Хроники пана Бельского. Книга первая. Манускрипт «Чародея»

– Как часто руку то протягивать, Богуслав Францевич? В таком деле ошибиться – ой, как не хочется! – подмигнув собеседнику, встрял Мартин.

Пан Харальд прищурился и с ядовитой усмешкой ответил:

– Это зависит от ваших сил и интеллекта, юноша. Конечно же, чем чаще протягиваешь руку, тем выше шансы того, что в неё попадёт действительно что-то путное. Но, пан Бельский, не забывайте одного – от чрезмерного усердия ноги протягиваются куда как быстрее, чем находится то, что ищешь.

В награду же за терпеливое прослушивание моего нравоучения, расскажу вам один забавный исторический анекдот, который как раз прочитал не далее как сегодня утром. Насколько эта байка правдива и всё ли в ней соответствует имевшим место событиям, утверждать не берусь, но мне она показалась весьма интересной в плане изучения характеров известных исторических персонажей. Вам известно, что я страстный поклонник исторической науки как таковой, но меня особенно увлекают исследования роли отдельной личности в истории. И как мне думается, именно обыденные дела в повседневной жизни, непосредственно подтверждают всё величие, или наоборот, показывают всю ничтожность, той или иной известной персоны.

Так вот, случилась эта история в Санкт-Петербурге в далёком уже 1883 году, во время правления императора Александра III, прозванного «Миротворцем». Некий солдат Орешкин в очередном своем увольнении по обыкновению своему напился в одном из казенных кабаков, после чего начал задирать людей, буянить да скандалить. Хозяин кабака хоть как-то попытался его образумить и, указывая на портрет императора, укорял его по-отечески: «Как же тебе не стыдно, негодник, перед лицом царя-батюшки так себя гадко вести?». На что Орешкин, совсем уже потеряв голову, отвечал: «А плевал я на вашего государя императора!», да взял и плюнул прямо на портрет. На его беду именно в это самое время в кабак как раз зашел вызванный пристав, всё это увидел, и, конечно же, тут же Орешкина арестовал. На недотёпу солдата завели дело об оскорблении царствующей особы, предав ему из-за угоднических побуждений сугубо политический характер. Орешкина представили настоящим смутьяном-бунтовщиком, не дать не взять – Стенька Разин и Емелька Пугачев в одной персоне, никак не меньше. В таких случаях для вынесения окончательного вердикта дело полагалось направлять на рассмотрение лично императору. Александр Александрович, ознакомившись с представленными на Высочайшее Имя бумагами, прямо на папке начертал: «Дело прекратить. Орешкина освободить. Впредь моих портретов в кабаках не вешать. Орешкину передать, что я на него тоже плевал».

Согласитесь, Мартин Юрьевич, это поступок истинного государственного лидера, действительно самого что ни есть настоящего «Миротворца». И для подтверждения этого ему не было нужды развязывать кровавую войну, чтобы затем облачиться в «белые одежды» и торжественно выступить в роли благого посредника в замирении озлобившихся народов. Успев, правда, до этого уложить в могилу многих из этих людей, которые, погибая в устроенной «миротворцем» бойне, так и не успели понять – ради чего же они всё-таки воевали?

– История конечно весьма поучительная, пан Богуслав, особенно в смысле того, как заканчивать спор которого фактически то и не было. Да и благородство поступка господина Гольштейн-Готторпского вроде как на лицо и даже, возможно, бесспорно. Но финал рассказа в вашем варианте весьма далек от того финала истории, который мне пришлось в отрочестве услыхать от одного судейского чиновника, служившего у моего отца. Этот господин уверял меня, что являлся очевидцем тех событий. По его словам царь-батюшка, производя очередную свою инспекцию, посетил столичную тюрьму, где и отбывал шестимесячный срок наказания хулиган Орешкин. Когда ему доложили, по какой такой причине сей солдат осуждён, сиятельный не на шутку рассердился на своих чиновников и заявил им: «Как так-то, милостивые государи! Он наплевал на мой портрет, а я же за это буду ещё кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Отошлите его немедленно, да скажите ему, что и я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец!».

Как видите, Богуслав Францевич, причины «миротворческого поступка» Шуры Номер Три иного порядка, чем просто благородство оскорбленного государственного мужа. Ну, не желает он Орешкина задарма кормить и всё тут, и его понять можно. Да и самому Орешкину, на мой взгляд, глубоко всё равно по какой-такой причине помазанник выпустил его на волю раньше назначенного срока. Как говорится, «интересы сторон не противостоят друг другу и равноправно совпадают в своём здравомыслии».

