скачать книгу бесплатно
Жара. Полдень. Газик пересек ручей, свернул влево на слабо наезженную колею, ухабисто раскачивающую машину, и пошел по ней вверх по логу. Минут через десять выехали на геологический стан.
Место, где обосновался стан местной геологической партии, назвать великолепным – значит погрешить истиной и принизить красоту дальневосточной тайги. Лог, недлинный, но довольно узкий и глубокий. Внизу лога бурчит что-то свое ручеек, бесконечно монотонное, одинаково простое и непонятное, переливаясь по камням, ловкими зигзагами отворачивает от валунов и коренников, выпирающих из земли. Склоны лога поросли березой, осиной, редкими пихтами.
На дне этого лога срублен большой дом, что-то вроде заезжих изб XVII века, которые ставили на постоялых дворах ямских застав.
Наша машина подошла к избе – постоялого двора, остановилась.
Леонид Григорьевич вылез из кабинки. Выскочили из кузова, распахнув настежь дверцу кузова, и Сергей с Потапкой.
Из избы вышел мужик высокого роста, под метр восемьдесят, с детским выражением лица, спокойного, сытого существования. Одноглазый, в другом глазу застыла зеленоватая стекляшка, под цвет его живого глаза. Острый нос смотрит вниз, узкий низкий лоб, неразвитые плечи и грудь, отвисший живот…
– Здравствуйте! – подошел Леонид Григорьевич к нему.
Тот протянул большую пухлую руку, молча, неулыбчиво кивнул головой, оглядывая приезжих одним зрячим глазом.
– Что это у вас за стан? – спросил Леонид Григорьевич его.
– Партия…
– А почему так пусто, тихо?
– Разъехались… Сегодня утром старший геолог с женой тоже уехал… Вернется дня через три… Один я остался.
– А-а, так вы охраняете стан?
– И кухарю заодно, – улыбнулся одним глазом мужик.
– Если мы у вас остановимся на сутки? Не возражаете?..
– Да, пожалуйста, мест свободных полно… Вон хотя бы ту половину занимайте, – показал кухарь на заезжую избу.
Митька подогнал машину к входу той избы. Сергей и Потапка по-быстрому выгрузили необходимое для ночевки: раскладушки, спальники, посуду и горелку для приготовления пищи. Занесли все в избу, с интересом огляделись.
Внутри становая изба представляла живописный вид. Рубленый, небеленный ни с наружи, ни внутри большой дом, громадные по ширине во всю стену нары старых времен, так же как в заезжих избах на ямских заставах, как их описывают в документах, когда люди спали вповалку. Тут же стол, тяжелый, из толстых досок, намертво пришитый гвоздями к полу, как и скамейки рядом с ним. Так удобнее для повседневной жизни большого скопления людей, да и в случае драки «мебель» не пострадает и посуда тоже. Внутри было полутемно. Свет проникал всего через два небольших оконца, в это огромное помещение, к тому же с черными закоптелыми стенами.
Дом был разделен надвое стеной, рубленной из горбылей. По одну сторону была большая кухня с русской печью для выпечки хлеба. Длинные столы и лавки, множество полок для продуктов. Тут же угол для кухарки, точнее, кухаря, как представился мужик. В углу кухаря стоит кровать, какие-то полочки и лавочки, на стенке висит на гвоздиках одежда, под кроватью виден угол чемоданчика.
Леонид Григорьевич шустро обошел все углы избы, восхищенно воскликнул:
– Бичевня!.. Прелесть! Ребята, располагайтесь! Раскладушки нам не нужны. Спать будем на нарах… На досках, оно даже к лучшему. Медики говорят, помогает держать осанку. А то раскладушки надоели!.. Вы что такие кислые? Это же прелесть, а не ночевка будет!.. А может, здесь и банька есть? – подхватился он и выскочил из избы, затрусил с кухарем к строениям, стоявшим отдельно от стана в полусотне метрах ниже по ручью.
