Анафора

– Вы собираетесь меня убить? – спрашиваю я у них.

В ответ молчание, сменяющееся смехом. Этот смех так давит по ушам, что мне хочется умереть сейчас же. Через какое-то время смех затихает и люди молча прыгают с башни, я пытаюсь им приказать: «остановитесь, не делайте этого», однако они меня не слушают. В порыве злости я пытаюсь схватить кого-то за плечо и ухватившись ощущаю, что чья-то рука уже находится на моем плече, оборачиваясь я натыкаюсь на торчащий меч, который когда-то заполучил мой отец.

Старик держащий меч, толкает меня с башни и проговаривает:

– Ты и так мертв, тебя уже не спасти!

И вот я лечу вниз со всеми простолюдинами…

Стоит заметить, что сколько раз я бы не падал, во время полета меня озаряет нежное и теплое чувство, как будто я заново влюбился, порой мне хочется увидеть Агату и услышать от нее слова: «ты ни в чем не виноват», но я просто падаю и просыпаюсь среди ночи. Остальное время мне не получается заснуть, я хожу из угла в угол, смотрю в окно, ложусь обратно в кровать и в бессоннице дожидаюсь рассвета.

– Мрак… – заключил Льюф. – Может дело в этом мече?

– Сомневаюсь, этому мечу лет столько же, сколько и мне…

– Тогда может быть дело в людях, ты считаешь, что плохой монарх?

– Естественно нет! – удивился Герман. – Я же говорю, в этом сне нет смысла, он просто снится мне не в зависимости от того, что я делаю или чувствую, ни меч, ни люди, ни даже башня тут совершенно не причем.

– Так может тогда ты мне его покажешь, этот самый меч?

– Запросто, я его от близких не скрываю, однако попрошу тебя не рассказывать об этом мече никому. Хорошо?

– Конечно, я и не собирался! – заверил Льюф.

– Что-ж, – задумался Герман, – тогда после завтрака вернемся домой, я покажу тебе оружейную комнату, там много всего интересного…

Допив свое вино, Герман приказал слуге подойти и принести счет, когда же счет был получен, он незамедлительно положил сумму в три раза больше положенной и заявил Льфу, что теперь мы уходим. Льюф послушно встал, вытер рот салфеткой, вымыл руки и побрел вслед за Германом.

Войдя в свой дом и пройдя мимо столовой, Герман и Льюф заметили Дитлинга и Изака играющими за столом. Конечно Герман не любил вести разговоров при Изаке, но и не хотел его таким способом унижать, поэтому публично задал Дитлингу вопрос.

– Дитлинг, ты не хотел бы подняться с нами на третий этаж?

– А зачем? – монотонно спросил Дитлинг.

– Нуу, – смутился Герман, – я хотел бы показать тебе свой арсенал…

– Ой не, у меня нет никакого желания! – ответил Дитлинг.

– Что-ж, хорошо… – расстроившись проговорил Герман.

Изак сидящий рядом был заинтересован, ему очень хотелось что-нибудь увидеть и на что-либо посмотреть, поэтому не сдержавшись он задал вопрос:

– А мне? А можно мне пойти с вами?

Герман смутился.

– Тебе? Нечего тебе там делать, это место лишь для королевской семьи и почетных гостей, а тебе положено лишь знать расположение своей комнаты, столовой и быть может ванной комнаты!

Изак лишь разочарованно кивнул.

Герман поднялся на третий этаж, сначала зашел в свою комнату, порыскал там минут 15, после держа в руке большой и длинный ключ вышел из спальни и направился в сторону самой отдаленной от лестницы комнаты.

Перед Льюфом открылась небольшая, но очень пыльная комната.

– Почему ты не откроешь здесь окно? – поинтересовался Льюф.

– Птицы могут залететь, а мне не хотелось бы, чтобы здесь что-нибудь испортилось. Сколько уже лет Дитлингу, 15-ть?

