Грядущее вчера

Он усмехнулся и покачал головой.

– Боишься моей насмешки? – провоцировал он.

Я вмиг стала серьёзной.

– Да, – слово далось мне легко.

Как и признание.

– И что с того, что я посмеюсь? – протянул он.

В его руках вновь сверкнул бокал.

Я пожала плечами.

– Понятия не имею, – стол пошатнулся вместе со мной, но мы оба устояли, – да плевать, ты прав. Не хочешь вложить пару сотен миллиардов и половину своей жизни в фармакологическую мечту?

Его глаза загорелись.

– Продолжай, – глоток воды и внимательный взгляд.

Я и продолжила:

– Пилюля вечной жизни.

Его брови подлетели вверх. Но лишь на секунду – он взял себя в руки почти сразу.

– И в самом деле смешно, – без тени насмешки сообщил мне он.

Я повела головой.

– Говорила же, – хмыкнула и подошла к нему ближе, – виски?

Протянула бутылку с глотком напитка на дне. Он принял её, смотря мне в глаза. Бутылку мы продолжали держать оба, едва ли моргая и думая о чём-то разном.

– Насколько мерзким будет то, что я воспользуюсь тобой сейчас? – как всегда прямо спросил он.

Я пожала плечами.

– Максимально мерзко, – мой ответ.

И шаг навстречу ему.

Я выдохнула в его губы пары алкоголя, отпустила звякнувшую о пол бутылку и ощутила крепкие горячие объятья, окутавшие меня так, как я и представляла себе.

Давно.

***

– …Система переадресована, – механический голос над головой, – исходная точка – проект «Ауфэр», конечная – облако исходных данных компании «Ньянг Лабор», ключевая папка «Загрифованное».

Парзифаль сверлил взглядом колбу, в которой находилась я, потому не отметил моё вернувшееся создание.

– Инициализация объекта «Ауфэр три тысячи восемьсот двадцать семь», – тот же женский голос.

Я сузила глаза и потянулась пальцами к стеклу сквозь толщу раствора.

– Выпусти меня! – произнесла, зная, что боли это не принесёт.

Из-под кулака раздался гнетущий едва различимый стук. Ньянг усмехнулся, безучастно повернулся ко мне боком и направился к центральному столу в своей лаборатории.

Проклятый формалист! Что ему мешало меня выпустить? Не наглость и цинизм ли часом?

– Резервное копирование данных, – сообщил компьютер.

– Перенос возможен только с твоим полным нахождением в сознании, – взял планшет со стола мужчина, – я не хочу насилия, однако ты вынуждаешь.

Я сузила глаза и стукнула по стеклу сильнее. Звук стал на микродецибел громче. Я чувствовала себя сильнее.

– Стекло не разбить, – хмыкнул кареглазый, – раствор не слить – тебе не выбраться – никакого погружения в подсознание. Цепочка ясна?

У него был насыщенно-игривый взгляд человека, загнавшего оппонента в клетку.

– Загрузка данных, – женщина на фоне.

– Я и не планировала уходить, – скрестила руки на груди, закрытой тканью, – дело в другом: зачем ты переносишь меня в облако? – взгляд исподлобья.

Этот… мизантропичный человек очевидно желал выдворить меня из этого тела. Оно и так было не моё, однако.

– Не тебя, Рэффи, – он довольно оглядел происходящее на экране планшета, – проект, вернее, программу, которая заменяла тебя всё это время.

Я насторожилась.

– Верификация пройдена успешно, – не дала сказать система, – перенос выполнен. Потери исключены.

Лицо Парзифаля показалось бы искушённо дьявольским сейчас.

– Ауфэр, – занял место ровно напротив меня мужчина, – ebene: entwickler. Formatierung.

Мой голос, но не я:

– Форматирование. Ошибка. Уровень неизвестен.

– Логическое, но без вреда носителю, – был беспечен Ньянг.

Он даже отвернулся от меня, однако отдавать приказы продолжил:

– Создай блок на уничтожение функционального ядра и мозга, максимальный уровень запрета – для носителя в частности.

– Что за хе… – не понимала ничего я.

