В муках рождения

Когда они вошли в комнату, Арига сидела с погасшими глазами, худая, бледная, в разорванной одежду Она едва узнала отца. Хосров сразу бросился к ней. Они обнялись и долго рыдали в объятиях друг друга, пока Гурген не разнял их, боясь, что радость обратится в печаль.

Он объяснил Хосрову, что им надо еще многое узнать у Ариги, и стал ее расспрашивать о количестве вооруженных слуг в комнатах. Когда же дело дошло до госпожи, они услыхали многое об этой страшной женщине, которая была кошмаром для слуг, рабов, служанок и своего мужа. Они узнали, как она ревнует его, достаточно ему только ласково поговорить с кем-нибудь из служанок, как она бьет их, сажает в темницу, пытает и не останавливается даже перед ядом. В саду есть место, которое, пленники с ужасом называют «могилой служанок».

– Я здесь ничего не смогу есть, – сказал Гурген, – и никому не позволю положить в рот куска хлеба. Едем!

– Нельзя так спешить, – заметил Хосров. – Мы освободили мою дочь. Но здесь есть еще армянские девушки, которых нельзя оставлять в руках этой ужасной женщины. Освободим и их. Скажи, Арига, тут есть еще армянки?

– Четыре маленьких девочки, одна из них даже меньше меня.

– А среди взрослых нет армянок?

– Были две, но ханум так мучила их, что они в отчаянии отреклись от христианской веры.

– За что тебя заперли в эту комнату? – спросил Хосров.

– Я сама не знаю, Месяц тому назад ханум о чем-то поспорила с мужем, сильно избила меня при нем, и с тех пор меня заперли одну. Раны мои только что зажили.

– Вы, отец с дочкой, побудьте здесь, а я позабочусь об остальном, – сказал Гурген.

Он вышел из комнаты как раз тогда, когда двери гарема раскрылись и два черных раба вынесли стол, уставленный кушаньями. Два других несли мешки с ячменем для коней. Ячмень он велел взять, а стол отослал обратно и сказал, чтобы их господин скорей шел к нему поговорить о важном деле.

Когда Али вошел в комнату, Гурген отвел его в сторону и сказал:

– Здесь есть четыре маленькие армянки, а также две взрослые, отрекшиеся от своей веры. Эти шесть девушек должны быть переданы нам.

– Вы хотите невозможного. Как я могу сообщить госпоже ваше требование? Эти шесть девушек ее служанки, она обладает правом жизни и смерти над ними. Если я передам ей ваши слова, это будет иметь для них плохие последствия.

– То есть госпожа велит их скорее задушить, чем отдаст нам, так, что ли?

Али ничего не ответил на это и только опустил глаза.

– Может быть, и ты, представившийся нам как господин, являешься ее рабом?

– Да, – сказал, краснея, Али. – С самого детства она моя госпожа, моя мать, моя воспитательница и все на свете. Я не могу быть неблагодарным.

– Понимаю, это верность собаки, – сказал Гурген. – Тогда я сам с ней поговорю.

– Это невозможно! Она мужчинам не показывается. Она очень религиозна и происходит из рода Магомета.

– Я не возражаю против ее религии, но когда она мучает детей моего народа и заставляет их отрекаться от своей веры, то мне безразлично, из какого она рода. Я разорю эту крепость, разрушу до основания и предам всех мечу. Если сильному прощается любое беззаконие, то в эту минуту я сильнее вас. Сообщи ей, что я все равно сейчас войду к ней и буду с ней говорить.

– Прошу тебя, князь, говори не ты, а пусть говорит тот другой, старик.

– Хорошо, понимаю тебя, пусть будет по-твоему, но если с ним что-нибудь случится, ты знаешь, что я сделаю тогда?

– Представляю. Я сейчас пойду к госпоже, подо ждите меня.