– Да, где-то так. – ответил Льюф.

– Вот, – тревожно и с ноткой грусти проговорил Герман, – после того, как я узнал о смерти твоей матери – я был полностью опустошен. Мне хотелось ходить из комнаты в комнату, хотелось вспоминать былые моменты, я никак не мог ее отпустить. Так продолжалось недели три, ее вещи постоянно напоминали мне о том, что она погибла, поэтому вскоре я собрал все то, что смог найти и перетащил сюда. Здесь лежат ее кольца, серьги, парфюм и даже любимые книги…

– Ты бы мог отнести их к местной гадалке, говорят она умеет связываться с душами погибших людей. – посоветовал Льюф.

– Льюф, – тяжело вздохнул Герман, – ни одна гадалка, ни один пророк, ни один маг, не имеет никаких способностей. Их всех от разоблачения спасает лишь воображение и наивность людей, которые находятся в тяжелой ситуации и видят лишь в вере спасение. Однако мне хватает знаний природы для того, чтобы понять, что мертвого человека не воскресить.

– Тогда она может смотреть на нас с неба…

– Не уверен, что ты прав. – засомневался Герман. – Кто тебе вообще рассказал такие глупости?

– Грегор, – ответил Льюф, – а почему же глупости, разве ты можешь доказать обратное?

– Пускай я не могу подняться до небес, но в моей жизни было много разных событий. До того, как мы с твоей мамой повстречались, я в молодости был влюблен в одну прекрасную леди. Впрочем, не взаимно, но жизни своей без нее я не видел, на тот момент я был настолько очарован ее манерами, воспитанностью и красотой, что и дня не мог провести без мысли о ней. Тогда же читал я всякие книги научные да моральные, и свершился в голове у меня план. Надо полюбить ее со всей силы, открыть душу свою и принять такой, какая она есть.

– Как Бога нашего? – озадачился Льюф.

– Да, как Бога. – заверил Герман. – Только вот ирония, как бы я не ухаживал за ней, сколько бы не молился на нее, все было бестолку! Тогда же я для себя понял, что все те чувства, которые для нас кажутся чем-то волшебным, для другого человека совершенно ничего не представляют.

– Я не вижу связи, в чем же собственно мысль?

– Да в том, что не в зависимости от того, как сильно человек верит во что-то волшебное, «чему-то волшебному» будет все равно, для «волшебства» это будет пустым звуком. Точно так же влюбленный юноша будет любить свою пассию, даже не подозревая о том, что для нее его чувства не больше чем пустые слова, поэтому и мертвецам нет дела до живых.

– Неубедительно. – заключил Льюф. – Пускай ты считаешь, что души погибших также хладнокровны, как и сердца восхитительных принцесс, я все же буду верить и надеется, что наш мир не заканчивается планетой и все мы после смерти попадем туда, куда заслуживает наша душа.

Герман же не стал ничего отвечать, лишь наивно и тяжело покачал головой. Зажег свечу и двинулся вглубь комнаты:

– Идем, ты хотел увидеть меч.

Льюф аккуратно прошел сквозь стопку книг и начал пробираться через остальной хлам, покрывшийся многолетней пылью. Дышать было тяжело, однако Герман шел дальше пока не увидел меч, лежащий на стеллаже.

– Вот он, – проговорил Герман поставив свечу на стеллаж, – найди какую-нибудь тряпку, надо бы его протереть.

Льюф дал свой платок, который лежал в кармане.

Герман протер меч, несколько постоял и положил меч обратно на стеллаж. Посмотрев на окно, он взял платок и аккуратно пролез в его сторону. Отперев окно и вдохнув свежего воздуха, он сказал:

– Ну вот, теперь хоть что-то здесь видно!

– И дышать сразу стало легче. – добавил Льюф.

– Ладно, подходи сюда к свету, рассмотришь меч.

