Виток спирали

Командующий одной из сапёрных рот поднялся с места:

– Разрешите спросить, а сколько сил и средств будет использовано для этой самой зоны безопасности?

Генерал пожал плечами:

– Сколько понадобится, столько и будем использовать. С подобными соседями нужно держаться настороже, желательно иметь прочный забор, из-за которого они могут тебя только обругать, но не ударить.

Слово взял представитель отдела разведки при штабе 14-й стрелковой дивизии (основные подразделения которой находились ещё в двух днях пути отсюда):

– Насколько удалось выяснить мне и моим офицерам, эти незваные гости как-то связаны с теми, которые появились в нашем мире около 200–300 лет назад.

– Появлялись, – мягко поправил его Лингнер.

– Да, появлялись, добавил офицер. И сразу продолжил:

– Мы уже определили несколько языков, похожих на знакомые нам. Да, они изменились – и изменились даже сильнее, чем предполагали лингвисты в самых смелых своих гипотезах. Тем не менее, мы всё-таки можем получать показания от пленных и изучать радиопередачи. По полученным сведениям, политическая карта чуждого нам мира выглядит следующим образом…

Стена осыпается

Несмотря на непреклонное решение финского командования не отступать, правительство Финляндии было настроено несколько менее настойчиво. В нём в итоге возобладала иная линия – сначала разобраться, что происходит и с кем они имеют дело, а только потом уже вести решительный натиск вперёд. Как резонно заметил один из министров, «мы даже не знаем, сколько суммарно может быть солдат и пушек у противника, хотя бы по самой грубой оценке – и как при таких условиях можно рассчитывать на успешное наступление?». Несмотря на это, кабинет министров согласился с генштабом в том, что отступать категорически нельзя. Итог обсуждению проблемы на заседании во второй половине дня 16 августа, подвёл сам президент Рюти (с молчаливого одобрения Маннергейма):

– Нельзя допустить, чтобы этот враг соединился с красными крысами. Тогда они вместе повалят нас с ног и съедят за считанные месяцы.

Тем не менее, у зиндрийского военного руководства был свой резон. Оно стремилось как можно скорее выбить агрессора с плацдарма, а затем само провести разведку боем – чтобы на месте узнать, с чем и с кем предстоит иметь дело «по ту сторону». Поэтому к точке перехода стягивалось всё больше войск, и они начали всё сильнее сжимать кольцо окружения, всё интенсивнее стрелять по противнику. Пусть по самому Вильсу не использовали ни артиллерию, ни авиацию, ни ракетные системы или миномёты, но наносить удары по всем его окрестностям было безусловно необходимо.

В том числе и по окрестностям, расположенным на земной стороне портала. Стрелять наугад, конечно, никто не собирался. Зато били бомбардировщики. К 15 часам дня 16 августа военные знали, на основе свидетельств лётчиков, что высота «ворот» в точке перехода составляет около 250 метров, а в ширину они достигают примерно 1 километра. Если лететь чуть выше или взять немного в сторону, то рельеф под крылом не меняется.

Как ни старались финские солдаты и офицеры – а они реально старались – выполнить приказ высшего командования, сделать это у них не получилось. Хотя к порталу начали перебрасывать дополнительные силы, зиндрийцы гораздо быстрее концентрировали войска. И уже в ночь с 16 на 17 августа попытались отбить Вильс, пусть и не до конца сосредоточенным ещё войском. На окраине города всю ночь кипел бой. Финские отряды удержали фронт, несмотря на большие потери. Однако патронов к стрелковому оружию и снарядов к орудиям оставалось очень мало, хотя их и старались подвозить из тыла бесперебойно. Снимать с остальных участков фронта войска и кардинально перераспределять снабжение маршал решительно запретил. Только в 18 часов 16 августа он по телефону запросил поддержку люфтваффе, впервые откровенно признав перед немецким «союзником» наличие «небольшой проблемы». В Берлине от запроса отмахнулись – в этот момент они упорно пёрли на Волгу, и какое им дело было до далёкого северного фланга, к тому же, не угрожавшего напрямую вроде бы территории Рейха?

Поэтому вполне правы оказались те солдаты, которые осознали, что Вильс им не удержать. Командиры, естественно, всячески пытались пресекать эти разговоры. Но получилось в итоге так, что «паникёры» оказались правы.