Бедный Али вошел в гарем и нашел свою госпожу на том же диване и такой же раздраженной. Часть служанок продолжала стоять перед ней, сложа руки, остальные ушли по поручениям. Увидев мужа, госпожа спросила:

– Почему эти разбойники вернули посланный мною ужин?

– Причина мне неизвестна, госпожа, я знаю только одно, что мы в руках у этих разбойников, а от них можно ждать любого зла.

– Что удивительного, если у нас семь вооруженных стражей, не стоящих даже этих негодных служанок. Не сумели защитить крепость, испугались, как собаки. Я виню себя за то, что кормлю таких жалких людишек.

– Госпожа, сейчас не время укорять, ибо эти люди могут ворваться сюда и нарушить твой покой. Они хотят прислать одного из своих, чтобы переговорить с госпожой.

– Как? Эти неверные хотят прислать ко мне человека? Не дай господи, чтобы я согласилась! Да я лучше умру на этом диване, чем захочу видеть этих собак!

– Какая польза от этой суровости? Мы, возможно, не сумели защитить крепость, но если бы госпожа видела великана-князя, который стоит сорока наших людей…

– Довольно! Пойди узнай, чего они хотят.

– Пойду… но…

– Значит, тебе известно, но ты не смеешь сказать, сын неверного! – Она схватила Али за руку. – Сейчас же говори!

– Они хотят получить четырех маленьких армянок и тех двух, которых ты недавно обратила в мусульманок.

– Что? Чтобы я им отдала девочек? Я всем им перережу горло собственной рукой, пусть возьмут их головы и убираются, – сказала в ярости женщина и вскочила с места.

– Но ты знаешь, госпожа, чем это может кончиться!

– Пусть кончится чем угодно! А ты, предатель! Это ты им сказал о служанках! – она в бешенстве набросилась на него, а он почтительно попятился назад.

– Ей богу, я и сам не знаю, откуда они это узнали.

В это время на пороге показалась старая служанка.

– Господь да хранит тебя, госпожа, маленькая армянка, которая находилась взаперти вот уже месяц, сломала решетку и убежала через окно.

– Что ты говоришь? Хилая, жалкая девчонка не могла сломать решетку. Это невозможно! Али, ответь сейчас же, кто похитил ее, не то я…

И, обнажив кинжал, она бросилась на молодого человека, который спокойно сжал ее руку.

– Госпожа, тебя ослепляет ревность, – сказал он. – Ты знаешь, что без твоего разрешения я не выхожу из комнаты. Как мог я похитить эту девочку?

– Пусти мою руку! – продолжала в ярости кричать арабка, изо всех сил пытаясь вырвать руку.

В это время дверь с шумом распахнулась, и раздался громовой голос Гургена: «Смерть противникам!» Вооруженные стражи в страхе разбежались, и он вошел в комнату, где с это время разъяренная арабка металась по комнате, не видя и не слыша ничего.

Служанки при виде великана с обнаженным мечом со страшными криками попрятались по углам, а Гурген, увидев разгневанную фурию, которая продолжала размахивать кинжалом, крича: «Пусти мою руку!» – громко расхохотался.

Этот хохот привел женщину в себя. Она бросила кинжал в угол и, резко повернувшись, увидела вооруженного князя. Несколько вооруженных воинов стояли за ним. Она быстро укрылась покрывалом и бросилась на диван.

Гурген, продолжая смеяться, поднял с пола кинжал и стал его разглядывать.

– Хорошенькая игрушка! Нельзя лишать госпожу такого украшения, – и положил его рядом с женщиной. Арабка, злобно схватила кинжал и спрятала под подушку.

– Нехорошо так сердиться, – продолжал спокойно Гурген, – и без всяких церемоний уселся рядом с ней. – Прости, что вот уже во вторую дверь я вынужден входить насильно. Но вина не моя, я привык, чтобы передо мной всегда открывались двери. А если ты не привыкла их отворять, надо их делать крепче, а не из трухлявого дерева, чтобы рассыпались от первого удара.