Льюф подошел к окну и на свету начал разглядывать меч, после взял его в руки. Прямо на самой середине лезвия сверху вниз шла гравировка «еpеe wallone». В зависимости от попадания лучей солнца, гравировка начинала сверкать разными цветами, создавался эффект радуги. Гарда была чудной формы и имела множество узоров, которые издали напоминали розы. Рукоять была создана из какого-то серебристого металла и имела обмотку с кварцевыми вставками.

– Ух ты, а я думал он будет тяжелее. – сказал Льюф махая мечом по комнате. – Вообще мне кажется, что этот меч не для сражений.

– Да, ты прав. – подтвердил Герман. – В нем больше красоты, нежели эффективности. И все же им никто и никогда не сражался. Во всяком случае его ценность как раз-таки в искусстве, а не в боевых характеристиках. Где-нибудь в Париже его купят за приличную сумму…

– А разве не этот меч должен лежать в Вертексбурге? – спросил Льюф. – Мне что-то помнится, что Орель Импрессиоль владел таким мечом.

– Хмм, как бы так объяснить… – задумался Герман. – Да, это меч Ореля Импрессиоля, но он лежит здесь, ведь во времена твоего рождения я принес на переговоры совершенно иной меч, который ценности не представляет, но так, как в живую настоящий меч никто не видел, они с легкостью поверили в мою благосклонность.

– Ахах, ловко ты их обманул! – рассмеялся Льюф.

– Да, в этом ты прав, – улыбнулся Герман, – но есть загвоздка, продать меч не получится, ибо выставить на продажу королевский меч – признаться в обмане королевской семьи. Хоть поедем на восток, хоть на запад, везде люди донесут слухи о том, что драгоценный меч продали за огромную сумму.

– Что же получается, – поразмыслил Льюф, – вся война была затеяна лишь ради меча, который теперь нельзя продать?

– Нет, – ответил Герман, – чтобы развязать войну, нужно в первую очередь придумать повод, а потом еще и заверить народ в своей правоте.

– И все зря? – разочаровался Льюф.

– Почему же зря? Теперь мы контролируем рудники, имеем плодородные земли, да и живем лучше, чем жители Вертексбурга. – заключил Герман.

– Но ведь разве мы бы не добились этого без войны?!!

– Не знаю, может ты бы и добился, – рассмеялся Герман, – однако твой дедушка был старой закалки и мыслил по принципу: «они своего не упустят, а значит и мы не должны». Поэтому да, меч это всего лишь мистическая легенда, цели были совершенно другие.

– Кошмар, – встревожился Льюф, – мне кажется в этом не ничего смешного, а ты так спокойно об этом говоришь…

– Потому, что это уже было и прошло, нет уже смысла об этом горевать. Или ты наивно полагаешь, что это была единственная война на нашем веку?

– Даже и понятия не имею.

– Вот в этом все и дело! – вскрикнул Герман. – Ладно, идем с Дитлингом хоть поговорим, может чаю выпьем.

Герман закрыл окно и вышел из пыльной комнаты. Ключ он вновь отнес к себе в спальню. Льюф же подождал пока Герман вернется, а после уже вместе с ним пошел спускаться на первый этаж.

Дитлинг и Изак о чем-то резво разговаривали, хохотали и валялись от смеха, однако, когда Герман и Льюф направились в сторону столовой, с их лиц спала улыбка. Изак молча встал и направился на улицу.

– Веселишься? – спросил Герман.

– Ну да, не грустить же мне! – утвердил Дитлинг.

– Тогда налей нам чаю, а и ватрушки, да, подай еще ватрушки. – потребовал Герман.

Дитлинг чувствовал некую натянутость, но решил не подавать вида, Льюф и Герман сели за столом и принялись ждать.

– Да как скажете! – проговорил Дитлинг.

Дитлинг прогрел чайник, заварил чаю и принес ватрушки.

Чай он сделал не только Герману и Льюфу, но еще и себе.

– Ну-с, чего ты полезного сделал за этот день? – спросил Герман.

