День, когда мы встретились вновь

– Хочешь посмотреть, как я научился танцевать?

В его глазах читалась небывалая радость и детская непосредственность, которая должна была исчезнуть через год или два. Эти мгновения уже были одними из последних в нашем общении – король собирался нанять мальчику «взрослого» учителя. Бал был знаковым для Яна и прощальным для меня. Потому как в этом возрасте детей, которым нужна была няня и воспитатель, становились серьезными учениками и считались взрослыми Лордами.

У меня щемило сердце. Плакать я не стала только потому, что не хотела портить момент первого ощущения взрослости для принца.

Разница в росте у нас была разительная – Касьян выглядел младше своих ровесников и был на удивление щуплым и низким. Возможно именно по этой причине я не желала с ним расставаться. Или же причиной тому было то, что он был первым ребенком, которого я «выпускала»? Так или иначе, но из-за разницы в росте в танце ему приходилось держать руки немного поднятыми, а мне делать шаги меньше и быстрее, чем это следовало бы.

Но это был самый яркий момент моей юности, который я вспомнила только сейчас – в мрачном и опостылевшем до судорог сейчас.

Королева стояла поодаль в кучке своих «фрейлин-крысок» и косилась на меня. Короля еще не было, потому танцевать никто не смел. Очередной фетиш его величества, даже оркестру запрещено играть, пока мы вдвоем не выйдем в середину.

И вот король заходит в зал, подходит ко мне и берет мою холодную руку своей. Танцевать я не любила никогда, из-за чего отказывала всем, кто приглашал меня раньше. Исключением стал милый младший принц, с которым мы должны были перестать видеться, и Эдельвейс, отказ перед которым послужил бы поводом для агрессии. А я старалась избегать этого – раны от его ударов заживали долго, будто оставаясь памятниками моего непослушания.

Легкое па, пируэт, остановка и поклон. И новый круг мучений по пустому залу среди завистливых и просто злых взглядов придворной аристократии – за десять лет его величество собрал вокруг себя целый табор лжецов, хитрецов и казнокрадов, ненавидимых и гонимых предыдущей династией.

Только претерпев глобальные изменения, Оттинкиль наконец осознал, что строгий и в какой-то мере жестокий король Мэттилдур был хорошим и справедливым правителем. Но право выбора нам никто не давал, да и прошлый правитель теперь мертв. Единственной надеждой угнетенного народа стал возникший словно ясный луч предрассветного солнца Касьян Мэттилдур, сумевший спастись тогда и выросший талантливым полководцем и уже половину года отвоевывающий территории своего королевства. Я была рада близкому освобождению, если можно так назвать близкую смерть: или от меча война принца, или от печати, работоспособность которой изучить я так и не смогла – Эдельвейс просто не подпускал моего «мужа» ко мне ближе, чем на два метра. А как единственную любовницу захватчика меня должны пустить в расход сразу же после жены и двух наследников короля. Я была согласна пойти на меч грудью сама, лишь бы спасти двух безвинных детей, которые были моими детьми в большей степени, чем отцовыми и материнскими.

– Щенок осадил Белон! – громко произнес король, не обращая внимания на тихие вскрики толпы, мимо которой мы проплывали, – я уже чувствую его дыхание затылком!

Пограничная для столичной области смотровая башня Белон находилась в семи днях пути от королевского дворца. Тот факт, что принц находится настолько близко к нам, говорил лишь о том, что вскоре наши головы будут украшать пики дворцовой стены. Надеюсь, моя не будет висеть рядом с эдельвейсовой.

Бежать для его величества было признаком трусости и глупости. Как и отпускать в бегство кого-либо из аристократии и семьи – на мой малодушный вопрос об отправке детей и королевы за границы, я была одарена очередным всплеском гнева. Что ж, магию у меня никто не сможет забрать, а потому проверенные ходы подземелья помогут вывести моих детей из этого кошмара. Не в момент осады, так в момент нападения или смены власти.

– Сунься он сюда, и я снесу с его лица эту мерзкую улыбку! – громкая ругань на весь зал.

