В муках рождения

Зимой из Тарона сюда стали стекаться небольшими группами крестьяне со своими припасами и селиться в этих заброшенных селах. Человек шесть таронцев попросили гостеприимства в самом монастыре Коба и поселились в монастырском подворье. Игумен, когда ему надоело их длительное пребывание в монастыре, хотел было предложить им уехать, но скромность и добродетельность их вожака, его религиозность (он всегда присутствовал на долгих церковных службах), его трудолюбие изменили решение игумена. Тем более, что в зимние месяцы молодые таронцы ходили на охоту, и в монастырской трапезной на столе не переводились дичь и мясо, что в скоромные дни бывало очень приятно.

Словом, дней через десять таронцы стали необходимыми людьми в монастыре. Лесорубы, дровоноши, водоносы, привратники, подметальщики – все это были таронцы. Надо сказать, что Кобский монастырь, построенный на холме и обведенный высокой стеной, сохранившейся до наших дней, если бы не церковный купол, напоминал скорее крепость. Монастырь был посвящен святому старцу Даниелу, прах которого покоился в самой церкви. Присутствие таронцев в церкви по воскресеньям никого не удивляло, ибо все знали, что Тарон за последние два года перенес многое и люди искали утешения в молитвах.

Главным зимним развлечением князя Мушега была охота. Он, окруженный небольшим отрядом телохранителей, часто ездил на охоту со своими борзыми. Однажды, возвращаясь с охоты, князь проезжал мимо монастыря, когда ему навстречу неожиданно вышло несколько человек таронцев. Один из них прицелился из лука в княжеского коня и так ранил его в живот, что конь взвился на дыбы, сбросил седока и, упав невдалеке, испустил дух.

Когда охрана Мушега бросилась ему на помощь, на них посыпался град стрел и число таронцев так возросло, что телохранители разбежались. Несколько таронцев, не дав Мушегу подняться, связали ему руки и ноги и отнесли его в монастырь, где многие из них чувствовали себя, как дома.

Мушег попытался было объяснить им, что он друг Буги и сказал много услуг эмиру, что таронцы будут строго наказаны за свою дерзость. А если они его отпустят, то он простит их поступок и вознаградит их. Но эти невежливые горцы, не отвечая ему ни слова, отнесли его в одну из просторных комнат при монастыре и там, развязав веревки, усадили на скамью. Затем принесли ему еды и даже немного вина. Настоятель монастыря, узнав о случившемся, решил войти к нему, но таронцы, стоявшие на страже, не впустили его.

Тогда игумен стал роптать и повысил голос, но тут из внутренних покоев вышел вожак таронцев.

– Что это, братец? – обратился к нему игумен. – «Дом мой я назвал домом молитв, а вы сделали из него разбойничье логово». Неужели слова Христовы должны были оправдаться в моем монастыре? Что это за неблагодарность? И это в награду за мое гостеприимство? Вы похищаете всеми уважаемого великого князя и здесь, в моем монастыре, устраиваете свое разбойничье гнездо, да еще мне, игумену, запрещаете войти в комнату, где держите князя? Кто же владетель монастыря, вы или я?

– Успокойся, святой отец, не волнуйся, наши таронцы не творят беззакония. И если мы запрещаем тебе сегодня войти к нему, то завтра или послезавтра ты увидишь его, будь спокоен. Мы, таронцы, не забываем добра и очень благодарны за твое гостеприимство. Но мы должны судить князя, и ты, святой отец, должен быть его первым судьей.

– Зачем же тогда вы запрещаете мне входить к нему?.

– Если тебе так этого хочется, пожалуйста, войди, – сказал вожак и дал знать стражу, чтобы впустили настоятеля.

Мушег Вагевуни, увидев его, стал жаловаться на беззаконие и упрекать монастырь в неблагодарности. Если бы не Мушег, он был бы давно разрушен до тла, а сейчас этот же самый монастырь стал изменническим гнездом.