Там стояла летняя столовая, сбитая из досок, к которой от ручья тянулись мостки, а еще дальше по ручью виднелась банька, запруда для купания, с мостками, сухими, еще теплыми от заходящего солнца. Было жарко, сладко от томительного чувства простоты этого таежного мирка. Подумалось, что в этой же простоте и чистоте жили когда-то и все наши предки, пришедшие в эти края и удивленные богатствами охотничьих и рыбных промыслов, обильной тайгой, в которой росли, удивительно смешавшись, и северные, и южные деревья и растения: ель и банановое дерево, белоснежная и светлая, всегда праздничная и яркая северная красавица береза, и бархатное дерево с мягкой толстой и морщинистой корой, душистый и целебный до беспредельности лимонник, опутавший своими стеблями-лианами тайгу, которые так же хороши при заварке разных настоек и чая, доморощенного, как и его красноватые плоды, похожие на рябину, гроздьями винограда доходящие до зрелости в первой декаде сентября в ту же примерно пору, когда море набирает самую высокую температуру и наступает бархатный сезон Приморья.
Купальня рядом с баней обмелела, так как запруду прорвала вода и осталась неглубокая ямка, заполненная холодной водой таежного ручья, который где-то выше по логу, родившись от ледничкового источника, еще не успел нагреться, жалит холодом своего младенческого невежества все, что ему попадается на пути.
Леонид Григорьевич, окинув все это восхищенным взглядом и мысленно пронесшись над всем этим мирком, остановился вдруг глазами на тазиках, рядком стоявших на лавочке около баньки. В тазиках неподвижным зеркалом блестела прозрачная до невидимости вода, нагреваемая солнцем, напоминающая о свежести и чистоте. Так что у него под энцефалиткой нестерпимо зачесалось тело, напомнив о том, что следовало бы уже давно помыться и на какое-то время забыть о таежной потной жизни в маршрутах, когда отмериваешь километры, взбираясь на перевалы и вершины или продираешься по знойному таежному лесу, в котором душно, сыро и полно комаров.
– Хорошо-то как у вас! – не удержался он от похвалы.
– Да так себе, – равнодушно произнес кухарь и глянул на него неопределенным взглядом.
Леонид Григорьевич повернулся и затрусил назад к заезжей избе. Там уже во всю суетились его сотрудники, готовя обед и раскидывая временный походный стан.
Потапка тоже зашел в заезжую избу, кинул свой спальник на семейные нары.
К обеду, освободившись от дел, все рассыпались по стану, с интересом осматривая его простой и ухоженный бытовой уют.
Потапка же сходил и осмотрел баньку, о которой восхищенно отозвался Леонид Григорьевич. Подошел к камеральному сарайчику, в котором на полках лежало множество образцов, несколько раз поднял и положил на место штангу, сделанную их двух чурбаков с вбитым в них ломом. Увидев большую палатку с остроконечным верхом, заглянул и туда. В палатке стояли нары, разбитая печурка, сделанная из железной бочки, кругом было грязно, сыро, пахло плесенью и давно заброшенным жильем.
Леонид Григорьевич, обегав все строения стана геологической партии, вернулся назад.
– Ребята, обедаем и идем на канавы! – выдохнул он, плюхнувшись на лавочку.
– Да жарища же, Леонид Григорьевич! – воскликнул Потапка, удивленный непоседливостью старичка-начальника, как он мысленно называл его.
– Ничего, ничего! Отдохнем и наверх!.. Вы же сами кричали, что все в движении, в тренировке! Это должны понимать! И ты тоже! – ткнул он пальцем в Потапку.
– Как, понравилось здесь? – подошел к ним кухарь, полуголый, в одних штанах и ботинках на босу ногу.
– Хорошо! Все хорошо! Такая прелесть!.. Мы сейчас попьем чайку и сходим посмотрим выработки. Чайку с нами не хотите?
– Спасибо! Я ухожу в поселок. Вернусь к вечеру… А старший геолог-то с женой приедет нескоро. Дня через два, не раньше, – зачем-то повторил кухарь про своего начальника.