Раньше он говорил не «сюда», а «в мою страну». Прошло каких-то жалких полгода, а результат уже достоин великих завоевателей, описанных в старинных манускриптах и новых книгах истории. Младший принц вырос в воинственного мужчину. Более всего Эдельвейса бесило именно то, что «выпустила птенца на волю» я. Я видела страх и злость в его глазах, но не могла сдержать рвущуюся радость в груди – солнце уже почти взошло на утреннее ясное небо. Жаль, полюбоваться им в зените я смогу только из тюремной камеры. Или не смогу вовсе.

– Он все еще остается мальчишкой с коротким мечом в руках! – продолжил мужчина.

Мне бы хотелось поспорить насчет длины меча, но я могла лишь давить на лице мерзкую милую улыбку и держать короля за руку, пока он ведет меня из зала, не желая задерживаться в компании «крысок».

***

Небо озарило новое солнце – ночную тишину взорвал огненный знак разрыва пространства, а над дворцом разлилось красное зарево разгорающегося пожара. Я стояла у окна своей спальни, к счастью или же к печали виды которой выходили на прилегающий к замку парк, откуда решил начать свое возвращение домой принц.

Я сидела на обитом бархатом пуфе с кривыми ножками и держала на руках мирно спящую дочь, периодически покачивая ее из стороны в сторону. В кресле рядом сидел хмурый десятилетний сын, а мои холодеющие руки, трясущиеся с каждой секундой все сильнее, не остались незамеченными им.

– Я смогу защитить вас с Дили, – он сжал руками тупой кинжал, который подарил ему Эдельвейс на прошлые именины.

Бесполезная игрушка, затупленная под моим личным контролем, лишь бы мальчик не отрезал себе и другим чего жизненно важного. Сейчас я даже жалела, что так поступила – благоразумность и паникерская черта характера меня погубит.

Но боялась я не по этой причине, а потому, что наш непробиваемо храбрый король, править которому осталось от нескольких минут до часа, заблокировал лично для нас троих все выходы из замка. Ходы не откроются еще несколько часов, а значит бежать мы не сможем – нас ждёт смерть.

Единственным, на что я была способна сейчас – это сидеть, наблюдать за восхитительно прекрасным заревом за окном и проклинать того, кого ненавидела больше всего на свете.

Дверь открылась неожиданно, мы с сыном вздрогнули, но я смогла сдержать отчаянный вздох – на пороге моей комнаты стоял Эдельвейс и… истекал кровью. Мне было глубоко плевать на то, кто его ранил, насколько сильно ему больно и умрет ли он вообще. Я очень давно желала его смерти.

Дан выпрямил спину, сверкнул глазами, расслабился, не обнаружив врагов, и промолчал. Отца он не любил. Как и все в этом замке.

Король, которого видимо почти свергли, вошел, закрыл за собой дверь и хромая направился к окну. К моему счастью не нашему, а к тому, что находилось напротив кровати. Он шел даже не морщась от боли, лишь крылья острого носа раздувались с удвоенной силой, выдавая чувства и ощущения мужчины. Он почти упал на край кровати, но смог опуститься на пол рядом и, наконец, тихо выругаться, зажав ладонью рану под ребрами.

– Выродок, чтоб его! – донеслось с пола.

Я легонько взмахнула указательным пальцем и направила магию на капли что оставил после себя мужчина.

– Вас не тронут, – заверил меня бледный Эдельвейс, на лбу которого стали заметны крупные бисеринки пота, – этот ублюдок дал приказ не трогать женщин и детей! Благородная мразь!

Я смогла лишь кивнуть и сдержать облегченный вздох. Пускай эти слова и не были гарантией нашей жизни и относительной свободы, но я конечно же желала думать о хорошем. По крайней мере в отношении детей.

– Ты рада? – на меня взглянули блеклые голубые глаза скорого мертвеца.

Я опешила.

– Чему я должна радоваться? – ответила вопросом на вопрос.

Он усмехнулся и стер пот со лба окровавленной рукой, оставив красную неприятную полосу.

– Как же… – он ядовито сузил глаза, – ты ненавидела меня всегда. С самой первой нашей встречи на паперти, помнишь?

Я нахмурилась и попыталась вспомнить хоть что-то, но голову занимали кардинально другие мысли.

– Конечно ты не помнишь, – вновь усмешка, – тебе было не больше четырнадцати, и ты бежала во дворец со стаей дворовых мальчишек, вечно не оставляющих тебя одну!

