скачать книгу бесплатно
– Я бы такое точно не выбрала, – посетовала Гассбик. – Но вы всегда можете подобрать ей подходящее.
ЦОК!
– Убери волосы, девочка.
Милу опять ощутила покалывание в левом ухе, как будто его проткнули иглой из ледяного воздуха, но не обратила на это внимания. Ей не требовалось предупреждение интуиции, чтобы понимать: она рискует навлечь на себя гнев директрисы.
– Она глухая? – осведомилась госпожа Фортёйн.
– Нет, – заявила Гассбик. – Не глухая.
Покалывание в ушах усилилось, когда директриса схватила в кулак волосы Милу и запрокинула ей голову. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы скорчить рожу. Девочка сморщила нос и оскалилась: она знала, что сейчас, когда лицо не на свету, её почти чёрные глаза будут выглядеть тёмными, пустыми провалами.
Фортёйны ахнули.
Милу улыбнулась. Совсем не приятной улыбкой. Не было хорошеньких ямочек. Этой улыбке она научилась у директрисы: сплошные зубы и ни на грош душевности.
– Goedemorgen, – прорычала Милу своим лучшим «волчьим» голосом.
Ошеломлённый взгляд посетителей медленно переполз с её лица на тесное чёрное платье, а потом обратно. Милу посмотрела на них из-под длинных тонких ресниц. Фортёйны переглянулись, одновременно насупились и покачали головами, даже не пытаясь скрыть отвращение.
– Мы возьмём вот этого, – произнесла госпожа Фортёйн, указав на темноволосого мальчика, стоявшего в центре шеренги. – Он очень мил.
Сердце Милу исполнило короткий победный танец.
Гассбик ещё раз дёрнула Милу за волосы, отпустила и нацепила на физиономию елейную улыбочку.
– Замечательный выбор! – восторженно вскричала она и зацокала к столику у стены, на котором лежал фолиант в кожаном переплёте. – Позвольте, я выпишу вам свидетельство об усыновлении.
Её улыбка исчезла, стоило ей обернуться к сиротам.
– А вы… марш заниматься… уроками.
Часы с маятником тикали, крысы скреблись в тёмных углах вестибюля, а воспитанники бесшумно отправились выполнять свои изнурительные обязанности.
Поднимаясь по лестнице, Милу мысленно поздравила себя с удачным представлением. После чего искоса посмотрела на друзей. Лотта хмурилась, Сем был растерянным, Эг пытался стереть уголь с ладоней, а Фенна, похоже, хотела слиться с многочисленными тенями и навсегда в них спрятаться. Улыбка Милу сразу зачахла.
– Она тебе этого не забудет, – тихо произнёс Сем. – Бритой головой и отбитыми пальцами не отделаешься.
Милу сглотнула.
– У меня не было выбора. Я не могу допустить, чтобы меня удочерили, ты же знаешь. Что бы Гассбик со мной ни сделала, я выдержу.
Судя по всему, Сема её слова не убедили, но он слабо улыбнулся.
– Надеюсь, оно того стоит.
Милу крепче сжала игрушечную кошку и провела пальцами по метке на лапе, игнорируя тонкое жало сомнения, которое пыталось прогрызться ей в сердце.
Она тоже надеялась, что оно того стоит.
Надежда – вот и всё, что у неё было.
«Книга теорий» Милу
Лотта говорит, что каждая теория должна основываться на фактах, а сила дедукции способна разгадать любую загадку. Со мной оставили больше личных вещей, чем с любым другим сиротой из всех, кого я знаю. Моя семья никогда бы не бросила меня без веской причины.
Теория «Охотникина оборотней»
Мои родители охотились на оборотней (интуиция, следы когтей и полная луна). Оборотни гнались за ними, поэтому мама и папа быстро нашли укрытие (крыша). Они боялись, что я могу пострадать (из младенцев получаются неважные охотники на оборотней), поэтому решили спрятать меня где-нибудь, пока не смогут спокойно вернуться за мной (выбрали приют). И они оставили доказательства своей любви – подсказки, по которым можно узнать, кто я и кто они. Мама вышила моё имя на одеяле, второпях уколов палец (нитка и капли крови), а отец дал мне дополнительную наводку, чтобы я была в курсе, что он Брэм Поппенмейкер (тряпичная кошка). Они обязательно вернутся за мной, когда я буду достаточно взрослой, чтобы учиться ремеслу охотников на оборотней.
3
После скудного обеда, состоявшего из фирменной капустной похлёбки Фенны, Милу целый час помогала Лотте спускать на лебёдках корзины чистого белья в сани, которые ждали на замёрзшем канале.
Следующий час девочка провела, вновь помогая Лотте, но уже с корзинами грязного белья, которые они поднимали с других саней. К тому времени, когда старинные часы пробили семь, руки Милу превратились в плети, а ладони покрылись ожогами.
– Святая Гауда, они онемели, – пожаловалась Лотта, шевеля всеми двенадцатью пальцами.
– По крайней мере, если Гассбик побьёт тебя, ты ничего не почувствуешь.