– Мы не дождемся его, – глянул на него Леонид Григорьевич. – Завтра уедем. Некогда – дела! Какой еще крюк надо сделать, по трем месторождениям!..
Кухарь ничего не сказал, повернулся и пошел к своей половине барака. Вслед за ним побежал его шустрый песик, еще щенок, глупый, ласкающийся ко всем. Виляя загнутым вверх хвостом и игриво перебирая задними лапами, он на ходу хватанул зубами черного котенка, лениво развалившегося на завалинке барака. Котенок обидчиво мяукнул, прыгнул за угол. Оттуда он выскочил уже вместе со своей мамашей, большой и сердитой. Увидев глупого щенка, она опустила поднятый воинственно хвост, равнодушно отвернулась от него и снова скрылась за углом.
Вскоре кухарь уехал, оседлав старенький велосипед, покатил под гору по наезженной колее и сразу же скрылся за высоким кустарником, обложившим густыми зарослями с обеих сторон дорогу.
После обеда Леонид Григорьевич и Потапка двинулись маршрутом на канавы, которые пробили рабочие геологической партии на самой вершине горы Верблюд, в седловине между его горбами, как было обозначено на карте. Перепад высот небольшой, всего пятьсот метров. Однако подъем сразу же от стана был крутой. Под ногами поминутно соскальзывала вниз хрупкая плоская щебенка. Тропа, торенная работягами, сразу же взяла круто, в лоб, по склону прямо вверх. С непривычки, без тренировки, дыхание у Потапки пресеклось, он задохнулся и встал, не в силах сделать, казалось, и шага дальше вверх.
– Леонид Григорьевич, погоди! – прохрипел он, ухватившись руками за кусты, чтобы не упасть, настолько кружилась у него голова и мелькали в глазах искорки от бешено пульсирующей в висках крови.
– Ну, отдохнем, отдохнем! – остановился начальник, оглядел склон горы под ногами, по привычке отмечая породы.
Отдохнув, они двинулись дальше вверх. Подъем, отдых, подъем… Через некоторое время тропу пересекал под углом профиль[2 - Профиль – узкая вырубленная полоса леса, перпендикулярная магистрали, в системе лесотехнического раздела лесного массива.] с затесами на осинах и березах. И они пошли по нему, определив, что он должен вывести их куда надо. Вышли на маленькую терраску. Здесь подул освежающий ветерок снизу из далекого лога. Потапка почувствовал на лице его прохладу, сгоняющую горячий пот, крупными каплями скатывающийся по лицу, но в то же мгновение отскочил в сторону с нечленораздельным вскриком: «А-аа!»… Толстая, в руку толщиной, черная длинная палка, на которую он чуть было не наступил, вдруг зашевелилась, выскользнула из-под самых его ног и, бесшумно, грациозно скользя, заструилась в траве, исчезая в кустах.
– Что случилось?! – крикнул Леонид Григорьевич, подбегая к нему.
Потапка, бледный, молча показал глазами на кусты, на исчезающий там черный хвост змеи.
– Да это же полоз! – рассмеялся начальник. – Безобидней создания не найти!
– Все равно змея! Вот гад!.. Смотри – вон еще! – снова завопил Потапка. – Гадюка!
– Да, это гадюка! – подтвердил начальник, заметив маленькую, с красивой пестрой расцветкой змею со стреловидной головой. – Осторожно, пускай уходит!..
– Ух! Не переношу гадов еще с детства!..