Незадолго перед рассветом командир одного из батальонов Симо Мянтюля передал по полевому телефону в штаб полка:

– С той стороны заметил массу конницы…

Кавалерийская дивизия, спешившись, пошла в атаку. То и дело гремели выстрелы и взрывы гранат. Даже в такой ситуации оборонявшиеся любители Великой Финляндии не собирались отходить без приказа. Их просто отодвинули в сторону, как сдвигают мешающий шкаф.

Финны отошли в целом организованно, на вторую линию обороны, спешно обустраивавшуюся как раз за порталом. Но укрепить её как следует не успели, и теперь туда летел шквал стоодиннадцатимиллиметровых зиндрийских «подарков».

Естественно, такой вал огня был сразу замечен. Резко начавшуюся поблизости канонаду, знаете ли, сложно игнорировать… Однако в оккупированном Петрозаводске не понимали до конца, что происходит. Обычно при приближении наступающих частей артиллерийский огонь слышен издалека, как приглушённые удары, лишь постепенно он становится всё громче. Тут же взрывы снарядов стали греметь совершенно неожиданно и на ровном, казалось бы, месте. Вскоре все госпитальные места оказались переполнены, и командование оккупационных частей приказало местным жителям отдавать свои дома под временные импровизированные лазареты и ухаживать за ранеными.

К вечеру 16 августа наступательный порыв иссяк. И капитан Пелтонен, который к тому моменту уже около суток находился на койке с простреленной ногой, всё-таки был рад, что не попал в самую жуткую мясорубку. А вот Рюти и Маннергейм не разделили бы такого умиротворённого настроения капитана. Они настойчиво слали депеши в Берлин, требуя немедленного оказания помощи – не авиацией, так танками, пехотой или той же кавалерией…

Новый противник

В ночь на 17 августа 1942 года произошли очень важные события. И одно из них было бы невозможно без участия Ганса Фельзнера – пилота разведывательного «Физлер-Шторха», который ещё вечером прошёл над юго-востоком Карелии. В ведомстве Геринга решили, что за финнами нужен глаз да глаз… они, конечно, «тоже пока что почти арийцы, по крайней мере официально, но вдруг чего-нибудь учудят, так что лучше проконтролировать». Вот поэтому Фельзнер и нарезал круги в небе на закате, пытаясь понять, что же происходит на земле. А то, что там происходило, люфтваффовцу не очень-то по вкусу пришлось.

То, что финские войска «кто-то» атакует, он понял сразу – насмотрелся уже на такие сцены в самых разных местах. Улетев чуть дальше, чтобы доложить свои наблюдения по радио, пилот после сеанса связи даже взъерошил от волнения бледно-рыжие кудри, настолько впечатлило его происходящее. И – озадачило.

«Когда же эти все успокоятся и признают, что фюрер прав, что бороться против железного закона природы глупо и бессмысленно».

Впрочем, германское командование не собиралось просто так ждать, пока воображаемый им «закон природы» сработает. Оно рассчитывало само взять ситуацию под контроль, стать единовластным началом на Земле – и поэтому намеревалось действовать решительно. Собранная по кусочкам (как самостоятельно, так и из сообщений Хельсинки) информация начинала выглядеть угрожающе. Кем бы ни были неожиданное обнаружившиеся к востоку от Петрозаводска войска, но брать штурмом сам город – и вообще двигаться на запад они не собирались. Несомненно, главный удар уже начался, и он был направлен на юг. Если противник продвинется ещё хотя бы на 20–30 километров дальше, это уже может привести постепенно к разрыву осадного кольца. И, более того, сейчас у наступающих есть все возможности, применяя авиацию, наносить урон немецким войскам на Карельском перешейке, у Мги, в Гатчине, даже на Балтийском море и в «рейхскомиссариате Остланд». Этого, конечно, никоим образом допускать они не собирались.

Правда, и рисковать собственно немецкими частями для противодействия «внезапному большевистскому рейду» не собирались. На передовую начали перебрасывать дивизию СС «Норвегия», а также несколько испанских подразделений.