Игумен кротко и вежливо отвечал, что оказывая гостеприимство несчастным горцам, он никогда не думал, что они будут способны на такую наглость.

В это время князь заметил отсутствие кольца на своем пальце и вскочил, как ужаленный.

– Вот! – воскликнул он. – Еще одно злодеяние этих разбойников! Они украли мое кольцо!

Вожак таронцев, до того сидевший в стороне, поднял голову, медленно подошел к князю и сказал низким голосом:

– Не беспокойся, Мушег, кольцо твое мы найдем и вернем тебе.

– Мало того, что надо мной, знатным князем, вы учинили насилие, ты еще унижаешь меня, осмеливаясь называть по имени, как простого крестьянина.

– Мы простые горцы и не умеем говорить, как горожане, с такими, как вы, великими людьми, – сказал с усмешкой таронец.

– Скоро я научу таких, как ты, говорить с князьями!

– Нельзя ли узнать, как ты собираешься нас учить?

Игумен тут вспомнил разговор у дверей этой комнаты и обратился к таронцу, имени которого он до сих пор не знал.

– Таронец, ты сейчас говорил мне, что вы собираетесь судить князя. Что это за суд?

– Пока свидетели не съедутся, суда не может быть, и говорить об этом пока бесполезно. Тем более, что времени у нас мало и нам пора ехать.

– Куда? – взволнованно и повелительно опросил Мушег.

– На суд, который будет судить тебя, а если ты там оправдаешься, мы освободим тебя.

– А если не оправдаюсь?

– Мы будем обязаны выполнить решение суда.

– Чтобы я поехал на суд с такими разбойниками, дикарями, негодяями? Этого только нехватало! Вы осмеливаетесь судить меня, вы, кого я до сего дня не знал и не замечал у себя под ногами!..

– Нет нужды в долгих речах и ругательствах. Уже стемнело. Ребята, оседлайте мула, пора ехать!

– Куда вы берете моего мула? – спросил игумен.

– Мула оседлают для тебя, святой отец.

– В такой холод, на ночь глядя, я и шага не ступлю. Вы выжили из ума.

– Если оставить на твое усмотрение, может ты и не двинешься с места, но как священнослужитель божий, ты любишь и должен любить справедливость и поедешь с нами, если даже это тебе не по душе.

– Вы что же, силой возьмете меня? – нахмурился игумен.

– Почему? И князь поедет. Неужели мы употребим силу над человеком, который следует нашим дружеским советам?

Вошли таронцы и сказали, что все готово.

– Едем, князь, – сказал вожак таронцев.

– Я по своей воле и шага не ступлю, – ответил Мушег.

– Ты человек хороший и не только этот шаг, но еще много шагов сделаешь, а так как ты князь, тебе надо помочь.

И, сказав это, Овнан (читатель, конечно, догадался, что это он) взял его под руку. Мушег вздрогнул и вскочил на ноги.

– Ах ты, невежа, чуть руку не сломал. Оставь! – крикнул он, стараясь вырваться.

Овнан, не глядя на князя, спокойно продолжал.

– Шагай, князь, шагай, – подведя его к двери, сдал двум товарищам, которые, не его криков, бросили князя, как мешок, на мула и привязали его веревками.

Мушег огляделся по сторонам и увидел, что двор полон вооруженной толпой. Отчаяние охватило его, он понял, что сопротивление бесполезно, и стал раздумывать, как ему избавиться от этих разбойников.

Святой отец послушно надел свою рясу и плащ и уселся на мула. Заметив, что разбойники (он иначе не называл своих гостей) все пешие, он решил про себя, что при первом удобном случае повернет обратно, запрется в монастыре и никогда больше не окажет никому ни гостеприимства, ни добра.

Когда немного отъехали от монастыря, игумен отстал от таронцев и повернул мула назад. Хлестнув животное изо всех сил, он воскликнул: «Счастливо оставаться, Да пошлет нам бог удачи», – и помчался, как ветер.