Женщина, сидевшая в углу тахты, не издала никакого звука.

– Наконец, – продолжал Гурген, – ты можешь не говорить со мной, это твое право. Но ты должна выполнить мое требование. Где эти четыре девочки?.. – Он обратился к служанкам:

– Все армянки пусть станут по эту сторону.

Вместо шести отделилось девять человек и стало в стороне. Гурген изумился – он слышал только о шести. Тогда он снова обратился к арабке.

– Видно, если я освобожу этих бедняжек, тебе не кому будет подать чашку воды. – Тут он увидел на подушке плеть из воловьих жил и взял ее в руки. – Какое прекрасное средство для проповеди веры и воспитания! Ты его часто употребляешь?

Женщина молчала, как каменная.

– Ребята! – обратился Гурген к своим воинам, – пойдите и посмотрите, чем богата конюшня госпожи: коней, ослов, мулов – всех оседлайте, чтобы нам отвезти девочек по своим домам. Быстрей шевелитесь, а то мы умрем тут с голоду. Спасибо тебе, госпожа, за ужин, но кто знает, какой благословенный яд был в него подмешан.

В это время вошел Вахрич.

– Господин, во дворе стоит конь, подобного которому я не видел даже в конюшнях греческого императора. Он может быть хорошей парой твоему Цолику.

– Этого коня госпожа дарит Ариге, – сказал спокойно Гурген.

– Что? Моего бесценного коня? Неверные псы! Нечестивцы! Разбойники! До каких пор мне терпеть? – крикнула женщина и, схватив кинжал, занесла его над Гургеном. Но Гурген взял ее за руку и, сжав пальцы, заставил выпустить кинжал. Но он все же поразился стойкости этой женщины, которая не только не вскрикнула, а еще попыталась другой рукой закрыть лицо.

– От кого ты скрываешь зеленое, как твое покрывало, лицо? – сказал Гурген, разглядывая кинжал. – Сколько раз в день ты употребляешь эту красивую игрушку? – И, переломив его пополам, бросил на пол.

В это время вошли его телохранители и сообщили, что все готово.

– Посадите девочек на коней! Арига поедет на коне госпожи. Это ничто по сравнению с ее страданиями в тюрьме в руках этой отвратительной женщины.

Он поднялся с места.

Караван радостно выступил из крепости и направился в Тарой. В Сасуне их приняли с великой радостью.

Но Сасун все еще продолжал оплакивать гибель Овнана. Каждый дом потерял в его лице отца и брата. И утешить осиротевших горцев нельзя было ничем.

Глава двадцать третья

Народ Васпуракана

История долго рассказывает нам о легких победах Буги, орудовавшего обманом, изменой и лживыми клятвами лучше, чем оружием, как это мы уже видели в Васпуракане, где он сокрушил власть Ашота и Гургена Арцруни, а сам, как и повсюду, не только не благоустроил страну, но как только мог, разорил ее.

Весной он прежде всего прошел через северные области Армении и напал на Тпхис. Этот город из деревянных домов, построенный на левом берегу Куры, принадлежал магометанскому владетелю Исаку. Не желая сдавать город, Исак сжег его дотла и был убит по приказу Буги.

Затем востикан, пройдя на север, напал на Цанар, где жил один из храбрых кавказских народов, но потерпел позорное поражение и, вернувшись в Армению, решил выместить злобу на сюнийцах, Хорошо нам знакомый Ашот Сюнийский укрепился в горах, а его старший брат Васак, смело отражавший удары врага, соединился с Гардманским князем Ктричем, предавшим его востикану.

В награду за это предательство востикан завлек Ктрича к себе ложными обещаниями и взял в плен, Затем Буга пошел на Ахван61, где храбрый князь Есаи Абумусэ, не поверив его ложным обещаниям, разбил наголову войска нечестивца.