– Абсолютно ничего! – прокричал Дитлинг. – И вы знаете, мне совершенно не стыдно.

– А должно быть! – возмутился Герман.

– Вправе ты мог бы не кричать, мы тебя и так прекрасно слышим. – подтвердил Льюф. – К слову мне, однако, не понятно, разве Изак смешнее или умнее нас? Почему ты не пошел с нами?

– Потому, что не захотел, – ответил Дитлинг, – к чему эти вопросы?

– Ах, Дитлинг! – удивленно проговорил Герман. – Разве тебе не ясно, что Изак тебе не друг по разуму? Ты представитель высшего сословия, он же обычный горожанин, общаясь с нами ты учишься и развиваешь свои манеры, которые, я подчеркну, у тебя развиты не в лучшем виде!

Дитлинг же с ухмылкой слушал нравоучения отца. Когда же ему стало скучно, он взял блюдце, налил туда горячий чай и принялся сладко сербать. На лице Германа и Льюфа проявилось еще большее негодование.

– саыаыыаа, фииифффффоссс, – громко сербал Дитлинг, – ооо, хороший чай, натощак идет отлично!

– Он над нами насмехается. – заключил Льюф.

– Дитлинг, тебе то самому не стыдно? – возмутился Герман. – Ладно ты до сих пор пьешь из блюдца при том, что по всем современным канонам надо переливать из кружки в кружку, а вообще бы замечательно пить чай горячим. Но так ты еще и чавкаешь при всех, где твоя культура?!

Дитлинг отхлебнул еще чаю и невозмутимо сказал:

– А все потому, папаня, что я человек свободный и в каких-либо правилах не нуждаюсь. Вам не нравится то, как я чавкаю? Ну так в чем проблема, просто не слушайте!

– Это возмутительно. – запротестовал Льюф.

– Согласен, надо бы тебя наказать, как-нибудь… – подтвердил Герман, – но это, впрочем, решим после отъезда Льюфа, у меня появится время, и я непременно потрачу его на твое воспитание. Однако чай я выпью у себя в кабинете, мне следует подготовиться к приезду Грегора, мы обсудим с ним разные темы…

Герман забрал чай и удалился.

– Зачем устраивать этот цирк? – подобревши спросил Льюф.

– А зачем вы мне претензии предъявляете? – спокойно проговорил Дитлинг. – Или вы думаете, что так и должно быть, приходите и не даете мне поговорить с Изаком, постоянно обсуждаете меня между собой, думаете я не замечаю этого?

Льюф понимающе вздохнул.

– Да, порой мы не правы, но ты же сам знаешь характер отца, он всегда любит всех контролировать, поэтому и я был воспитан под жестким контролем, а тебе, впрочем, повезло больше, немного нравоучения и все.

– Мне не нравится такой контроль…

– Если не хочешь контроля, то придется выполнять все прихоти отца.

– Естественно я этого делать не буду, – утвердил Дитлинг, – почему это он должен решать с кем мне дружить и кого слушать? Разве ты бы согласился на то, что он тебе прикажет объявить бойкот другу или возлюбленной?

– Думаю да… – не раздумывая ответил Льюф. – На все есть причины.

– Полнейшие глупости! Значит я совершенно другой, но меняться не собираюсь, хоть заприте меня в спальне, все равно подчиняться не буду.

– Зачем эти крайности? – рассмеялся Льюф. – Общайся меньше с Изаком и все, я не хочу тебя переубеждать и говорю это по своему опыту – Изак очень плохой товарищ, и нам было бы лучше, если ты нас послушал сейчас.

– Я вам не верю, – отрицательно ответил Дитлинг, – мне не так мало лет, чтобы я не мог осознать обмана, Изак всегда был мне другом и мне кажется он меня понимает лучше, чем вы.

– Просто будь бдительнее, мир не спокоен, может произойти всякое…

– Вполне спокоен. Ты, наверное, считаешь, что если вот уедешь, то все разрушится? – рассмеялся Дитлинг. – Так вот, ничего не произойдет.