В его словах была доля горечи и тех чувств, что он держал в себе все это время. Я могла осознать их наличие, однако понять и почувствовать что-то подобное мне было не дано.

– Ты всегда была ледяной, – подтвердил мои слова мужчина, – это я и любил.

Признание далось ему легко, словно… он уже похоронил себя.

– Но знаешь, о чем я жалел все эти долгих десять лет? – продолжил свой невыносимый монолог он, – ты мне соврала тогда. В тронном зале, когда я смотрел на тебя в кучке облезлых крысят и не мог оторвать глаз. Ты сказала, что принц не обучался в твоей группе, в то время, как я знал, что именно ты спасла его. Я был настолько зол, но решил дать тебе второй шанс. И я спросил еще раз, – он усмехнулся, – ты была напугана и осознавала, что я все знаю, но… ты упорно защищала того ублюдка, что теперь убьет меня так же, как это сделал я с его семьей! Я был взбешён и отдал тебя этому старому извращенцу! – он сплюнул кровью и продолжил, – но даже представить не мог, что ты принадлежишь ему, и пришел к тебе сам.

Над головой повисла гнетущая тишина, лишь малышка на руках сладко посапывала, не слыша тех громких слов, что произнес ее отец.

– Я жалею лишь о том, что ты не стала моей женой, – подытожил он, – усмири я гнев в то мгновение и может ты бы смогла полюбить меня.

Я отвернула голову к окну, радуясь, что последние слова он говорил под шум шагов людей нового короля. Дверь открылась, на пороге возник мужчина, закованный в черные матовые латы, а над замком прозвучал горн, после которого почти сразу раздался магически усиленный голос, приказывающий оставаться в комнатах и ждать последующих указаний.

Малышка всхлипнула, сын не смог сдержать испуга и подбежал ко мне, сев на кушетку рядом.

– Леди Аюга, – напротив меня стоял воин и кланялся так, будто я была не просто аристократкой, а самой королевой, – я могу забрать вашего эм… гостя?

Сквозь забрало не было видно глаз, потому определить возраст я не могла. Как и не могла понять, откуда мужчина может знать имя рода, которое я не носила уже десять лет.

– Я могу ответить за себя сам, – бывший король тяжело поднялся на ноги, – я пойду.

Из его живота уже хлестала темная жидкая кровь, зажимающая рану ладонь уже не спасала. До меня донесся смешок из-под шлема, воин быстро подошел к мужчине и схватил того за руку. После чего выволок улыбающегося Эдельвейса из комнаты и закрыл дверь.

Я успела увидеть только немигающий взгляд мертвого короля, направленный в мои глаза.

***

Следующая ночь прошла в страхе перед дальнейшей судьбой. Однако теперь я могла быть рядом со своими детьми, Эдельвейс запрещал им находиться в моей комнате ночью. Он считал, что они могут заменить его. Жаль, он так и не смог понять, что я была настолько холодна только к нему – человеку, который убил моего отца, оправдывая это тем, что тот сдался ему лично, чтобы спасти меня. Возможно так оно и было – мне были неизвестны мотивы папы, да и времени с тех пор прошло достаточно, однако это не могло оправдать ни жестокости, ни кровопролития, ни захвата власти.

Возможно я была предвзята, но наш новый глава был другим. По крайней мере трон под ним не кровоточил, а головы аристократии не полетели с плеч в первые часы властвования. Пускай нас и заперли в комнатах, но к нам приходили слуги, приносили еду и интересовались нашим состоянием и потребностями – нас контролировали, но не измывались.

С утра я совершила свой ежедневный туалет, проследила за тем, как позавтракали дети, и радостно открыла доступный для перехода туннель за ширмой. В этот момент я думала только о том, какой из выходов лучше использовать, чтобы добраться до транспортной лавки в городе, потому изначально и не обратила внимание на горящие магические светильники и удивительную для этого места чистоту. Осознала всю тщетность моей задумки я только в тот момент, когда увидела впереди белый, а не желтый свет, однако не свернула обратно, потому что если закрыть ход с внутренней стороны, то выйти в комнату не получится – сработает механизм затвора, открыть который возможно только ключом. Такового у меня не имелось. Помнится, в детстве мне пришлось топать до ближайшего к замку выхода, а оттуда возвращаться через главные ворота.