Народ Васпуракана, услыхав об этой победе, воспрял духом и решил начать жестокую борьбу за освобождение страны от чужеземного ига. Апузапр Арцруни и его племянник, храбрый Саак Апумкдем, возглавили четырехтысячное войско, в жестоких боях разбили арабов и взяли Чуаш и Торнаван.

Для подавления восстания по приказу Буги были направлены в Васпуракан многочисленные воинские части арабских эмиров. Не имея твердой власти, армяне не в силах были противостоять арабам, ибо враги, ослабевая в одном месте, в другом получали пополнения и побеждали. Необходимо было найти выход для спасения народа от гибели.

Спарапет Смбат представил тогда Гургена востикану, рассказал о его героических подвигах в войне с греками, о том, что император вызывает его в Константинополь, но Гурген предпочел обратиться к нему. Поэтому, по приказу Буги, Гурген в ожидании божьей помощи решил пока остаться в арабских войсках.

После смерти храброго Апумкдема положение в Васпуракане ухудшилось, и когда Васак из рода Арцруни занял столицу Рштуника как ее владетель, то не сумел противостоять арабскому насилию, и сам вскоре стал таким же насильником. Тогда Гурген не вытерпел и счел нужным встретиться со спарапетом по этому поводу.

– Страна Васпуракан, армянский спарапет, передана тебе востиканом, – сказал Гурген, – ты обязан сейчас быть с этим человеком. Я узнал, что в Васпуракане полное безвластие. Страна стонет под игом насильников, не пора ли нам найти выход из этого положения?

– Я об этом много думаю, Гурген, не сомневаюсь в твоей храбрости и сам ищу выхода. – Спарапет огляделся вокруг, чтобы удостовериться, не слышит ли их кто-нибудь. – Должно быть, многие считают меня вторым Васаком или Меружаном. Да, бывали минуты, когда я сам в себе сомневался, но совесть моя сейчас чиста. Одно время, верно, чтобы заручиться доверием Буги, я был его советчиком. Но никогда я не говорил ему того, чего он не знал, и ничего лишнего не добавлял к тому, что он знал. Он не хотел воевать с цанарцами, я подстрекнул его на эту войну, где четвертая часть его воинских сил в этих боях была истреблена. Я послал тайно в Ахван денежную помощь и подбодрил Есаи Абумусэ. И эта война тоже нанесла востикану большой урон..

Не думай, что, рассказывая тебе об этом, я восхваляю себя. Мне хочется в эти тяжелые для нашей несчастной родины дни оправдаться хотя бы в глазах достойных людей. На душе у меня тяжко при воспоминании об укорах человека, которого за его бескорыстие, храбрость и дальновидность, за мученическую смерть, увенчавшую его жизнь я считаю первым среди всех армян. Будь он жив теперь, когда половина войск востикана уже истреблена, я бы последовал его совету и, сбросив маску, поднял бы знамя восстания. Но бесподобного нашего Овнана нет, он на небе и смеется оттуда над нами. И все же нам надо исполнить его завет. Если ты сможешь собрать в Васпуракане тысяч тридцать войска, спустить с гор хотя бы десять тысяч сасунцев, будь уверен, что и я соберу столько же в Моксе и Шираке. Тогда, подняв на ноги духовенство, с католикосом во главе, мы начнем священную войну и исполним волю Овнана. Так поезжай, князь, господь с тобой! Да будет остер твой меч!

– Других поручений не будет, армянский спарапет?

– Нет. Если того потребуют обстоятельства, и я понадоблюсь тебе, напиши моему сыну Ашоту и будь уверен, что я сделаю все возможное.

– Очень хорошо, будь здрав, князь.

– Господь да будет с тобой.

Так расстались эта два человека, и Гурген с десятью телохранителями вступил в Васпуракан для начинаний, которые наследные князья и владетели страны не сумели предпринять сами. В дороге он часто вспоминал своего соратника Овнана, храбрость и бесстрашие которого сочетались с дальновидностью, осмотрительностью и умением руководить народом.