– Хорошо, я буду на это надеяться. – согласился Льюф. – Мне пора уезжать, я пойду собирать вещи.

Дитлинг кивнул головой. Льюф допил чай и пошел к себе в комнату, а Дитлинг принялся убирать посуду, но мыть стаканы ему стало неимоверно лень, поэтому он направился искать прислугу.

Прошло еще около часа до того времени, когда Герман все же завершил свои дела в кабинете. Оповестивши прислугу о том, что пора бы вызывать кучера и стражей, он направился в комнату Льюфа.

Льюф сидел и читал какую-то книжку, все его вещи уместились в сумку, которая аккуратно стояла возле двери. Герман зашел и предупредил Льюфа о том, что через десять минут следует быть уже готовым выходить. Льюф положительно кивнул, Герман закрыл дверь и пошел во двор.

Сильная жара все еще стояла на улице, площадь была совершенно пуста. Герман сел на лавку под деревом и мечтал о чем-то своем. Все же он не волновался за Льюфа. В отличии от Дитлинга, Льюф всегда был рассудительным и не лез туда, где от него нет толку, в неприятности тоже не встревал, поэтому и на обучение поехал именно он.

О том, где будет проживать Льюф, Герман договорился еще месяцем ранее. Его знакомая, мадам Грофф, любезно согласилась выделить Льюфу целый этаж своего дома, разумеется за определенную плату. Собственно, Герман был готов к таким расходам, доступ к казне фактически позволял обеспечивать всех членов королевской семьи годами, но Герман относился к государственным деньгам аккуратно и старался их откладывать на смутные времена, если такие вдруг настанут.

Через какое-то время Льюф вышел с чемоданом из дома, а за ним следом вышел и Дитлинг. Герман встал с лавки и не спеша пошел в их сторону. Вдали слышались звонкие скрипы колесниц, лошади с извозчиками подъезжали прямиком к дому. Герман возмутился и сказал кучерам отъехать хотя бы под деревья, чтобы карета не нагрелась от солнца. Охрана же осталась сидеть на своей телеге и ожидала дальнейших указаний.

– Ну-с, ты ничего не забыл? – спросил Герман.

– Нет, я все перепроверил, да и забывать мне толком нечего, документ у меня с собой, а все остальное я смогу и в Амстердаме купить.

– Хорошо-хорошо, тогда я думаю тебе пора уже выдвигаться в путь. – грустно проговорил Герман. – Дитлинг, ты не хочешь ничего сказать?

– Позже, как уже вещи сложим, тогда и скажу пару слов, – добавил Дитлинг, – лично.

– Значит идемте. – ответил Герман.

Герман, Дитлинг и Льюф, взяли чемодан и направились к карете.

Кучер открыл дверь кареты, а после взял чемодан и положил его в багажное отделение. Льюф и Дитлинг сели в карету.

– Ничего себе тут условия! – восхитился Дитлинг. – У меня кровать и то тверже, а тут и свечи, и подушки, да что говорить, даже стекла возможно открыть на проветривание!

– Да, по правде здесь очень недурно. – согласился Льюф.

– Так, ты не забыл деньги? – спросил Герман. – По приезду ты знаешь куда идти, не заблудишься?

– Нет, я все помню. – уверил Льюф. – Деньги спрятаны в вещах, ты по возможности будешь мне высылать некоторую сумму, чтобы мне не так тягостно жилось, четверть я буду отдавать мадам Грофф, которая живет в двухэтажном кирпичном доме на одной из старых улиц Амстердама, вход находится с обратной стороны в темном переулке.

– Молодец, все правильно. – похвалил Льюфа Герман.

Цокот копыт послышался на соседней улице.

– Это, наверное, Грегор Импрессиоль к нам пожаловал! – сказал Герман.

Герман пошел его встречать, а Льюф и Дитлинг остались в карете.