То, что меня ждали, я поняла, когда над нами тремя нависла длинная тень. И почему я не додумалась оставить детей в комнате и сходить в разведку одной?

– Разочарование, осознание собственной глупости, но злость? – донесся до меня веселый, но задумчивый мужской голос, – на кого ты злишься, Диля?

Я замерла на месте, отчего сын ткнулся мне в спину, и резко развернулась обратно, почти побежав по коридору. Потому что я понимала, кто мог назвать меня «Диля». Он был единственным, кто так меня называл, и если во времена, когда он был маленьким, это звучало забавно, то сейчас я ощущала себя… странно. Сзади послышались уверенные, приглушенные землей шаги.

– Трусишка, – донеслось насмешливое.

Да как он так быстро ходит? Я даже убежать от него не в силах!

Я остановилась, осознавая насколько глупо себя веду. Но что странно, развернуться сейчас я не смогла бы даже будь ему десять, а не двадцать.

– Так на кого ты злилась, Диля? – насмешливо произнес мужчина, подойдя сзади ближе, чем на два метра, приличествующие по этикету.

Дан уже вовсю разглядывал знакомого для меня незнакомца, в то время как я не могла повернуть головы и поклониться, что следовало бы сделать еще в первый раз. Однако я уже опозорилась, попытавшись сбежать от него, пасть ниже было нельзя.

– На себя, Ваше Величество, – тихо ответила я.

И услышала веселый «хмык». За секунду, во время которой мне становилось душно, холодно, невыносимо тяжело и невыносимо апатично, Лорд обогнул нас троих, не прикоснувшись даже полами плаща, и пошел дальше по туннелю. Я смогла видеть только удаляющуюся широкую спину, затянутую в черную простую рубашку, и статный торс – за десять лет он стал выше меня почти на голову.

– К моей нескончаемой радости я приказал завалить все выходы из замка, так что пройти с их помощью вы не сможете, – произнес он, не оборачиваясь.

Чему я была рада и огорчена одновременно.

– Пойдем, я открою вам проход, – пообещал он.

Доверять ему или нет разницы не было – я в любом случае оказалась в положении, где выход был только один, потому пошла за новым королем вперед.

Шли мы недолго. Оказалось, мужчина помнил эти ходы лучше меня, а потому срезал путь почти на половину. Когда мы оказались у небольшой плиты моей спальни, он вынул из кармана брюк ключ, приложил его к плите, отчего по той прошла рябь, и она отъехала в сторону. Лорд же сделал шаг в комнату, оглядел ее, видимо на наличие недоброжелателей, и вернулся обратно в тоннель.

Сын весело заскочил в помещение, а я осталась стоять и смотреть на замершего в пол-оборота мужчину. Я видела задумчивую слегка наклоненную набок голову, темные стоящие торчком волосы и ясный взгляд карих глаз. Не скажу, что он сильно изменился внешне, однако я видела напротив себя именно мужчину. Взрослого, с подергивающимися уголками рта и невероятным завораживающим взглядом мужчину.

– Ты обещала писать мне, Диля, – усмехнулся он.

«Как бы я узнала адрес?» – хотелось сказать мне. Но в нижнем ящике секретера под тяжелой доской и кипой бумаг лежала стопка запаянных восковой печатью писем «Моему другу Яну».

Я сделала несколько шагов, прошла мимо него, положила спящую малышку на кровать, благо она не сильно вошкалась – рядом был ее брат, и подошла к секретеру. Дальнейшие события пролетели будто во сне, из-за чего давалось все из рук вон плохо.

– Скажу, чтобы принесли сюда кроватку, – произнес король, наблюдая за тем, как по полу разлетаются листы обычной белой бумаги, которые я умудрилась уронить.

А все потому, что я чувствовала, как в груди разливается тепло, пускай от обещания, но в нём я могла различить его заботу. Тепло! Я чувствовала что-то по отношению к мужчине! Да я за все десять лет не могла даже представить себе подобное! Только к детям.

Я судорожно схватила рукой пачку, развернулась и улыбнулась ему со всей радостью, на которую была способна моя ледяная душа. После чего подошла ближе, остановившись на расстоянии двух метров от него, и протянула письма. Он не взял, более того, меня проигнорировали, пройдя мимо.

