась. Провела пальчиком по пухлым красным губам, маняще обнажила зубы.
– Тебе страшно, малыш? – и сделала движение, показывая, что хочет встать со стола.
– Я… ты….ээээ! – я покраснел как свежеcваренный рак, голова дико зашумела, в висках стало стучать. Я шёпотом проклинал себя последними словами за свою нерасторопность, но мое стеснение только забавляло ее.
– Милый Начо, – проворковала она, медленным движением (о, Иисус всемогущий) будто нечаянно распахивая полы халатика. – Как же ты мне нравишься! Такой сильный и мужественный. И при этом такой стеснительный мальчик…
– Мария, я, наверное, пойду, может кофе … – я нес полную чушь, при этом мысли мчались словно ураган, творя в голове невообразимый кавардак.
– Ну хочешь, я сделаю тебе кофе! Только подумай, что интереснее: кофе или вот это… – при этих словах она потянула пояс халатика и он упал к ее стройным ножкам, открыв моему взору картину, достойную кисти Да Винчи (а может, Боттичелли, я не очень понимал в искусстве)
Её тело представляло собой идеальные «песочные часы». Конечно же, тогда я не знал всех этих модных формулировок, но она действительно выглядела как сошедшая с постамента греческая богиня; у нее были стройные, но при этом сильные ноги с маленькими пальчиками и хорошо выраженными мышцами, очень крепкие лодыжки (все-таки рыбачка), большая и стоячая грудь, от вида которой я впал в экстаз. Безумно притягательно смотрелись ее ключицы, а большая сочная попа в тот момент мне показалась эталоном красоты! Плоский животик и красивый пупок, легкие завитки волос над её «вратами рая», сильные и при этом длинные пальцы на руках. На правой руке было надето кольцо: ИХ обручальное кольцо.
Я зажмурился как от яркого солнца. Открыв глаза, я чуть не сошел с ума: она приблизилась ко мне на расстоянии вытянутой руки.
– Тебе нравится то, что ты видишь, Начо? – ее голос снизился до низкого рокочущего шороха океанских волн.
Я кивнул, ощущая себе при этом полностью околдованным идиотом. В чреслах у меня происходило в этот момент нечто невообразимое. Она конечно же, это заметила. Ухмыльнулась. Черт, как привлекательно она это сделала.
– Ты стал большим и мощным, не так ли? – игриво промурлыкала она, встав ко мне совсем близко. – Может проверим, кто больше, ты или твой отец?
В голове у меня бушевал шторм!
– Хочешь поцеловать меня? – ее губы стали совсем близко к моим. – Или хочешь, чтоб я взяла дело в свои руки? Или еще лучше в рот?
Далее произошло то, что нельзя назвать иначе как цунами! Ибо назвать это соитием у меня не поворачивается язык.
Это было ДЕЙСТВО, бешеная и умопомрачительная схватка двух животных, мощнейшая энергетическая битва, выброс вулканической энергии, соревнование двух темпераментов, да черт побери, можно подобрать сколько угодно эпитетов для этого священного, да, я не побоюсь этого слова, священного соития двух словно обезумевших от похоти индивидуумов.
Мозг у меня полностью отключился, уступив место разнузданному животному бескомпромиссному желанию. Казалось, всё то, о чем втайне мечтал в своих подростковых фантазиях, сбылось одномоментно. Я не занимался сексом, нет! Я пил ее нектар, а ее божественная энергия нисходила на меня словно откровение на апостолов Христа две тысячи лет назад; я, позабыв всё на свете, наслаждался этим фонтаном новых ощущений, новых чувств и эмоций, этим невероятным океаном нежности и одновременно дичайшей иссушающей страсти. Из самых недр моей чувственной натуры всплыли дерзкие и смелые фантазии, которые Мария, как оказалось, взахлеб стремилась удовлетворить!
Да она и сама превратилась словно в огнедышащего дракона, он нее буквально пахло развратом, набросилась на меня с жадностью, ополоумевшей от страсти похотливой самки. Её бесстыдно красные губы целовали меня везде, пальцы раздирали одежду на куски, ногти царапали кожу на моем теле, оставляя кровоточащие рубцы. Она рычала низким рыком дикого зверя, подвывала волчицей, в моменты бесчисленных оргазмов извивалась словно змея, шипя и брызгая слюной; обзывала меня грязными словечками и умоляла в ответ называть ее также. Она просила пожестче бить ее по заднице и шлепать по роскошной груди, хватать за волосы и называть грязной потаскухой! Скидывала со стола посуду и нам обоим было глубоко все равно на то, если вдруг нас застукает отец; в жесточайшем экстазе взаимных ласк мы вели себя как обезумевшие одичавшие звери, страсть лилась водопадом нескончаемых эмоций, затапливая действительность вокруг нас.
Да, я в ту ночь стал мужчиной! Стал им со своей мачехой! Женой моего отца.
После нашей схватки мы лежали словно побитые псы, прямо на полу. Выйди отец на кухню в тот момент, он бы увидел картину, которая его удивила бы и возмутила безмерно.
Вокруг лежала разбитая посуда, осколки чашек и ложки были разбросаны по всем углам. Ночной торшер валялся у крыльца. Кофе пролилось прямо на плиту и тягучий черный напиток стекал на пол. Пахло молоком (оно каким-то чудесным образом выпало из холодильника и тоже пролилось), мужским семенем и самым что ни на есть грубым соитием.
Мы валялись посреди этого всего, измазанные в кофе и молоке, расцарапанные, Мария была растрепана словно попала в шторм, у меня была порвана рубашка и шла кровь из оставленных ею рубцов на моей спине.
Веселая картина, должно быть представилась бы тогда моему родителю.
Но отец спал пьяным сном. Слышен был его могучий храп под тиканье настенных часов в его комнате.
Мы встали и не глядя друг на друга разошлись спать. Мария ничего не стала убирать, а мне было все равно. Я не знал, что скажем отцу наутро, но та священная гамма чувств, испытанная мною, перечеркнула собой любые элементарные правила безопасности.
Я спал тревожным, не приносящим покоя сном. Еще бы, со мной произошло то, что у других мальчишек моего возраста происходило с грязными шлюхами в Нанте, для чего они отправлялись в редкие воскресные экспедиции на пароме.
А я, а Мария…. Господи, это было дерзко и чарующе! Не знаю, знал ли я тогда что такое влюбленность, но самую что ни на есть животную страсть я испытал именно тогда, в самый первый раз своей жизни. Ох, подозревал ли я тогда, куда меня эта страсть в итоге приведет!?
Едва услышав шум на кухне, я бегом спустился вниз. Отец стоял, держа в руках осколки посуды и с удивленным и одновременно виноватым взором обозревая беспорядок. Мария стояла поодаль, сонно потягиваясь, лохматая и абсолютно лишенная ночного флера сексуальности.