Меня перебила другая я:

– Запрет установлен, – отчиталась, – ядро оптимизировано. Запуск логического форматирования.

Парзи кивнул.

– Отслеживай состояние носителя, – взгляд мне в глаза.

– Бета-ритм, двадцать девять герц, норма, – под моё явное ощущение шевеления в черепной коробке, – тридцать два герца – порог нормы. Двадцать девя…

Мужчина, казалось, посерел лицом.

– Ауфэр? – его голос был взволнован, – система сканирование! Рэффи, чувства, ощущения, сейчас!

– Нормально, – скрипнула зубами я, – хочу на сушу. Скажи, я похожа на лягушонка? Какого хрена я тогда в пробирке?!

Его губы растянулись в ухмылке.

– О, ты самый зубастый лягушонок, которого мне довелось препарировать, Рэффи.

– Сканирование завершено. Показатели в норме. Энцефалограмма отклонений не выявила, – система.

Мужчина почти расплылся.

– Как же я рад, – по виду, описал лишь сотую долю своего состояния он, – слить раствор!

***

– Ты перестала пить? – меня разбудил голос Парзифаля.

Пришлось открыть глаза, чтобы хоть немного обозначить себя в пространстве для своего же мозга. Ладонь обратилась к лежащему вверх чехлом телефону на столе рядом с головой. Спать на плоском дереве в мои планы не входило. Ну если только немного.

– Решила передохнуть, – хрипло пробурчала в ответ мужчине, уверенно подошедшему к окну.

– Твои сотрудники тебя любят, – заметил он с лёгкой насмешкой в голосе и глазах, – закрыли жалюзи, чтобы тебя не разбудил утренний свет.

Я решила размять лицо, потерев него в приступе ярого мазохизма. Парзи предпочёл молча пронаблюдать за моими манипуляциями.

– А где все? – оглядела пустой кабинет.

Нас окружали открытые столики по периметру идеально белоснежных стен лаборатории.

– Сегодня воскресенье, Рэффи, – мужчина скрестил руки на груди, – тебе стоит отказаться от переработок. Настрой себе режим дня, наконец.

Я скривилась и поднялась с кресла, попутно разминая уставшее от неправильного сна тело.

– Он составлен, – суставы нещадно хрустели, – висит на холодильнике.

Парзифаля мой ответ не устроил:

– Твое упоение каждой начинаемой деятельностью вызывает восхищение, – похвалил, – помимо жалости, – он поднялся, – собирайся. Твой отец настаивает на внеочередном нервировании меня посредством слёзного вымаливания открыть проект под его руководством.

Я хмыкнула и нашла взглядом сумку.

– Что на этот раз? – вспомнила о том, что нужно снять халат.

– Очевидно, что-то строго необходимое для бизнеса, вроде резиновых перчаток с сенсорным устройством или, – усмешка, – ещё вероятнее – памятники с влагостойким экраном.

Я взяла рюкзак и хмыкнула.

– Не все его идеи смешны, – потянулась к двери, но была опережена мужчиной.

Всё ещё не успела привыкнуть. Свет и в самом деле ослепил – сегодня солнце было на удивление ярким. Или это моё восприятие, практически вышедшее из сумрака?

– Только те, которые он пытается навязать мне, – хмык от мужчины, – какова вероятность, что он вложит свои деньги в подобные стартапы?

Я почти расплылась от ехидства.

– Нулевая, – мой путь пролегал на первый этаж, – заедем позавтракать?

Он лишь кивнул, удовлетворенно подмечая, что я направилась прямиком к пассажирскому сидению, не желая драться с ним за водительское сегодня. Я не хотела напряжения. Солнцезащитные очки из бардачка стали тому подтверждением, когда я прикрыла ими опухшие глаза.

С момента нашей свадьбы прошло не больше полугода. Мы всё ещё тяжело притирались друг к другу, едва ли способные не выводить из себя оппонента какими-либо мелочами. Но в этом и была своего рода игривая ценность – я привыкала замечать в нём огромные положительные детали, которые, к слову, бесили ровно в той же степени, в какой восторгали.