– Помнишь наш последний разговор? – спросил Льюф.

– Хмм, тот самый, где вы читали мне лекции? – засмеялся Дитлинг.

– Да, но все же смешного в этом ничего нет, – заверил Льюф, – будь осторожен с Изаком, я его знаю не хуже тебя, и у меня он не вызывает доверия.

– Да-да, как скажешь. – томился Дитлинг. – А на сколько ты уезжаешь?

– Где-то на четыре года, но я постараюсь приехать следующим летом, иль зимой, все зависит от ситуации…

– Эх, хоть мы с тобой не так много и общаемся, но я буду по тебе скучать. – ответил Дитлинг положив руку на плечо Льюфа.

– Я тоже. – ответил Льюф и положил руку на плечо Дитлинга.

Вдруг карета резко наклонилась…

– Ого, невероятная роскошь! – вдруг проговорил Грегор Импрессиоль, пытаясь залезть в карету. – Впрочем, мой вес она не очень выдерживает.

Грегор засмеялся.

– А вообще, Льюф, я хочу перед отъездом сказать тебе одни правильные слова; Однажды мне их сказал мой преподаватель по философии, я очень сожалею, что не слушал его в тот момент.

– И что же он сказал? – Льюф сосредоточился.

– Не знаю, я не слушал. – с умным видом ответил Грегор.

– Хорошо, мне кажется, что я вас понял. – улыбнулся Льюф.

К карете подошел Герман и наклонился в сторону Льюфа:

– Льюф, в общем я приказал стражам, они проводят тебя до границы, дальше ты поедешь один, но мне кажется все пройдет спокойно, можешь не переживать.

– Я не переживаю, все нормально. – ответил Льюф.

Дитлинг вышел из кареты.

– Что-ж, – проговорил он, – тогда удачной дороги, брат!

– Да, не подводи честь наших городов, ты всегда был способным ребенком! – дополнил Грегор Импрессиоль.

Герман подошел к карете сопровождения и приказал ехать, после вернулся к карете Льюфа.

– Как приедешь, напиши письмо, я буду ждать.

– Хорошо, – ответил Льюф, – не переживайте!

Герман захлопнул дверь, карета тронулась…

В это же время, когда Изак увидел вдали приближающуюся карету Грегора Импрессиоля, он незаметно направился обратно к дому, надеясь на то, что Герман его не заметит. Так и есть, Герман встретил Грегора и направился обратно к карете Льюфа, а Изак тем временем вплотную подошел к карете Грегора. Внутрь он не заглядывал, лишь оперся об стену дома и продолжил смотреть за тем, что происходит в карете Льюфа.

Вдруг в карете кто-то неспешно зашевелился, Изак услышал чьи-то тихие шаги. Из кареты аккуратно вышла Алиенора, сегодня она была одета восхитительно, на ней было красное длинное платье, волосы были уложены прямой укладкой, а парфюм напоминал запах малины и пиона.

– Здравствуй, – тихо сказала Алиенора, – ты здесь один?

– Привет-привет, – ответил Изак, – да, совершенно один.

– Вот как, и даже не удосужился подать даме руку! – возмутилась Алиенора. – Разве можно допускать такого безрассудства?

– Прости, почему-то не подумал…

– Ладно, на этот раз я тебя прощаю! – засмеялась Алиенора.

Изак никак не отреагировал.

– А почему ты здесь стоишь, разве тебе не хочется попрощаться?

– Совершенно не хочется, – холодно ответил Изак, – пускай едет, мы с ним особо и не контактировали, слишком он высокомерный. Хотя бы глаза мозолить не будет.

– А мне показалось, что он хороший…

Изак лишь несговорчиво угукнул.

– Слушай, – немного выждав спросила Алиенора, – а насчет тех слов в саду, все было так быстро, и я не смогла все обдумать. Ты действительно в меня влюблен?

– Забудь. – повысив голос, ответил Изак.