– Право слово, пан Бельский! По скромному моему разумению, наш мир хорош именно своим разнообразием, не постесняюсь сказать – разноцветьем мнений, пусть и совершенно противоположных по своей сути, а это уже, как вы понимаете, повод поговорить или даже подискутировать. Главное, чтобы в отстаивании своих взглядов оппоненты не начинали вколачивать друг дружке в голову аргументы чем-нибудь увесистым. Согласитесь, многое, если даже не всё, зависит от нашего личного восприятия окружающего мира и событий, происходящих в нём. Вот извольте такой пример. Гуляете вы, допустим, в сквере и наблюдаете барышню, читающую некое письмо и при этом плачущую. Что можно подумать в этом случае? Получила несчастная горькую весть и рыдает, надрывая сердце и душу. А возможно в письме пламенное признание в любви от человека, которого сама давно любит, и как считала ранее безнадёжно, а теперь заливается слезами от счастья. Возможен ещё какой-нибудь вариант, но в любом случае – у нас перед глазами читающее письмо девушка со слезами на глазах. А всё остальное – то, что мы с вами сами себе навыдумываем, а после, по недомыслию или скудности ума, свои же фантазии представляем, как нечто истинное. Смех, да и только, когда наблюдаешь за тем, как люди на полном серьёзе пытаются познать то, что сами же, и «нагородили» в своей голове, но чего никогда не было, и быть никогда не могло. Как это по-человечески!

– Одним словом вы хотите убедить меня в том, чтобы я не доверял глазам своим, а верил… только тому, что написано на бумаге. Документ, как говориться, он и в сквере у плачущей девчушки – документ. Как же всё это незамысловато и прозаично до скукоты. Нас, коммерсантов, если что и погубит, то именно чрезмерная рациональность в паре с необузданной жаждой наживы, которыми в основном и руководствуемся в своих суждениях. К моему большому разочарованию, деловой люд буквально всё оцениваем сугубо через призму коммерческих резонов: выгодно – невыгодно, дорого – дёшево, каковы проценты прибыли и объёмы затрат. Но за подсчетом своих барышей мы можем не заметить приход людей иного мировоззрения, с иными взглядами на своё место в обществе, а они, как правило, большие выдумщики, да ещё какие, к тому же хорошо вооружены и смертоубийством не брезгуют. И грозит нам явление таких господ-товарищей абсолютной утратой всего имущества и капиталовложений – и это в лучшем случае. Тому свидетельство – наши соседи-фантазёры к востоку от нашего благословенного края.

Допив кофе, Мартин ещё раз осмотрел зал, остановив свой взгляд на дальнем столике, за которым обосновалась странная компания из двух мужчин весьма угрюмой наружности, и разбитной дамочки. Компаньоны, заметив, что ими заинтересовались, поначалу немного засуетились, но после стали изображать равнодушие ко всему происходящему вокруг.

Перехватив взгляд Мартина, Богуслав Францевич поставил перед ним чашку горячего шоколада и, кивнув головой в сторону этих посетителей, продолжил разговор.

– Обратили внимание, в дальнем углу, очень колоритная троица, далеко не святая, уверяю вас. Меня, конечно же, радует популярность моего заведения у разных жителей нашего города, а популярность и доход, как вы понимаете, в нашем деле всегда идут рука об руку. Но.… Если вы не торопитесь, то позвольте отнять у вас ещё немного времени. Хочу рассказать вам на этот раз историю уже из нашей жизни, я бы сказал из совсем недавнего прошлого и настоящего, а вы тем временем полакомитесь моим чудным горячим шоколадом, за счет заведения, разумеется.

Вчера, после отъезда вашего уважаемого гостя, – пан Богуслав приставил указательный палец правой руки к виску, изображая выстрел из пистолета себе в голову, – весь вечер возле дома околачивались эти два типа бандитской наружности. Сегодня же, ни свет, ни заря, ввалились с этой фурией, выпили уже два чайника чая, сожрали половину изюмного пирога и до сих пор сидят, ждут чего-то, но точно не второго пришествия, их и первое то явно обошло стороной.