– Ты разве не помогаешь маме? – спросил король у моего сына, отчего сердце забилось в несколько раз быстрее, – тебе не о чем переживать, – он повернулся и взглянул мне в глаза.

– Помогаю, – ответил мой храбрый малыш.

После чего подошел к присевшему на корточки королю и начал помогать тому собирать оброненные мной листы бумаги. Не знаю, от чего у меня было такое непонимания – от того, что действующий король вот так просто и спокойно решил собрать мои бумаги с пола, или от того, что мой немного вредный и избалованный сын приобщился к этому делу. На фоне мелькала мысль, что обернулся мужчина только после того, как сказал про мои чувства, но очевидно для моего шокированного сознания и этого было слишком много, потому я ее проигнорировала.

Я, будто находясь во сне, прошла до кровати, опустилась на нее рядом с малышкой и, не выпуская писем из рук, начала наблюдать за Лордом. Очевидно, теперь он не был тем самым мальчиком, который с невероятной радостью вел меня в середину бального зала. Однако шаг с письмами и отношение к сыну своего врага было очень характерно для мягкого, но любящего шагать против ветра Яна.

Листы были собраны, сын получил моральное удовлетворение и, кажется, новый идеал для подражания, а я – стойкий и эмоциональный разрыв шаблона. Мужчина с ясными карими глазами медленно, будто боясь причинить неудобство, приблизился к нам с малышкой, протянул мне бумаги, которые больше машинально взяла я и запоздало отреагировала на все еще протянутую мне ладонь, в которую следовало бы вложить письма, что я и сделала.

– Благодарю, – живой и искренний ответ.

Ответ, на который я даже не смогла ответить, из-за чего пришлось лишь отстраненно кивнуть и опустить пылающий смущением взгляд. А после и совсем зажмуриться, потому как в душе бушевал целый ураган эмоций, не свойственный мне уже давно. Король сделал пару шагов от меня и сунул письма в карман сюртука, улыбаясь при этом так, будто в его жизни случилось что-то, чего он очень долго ждал.

– Разве плохо что-то чувствовать? – неожиданно серьезно спросил мужчина, заставив меня открыть глаза и вскинуть вопросительный взгляд.

Он лишь пристально и ожидающе смотрел на меня, не спеша подсказывать смысл своего вопроса, но и не торопя меня на него отвечать.

– Смотря когда и с кем, – прошептала я, чувствуя, наконец, все то, что таилось в моей душе долгое время.

Мужчина по-доброму усмехнулся, заставив меня взглянуть на него с непониманием.

– Хотела бы ты чувствовать что-то со мной? – прямой вопрос, откликнувшийся в моем сердце совершенно непонятными ощущениями.

Я приоткрыла рот, пытаясь разгадать смысл слов, отпечатавшихся у меня в сознании, очевидно не так, как следовало бы.

– Я отслеживаю то, какими чувствами ты сопровождаешь мысли об этом, но мне нужен ответ, Дили, – с улыбкой произнес он, запутав меня окончательно.

Я же хотела расставить все по местам.

– Если судить по тому, что метка, оставленная вами на моей руке десять лет назад, блокировала некоторые особенности моего хм… взросления, то очевидно это была брачная метка. Однако найти какое-либо доказательство тому в книгах я не сумела, очевидно по причине того, что прошлый король уничтожил даже упоминания о прошлой… то есть нынешней династии.

Я вгляделась в его довольные моими рассуждениями глаза и расслабленно вздохнула – новая власть не желала отнимать у народа право голоса. И это было огромным плюсом в предстоящей жизни для меня и моих детей. Возможной жизни.

– Судя по вашим словам, произнесенным сейчас, я могу сказать, что вы можете отслеживать мои эмоции благодаря этой самой метке.

Я дождалась улыбчивого кивка и продолжила:

– Исходя из этого, я могу сделать следующий вывод: ваш последний вопрос направлен на личное взаимодействие. Но брачная метка не подразумевает вступление брака в силу, а значит вы предполагаете что-то подобное о чувствах. Единственное, что я могу сказать вам – я старше вас на семь лет. И я вполне могла бы ответить вам положительно при условии, что бы вы спросили о чувствах человеческих, а не… тех, что могут быть между мужчиной и женщиной.