Надо сказать, что в Берлине правильно уловили главный замысел руководства Зиндра. Оно действительно наносило удар на юг, однако не с целью противостоять немецким силам непосредственно (на тот момент столкнулось только с финскими, и не представляло, кто там ещё есть). Главный фактор при таком решении был – стремление избежать тяжёлых городских боёв. Поэтому-то и не стали ломиться в Петрозаводск, а развернулись в сторону, как предполагали по отрывочным данным ближней воздушной разведки, практически незаселённой и оттого слабозащищённой территории.

Зиндрийские солдаты, переходя на другую сторону, уже через считанные часы понимали, что «вокруг что-то не так».

– Ого, да тут и Небесного моста нет, говорили они, рассматривая звёздное небо в ясную погоду.

Те, кто был более сведущ в астрономии, сразу подметили и отсутствие привычных звёзд и созвездий вообще. Но все эти мысли оказались второстепенны – всё-таки, когда идёт большая война, и на тебя то и дело пикируют «Штуки» (а именно так и начало происходить уже с утра 17 августа), как-то не особо интересны природные явления.

Пилот эскадрильи «Клантис» в тот же день, 17 августа, добавил новые штрихи в складывающуюся картину. Он во время выполнения очередного разведывательного полёта над «предполагаемым морем к югу» обнаружил, что это никакое не море, а просто озеро гигантских размеров. Но куда более важно было другое его сообщение – о том, что одно из судов, шедшее по этому озеру, оказалось атаковано каким-то бомбардировщиком. А спустя пару часов, обобщая сведения от других авиаразведчиков и службы радиоконтроля, один из штабных офицеров заключил:

– Вероятно, на юго-западном берегу этого озера имеется плотная городская застройка…

А ещё примерно через полчаса пришлось в сводке для генерального штаба отметить – только что поступили данные о сбитии одного из разведывательных самолётов. Как выяснится позднее, он был обстрелян огнём с земли, когда производил наблюдение за Маркизовой лужей и оказался принят за немецкий.

Однако это происшествие не изменило характера событий в целом, более того, они принимали с каждым часом всё более серьёзный оборот. Где-то в полдень 17 августа Риббентроп по радио связался с финским министром иностранных дел и откровенно потребовал от него «поучаствовать в решении нашей общей проблемы».

– В конце концов, это вашему Виипури угрожают вражеские войска, – заявил немецкий министр.

В Хельсинки к тому времени уже оправились несколько от первоначального шока сами – и потому решили действительно начать исправлять положение. С военной точки зрения это выглядело довольно разумно, нанести удар во фланг противнику, который пытается в это время наступать вперёд. Поэтому во второй половине дня отряд под командованием полковника Виртанена (которому выдали ещё 20 танков с экипажами и 15 дополнительных гаубиц), перешёл в контрнаступление. Положение зиндрийского отряда сразу осложнилось…

Однако в Альверне беспокоились не только по поводу самой военной угрозы «неизвестно откуда взявшейся». В правительстве обсуждали ещё и другой назревающий конфликт, уже в их собственном мире…

А командиру эсминца Республики Сераф, который демонстративно патрулировал в этот момент акваторию спорных Криндельских островов, было не до высоких размышлений. Он отчётливо сознавал, что, хотя серафский флот в целом сильнее, но именно его судну выпадет сомнительная честь, вероятно, принять первый бой в уже почти неизбежном столкновении. «Как же неприятно играть роль агрессивной приманки, по которой должны ударить первыми», думал офицер. Впрочем, внешне это никак не проявлялось… кроме того, что он стал ещё строже, чем обычно, «гонять» подчинённых и требовать от них устранения любых выявленных недостатков.

– Это не мелочь, – неустанно твердил командир, указывая на тот или иной недочёт. – Из-за этого «пустяка» нас могут преждевременно отправить на дно.

Он ещё не знал, что, к счастью как для него, так и для зиндрийских моряков, этот бой не состоится. И что, более того, им предстоит довольно скоро объединить усилия, чтобы сражаться с другим противником в том море, о котором он ранее и не слышал никогда.