Тогда Овнан громко крикнул: «Ребята, верните святого отца, он сбился с пути!». Двадцать человек погнались за монахом и, поймав мула у монастырских ворот, взяли под уздцы и привели обратно.

Около трех часов шел наш отряд и, наконец, дойдя до болота, поросшего тростником, зашагал по мерзлой тине. За этими зарослями находился город с извилистыми улицами, куда наши сасунцы вошли, как в свой дом и, наконец, остановились перед большим полуразрушенным строением, напоминавшим крепость. Это был знаменитый Отс, родовой город князей Мамиконянов – Мушега и Гайла-Вагана.

Мушега сняли с мула. Ноги его так отекли, что он не мог шагать, и его на руках отнесли в комнату, где посадили у горящего камина. Пристыженного игумена вежливо сняли с мула и препроводили в ту же комнату. Перед ними поставили ячменный хлеб, твердый, как камень, сыр, прекрасный горный мед и холодную воду Мехрагета. Овнан обратился к гостям:

– Угощение горцев, хоть и во дворце храбрых князей Мамиконянов, может быть только таким. Не глядите на нашу нищенскую еду и знайте, что это не объедки, а все, что мы имеем.

Игумен, поняв, что ему не избавиться от таронцев, вынужден был бодриться. Только князь, насупившись, хмуро раздумывал о загадочном происшествии. Когда он дотрагивался до распухших от веревок ног, то поневоле вспоминал Ашота Арцруни, преданного им и закованного в цепи. Он вспомнил, как Ашота с семьей на верблюдах везли в Багдад. Совесть мучила его, но он отгонял от себя неприятные мысли.

От нечего делать он разглядывал потолок, между бревен которого было оставлено отверстие, заменяющее окно, смотрел на камин, где с треском горел сухой тростник, принимавший самые причудливые оттенки и формы.

Все это занимало его внимание, но недолго. Он снова начинал думать о том, что произошло, о своей семье, которая сейчас о нем беспокоится. И снова вспомнил великую княгиню Рипсимэ Арцруни. Эта умная и благородная женщина, словно обезумев, рвала на себе волосы и без плаща, без покрывала, по своей воле последовала за сыновьями в плен и в тюрьму.

Он поднес руку к глазам, отогнал от себя тяжелые мысли и, взглянув вокруг, встретился со взглядом Овнана, не сводившего с него проницательных глаз. Мушег понял, что судьба его в руках этого человека. Он видел, как разбойники исполняли каждое его слово.

– Кто ты такой? – спросил князь уже в отчаянии.

– Зачем ты спрашиваешь, если сам назвал меня разбойником, грубияном и негодяем?

– Да, я не возьму назад ни одного слова. Скажи мне только, есть ли у тебя жена и дети? Если есть, то подумай, в каком состоянии сейчас моя семья. Сколько слез и горя ты им принес, безбожный нечестивец!

Говоря это, Мушег плакал, и горючие слезы потоком лились из его глаз. Монах и сасунцы смотрели то на Овнана, то на него. Молодые горцы не были такими суровыми, как их скалы, они отворачивались, представляя себе, что творится сейчас в доме князя.

Овнан при этих словах содрогнулся всем телом, опустился на колени и воскликнул:

– Мушег, Мушег! Я не сегодня, не вчера, не месяц, а полгода тому назад представил и оплакал состояние твоей семьи, но я видел не только их. Сколько невинных женщин, детей стонут еще под мечами и цепями звероподобных арабов. Мои ноги скользили по сгустившейся крови невинных жертв. Города, села, деревни, которые я видел полными жизни и добра, стали пристанищем ворон, сов и диких зверей. Спроси свою совесть. Не в крови ли и твои руки? Не был ли ты причиной горьких слез этих женщин и детей?