Алиенора поникла…

– Ну, как же… а пирог, который ты готовил для меня, это ничего не значит? А твое признание, все твои слова?

– Абсолютно. – ответил Изак.

Алиенора была в растерянности, следующие минуты она молча сидела у кареты и смотрела в пол. Она не понимала почему Изак вдруг стал таким. Весь вчерашний день она прихорашивалась и думала, как сегодня ее будут все восхвалять и боготворить, а все получилось совершенно не так.

Через несколько минут они увидели, что карета Льюфа поехала, царская конница с охраной направилась в сторону немецкой границы. Герман, Грегор Импрессиоль и Дитлинг возвращались обратно в дом.

– Я отойду. – сказал Изак, казалось бы, сам себе.

Он зашел за дом, а Алиенора попыталась как можно быстрее успокоить себя и скрыть свою грусть. Дитлинг шел быстрее всех, а Герман и Грегор шли не торопясь. Издали он любовался Алиенорой, но заметив то, что Алиенора платочком вытерла первые слезы, резко переменился в настроении.

– Алиенора, что с тобой? – спросил Дитлинг подойдя к ней.

– Ничего, стою вот солнцем любуюсь! – прокричала она. – Представляешь, оказывается долго не получается им любоваться, начинают до жути болеть глаза!

– Тебе плохо? – удивился Дитлинг, ему показалось, что Алиеноре напекло голову. – Давай пойдем в дом.

– Да мне вообще отлично, как там говорят, еще чуть-чуть и прямо в рай? Хаахаха, ну и сумасшедшие, я бы их ка… – истерично кричала Алиенора, но вдруг мимо прошел Герман с Грегором Импрессиолем.

– Доброго дня, Алиенора. – сказал Герман и прошел в дом.

– Здравствуйте… – ответила Алиенора.

– Алиенора, а ты чего это здесь стояла все время, хоть бы подошла и попрощалась с Льюфом, только вспомни, как он тебя нянчил! – возмутился Грегор Импрессиоль.

– Меня укачало после поездки, поэтому, папочка, я сама хотела, да плоховато мне стало, сейчас уже лучше.

– Ну и славно, погуляй здесь, если вдруг я буду нужен, мы с Германом будем на втором этаже. – ответил Грегор и тоже удалился.

– Нянчить… – продолжила Алиенора. – Это кого еще нянчить то надо? Я не маленькая девочка, чтобы за мной следить и ухаживать, да и не ребенок давно. Общество изгоев!

Дитлинг удостоверился в правильности своего предположения.

– Алиенора, идем, сейчас я тебе морса холодного налью, успокоишься, отдохнешь от поездки… – проговорил Дитлинг и ухватил Алиенору под руку.

Закрыв окно от жаркого летнего воздуха, Дитлинг усадил Алиенору на скамью, приказал сидеть не вставая. Сам же быстренько сбегал за двумя глиняными кружками, поставил их на стол, а следом побежал на лестничный проем, опустился в маленький подвальчик, нашел нужный кувшин и вернулся обратно к Алиеноре.

– Вот, только пей аккуратно, не простуди горло. – проговорил Дитлинг и налил в кружки прохладительного напитка.

– Почему он такой кислый? – скорчилась Алиенора.

– Он сделан из ягод, – ответил Дитлинг, – тебе дать сахар?

– Я сама возьму, нечего мне во всем помогать, а то потом будете еще в разговоре упрекать, что вокруг меня одни няньки. – возмущалась Алиенора.

– Я тебя никогда не упрекал. – твердо ответил Дитлинг.

– А я и не про тебя говорю! – вскрикнула Алиенора. – Ахх, и кстати, почему ты ни слова не сказал про мое новое платье, как оно тебе?

– Чем-то морс напоминает. – ответил Дитлинг первое, что пришло в голову.

– Хмм, неужели кислый оттенок, или быть может тебе просто не нравится? – недоумевала Алиенора.