Не до каких-то отвлечённых рассуждений оказалось в тот день и майору Дилингу. Его батальон направили в авангард наступления на юге. Но ещё не успел авангард (включая и другие соседние части) пройти хотя бы треть расстояния, отделявшего их от Свири, как на пути внезапно оказалась дивизия СС «Норвегия». Хотя её и бросали в бой по частям, прямо с марша, однако это оказался противник очень зубастый, фанатичный и не прощающий ошибок. Поэтому майор радовался уже просто тому, что успели вовремя вырыть какие-никакие окопы и подтянуть немного тяжёлой артиллерии, которая в какой-то степени сдерживала вражеский натиск. Впрочем, судя по гремевшим вокруг разрывам, у противника этой самой артиллерии тоже имелось предостаточно.

Между тем, в контролируемом всё ещё финнами Петрозаводске ни оккупанты, ни местные жители не понимали до конца, кто же именно вёл бой недавно к востоку от города. Довести подобные сведения до рядовых солдат гарнизона, тем более до населения фактической колонии, финское командование не спешило. Однако в очередных выпусках газеты, издававшейся для местного населения, появилась следующая примерно заметка: «Коварный враг, воспользовавшись удачным для себя моментом, попробовал отнять наши земли. Но доблестные воины Великой Финляндии дали мерзавцам отпор и заставили их удалиться на почтительное расстояние».

Один из экземпляров издания вскоре попал в действующую армию. И там он вызвал скорее глухое раздражение: «Экое бахвальство, враг удалился, говорите? А кто тогда прямо сейчас по нам долбит из тяжёлых орудий и не собирается просто так отступать?». Подобные настроения появлялись не только в регулярной армии, но и в частях более индоктринированных – шюцкоре и Лотте Свярд.

Сведения о чём-то явно необычном, выбивающемся из привычных рамок, к первой половине дня 18 августа 1942 года распространились уже довольно далеко. К этому времени даже в Риме и Лондоне уже перехватили необычные радиосигналы из окрестностей Петрозаводска и Карельского перешейка, и понимали, что там работает немало явно военных радиостанций, использующих необычные частоты.

К тому моменту, кстати, в зиндрийском командовании более или менее разобрались, где находится образовавшийся стихийно портал. Штабисты вынуждены были, правда, обратиться к пожелтевшим уже от времени томам, составленным по рассказам прежних «гостей», оказавшихся на Тальфе 200–300 лет назад. И около полудня 18 августа 1942 года на карте, на том месте, где по данным авиаразведки «могла быть плотная городская застройка», появилась иная надпись: «Санктъ-Питербурхъ».

Но до всех этих географических и исторических тонкостей не было дела войскам, непосредственно находящимся на поле боя.

Вот и майор Дилинг, провожая взглядом летящие на юг четвёрки бомбардировщиков Зиндра, думал не о том, как именно называется та или иная страна, или даже соседняя местность. Он – как и его бойцы – испытывал чувство глубокого удовлетворения оттого, что на голову опасному врагу вскоре посыпятся бомбы, и что снабжение будет нарушено, или на фронт прибудет меньше подкреплений, чем могло бы приехать.

Никто из находившихся на фронте зиндрийских пехотинцев и артиллеристов не знал ещё, конечно, что в этот раз – впервые после нескольких дней противостояния – на вражеские позиции полетят не только фугасные и зажигательные бомбы, но и листы бумаги. В них ещё не успевшая толком просохнуть типографская краска на архаическом немецком гласила лишь:

«Мужи вермахта! К вам обращается верховное главнокомандование государства Зиндр! Наша страна вступила в противоборство с державой Суоми, и ваше присутствие на поле боя совершенно неуместно. Возвращайтесь к своим родным очагам и оставьте нас в покое!».

Текст был набран изящным готическим шрифтом – точно таким же, который нарисовали по памяти те самые перенесённые из Мекленбурга бывшие дуэлянты и их секунданты.

Восприятие событий

Вечер 19 августа 1942 года. Оберштурмфюрер Эрих Бёме был вполне удовлетворён прошедшим боем. «Всё-таки мы вломили этим уродам. Краснюки их каким-то газом оглупляющим обрабатывают, что ли? Не могут же реально они считать себя какими-то вымышленными зиндрийцами».