Тирада вышла слишком длинной, но именно подобные слова не спровоцировали бы его на гнев или чего похуже, потому что прямого «нет» не прозвучало. А это в свою очередь давало мне шанс «переобуться», если появятся хоть малейшая угроза с его стороны. Но он лишь улыбнулся мне, заставив в прямом смысле облегченно вздохнуть.

– Тебе не обязательно отвечать сейчас, – он сделал шаг к двери, но остановился, – постарайся учесть не только доводы разума, но и сердца. Иногда следует идти против морали толпы.

Он махнул рукой сыну, кивнул мне и вышел за дверь под моим хмурым взглядом.

Остальной день прошел в мыслях о том, что сегодня произошло. Пускай его слова и стали толчком для моего сознания – я старалась убедить себя в том, что моя точка зрения была правильной.

***

Следующие несколько недель сумбурно сохранились в моей памяти – проходили допросы всех причастных к прошлому перевороту, некоторых казнили, исключая лишь тех, кто был связан печатями с моими выпускниками и Леди, что проходили обряд вместе со мной. По этой же причине не тронули и самого Эдельвейса, который не раз передавал мне заляпанные кровью и грязью конверты через своих шпионов, поймать которых пока не успели. И я сжигала их без раздумья, зная, что если во время следующей облавы, а она определенно должна случиться, их найдут, то паду не одна я – мои дети уйдут вслед за мной.

Касьян не устраивал кровавых терроров, что было хорошим знаком для мирных жителей и таких как я, я устала от деспотизма прошлого короля, которого, словно яркое солнышко, затмил новый. В течении следующих пяти-шести недель государство прошло глубокую реформацию, для народа сравнимую с ливнем после сезона засухи. Не знаю, можно ли было считать такие вещи частью возложенного на мои плечи воспитания, но я как никогда была горда тем, каким честным, добрым и хорошим человеком он вырос.

Проблемой оставалась печать на моей руке, которая теперь не просто сияла рядом с мужчиной, а покалывала словно мелкими иголочками, вызывая что-то сродни неосознанной радости в душе и вспышке негодования в сердце – мне хотелось бежать от своих чувств, пускай и провоцируемых брачной печатью.

На второй серьезный разговор вышел вновь он, пригласив меня на танец на балу в честь коронации. Я могла лишь хлопать глазами и пытаться абстрагироваться от толпы аристократии, прожигающей меня взглядом зависти и презрения, кто если не я могла стать козлом отпущения в этой ситуации? Та, кто сперва «увивалась» за одним королем, а после переворота смогла перестроиться быстрее других охотниц за властью. В прошлый раз удержаться на плаву позволила холодящая сердце печать, однако сейчас мне была недоступно подобное, а потому чувствовала я себя гадко. К моему удивлению спасал ситуацию Ян – он улыбался мне самой лучезарной из всех улыбок, не отвечать ему тем же я физически была не способна.

– Вы чувствуете мои эмоции? – спросила я, когда мы шли к постаменту с троном.

На самом деле по правилам приличия мне нельзя было подниматься вместе с королем, однако перечить ему я не могла. Возможно, лорд не был строг или придирчив так, как этим страдал Эдельвейс, но именно прошлый опыт общения с мужчиной давал о себе знать – я боялась сделать что-то неправильно и получить за это наказание.

– Не только чувствую, – стало мне ответом, только уже с серьезным лицом, – но и могу контролировать.

Я неосознанно нахмурилась и открыла было рот, как мужчина решил пояснить мне сам:

– Я могу сделать так, что ты не будешь чувствовать вообще ничего, в то время как я буду.

Я замерла на месте, неожиданно поняв, о чем он говорит.

– Я…я… – я зажмурила глаза, пытаясь забрать руку у остановившегося из-за меня короля.

Отпускать меня никто не стал, очевидно ощущая, что я этого совершенно не желаю – мне была необходима поддержка. Я устала справляться со всем одна, хотя именно сейчас я смогла понять, что таковой я никогда не была. А все потому, что десятилетний мальчик чувствовал и ограничивал мою боль, ужас и безысходность в момент первой и последующих ночей с Эдельвейсом!

– Ты мог закрыться от меня, – я открыла глаза и посмотрела в карие глаза кисло улыбающегося мне мужчины.