Ты хочешь знать, кто мы, я и мои товарищи? Мы сасунцы, а я Овнан из Хута.

– Но чего же ты хочешь от меня? Что я тебе сделал? Тебе и твоим хутинцам? Что это за суд, о котором ты говоришь? Где судьи? Кто твои свидетели, и кто мой обвинитель?

– Пока не приедут твои товарищи, пока не приедут твои обвинители, мы не начнем суда. Но они не опоздают, сейчас мы пошлем за ними гонцов, чтоб поскорее собрать их. Справедливость должна восторжествовать.

В это время вошел молодой инок с двумя письмами в руке и подал их Овнану. Тот внимательно прочел и сказал: «Очень хорошо». Потом достал из нагрудного кармана золотой перстень и, сложив послания, запечатал их кольцом. Проделав все это, Овнан подошел к Мушегу, подозрительно смотревшему на него, и протянул ему перстень.

– Вот твой перстень. Ты думал, что он похищен моими воинами. Нет, они не разбойники и принесли его мне. Для установления справедливости мне еще надо было запечатать им оба письма.

– Ты осмеливаешься моим перстнем печатать бумаги? И ты не стыдишься и говоришь со мной о справедливости? Что это за письма?

– Эти письма написаны твоим друзьям, чтобы они приехали и скрасили твое одиночество. Я не делаю из этого тайны и не стану скрывать от тебя. Вот слушай, кому они написаны: «Доставить письмо сие с божьей помощью в город Арчеш храброму князю Ваграму из рода Труни». Вот и другое: «Доставить письмо сие с божьей помощью в город Арчеш храброму князю Ваграму из рода Гнуни, оруженосцу рода Арцруни».

Услыхав эти имена, Мушег, дотоле красный от гнева, поник и позеленел от страха. Лоб его покрылся холодным потом, но желание узнать, что написано в письмах, взяло верх.

– Вскрой их, я хочу знать, что в них написано, – сказал он.

– Письма запечатаны, их нельзя вскрыть, – ответил медленно Овнан, – но у нас есть копии. Отец, – обратился он к иноку, – принеси копии и прочитай князю.

В комнате наступило глубокое молчание. Все смотрели то на Мушега, который, побледнев, тяжело дышал, то на Овнана, который стоял неподвижно, как олицетворение справедливости, и продолжал сурово смотреть на князя.

Немного погодя инок принес копии и по распоряжению Овнана громко прочитал:

– «Я, Мушег Вагевуни, князь области Коб, извещаю тебя, храброго князя Ваграма Труни, чтобы ты по важному делу приехал в Мецопский монастырь над Арчешем. Для нас вопрос стоит так: или мы должны погибнуть, или достичь высоких почестей. Спеши, ибо я и Ваграм Гнуни здесь ждем тебя, чтобы действовать вместе в полном согласии. В городах и селах наша встреча подаст повод к толкам и подозрениям. Поэтому я решил встретиться в уединенном месте. Не запаздывай, время не ждет. Будь здрав».

– Видишь, князь, – сказал Овнан, – твоя печать понадобилась для приглашения твоих единомышленников, чтобы ты на масленицу не оставался один.

Но Мушег, погруженный в мысли, даже не слышал его слов. Овнан покинул его и прошел в соседнюю комнату, где сидел хорошо знакомый нам князь Хосров.

– Куда это ты велел мне приехать? – сказал смеясь Хосров. – Откуда ты нашел это звериное логово и полуразрушенный город в камышах?

– Ты разве не знаешь, брат Хосров, что это знаменитый город Отс? Но оставим прошлое и займемся настоящим. Ты знаешь, кто мой гость?

– Нет. Я только что приехал из Сасуна. Целый месяц не видел тебя и устал от безделья.

– Там у меня сидит узник, Мушег Вагевуни.

– Как, этот злодей? Этот кровожадный зверь, потопивший весь Васпуракан в крови?

– Да, он самый, но у него еще два товарища.