Офицер взял из рук денщика стакан горячего чая, отослал этого халдея кивком головы и, смакуя вкус напитка, стал вспоминать состоявшийся вчера допрос нескольких пленных пехотинцев. Лишь один из сдавшихся знал немецкий, да и то изъяснялся, словно саксонский курфюрст. Их всех, конечно, потом расстреляли, да и стоило ли возиться с теми, кто несёт такую дикую чушь, подумал Бёме. Впрочем, орудия у врага что надо. Только всё равно – крупповским пушкам нет равных во вселенной. И именно они проложат путь к его, Эриха Бёме, торжеству. Да, именно так! Пока солдаты колотятся там в боях, он собирает плюшки. И очень скоро уже воспользуется плодами победы.

Оберштурмфюрер вспомнил свои молодые годы – как он в родном Бергене гонял кошек по улицам, а затем, войдя во вкус, связывал их хвосты накрепко вместе и наблюдал, как они будут выпутываться из этой ситуации. Потом – как участвовал в контрабандной торговле, рассчитывая разбогатеть… но всё испортила чёртова депрессия, которой наверняка не было бы, не заправляй мировой торговлей всякие там Кацманы. А затем он встретил крепких и подтянутых молодых людей, открывших ему то, что он теперь давно считал непреложной истиной. И истиной нехитрой – главное крепко бить и метко стрелять, чтобы стать властелином мира. А в кого стрелять и зачем, фюрер решит…

Ещё через несколько минут над головой раздался гул моторов, потом где-то в стороне отрывисто залаяли зенитки, и наконец, раздались глухие удары разрывающихся бомб. Обертштумфюрер поморщился, словно его зубы впились в дольку лимона. «И они ещё смеют говорить, что не находятся ни на чьей стороне, а только защищают себя от финнов… Но ударили-то именно сейчас, когда мы готовимся к взятию этого проклятого Ленинграда. И, более того, уже сегодня так называемые зиндрийские бомбардировщики наносили удары по нашим войскам, которые сдерживают начавшийся только что натиск врага на Мгу. Нет, это не может быть случайностью. Наверняка всё подготовлено до мелочей, уже не один месяц этот коварный план продумывался. Однако пусть не надеются, наша воля к победе всё равно возьмёт верх над хитроумными выдумками неполноценных». Впрочем, дальше поток мыслей переключился на другую тему – как дальше командовать ротой, куда её вести в бой.

А в это же время сержант Элиас Варно, вернувшийся из разведки, глухим и надтреснутым голосом докладывал командующему 15-й стрелковой дивизией Зиндра об увиденном в вермахтовском тылу. Бывший преподаватель географии считал себя спокойным и уравновешенным человеком, которого ничто не могло выбить из колеи. Однако реальное положение дел в селениях, через которые прошли войска Германии, было слишком вопиюще – и суть произошедшего не требовала никакого перевода, была понятна практически без слов. Хватало одних только наблюдений. Впрочем, и кряжистого седобородого генерала тоже проняло – тем более тот, как догадывался полевой разведчик, уже знал о методах врага гораздо больше, чем только что прозвучало.

Молчание не продлилось, впрочем, долго. Генерал Дульс встал, и, прохаживаясь по кабинету (который, судя по обстановке, ещё недавно был обычным школьным классом – пока в эти места не пришла война), посмотрел в окно. Затем шумно выдохнул, упёрся могучими, словно корни дуба, руками, на которых бугрились вспученные вены, и произнёс:

Что ж, мы уже столкнулись ранее с культистами, поклоняющимся пауку, красующемуся на их знамёнах. Теперь – ещё один род той же секты, не менее злобный и опасный. Значит, будем их бить. Всеми доступными средствами – и теми, которые только появятся у нас в руках.

Варно осторожно спросил:

– А правительство даст согласие на такую большую кампанию? Вроде как с серафийцами у нас неладно…

Командующий кашлянул в кулак:

– Кхм. Правительство час назад утвердило срочно перевёрстанный бюджет на оставшиеся четыре месяца. А четверть часа назад по радио сообщили о начинающемся экстренном визите нашего главы правительства в Сераф, о том, что самолёт уже в воздухе.

Разведчик даже присвистнул.

Ещё минут через 15 командир роты 268-й стрелковой дивизии Ленфронта (эта передовая часть прорвалась до станции Пелла) с любопытством рассматривал одну из тех листовок, которую за несколько часов до этого разбросали самолёты Зиндра. Она была сдана бдительным немецким часовым начальнику станции, кабинет которого сейчас и осматривал командир.