Вскоре после ухода Фортёйнов директриса отправилась куда-то в город и ещё не вернулась. Даже в отсутствие Гассбик её злобный дух по-прежнему витал в каждом затенённом углу и в каждой продуваемой щели «Малютки-тюльпана». Дети бы не удивились, окажись у директрисы глаза на стенах или шпионы на окнах. Она-то всё узнает, даже если они хоть на секунду пренебрегут своими обязанностями!
Поэтому сироты работали не покладая рук, как если бы Элинора Гассбик стояла над ними и выкрикивала бесконечные приказы своим хриплым голосом.
Милу очень беспокоилась по поводу наказания, которое припасено для неё. Гассбик придумает что-то ужасное, в этом девочка не сомневалась. Интуиция как будто разделяла её уверенность. От одного упоминания имени директрисы кончики ушей начинало покалывать.
– Может, она свалилась в Северный морской канал? – с надеждой предположила Милу, глядя в окно прачечной на затянутые дымом доки. – Пока мы разговариваем, она могла бы уплыть в какой-нибудь далёкий океан.
– Сомневаюсь, – ответила Лотта, переплетая распустившуюся косичку. – Она носит слишком тяжёлые юбки, чтобы далеко уплыть. Она бы сразу утонула.
Часы с маятником продолжали оглушительно бить, но Милу услышала быстрые шаги сирот, которые высыпали из рабочих комнат и спешили наверх. Она закрыла окно и почесала уши, которые до сих пор покалывало.
– Пойдём, – сказала Лотта с едва заметной ноткой раздражения в голосе. – Ляг в постель, пока уши не убедили тебя, что хозяйка замышляет твоё убийство.
Милу последовала за ней к двери. Ею одолевало беспокойство. Когда они зашли в спальню, у единственного ведра с водой толкались сироты: они окунали в воду зубные щётки, после чего шустро скребли ими зубы.
Когда толпа рассосалась, Милу заглянула в ведро. Вода слегка пожелтела от сгустков слюны, плавающих на поверхности.
Она направилась к окну и окунула щётку в снег на подоконнике. Эг сидел на карнизе и чертил углём на краю старой наволочки. Потом он вскинул самодельный телескоп, состоявший из металлической трубки и стёкол, вытащенных из очков, и навёл его на горизонт, словно не подозревая о присутствии Милу. Девочка положила щётку в рот, поёжилась, когда холод пронзил дёсны, повозила щетинками по зубам и сплюнула на снег.
– Эг, ты ещё больше холода напустишь.
– Да, но я почти закончил восточные доки. Видишь?
Милу посмотрела на карту, нарисованную на наволочке.
– Крошечные кораблики на реке выглядят замечательно, а у тебя ноги трясутся, поэтому кажется, что судёнышки прямо прыгают по воде.
Эг радостно ей улыбнулся, но затем опять задрожал.
– Думаю, сейчас слишком холодно. Закончу завтра.
Он аккуратно передал Милу картографические инструменты, залез в комнату и закрыл окно. Она спрятала всё в ведро из-под угля и, передвигаясь по узким проходам между кроватями, пробралась в заднюю часть комнаты. Матрасные пружины скрипели, когда сироты забирались в постели. Девочка устроилась между Лоттой и Фенной и вытащила из рукава «Книгу теорий».
– Может, почитаем на ночь весёлую историю? – спросила Лотта, стуча зубами. – Я не в настроении слушать про упырей и оборотней.
По всей комнате из-под одеял высунулись бледные лица, чтобы кивнуть в знак согласия. Фенна, лежавшая рядом, вздрогнула и придвинулась поближе к Милу, и та почувствовала, как гладкий мех крысы скользнул по её руке, когда подруга устраивала питомца у себя на груди.
– Я думала над новой теорией, – Милу улыбнулась, все мысли о директрисе разом испарились, стоило ей открыть самодельный блокнот и пролистать потрёпанные, исписанные небрежным почерком страницы. – Согласно ей, мой отец, Брэм Поппенмейкер, днём шьёт кукол, а ночью запускает воздушные шары.
По спальне пронеслись заинтересованные шепотки, Милу облизнула губы и начала читать.
– «Двенадцать лет назад, лунной ночью семья из трёх человек парила в небе над Амстердамом. Они летели выше ястребов, ловчее скворцов и быстрее соколов».
Лотта нарочито кашлянула.
– Я не уверена, что воздушные шары так летают…
– Этот летел именно так, – Милу перевернула страницу и продолжила своим «сказительским» голосом, который представлял собой нечто среднее между хрипловатым шёпотом и напевом. – «Шар был чёрен, как полночь, с точками серебристых звёздочек. Внизу висела самая большая гондола из всех, какие когда-либо были. На её носу красовался оскалившийся волк, вырезанный из чёрного дерева, с двумя изумрудами вместо глаз. В задней части, на горизонтальном шесте, покачивалась моя корзинка, и я могла любоваться мерцающими в небе звёздами… Поппенмейкеры только что пролетели над Центральным вокзалом и Королевским дворцом, но вдруг совершенно неожиданно началась гроза», – и Милу понизила голос.
В комнате стояла тишина. Милу вновь начала читать.