– Два Ваграма?

– Да, я их тоже добуду.

– Каким образом? Где они?

– Оба в Арчеше. И ты должен помочь нам, я для того и вызвал тебя.

– Я готов идти за тобой повсюду.

– Нам надо найти для тебя другую одежду.

Овнан открыл стенной шкаф и достал оттуда чистый кожаный мешок. В нем было несколько пар хорошей княжеской одежды.

– Вот, спокойно можешь переодеться. Это из брнашенской добычи. Выбери, что тебе понравится, и надень.

Хосров быстро переоделся.

– Ты будешь нашим князем, Мушегом Вагевуни, мы же переоденемся твоими телохранителями. Я пойду и налажу дело с одеждой моих ребят. Завтра масленица, жалко оставлять их без еды и без сна. Я должен отобрать тех, кто поедет с нами. Остальные будут охранять узника.

– Не безопаснее ли отправить этого нечестивца в Сасун?

– Чтобы народ разорвал его на части? Доброй ночи, князь Хосров.

Глава четырнадцатая

Суд

В зимнее время трудно приходится путникам, но что нашим сасунцам снег, ветер и мороз… Наступила масленица. Овнан, вопреки своим суровым привычкам, досыта кормил свой отряд: мяса, рыбы было сколько угодно за обедом и ужином. Чтобы не беспокоить бедных крестьян и не подавать повода к разговорам, Овнан предпочитал останавливаться в полуразрушенных селениях.

По всему пути становилось известно, что князь Мушег Вагевуни со своим отрядом путешествует по стране. Когда отряд достиг границ земель Каджберуни, Овнан решил послать в Арчеш двух гонцов, которые должны были передать письма по назначению, предварительно ознакомив их с содержанием посланий, чтобы знать, как ответить в случае допроса.

Так, соблюдая всяческую осторожность, «князь Вагевуни» доехал до знаменитого монастыря Мецоп. Овнан проехал вперед попросить гостеприимства от имени князя и, убедившись, что князя в лицо никто не знал, вышел с монахами встречать его от имени игумена. Хосров, князь по рождению, прекрасно играл свою роль. Тогда Овнан с двадцатью своими молодцами забрал несколько вьючных животных и проехал в горы, отделяющие область Каджберуник от Арчеша. На южном склоне этих гор в селе Арутюн он оставил половину своих людей, а сам спустился в Арчеш. Там он навьючил мулов припасами и нашел своих гонцов, сообщивших, что князья вечером выезжают в Мецоп.

Овнану хотелось одного – отрезать обоим врагам все пути к бегству. Поэтому он спешно вернулся в село Арутюн, и когда узнал, что князья со своими телохранителями уже проехали, сам со своими горцами и навьюченными животными выехал вслед за ними. Несколько человек Овнан оставил в ущельях, чтобы никто из отряда Ваграмов не мог вернуться в Арчеш. Сам же Овнан по кратчайшей дороге и непроходимым тропам поспешил в Мецоп встречать предателей.

Хосров и Овнан решили заранее, как им действовать.

Армянской крови не должно быть пролито, это было первым условием. И чтобы не подать повода к подозрениям, Хосров, почти безоружный, с двумя слугами встретил князей у монастырских ворот. Мушег Вагевуни, так было им сказано, по нездоровью мог немного опоздать. Обоим князьям встреча с Хосровом показалась подозрительной, они знали его как приближенного великой княжны Рипсимэ. Но увидев его и телохранителей безоружными, они въехали в монастырь, где им отвели одну из парадных комнат. После холода и дорожной усталости хорошая теплая комната, вкусный обед, отборные вина сразу привели их в хорошее настроение и раздразнили аппетит. Сам Хосров был в веселом настроении, громко смеялся и, с благоговением достав из кармана приказ востикана Буги о помиловании, показал его князьям. Все это рассеяло сомнения обоих Ваграмов. Тем более, что приказ был написан на арабском языке и никто его не смог прочесть. Оба Ваграма, отбросив все сомнения, уселись за стол и в ожидании Мушега стали пировать.