Таково было время и положение в стране, когда к Гургену Арцруни в течение нескольких дней стали стекаться отряд за отрядом армянские воины, и он, вступив в область Албак, занял две видные крепости – Джилмар и Сринг. После этого, не медля, Гурген напал на столицу области Рштуник, где находился Васак Арцруни, по прозванию Мясоед, объявивший себя военачальником Васпуракана. Гурген взял его в плен, но тут же вернул ему свободу, внушив, что удостоиться высокого звания военачальника надо своей деятельностью и трудом, а не проводя время в покое и развлечениях.

Разъезжая по всем областям, Гурген подтверждал свои слова делом. Где только стояли войска Буги, он в жестоких боях истреблял их, и вскоре очистил от чужеземцев весь Васпуракан.

Народ восхищался Гургеном Арцруни, ибо он не походил на своих сородичей. Этот храбрый князь не был надменным, как другие, не жалел себя, не предъявлял никаких требований к народу. Его часто видели сидящим с простыми поселянами. Он с ними дружески беседовал, подбадривал их, призывал помогать друг другу в борьбе с чужеземцами, упражняться в воинском искусстве, делать припасы на трудные времена.

Наконец Гурген с четырьмястами храбрецов дошел до села Вордок у Армянского ущелья, желая истребить арабов, засевших в Беркри, и очистить от них столицу князей Арцруни.

В ожидании прибытия остальных армянских войск Гурген нередко выезжал за город на одинокие прогулки и, отпустив поводья своего верного Цолака, медленно ехал по берегу реки, разделявшей надвое широкую равнину, где когда-то произошла знаменитая битва армянского праотца за свободу народа. В этой исторической битве и был убит Бэл.

Поднимался ом и на вершину одной из окрестных гор, где до сих пор сохранились развалины, известные под именем крепости Гайка. Он разглядывал крепкие каменные стены, достойные титанов и, сидя на скале, думал о том, каким маленьким и слабым казался он по сравнению с этими мощными и величественными памятниками.

Однажды утром, когда Гурген, по обыкновению погруженный в раздумье, находился на прогулке, он заметил темную тучу, надвигающуюся к «пустыне Авраама» со стороны Беркри.

Он вскочил на коня и воскликнул:

– Едем, мой храбрый конь! Враг сам идет навстречу, не желая утруждать нас! – И Цолак, поняв его, помчался ураганом, поднимая за собой тучу пыли.

Когда Гурген въехал в Вордок, четыреста всадников были уже наготове.

– Молодцы, ребята! Раз вы уже готовы, не будем медлить. Но откуда вы узнали о приближении неприятеля?

– Я сторожил на дороге, – ответил молодой всадник.

– Как тебе кажется, сколько их?

– Две тысячи человек только придворного войска, посланного востиканом. Военачальника зовут Бутел. Есть с ним и утманцы, да еще некоторые азаты Васпуракана присоединились к ним и тоже идут на нас.

– Откуда у тебя эти сведения?

– Я увидел арабского всадника, скакавшего к нам, спрятался за скалой, и когда он проехал, напал на него и пронзил копьем коня. Всадник вместе с лошадью повалились наземь. Человек крикнул: «Аман!»

Я не убью тебя, иди вперед и говори мне правду, – сказал я. Он все рассказал, но как я ни старался, как ни подгонял его копьем, не смог довести до наших. На полдороге он упал и стал плевать кровью. «Не могу больше, хочешь, убей меня», – сказал он, но я сдержал слово и оставил его полуживого на песке.

– Молодец, хорошо сделал.

Проехав немного, Гурген расположил свое войско на холме, влево от которого змеилась река, а вправо громоздились горы. Ниже холма он и расставил свое войско. Отряд щитоносцев прикрывал пеших лучников.

Когда же неприятель подошел ближе, армяне напали на него и нанесли ему сильное поражение.