Так, например, я узнала о его совершенно нудном и крайне раздражающем занятии – играть на колёсной лире, коих у него было миллиард, каждую из которых он «презирал» и тщательно расставлял по специальным стеллажам в примыкающей к гостиной комнате. Он называл это блажью, а я восхищенно терпела его хобби, вгрызающееся в мозг навязчивыми мелодиями.

Ещё одной чертой, в этот раз совсем не имеющей плохих сторон, была искренность. Нас двоих не связывала любовь. Вернее, она не участвовала ни в нашем браке, ни в отношениях до этого плюс минус ещё одного месяца. Кристально чистая деловая связь. Я позволила ему подмять компанию отца, он не стал мне лгать и позволил запустить пальцы в фармакологическую мечту. Мы были на равных. Оба в плюсе. Пока мне не осточертела его колесная лира, и я не предпочла полюбить его, чтобы не прийти поздним вечером и не расстрелять его коллекцию.

Отец был доволен. Клаудия презирала меня на уровень сильнее. Однако она молчала, принимая власть отца и его кошелька. Тиль… единственное, что она сказала мне тогда: «Засчитано, Фыр. Насколько же ты долго копила всю эту месть для меня?». После чего улыбнулась, бросила в признавшегося на следующее утро после нашей первой ночи Парзифаля коробку с платьем и перестала с ним разговаривать. Мне она периодически слала фотографии с островов, на которых жила каждую неделю в месяц, кривя губы от кислинки ананасового сока в «Пина коладе» и не такого идеального ровного пресса её нового бойфренда.

И всё было практически прекрасно. Если бы одним измученным утром какого-то донельзя кофейного понедельника у меня не сошлись стехиометрические расчеты, стоящий с недовольным лицом Парзифаль дал дозволение на первые клинические испытания нового состава, а у меня… получилось.

Несколько лет испытаний, доведение микстуры до идеала и, наконец, представление результатов общественности. Введение в массовое производство. Отсутствие каких-либо помех из-за защиты компании Парзифаля.

И счастье. Потому что я создала лекарство вечной жизни.

***

Солнце, казалось, светило в любое место, кроме ухоженных серых плит. Трёх. Одинаковых и беспощадно прощальных.

Здесь, как и везде на кладбищах, не было лавочек, потому я, чувствуя не столько утомляющую тоску, сколько терзающую моральную усталость, сидела прямиком на земле. Так я была ближе к своей семье.

– Сад упущенных мгновений? Я предполагал, что найду тебя именно здесь, – встал за моей спиной муж.

Пальцы прошлись по прохладной блеклой траве. Газон здесь был колючим, а могилы казались свежими. Стоит ли говорить, что второй год на каждом памятнике был одинаков и отсчитывал от настоящего очень много лет? Колоссальное количество. Обычные люди столько не живут. Но мы были в волшебном городе Либэн, по которому ходили киборги с сознанием когда-то живых людей, противники вечной жизни и те, кто смог пережить даже свой рассудок.

– Скажи мне, когда вспомнишь тот день, – продолжил разговаривать со мной мужчина, – я и в самом деле смогу многое сделать для тебя, Рэффи.

Галантный, как ветер. Он и в момент своего морального падения, когда посмел переспать с сестрой своей невесты, признался сразу же, чем совершенно шокировал меня. Хороший и правильный – Тиль была неприкосновенной для него. А меня по-другому запереть обручальным кольцом было практически невозможно.

И как я могла подумать о нём, как об убийце в первый день воспоминаний? Едва ли я… постой, Фыр.

– Те люди, которые были убиты тобой, – нахмурилась я, – кто они?

Позади послышались мягкие шаги, а мужчина опёрся прямиком на один из памятников.

– Полагаю, твой отец не будет против, – кощунственное с усмешкой, – мятежники, – пожал губами, – они позиционируют себя как освободители, но приносят только террор.

Я разглядывала ореол солнца вокруг его головы. Он был смешон с засветлённым лицом и взглядом свысока.