– Ладно, пошли. Только будь внимательней. Главное – не наступить на них…
Дальше с терраски пошли вверх без тропы, где-то потеряв ее на склоне. Искать ее не стали. Изредка Леонид Григорьевич, сдирая кору молотком, делал на деревьях затесы, чтобы по ним найти обратный путь. Еще через час подъема вышли на основную вершину горы Верблюд. Здесь было открытое место, что-то похожее на высокогорный луг своей разнотравной красотой и цветов, от которой у Потапки захватило дыхание. Лысая вершина Верблюда, с альпийскими луговыми травами, окаймлялась ниже низкорослыми зарослями стланика[3 - Стланики (сланики) – низкорослые формы деревьев и кустарников (березы, сосны, ели и др.), стелющиеся по земле; образуют густые труднопроходимые заросли.], а еще ниже полыхало гигантскими волнами зелени беспокойное море тайги, с гребешками курумников[4 - Курумник, курумы – скопления глыб, возникающие обычно в горах в результате интенсивного физического выветривания. Залегают в виде плаща («каменные моря») или движущихся вниз по склону полос («каменные реки»).] и скальных выходов, застывших миллионы лет назад в титаническом порыве гармошкой коробящейся молодой земной коры.
– Потапка, осторожней, здесь много змей! – предупреждая, крикнул ему Леонид Григорьевич.
Потапка настороженно оглянулся и тут же заметил снова две черные ленты, испуганно уползающие в сторону, а совсем рядом серую, с узором древних тканых ковров азиатов, ромбиками, квадратиками и с вьющейся вдоль тела зигзагообразной полосы, которая притягивала, останавливала взгляд, заставляя забывать обо всем другом.
Он инстинктивно подобрался, удобнее перехватил в руках длинную ручку геологического молотка, готовый ответить ударом на возможный выпад неприятного ползучего гада. Однако предосторожности были напрасны. Обитатели этого красивого высокогорного луга не меньше человека боялись за свою жизнь.
Леонид Григорьевич и Потапка, окинув взглядом тайгу, простиравшуюся внизу, пошли к другой вершине – Верблюжьей, искать разведочные канавы, которые протянулись длинными линиями на карте разведки геологической партии. В седловине между горбами Верблюжьей буйно взметнулось высокотравье, кусты, палило солнце, было безветренно, душно, лезла и липла к лицу паутина, было много камней и ям курумника, поросших травой, невидимых и коварных.
Они прошли седловину, наткнулись на старые каркасы от палаток. Здесь когда-то стояли лагерем работяги, пробивали канавы в знойные и дождливые весенние, летние и осенние дни. За останками стана начинались канавы. Давно, лет пять назад, пробитые стенки их разрушились. Они заросли, обвалились, щебенка и камень разрушились под ветром, солнцем и морозом. По отвалам щебня и камней, выброшенных взрывами, и дну канав, зачищенных лопатами, поползли во все стороны гадюки.
Потапка с опаской издали смотрел на канавы. Глядя на начальника, как тот, не обращая ни на что внимания, стал копаться в канавах, отбирать образцы, осматривать стенки канав, что-то записывать в пякитажку, Потапка тоже спустился к нему в канаву.
Длинными рубцами прорезали канавы склоны, седловины и горы…
Но поиски Леонида Григорьевича ничего не дали. Кварцевых жил, или, точнее, кварцевых жил с включениями касситерита[5 - Касситерит (оловянный камень) – минерал класса оксидов, SnO2.] – темно-коричневого цвета минерала, частого спутника кварцевых жил, кристаллизовавшихся когда-то, сотни миллионов лет назад, из магматических источников, он не нашел.
– Пошли назад! – обескураженный, махнул он рукой.
В стан они вернулись еще засветло. Сходили к бане, разделись, осмотрели вещи и себя, сняли несколько клещей. Затем, обливаясь водой из тазиков и ведер, смыли пот и усталость от маршрута, вернулись к своим, в заезжую избу.