– «Сверкали молнии, грохотал гром. С востока прилетел свирепый, неистовый вихрь. Моя мама решила, что надо снижаться. Она надеялась избежать гнева бури, но внезапно гондола ударилась о крышу приюта. Корзинку со мной откинуло на трубу, и она застряла крепко-накрепко. Когда наполненный горячим воздухом шар взлетел ввысь, верёвки оборвались, и я осталась на крыше».
Милу сделала паузу для пущего эффекта и улыбнулась, прикрываясь блокнотом. Остальные взволнованно затаили дыхание. Крыса на руках Фенны тихо пискнула, словно её слегка прижали. Девочка выдержала ещё несколько напряжённых секунд, после чего продолжила.
– «Мои родители ничего не могли сделать. Ветер уносил их всё дальше и дальше от единственного ребёнка, мама изо всех сил старалась развернуть шар, а отец готов был спрыгнуть ко мне, когда гондола опустится достаточно низко. Но гроза распорядилась иначе».
Милу опять сделала паузу.
– «Воздушный шар взлетал всё выше и выше над океаном, крутился и менял направление, а через несколько дней разбился на Северном полюсе, на виду у семейства очень удивлённых белых медведей. В шаре оказалась большая прореха, он лежал, пустой и обмякший, рядом с перевёрнутой гондолой. Но мои родители уцелели. Они были сообразительны и обладали превосходным умением выживать в непростых ситуациях, поэтому не отчаялись и соорудили дом изо льда. Папа сделал рыболовные лески из старых ниток для кукол, а мама подружилась с медведями и пела им колыбельные».
Милу обвела взглядом тех сирот, которые высунули носы из-под одеял.
– «Но в Арктике сложно найти всё необходимое для починки воздушного шара. По сей день они продолжают его латать и всей душой хотят вернуться ко мне».
– Это не объясняет, почему твоя корзинка похожа на гроб, – раздался слегка приглушённый, отстранённый голос Сема, который устроился на противоположной кровати.
– Ну… над этим я ещё думаю, но…
– И следы от когтей эта история тоже не объясняет, – добавил Эг.
– Признаю, я изложила не самую убедительную теорию, но…
Речь Милу оборвалась, как только левое ухо начало нещадно колоть. Девочка посмотрела на закрытую дверь спальни. Спустя мгновение по коридору прокатился знакомый звук.
Цок-цок-цок.
По комнате разнёсся дружный шорох – каждый воспитанник спрятал голову под одеяло. Крошечные лапки грызуна пробежали по руке Милу, и крыса Фенны метнулась куда-то прочь. Милу услышала тихий выдох, сорвавшийся с чьих-то губ, и единственная свеча, озарявшая комнату, зашипела и потухла.
Цок-цок-цок.
Пружины стонали и скрипели под трясущимися телами.
Цок-цок-цок.
Гассбик вторглась в комнату и обошла все кровати, то и дело останавливаясь.
Цок-цок-цок.
Сквозь дыру в одеяле Милу видела, как острые носы туфель директрисы замерли у её постели. В ушах закололо, когда туфли по очереди развернулись, указав прямо на неё.
– Вставай, – прошипела Гассбик и вырвала одеяло у Милу из рук. – Лотта и Фенна, вы – тоже.
Она ударила два куля, дрожащих на другой кровати.
– Сем и Эг – и вы!
– А они-то почему? – спросила Милу, её сердце часто забилось, когда она вылезала из кровати.
Директриса только улыбнулась своей фирменной улыбочкой: сплошные зубы и ни на грош душевности. А потом зацокала к выходу.
В бледном свете луны, сочившемся сквозь ветхие занавески, Милу посмотрела на своих друзей. На их лицах застыло одинаковое выражение ужаса.
Что Гассбик задумала?
Директриса ждала в вестибюле. Чёрные следы на мраморном полу вели в столовую. Тот самый пол, который совсем недавно Сем и Эг выскребли начисто. Разумеется, они бы не пропустили такую явную грязь. Гассбик поэтому их вызвала?
Все пятеро выстроились в ряд, ёжась от холода в своей старенькой одежде. В воздухе висел странный маслянистый запах, неприятно щекотавший ноздри Милу.
– Сегодня утром вы вели себя непростительно, – сказала Гассбик, по очереди буравя взглядом каждого.
Милу нахмурилась.
– Но… хозяйка, только я вела себя плохо.
Взгляд Гассбик стал ещё более жёстким.
– Вы пятеро пробыли здесь двенадцать лет. Раньше никто из сирот не оставался у меня дольше, чем на десять! Но вы каждый раз с завидным упорством демонстрировали, что являетесь маленькими отродьями, которых никто брать не захочет. А ты, Милу, самый неисправимый и чудовищный ребёнок из всех, кого мне, к сожалению, довелось знать.
Милу прерывисто вдохнула. Если спорить с Гассбик сейчас, то будет только хуже. У её друзей – перепуганный вид, и это она виновата. Директриса собирается наказать их всех, только чтобы унизить её.
Милу вытянула руки.
– Пожалуйста, просто побейте меня. Я вела себя плохо. Они не сделали ничего дурного.
Гассбик осклабилась.