– Видишь ли, ты рассказала, что помнишь всё вплоть до разработки вакцины. А они появились через несколько лет, – мужчина вмиг стал задумчивым и слегка агрессивным, – шайка сектантов, распространяющих слухи сперва о вреде твоего создания, а после успешного запуска на мировой рынок – о шаге против природы.

Весь его внешний вид говорил о ненависти. Что казалось мне слегка переигранным.

– Они на протяжении нескольких сотен лет продолжают воспитывать в ненависти к нам свои поколения, Фэр, – убежденное, – уверяю тебя, что ты вспомнишь как минимум сотню личных счетов в отношении них.

– Убийство – не выход, – чётко произнесла, зная, что я права.

– Уверена? – слегка сузил глаза он, – ты, наверняка, думала о тех взрывах на территории города? Это делают они – целенаправленно приносят через защитно-пропускные пункты взрывчатку и убивают мирных жителей, – светло-карие глаза сверкнули, – мы даём шанс каждому. Разрешаем привиться и остаться в Либэн. В тысячах таких же городов по всему миру. Однако человек не может отказаться от сопротивления, пускай даже осознанно глупого и вредящего.

– Вы не нападаете на них? – спросила, скорее всего, чтобы убедиться.

Мужчина усмехнулся.

– Нам нет до них дела до того момента, пока они не начинают вредить нам, – краткий ответ.

Я кивнула, соглашаясь. Вот только:

– Правда у каждого своя, – качнула головой, – мы должны наладить с ними контакт. Сможем убедить их сотрудничать – и мы в выигрыше, пусть и номинальном.

Парзи покачал головой.

– В этом вся ты, Рэффи. Давай сперва решим проблему с твоими воспоминаниями, прежде чем ты начнёшь новую компанию.

Пальцы погладили холодный камень. «Тильда Стандэн». Больше всего я скучала по ней, трагично подмечая, что вечная жизнь пошла бы ей на пользу.

– Новая фармакологическая мечта, Тиль, – шепнула я, – но сперва покой для этой.

***

– «Метеопрогноз на эту неделю не утешительный», – пела по телевизору милая девушка в мини, – «В нашем штате термометр продержится на максимальной за целых десять прошедших лет отметке в сорок три градуса! Полуденная жара требует максимальной бдительности!»

Кондиционер сломался. А я вместе с ним.

– Что ты делаешь на полу? – едва вошёл в гостиную Парзи.

– Лежу, – указала на очевидное, – из-за жары мастер отказался приезжать, а я обнаружила, что кто-то умудрился соединить сплит-системы в одну сеть. Не подскажешь, у кого хватило ума?

Мужчина на моё ехидство не отреагировал, что уже могло означать некую странность. Он приблизился к ближайшему креслу и сел в него, приосанившись.

– У меня для тебя плохие новости, Рэффи, – не заставил напрячься меня он, – вспомни ту шайку неприятелей, которая вздумала искурочить твоё великое дело? – он дёрнул губой, – на них возбуждено уголовное дело. Больше они нам не помеха.

Я хмыкнула и улыбнулась.

– Почему тогда новость плохая? – зевнула я.

Мне от жары даже не хотелось иронизировать насчёт его извечной мании странно предоставлять информацию.

– «Срочное известие!» – перебило погодную повестку новостная, – «Час назад произошёл взрыв по Минниган стритс. Мистер Стандэн, его жена и младшая дочь находились…»

Я не помню, как садилась.

Я не помню, что и как делала.

Все заволокло туманом настолько, что выплывала из него я обрывками. Краткими воспоминаниями, будто бы и не моей жизни.

Полиция. Морг. Офис. Похороны. Суд – террористом был один из подчиненных той компании, которая шагала против моей вакцины. Они обозначили своей целью не меня – всё было проще. Это была попытка остановить мою деятельность. Протестная акция, заставившая всколыхнуться общественность.

Но главное было не это. Моя семья погибла. А та самая общественность могла сказать лишь пару гневных слов для будущих заключенных, и несколько утешающих для нас с Парзифалем.

Но смысл был не в этом. Я была повержена вместе с домом моего детства. Я лежала в закрытом гробу, опущенная в землю солнечным утром. Всё таким же знойным летом.