Начало темнеть, быстро и рано, несмотря на середину лета. Сказывалась широта южного Сихотэ-Алиня, который в вечерних сумерках и в таежной дымке казался темно-синим и громадным, бесконечным, как небо, которое он рвал неровными вершинами своих хребтов. В тайге становилось тихо и в то же время грустно и чего-то жаль. Наверно, вот этого бродячего мига расслабленности. А может быть, простоты быта жителей этого укромного уголка тайги, запахов и чувств, которые, казалось, все еще присутствовали в каждой убогой полочке, прибитой к бревенчатой стенке, прокуренных папиросами семейных полатях, грязном, никогда не мытом полу и железной бочке в углу с тухлой водой, истертых ступенек невысокого крылечка и истоптанных завалинках, обшарпанных, и вытертой до черноты плечами притолоки дверей. Спокойствие и простота мира этого, жизни и чувства. Убогость и гармония с окружающим многообразием цветов, запахов, звуков, тревожных, непонятных, далеких.
Вернулся уже в сумерках Сергей, уходивший на рыбалку к речушке вниз по логу. Вернулся он пустой, но довольный. Речушка, пробираясь сквозь чащобу зарослей кустов и завалов, создала свой мирок роскошных тенистых и сырых, сумрачно-сказочных, запутанных туннелей и чертогов, то светлых, озаренных красноватым заходящим солнцем, то темных, пугающих своей таинственностью… Сергей проболтался на речушке, закидывая удочку с мушкой в ямки, в которых должен быть хариус… Он прошел вниз по течению с километр, но поклевки не было. И он, смотав удочку, вернулся обратно в стан.
– Нема дел, Леонид Григорьевич, – буркнул он, вваливаясь в заезжую. – Хоть бы одна поклевка!.. Вот стерва!..
– И не должна! – воскликнул начальник. – Ты хотя бы спросил меня или кухаря! Кстати, где он? Не вернулся еще?.. Ну да ладно, это его дело. Но вот он сказал, что рыба в ручье вывелась. Неизвестно, почему, но нет ее. Надо далеко спускаться, километров за двадцать по реке, чтобы выйти на хорошие места…
– Что же мне-то не сказал? – обиделся Сергей.
– Извини, Сергей, не успел как-то! Да и не подумал, что тебя без нас понесет на рыбалку!..
Издалека, со стороны дороги, уходящей вниз по логу, донеслись звуки какой-то музыки…
Вспомнив, что кухарь уехал с карманным приемником, поняли, что это он.
– Кухарь едет! – с иронией произнес Сергей. – Комаров отпугивает…
– А может, тигров! – в тон ему подхватил Потапка.
Голос карманного приемника приближался, усиливался, и наконец, из-за густого кустарника показался кухарь, закутанный с головой в энцефалитку от комаров и усиливающегося к ночи гнуса.
Он вел, как под уздцы, свой велосипед. На боку у него висел приемник, заливаясь совсем уж не терпимой для местной фауны голосисто-крикливой музыкой. О чем-то визжала певица на непонятном языке, ей вторила флейта, расталкивая всех, врывался саксофон, изредка что-то бухало, вклинивалось из электронных, парализующих утроб…
Кухарь, видимо, выпил и был доволен жизнью. Это было заметно по блестевшим из-под капюшона энцефалитки глазам и торчавшему носу.
– Ну, как там, в поселке? – вежливо поинтересовался Леонид Григорьевич.
– Нормально! – весело откликнулся кухарь, ставя у стенки избы велосипед и откидывая с головы капюшон.
Да, было видно, что там он принял норму и теперь может жить какое-то время с этой нормой здесь.
Он повернулся и ушел на свою половину. Вскоре он затих там.
Геологи поужинали, приготовили спальники к ночлегу.
Потапка затащил свою раскладушку в избу, вытряхнул из чехла спальник, раскинул его на раскладушке, с удовольствием растянулся на нем, почувствовав томительную, тягучую усталость во всем теле, истомой охватившую его.