Одного из этих проходимцев я встречал не так давно при весьма неприглядных обстоятельствах. Решил я открыть небольшой магазинчик сладостей на городском рынке Лукишки и стал чин по чину оформлять соответствующие разрешительные документы в магистратуре. Вот там мне один хитроватый чиновник и подсказал – что бы спокойно работать на этом рынке я должен заручиться покровительством одного высокоуважаемого человека, топор ему в плечи. Поехал, значит, я к этому уважаемому в корчму «Берлога», которая как раз рядом с рынком обосновалась. Знаете, наверное, эту воровскую клоаку, куда порядочному человеку нет хода, но я, к сожалению, был вынужден пойти туда ради…

– …наживы, которая, поверьте, заведет ещё и не в такую яму,– пробурчал, перебивая, Мартин.

– Соглашусь с вами, пан Бельский, но только отчасти. Я вынужден всё это делать всего лишь ради куска хлеба с малым кусочком маслица на нём для моей большой семьи. Ведь вы знаете – только деток своих у меня шестеро, да еще иной родни хватает, и всех их надо накормить, чтоб им повылазило. О каких здесь барышах вести речь, о чём вы? Но продолжу. Встречался со мной в корчме, конечно же, не самый уважаемый, а чуточку менее уважаемый… разбойник, при котором и находился вон тот – с рваным ухом. Договорились мы, что за благосклонность к себе и за охрану от невзгод буду определенную мзду татарве платить. Дожился, одним словом, к сединам вот до таких дел, но место уж больно выгодное, а мы с двоюродной сестрицей недалеко от города, на хуторке одном, уже налаживаем маленькое производство конфет, поэтому отступать-то некуда. Вот, я вчера с испугу то и подумал, что это за меня мои «ангелы-хранители» решили взяться поплотнее, так сказать совсем уж оборонить от всех невзгод и напастей. А вот сегодня думаю, что нет.

Богуслав Францевич нагнулся к Бельскому и шепотом, сквозь свои сжатые тонкие губы произнес:

– Будьте осторожны, Мартин Юрьевич. Я понимаю, что вы птица совсем иного полёта, но, похоже, что эти визитёры по вашу душу.

– Не беспокойтесь, пан Харальд. Продал я её давно, и, судя по моим преследователям, сделка оказалась не удачной. Благодарю вас, Богуслав Францевич, за угощения, и доброго вам дня, – попрощался Мартин, рассчитался и неторопливо покинул кафетерий.

В гардеробе, принимая обратно свои вещи, Бельский успел пригласить на свидание так понравившуюся ему девушку, окончательно вогнав её в краску, и довольный собой вышел на улицу.

Остановившись на ступенях крыльца, он раскинул руки в стороны и вздохнул полной грудью душистые запахи задышавшей от обильной влаги земли, от которых, защекотав в ноздрях и горле, хмелило ум и будоражило чувства. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь рваные остатки тучи, отражались в россе и лужах яркими бликами, которые стайками разноцветных огоньков мелькали в сочной зелени листвы, заставляя жмуриться глаза. Парк вокруг, затихший перед ливнем, сейчас наполнился шумом радостной птичьей разноголосицы. Жизнь как будто после непродолжительной остановки, отдышавшись, вновь с легкостью озорно встрепенулась и резво побежала по свету.

Направляясь по аллее к выходу из парка, Мартин испытывал странное чувство облегчения, от которого его просто распирало. Всё! Решение принято, бесповоротно. Тяжкие размышления и сомнения отброшены прочь, и уже позади. В эту самую минуту Бельскому вдруг очень захотелось… хорошей драки. Той, после которой, победив сильного противника, измотав себя до крайнего предела, падаешь в эйфории на землю уже непослушным онемевшим телом, задыхаясь, отрывисто глотая воздух, и ощущая, как сердце пытается вырваться наружу, разрывая грудную клетку. И после, лёжа чувствовать, как с каждым мгновением твоё тело оживает и начинает слушаться тебя, дыхание становиться ровным, а сердце, перестав бешено колотиться, переходит к обычному ритму своей рутиной работы, и ты будто возвращаешься из забытья глубокого сна.

Обернувшись в конце аллеи, Мартин увидел следующих вслед за ним девицу с «рваным ухом». Третий соглядатай не наблюдался. Бельский выдохнул и сделал, было, шаг навстречу к своим «попутчикам», но, передумав, резко развернулся и размеренным шагом стал удаляться от них. «Ну, не буду же я при даме драть тебе второе ухо. Повезло тебе, урод,… пока» – мелькнуло в голове у Мартина.