– Реникса какая-то, пробормотал военный через полминуты. И сразу же позабыл об увиденном – вокруг шёл горячий бой, которым следовало командовать беспрестанно.

Немного дальше, во вражеском тылу, грохотали взрывы. Это две ночные эскадрильи зиндрийских ВВС бомбили 12-танковую дивизию панцерваффе. Ту самую, которая на следующий день могла бы участвовать в отбрасывании 947 и 952 полков с занятых позиций. Но сейчас часть тех танков, и того топлива, которые она должна была бы для этого использовать, горели. Нескольких танкистов также унесли в госпиталь, у двоих из них под утро поднялась температура, начался горячечный бред.

Гефрайтер Фишер оказался в числе тех, кому доверили 20 августа попытку ликвидации плацдарма. В ночь на эти сутки части 942, 947 и 952 стрелковых полков перегруппировались и с наступлением рассвета начали наступление вдоль обоих берегов Тосны. Гитлеровцы сражались отчаянно, беспощадно засыпая наступающие силы снарядами. Если бы этих снарядов оказалось немного больше, у них даже могло бы получиться. И, тем не менее, продвижение на плацдарме оказалось меньше, чем требовалось по плану, а фашистские силы удерживали почти полный контроль за рекой, мешая каким-либо перевозкам. 20 августа зиндрийцы не бомбили немецкие силы в этом районе, ограничиваясь разведкой; дело в том, что финские отряды вновь активизировались, стремясь разорвать подразделения, вытянувшиеся по фронту сравнительно узкой струной, окружить их и разгромить поодиночке. Именно на срыв этого удара направили основные силы ВВС.

Самолёты-разведчики кружили над Тосненским плацдармом и противостоящими ему германскими силами отнюдь не просто так, не из праздного любопытства. Командование твёрдо решило: пусть пока тактический и стратегический замысел сторон неведом, но хотя бы оперативную обстановку надо знать полноценно. И поэтому, несмотря даже на потери, пилоты всё время старались собирать информацию. А для этого следовало, презрев риск получить снаряд с земли или целую очередь истребителя, лететь в кипящий боем район.

К этому моменту уже довольно многие знали о появлении каких-то странных войск поблизости. Чего стоили хотя бы пролёты самолётов с никому не известными прежде опознавательными знаками. Но если солдаты и даже командиры полевых частей могли полагаться только на единичные наблюдения и (в случае немцев и финнов) непосредственную встречу в бою, то на уровне дивизий, корпусов и армий вырисовывалась уже гораздо более чёткая картина. Командующие высокого ранга начинали задаваться вопросом:

– Кто же это воюет, что это за неучтённые, незнакомые никому войска?

Естественно, чтобы ответить на этот вопрос, стали заново собирать и пересматривать те факты, которые уже были известны ранее, пусть и по отдельности. Итог оказался исключительно прост и очевиден: кто бы это ни был, но центр активности (и, соответственно, главная база «неизвестных») располагался к востоку от Петрозаводска. Осознав это, финские военачальники приказали своим войскам ещё усилить нажим, даже перебросили (невзирая на неудовольствие берлинских стратегов) пару дополнительных батальонов с основного фронта. На претензии в духе «вы ослабляете натиск на Ленинград» следовал ответ простой и неотбиваемый: «если не защитить наши основные позиции и не узнать заодно, в чём дело, то ни о каком натиске тем более речи быть не может».

Капитан Пелтонен ничего об этом не знал, как и полковник Антти. Их в это время военная судьба уже развела на разные участки фронта, примерно на расстоянии 30 километров друг от друга. Но оба они, как и остальные финские военные, пытались бить по занятой зиндрийцами полосе – в ответ получая также артиллерийский и ружейный огонь.

Есть контакт!

Около 15 часов 20 августа гефрайтера Фишера разорвало снарядом только что доставленного на позицию армией Зиндра орудия. Калибр этой пушки составлял уже не 111 миллиметров, как у большинства, а целых 165 – это была практически «артиллерия особой мощности». Или, как её неформально прозвали в войсках, «весёлые повара». Некоторые остряки даже добавляли: «их пища едокам всегда ну очень не по вкусу».