– Ох, как хорошо-то!.. Леонид Григорьевич, а вы на Кольском бывали? – спросил он начальника, зная слабость того пускаться в длинные речистые воспоминания, конца которым может и не быть. Разве что усталость закроет ему рот, порой оборвав на полуслове…
– А как же! Но лучше расскажу вам, как ходил маршрутами по Тянь-Шаню! Я и докторскую диссертацию готовил по нему… Край ох какой край! – воскликнул он и на некоторое время даже замолчал, вспомнив горный массив, много лет назад восхитивший его. – На лошадях ходили! В маршруты закидывались по горным тропам… Это вам не равнина!.. А то, бывало, козла забьешь! В те времена ничего, можно было. Дичи хватало, а с продовольствием не всегда выезжали… И все верхом, все на лошадях… Вертолет в редкость был!
– А докторскую делали тоже по Тянь-Шаню? – спросил Сергей, поднаторевший в научной терминологии, и не прочь был иногда задать вопрос с важным видом солидного мыслителя.
– Не-ет, этого мало! – ответил Леонид Григорьевич. – Захватил Приморье, все его коренные месторождения, и был старый материал по Якутии… Здоровье тогда сильно подорвал… Вот не представляешь! Все шел, шел в гору, на ту вершину, а после расплата за напряжение! Как-то сразу сдал… Только через год начал силы восстанавливать…
За окнами избы совсем стемнело. Потапка зажег свечку, поставил ее на полочку рядом с раскладушкой, залез в спальный мешок. Леонид Григорьевич и Сергей тоже забрались в широкие теплые ватные мешки, поворочавшись, удобно устроились на большом семейном топчане.
– Я всю жизнь мечтал о простой бабе, такой – сиськи и задница… И больше ничего… Но всю жизнь мне не везло, – с чего-то на ночь вдруг вспомнил начальник, видимо, его что-то достало или он хотел чем-то поделиться с Потапкой.
Он саркастически усмехнулся.
– Первая жена была учительницей, с таким экзальтированным характером… Вымотала… Расстались с облегчением, устав друг от друга…
Он замолчал… А вскоре рядом с ним, где расположился Потапка, послышалось тихое посапывание, затем храп… Очевидно, это сказалось на рассказчике, так как Леонид Григорьевич быстро умолк и тоже тихо засопел, равномерно пуская легкие вздохи. Дольше всех не мог заснуть Сергей. Он ворочался. Несколько раз вставал и выходил во двор, с дуру надувшись на ночь чаю, который, возбудив его, давил сон и гнал его прочь.
На дворе совсем стало темно, на ночном небе высыпало множество звезд. Затем из-за хребта Сихотэ-Алиня выплыла огромная луна и с любопытством заглянула в темный таежный лог, разглядывая стан геологов, погрузившийся в спокойный сон природной гармонии.
Рано утром, на следующий день они покинули стан и двинулись в направлении на горный массив, который венчала вершина горы Снежной. С одного из ее склонов брала свое начало река Уссури – самая крупная река Приморья.
Машина пошла вверх по ручью Уссури. Медленно, иногда быстро, но все время вверх и вверх. Пересекаем его один раз, затем снова и снова. Ручей несется по колее, перебирая гравий, чистый, девственный. Вот проходит машина, и тут же мутные струи рассасываются, и чистота, снова чистота, только след колеи, впечатанной в твердую землю, да срубленные деревья, валяющиеся в редких густых подлесках, говорят о вечном движении человека, его бремени для земли.
Леонид Григорьевич изредка достает из полевой сумки карту, двухтысячную, сверяется по приметам рельефа и снова сует ее в полевую сумку.
Проехали поселок Нижний. В нем сейчас стоит взвод солдат из строительного батальона. На длинном бараке, на прибитой доске, надпись: «Солдатская изба»… С юмором, просто и лаконично…
Мы подвернули в широкий колхозный двор, в котором разместился взвод со всем своим транспортным хозяйством и двумя балками для офицеров. На окнах балков, чистеньких, опрятных, висят занавески.
На крыльце «Солдатской избы» стояли три молодых солдата, голые до пояса, загорелые.
– Это Нижний, ребята? – крикнул Митька, высунувшись из кабинки.
– Какой Нижний? – спросил один из солдат, подходя к машине.
Черные, ежиком стриженные, волосы и лицо типичного кавказца.