И они добились своего – я смогла забыть свои мечты. Более того, я вмиг забыла о том, что когда-то желала жизни всем людям.

Полугодовая реабилитация. Парзифаль называл это кризисным центром. Я прекратила играть в игры и принимала психлечебницу за то место, каким оно являлось всё это время. И они помогали. Вот только не мне, а Парзи, стабильно проводящему ночи в соседней палате, и кривящему губы от правильных завтраков и горсти таблеток в моём прозрачном пластиковом стаканчике.

Затем возвращение домой. Ремиссия. Прекратившиеся панические атаки и кошмары. Через восемь месяцев всё вновь стало стабильно, приобрело краски и гармонию. Парзифаль был счастлив, и смог оставить меня в компании мраморных стен спальни на втором этаже.

Ванна. Нож. И покой.

***

– Мне тоже не нравился этот шкаф, – под начищенными туфлями Парзифаля скрипело стекло от дверцы-витрины, – и эти коллекционные пластинки, которые выудить из коллекции какого-нибудь жлоба будет невозможно, – шаги ко мне, – и кресло из красного дерева, – он встал за моей спиной, – а вот это мне очень дорого, – из моих дрожащих пальцев изъяли револьвер, – поэтому спрячу подальше от твоих не в меру любопытных и неаккуратных пальцев, – его выражения лица я не видела, хотя догадывалась о нём, – Рэффи…

– Ты так спасался? – резко отвернулась от окна к мужчине я, – расстреливая каждого из этих… чёртовых… – воздуха не хватало.

Парзи как обычно имел своё мнение на всё на свете:

– Не скажу, что это не так. Косвенно, – он процеживал каждый мой взгляд через свою цепкую призму восприятия, – однако в большей мере заменителем была ты.

Брови сдвинулись в одну кривую линию.

– Я? – переспросила, упираясь спиной в оконную раму.

У мужчины от этого дёрнулась щека.

– Тот робот, которого ты отформатировал две недели назад? – вышло как-то совсем напористо, – каркас живой куклы.

Он усмехнулся и неожиданно расслабился.

– Скорее, твоё творение, – бровь дрогнула, – ты видела и слышала о современном мире пусть и крохи, однако они должны были сложиться в приблизительную картину, – он немного подался вперед, – твои записи и исследования позволили мне создать то будущее, которое заслуживает человечество. Которое станет идеальным для тебя и меня, Рэффи. Уже стало, – вновь усмешка, но теперь с пылающим идеями и гордостью во взгляде, – «Будущее стремится к гармонии…

– …попрекая совершенство», – продолжила за него.

Эти слова дались мне горько. Настолько несчастно и вымученно, что в голове роилась крепкая угловатая мысль о том, что именно я виновата в случившимся. По этой причине не существовало моих близких и меня. По этой причине существовал мир будущего с миллионами вечных жизней и успевших возродиться.

Возрождение?

– Я не справилась, Парзи, – проронила, отворачиваясь к окну и приставляя ладонь к стеклу.

Там, параллельно моим пальцам, грелись под солнцем вышки высоток, ограниченные непрозрачными стеклянными листами. Иногда на них играючи мелькали вероятно даже не рекламные, а пропагандистские слова Ньянг Лабор.

Жизнь текла быстроводной рекой времени. Нам оставалось лишь ставить плотины, наслаждаться и одновременно страдать от своего выбора. Случайное деревянное ограждение, и мы сменили ландшафт.

– Я даю тебе второй шанс, Ауфэр, – голосом бога произнёс мужчина, – а после дам третий, четвёртый, изобрету личный стимулятор совести и морали, а после сделаю его невыносимо тяжёлым для тебя.

На его губах впервые не было сопутствующей иронии усмешки. Нет – там царила усталость, печаль и надежда. Смесь крови и надежды в радужке. Не я ли залила туда красную краску?

– Значит, выбор очевиден, – выдохнула, глядя ему в глаза.

Надежда. Все мы грезим ею, когда кажется нет выхода. Может быть и мне она поможет?

Однажды папа сказал мне – «Сильные люди ломаются навсегда». Ты был прав, папа.

Потому что сегодня я родилась заново.