Первоначально он планировал взять извозчика, коих тогда ещё было предостаточно в Вильне, но погода так располагала к пешей прогулке, что он решил всё же пройтись, тем более ему хватало о чём поразмыслить, а на ходу Бельскому всегда комфортней думалось. Выйдя из парка, он направился по Замковой улице в сторону Ратушной площади, где недалече от костёла Святого Казимира и находился его универсальный магазин.

Перейдя на улицу Великую, Мартин на противоположной стороне у Пятницкой церкви увидал Доминика Скригу, в компании с миловидной девушкой, разодетой, как и её провожатый, по последней моде. Поддерживая свою спутницу слегка под локоток, он оживленно ей что-то рассказывал, она же, не сводя с него своих широко раскрытых глаз, со всем вниманием погружалась в его болтовню. Эта красивая пара со стороны выглядела, словно нарисованная, и сошедшая со страниц журнала, повествующего о светской жизни кинозвезд и разных знаменитостей. Доминик, являясь большим поклонником модных вещей, много времени и средств не скупясь, затрачивал на свою внешность, что возвращалось ему, как правило, сторицей. Высокий, стройный, всегда разодетый «с иголочки», с тонкими усами на холёном лице, дополнявшиеся стильными бакенбардами модной прически, обладающий врожденным обаянием и манерами настоящего денди, Скрига производил умопомрачительное впечатление даже на опытные женские сердца, не говоря уже про юные неокрепшие души. Оттого и слыл он в городе коварным соблазнителем, но при этом такая репутация не отваживала от него женщин и девиц, что впрочем, и не удивительно, а наоборот, число его «поклонниц», возможно и завышенное для пущего эффекта, увеличивалось беспрерывно. Доминик не был простым потребителем женских ласк. Он сам всегда беззаветно влюблялся, и всеми силами старался подарить своей очередной возлюбленной «…вкус настоящей неземной любви». Именно такой, каковой она себе эту «настоящую неземную любовь» и представляла. За это его любовницы были настолько ему благодарны, что с радостью исполняли любые его просьбы и пожелания, чем он всегда без всякого зазрения совести пользовался в угоду своим личным интересам.

Его влюбчивость была, пожалуй, единственной слабостью его характера. Мартин знал Доминика еще со времён их общей военной молодости, как храброго, умного и жесткого мужчину, который к тому же порою мог быть настолько цинично безжалостным, что эта его черта, возможно, и мешала Мартину стать с Домиником по-настоящему близкими друзьями.

На пересечении улицы с площадью Скрига поклонился своей спутнице, приподняв шляпу, поцеловал ей руку, и они расстались. Девушка быстрым шагом направилась в сторону Остробрамкой улицы, несколько раз обернувшись посмотреть на удаляющегося Доминика, который, с полной уверенностью зная об этом, шествовал так, будто только что выиграл войну за английский престол.

Мартин приблизился со спины к Доминику и, поравнявшись с ним по правую руку, легонько хлопнул ладонью того по плечу со словами: «Как поживаете, Доминик Карлович?». Скрига обернулся на его голос, очаровательно, как только он умел, улыбнулся, и, ответив: «Какой прекрасный день, даже вы, Мартин Юрьевич, не в состоянии его испортить», – обнял того за плечо, продолжая идти в сторону магазина.

Доминик, похоже, в очередной раз влюбился.

Познакомились они, когда оба служили в разведке Северо-Западной армии генерала Юденича во время первой попытки отбить у «большевиков» Петроград, где молодые офицеры-одногодки быстро подружились. Перед вторым же наступлением армии их вместе забросили в осаждённый город для сбора информации и организации диверсий. Когда же и этот поход Юденича закончился неудачей, то при прорыве из Питера, в перестрелке с «чекистами», Доминик был серьёзно ранен, и Мартин практически на себе вытащил его к своим. После Скригу с другими ранеными и больными тифом сослуживцами эвакуировали в Финляндию, а Мартин вернулся в Беларусь. Встретились они вновь только через десяток лет, когда Бельский после долгих своих скитаний по миру возвратился в Вильню, где Доминик проживал по возращении из Финляндии со времени присоединения Виленского края к Польше.