Когда вино бросилось им в голову и глаза заблестели, о Мушеге Вагевуни забыли, и Хосров стал старым другом. Ваграм Гнуни сказал Хосрову:

– Наконец и ты отчаялся и поступил так же, как и мы. Умный человек должен прежде всего думать о себе. Я в тебе очень сомневался: я знал, как ты предан князьям Арцруни, но теперь вижу, что ты не был так глуп.

– Я должен сказать правду, что никогда не был близок с юными князьями, ибо видел, как они преданы праздным, неразумным развлечениям. Я уважал их мать, великую княгиню, как умную, добродетельную женщину, но сыновья не слушались ее советов. Я разочаровался в них и предвидел их гибель.

– Тебе известно содержание полученных нами писем? – спросил Ваграм Труни.

– Знаю, что от Буги было получено послание, которому Мушег очень обрадовался, но о содержании писем он мне не говорил, а я, знаете, по натуре человек нелюбопытный. Я подумал: рано или поздно узнаю. Сейчас не время говорить о делах, давайте веселиться! – и Хосров наполнил стаканы.

Наши князья уже не в силах были ни пить, ни двигаться. Телохранители их находились в таком же состоянии, когда в комнату ворвались скрывавшиеся в церкви сасунцы во главе с Овнаном и, не дав времени опомниться, связали их. То же самое проделали с их охраной.

Еще до полуночи Овнан приказал всем собраться, а сам пошел к отдыхавшему в комнате Хосрову.

– Князь Хосров, мне кажется, пора ехать.

– Да, но человек в моем состоянии на коня сесть не сможет.

– Ты хорошо сыграл свою роль, Хосров, я доволен. Едем же.

– Едем, брат, – сказал Хосров и с помощью Овнана поднялся с места. – Я вижу, что сил у меня хватит, да и холодный воздух меня подбодрит.

Конь его был оседлан, Хосров вскочил на него, а двух Ваграмов в полусонном состоянии бросили на мулов и крепко привязали. Хосров посмотрел на них.

– Я ведь выпил столько же, но ты посмотри, в каком они состоянии.

– Это потому, – ответил Овнан, – что ты пил только вино, а они и афион. Это хорошо и для них и для нас. Они сейчас не будут надоедать Мушегу, а сладко проспят и сегодня и завтра.

– Возможно, что уснут и вечным сном.

– Не дай бог, мы их должны судить для доброго примера.

Не успел Хосров вдеть ноги в стремена, как несколько дозорных, оставленных Овнаном на дороге, прибежали с донесением, что со стороны Кирмана в монастырь едет конный отряд.

– Со стороны Кирмана опасности быть не может, но все же заприте ворота, я выйду, а вы спустите по наружной стене веревку. Если я крикну, вы откроете ворота, если же нет, я поднимусь по веревке, а там решим, что делать.

Сказав это, Овнан вышел из монастыря, и ворота закрылись.

Он действительно увидел двенадцать вооруженных всадников, которые скакали в Мецоп. В белой снежной ночи сверкали их шлемы, копья и щиты. Впереди ехал высокий всадник.

Овнан спрятался за скалой у самых ворот, чтобы выяснить, кто это. Для этого времени понадобилось немного, так как передний всадник крикнул зычным голосом.

– Вахрич, спустись быстрей и крикни, чтобы нам открыли! Мы совсем замерзли, ну, живей!

– Дай бог тебе всего хорошего, князь Гурген, это ты? – выйдя из-за скалы, воскликнул Овнан.

– Голос Овнана! Будь здрав, Овнан! – И Гурген спешился. – Что это за волшебные скалы, могущие производить такие чудеса, как твое появление? Что ты здесь делаешь, братец, в такой холод?