– Когда же ты угомонишься, Доминик? Ладно, в юные годы, когда кровь кипела, и опасности войны не давали скучать, подстёгивая к безрассудным поступкам. Но сегодня то, должен бы уже и накушаться всего этого, дружище. О тебе, ну просто какие-то ужасные истории по городу ходят. Джакомо Казанова и Дон Джованни не угнались бы за тобой в этом марафоне.

Мартин любил подразнить своего товарища на эту тему, зная его благородную щепетильность в отношениях с дамами, а также привычку Доминика всегда следовать неписаному шляхетскому кодексу чести, в большей степени придуманному им самим же ещё во времена своей романтической юности.

– Самое забавное, Мартин, в твоем язвительном отношении к моим успехам у женщин, так это тот факт, что сам-то ты кобель по болей моего будешь. Но ты же всё, как обычно, делаешь в тайне, скрытно. Даже свои чувства, и те, ты, похоже, прячешь от самого себя, не доверяешь никому. Поэтому только я знаю точно, что мне, а также перечисленным тобою господам, всем троим вместе взятым, далеко, очень далеко до тебя, как желторотым птенцам до матерого стервятника, – в ответ поддел Бельского Доминик, и продолжил:

– Я же люблю, не скрывая своих чувств, всем сердцем, а не одним каким то определенным органом. Поэтому даже когда я покидаю женщину, я оставляю ей часть своей души, и дамы вспоминают меня с благодарностью, потому что они, не побоюсь высокого стиля, продолжают жить куда насыщенней и красочней, чем прежде. Ты же, как сам выражаешься, «пользуешь дамочек». Они для тебя, как некое дополнительное приложение к основному блюду, а точнее – дорогие и приятные вещицы, кои радуют глаз и необходимы для мимолетных развлечений, чтобы отвлечься, так сказать, не надолго от тяжких дум и дел, не более того. Ко всему прочему ты своей брутальностью или, правильнее будет сказать, своей через чур уж мужской природой, выжигаешь им всю душу, и когда ты всё же уходишь – жизнь для них фактически заканчивается. После чего твоим бывшим пассиям, если что и остается, так это только одно из двух: в монастырь, либо застрелиться. Ведь они прекрасно осознают, что ничего больше интересного в их жизни уже не произойдёт. Я дарю надежду на лучшую жизнь с любовью в сердце, а ты забираешь последнюю радость. Чувствуешь разницу. И вообще, не любите вы, пан Бельский, людей.

– Скажи-ка мне, друг мой ершистый, только одно – ты вновь приятельствуешь с кокаином, или просто пьян с утра.

– Я же говорю – не любите вы людей, и занудством своим, отталкиваете их от себя. Ладно, потехе час. Я между прочим делом занят, и если угомонюсь, как ты того желаешь, пользы от этого не будет ни кому. Почему? Да, потому что – эта красавица, ни кто иная, как личный секретарь Мирской, Елизавета Павловна Бернадская. Решил я ночью, после твоего звонка, заняться благотворительностью и отправился рано утром прямиком в эту богадельню. Там мне рекомендовали по этому поводу обратиться к Лизоньке, пока Барбара Мирская числиться среди пропавших, а её ближайший заместитель Мержанский находится в затянувшемся запое. Дома же у неё мне подсказали, что в церкви она, молится за свою благодетельницу, одним словом – чистая душа. Так, что с тебя, старший компаньон, непредвиденный мешочек, с таким знаешь радостно-счастливым перезвоном. Давно пора было в благих делах поучаствовать, о сиротах обездоленных позаботиться. Доброе имя для общественного мнения и репутация порядочных коммерсантов, которые не только заняты набиванием мошны, но и о душе не забывают, – очень выгодные вложение, так сказать инвестиции в будущее. Поэтому сегодня вечером у меня с Елизаветой Павловной деловой ужин, а затем мы отправляемся в кинотеатр на премьеру новой французской мелодрамы. Одним словом, я работаю в поте лица, выполняя ваши указания, мой господин, а не развлекаюсь, как вы позволили себе подумать. Хотя совсем не понимаю для чего всё это надо?

– Доминик, я снимаю все обвинения в твой адрес и выношу оправдательный приговор. Извинения прилагаются. Похоже, дружище, закручивается весьма интересная игра, при чём с активным нашим участием.

Так за разговором они подошли к парадному входу своего универсального магазина, где Мартин ненадолго задержался осмотреть оформленную по-новому центральную витрину, и довольно хмыкнув, вслед за Домиником через служебный подъезд вошел в здание.