– Жду тебя, но не будем терять времени. Вахричу не откроют, если он будет стучать и десять лет. Отойди, Вахрич! Ребята, откройте, это я! – Ворота сейчас же открылись.

– Что это значит, братец? – сказал Гурген, увидев вооруженных сасунцев. – Что это, весь Сасун тут?

– Ты лучше скажи мне, куда едешь?

– Еду к грекам.

– Откуда?

– Из Муша.

– Очень хорошо, поедем вместе. Сейчас и выедем.

– Сейчас? Боже упаси! Мы десять часов на конях. Если ты умеешь открывать двери, найдешь нам и немного тепла, еды и места для отдыха.

– Понял, – сказал Овнан и обратился к отряду. – Ребята, отдохнем эту ночь, а завтра отправимся в путь. Спустите узников.

Поспешно убрали комнату, разожгли огонь, Гурген и Хосров поздоровались и уселись у огня. Овнан вышел распорядиться об ужине и посмотреть, где узники и как их охраняют. Убедившись, что все в порядке, Овнан вернулся и подсел к князьям.

– Братец, ты упомянул об узниках. Спрашиваю князя Хосрова – смеется, говорит, что ты один можешь ответить мне. Вероятно, твои люди поймали несколько арабов. Этих нечестивцев грех держать, надо повесить на первом попавшемся дереве.

– Если бы это были обычные разбойники, я, не теряя времени, так и сделал бы. Но это армянские князья, и я рад, что еще лишнего судью приобрел.

– Говори яснее, Овнан, ты умеешь хорошо излагать свои мысли.

– Мои узники – это Ваграм Труни и Ваграм Гнуни, предавшие князя Ашота Арцруни, и я рад, что прибавился еще один справедливый и неподкупный человек, чтобы их судить.

– Зачем еще судить таких собак? Вели повесить на монастырской стене, и дело с концом.

– Прежде всего надо узнать, виновны ли они, и осудить их, а где их вешать, это я знаю. Оставим пока этот вопрос. Расскажи, зачем ты едешь в Грецию?

– Убедившись, что армяне гибнут и страна разоряется, я ждал, что Ашот Багратуни начнет действовать, тогда бы и я помог ему по мере сил. Потом я узнал, что он и его отец стали единомышленниками Буги. Это для меня до сих пор непонятная загадка, я решил поехать за помощью в Грецию. Вот моя цель. Если это мне не удастся, тогда подумаю, что мне делать. Ты человек умный, может быть ты знаешь, чем можно залечить эти раны?

– Если бы я знал, разве стал бы я из-за трех предателей скитаться по горам и ущельям, проделывать такой путь?

– Хорошо, тогда поужинаем, отдохнем, а утром двинемся в путь.

Так и сделали. Наутро игумен, тихий, скромный старичок, пожелал им доброго пути. Они беспрепятственно вернулись в знакомый нам город. Все были довольны, кроме двух князей Ваграмов, растерянных и непонимающих, что с ними будет.

Даже Вахрич, который при виде Овнана стал бояться за свою лошадь, увидев, что Овнан идет пешком, был очень доволен и всем сердцем примирился с ним.

Мушег и два Ваграма были заперты в одной комнате. На второй день из Сасуна в Отс прибыли десять князей, нашедших убежище в сасунских горах, столько же крестьянских старейшин и настоятелей соседних монастырей. Вместе с Гургеном и Хосровом они образовали судилище и уселись за стол.

Сюда привели Мушега Вагевуни, Ваграма Труни и Ваграма Гнуни. Овнан как обвинитель стал перечислять все их преступления. Он рассказал, как во время осады крепости Нкан они отправили тайного гонца к востикану Буге, обещав предать в его руки Ашота Арцруни и сдать ему крепость и как в том же письме, дойдя до злейшего предательства, писали о местопребывании брата Ашота, Гургена Арцруни, давали сведения о численности его войск и их состоянии.