Магазин пользовался огромной популярностью среди горожан и приезжих – товарный ассортимент обновлялся оперативно, поставки велись от лучших производителей, а приветливый персонал, тщательно отобранный и обученный, работал слаженно. Цены на товары были настолько умеренные, что даже не самые состоятельные и обеспеченные посетители не покидали магазин без покупки. Одним словом, торговое дело процветало и приносило компаньонам солидную прибыль, что Мартина по началу очень удивляло.

Вернувшись в Вильню и собрав своих друзей, Бельский никогда не скрывал от них с какой целью он прибыл в родные края и представителем чьих интересов является. Вся эта коммерческая деятельность организовывалась им лишь для прикрытия своей миссии, серьёзно финансируемой его могущественным нанимателем.

Доминик и Якуб, не долго раздумывая над предложением Мартина, согласились помогать ему и взялись за организацию торгового прикрытия. Когда умные и волевые люди с чётким пониманием конечной цели берутся с усердием за некое дело, пусть даже мало им знакомое, то, как правило, у них всё не дурно получается. Так произошло и с универсальным магазином самодеятельных предпринимателей. Пройдя все сложности становления, в конце концов, их труд принёс им необходимые результаты в виде немалых доходов и весомого положения в обществе, что не могло не радовать Бельского. Ведь помимо дополнительного финансирования своей деятельности, он ещё в довесок к этому получил в прикрытие не дешевую бутафорию с фанерными декорациями, а настоящее коммерческое предприятие, крепко стоящее на ногах, со всеми вытекающими из этого легальными возможностями, и за фасадом которого даже опытному глазу было весьма проблематично рассмотреть дела совсем иного рода.

Непосредственным управлением магазином занимался Скрига. Вёл дела Доминик с удовольствием и весьма умело, поднаторев в управленческой науке, ещё, когда служил главным администратором в старейшей гостинице города «Версаль», откуда его и забрал Мартин.

На Якубовы же могучие плечи легла вся тяжесть охраны магазина от «внешней агрессивной среды», с которой тот успешно справлялся, постоянно находясь в контакте с криминальным миром города и виленскими правоохранительными службами, умело балансируя между интересами этих антагонистов.

Мартин делами магазина практически не занимался, если только не считать таковыми периодическое предоставление дополнительных средств под новые задумки Скриги, да визиты в случае острой необходимости в качестве старшего партнера в городские властные кабинеты для улаживания некоторых спорных вопросов. Основную же часть своего «трудового времени» Бельский проводил в деловых поездках, в большей мере по восточным воеводствам Речи Посполитой и новообразованным прибалтийским странам. Достаточно много времени у него также занимала и проработка немалого объёма почтовой корреспонденции, которая поступала к Мартину под видом деловой переписки, после чего уже он сам рассылал по разным адресатам свои «коммерческие предложения». Нередко к нему приезжали некие люди, с которыми он никогда не знакомил своих партнёров, а порою, без всякого предупреждения, исчезал с приезжими, и весьма надолго. После таких отлучек Бельский не редко возвращался совершенно измотанный, и на пару-тройку дней затворялся от всех и вся у себя дома со своими книгами. «Хозяин хандрить изволит. Посему прибывает в печальном равнодушии и полном бездействии. Но всё к лучшему, пусть мир отдохнёт от него хоть немного!» – шутил в таких случаях Доминик.

Бухгалтерию их торгового предприятия, с недавних пор, возглавляла Гертруда Витольдовна Долинская. Эта молодая женщина около полугода назад неожиданно, по крайней мере, для друзей Мартина, появилась в их магазине, прибыв из Гейдельберга, где получала образование в местном университете на факультете экономических и общественных наук. Явившись прямиком с вокзала, она представила рекомендательное письмо Мартину, которое тот всего лишь бегло просмотрел, а вот второй небольшой конверт Бельский буквально выхватил из её рук и быстро вышел из кабинета. Вернулся Мартин, … пританцовывая и напевая себе под нос какой-то весёлый мотивчик. Полученные вести явно взбодрили его эмоционально настолько, что Якуб, знавший Мартина дольше всех, даже не смог припомнить, когда его друг вёл себя схожим образом. Прибывшую девушку Бельский представил своим партнёрам как дочь старинного друга его семьи, которому многим был обязан в своей эмигрантской жизни, а также благодаря которому, сохранилась коллекция книг Мартина, – тот оберегал её, пока Бельского носило по свету.