Арабы пришли в себя, построились и снова напали на армян. Этого Гурген уже не вынес, он подхлестнул коня и, прорвавшись в левое крыло врага, помчался на них. Неприятель бежал, преследуемый армянскими конниками. Гурген с такой силой и так яростно разил их мечом, что на поле боя осталось убитых больше, чем тех, которые бежали.

В это время правое крыло арабов напало на левое армянское и сумело сдвинуть его с места. Арабы повернули назад, чтобы окружить Гургена, но не сумели противостоять ему и отступили.

Не решаясь вступить в Васпуракан, арабские войска в страхе повернули обратно.

Но Гурген не мог забыть слов молодого дозорного, они терзали его сердце…

Некоторые васпураканские азаты присоединились к ним…

Что бы сказал Овнан, увидев этих людей среди врагов армянского народа и христианской веры? – думал Гурген. – Если он, переборов жалость, велел повесить трех предателей, и я должен быть с ними суров, чтобы раз навсегда искоренить это зло в армянской знати.

Так думал он, преследуя арабов, которые, дойдя до реки Сев-джур, внезапно остановились: их ждала смертельная опасность. Около тысячи армянских крестьян, вооруженных серпами и топорами, встретили их на берегу и стали нещадно истреблять.

Арабы бросили оружие и попросили пощады у Гургена, который, хоть и знал коварство и низость врага, но все же никогда не убивал безоружного. Он приказал своим воинам не трогать арабов. Среди пленных находился и военачальник Бутел. Гурген велел вернуть ему меч и обещал свободу остальным арабским начальникам.

Но перед армянскими азатами, среди которых был и Васак Мясоед, Гурген остановился и воскликнул сурово:

– Вы, нечестивцы и злодеи! Вы, поднявшие руку на свой народ и на своих братьев, вы еще ждете жалости от меня? Я не убиваю безоружного, это верно, у меня меч воина, а не палача. Я предам вас суду ваших же братьев. Вот идет народ, наши крестьяне, я отдам вас в их руки, пусть они сами решат, даровать вам жизнь или убить… А ты, Васак, позор рода Арцруни, выродок Меружанов, у тебя и мозгов не хватит, чтобы стать предателем или изменником. Я тебе дарую твою негодную жизнь, ибо ты слабоумный, иди, скитайся, как Каин, будь посмешищем для всех. Тебе, военачальнику Васпуракана, как ты себя величал, недоставало только, чтобы ты примкнул к нашим кровным врагам и пошел против своего народа.

Тут подоспела огромная толпа вооруженных армянских крестьян. Глаза их горели ненавистью и местью, но при виде Гургена они забыли о своих горестях и в один голос закричали; «Да здравствует Гурген, наш избавитель!»

Между тем изменники-азаты подошли к Гургену и попросили его пощадить их, не предавать разъяренному народу.

Сердце Гургена отличалось мягкостью и добротой. Он простил их и велел отпустить на волю.

– Пойди и передай своему господину, – сказал Гурген арабскому военачальнику, – что я очищу страну от разбойников и двуногих зверей! Я подчиняюсь только своим законным властителям, а насильникам и разбойничьим атаманам – никогда! Пусть сам изберет, как лучше со мной говорить.

Когда враги и изменники скрылись из виду, Гурген задумался.

– Нет, я не такой, каким должен быть военачальник. Овнан на моем месте не отпустил бы этих разбойников, завтра они вновь соединятся с врагами народа и пойдут на нас. Но почему нет вестей ни от кого?.. Смбат молчит, гонец мой еще не вернулся, Хосрова нет со мной, а я сейчас так нуждаюсь в советах этого благоразумного человека.

Глава двадцать четвертая

Нечестивая арабка

Имя Гургена разнеслось по всей стране. Друзья и врали равно смотрели на него с благоговением, но не счастье его было в том, что он терпел больше всего обид от родных и близких, которым ничего не стоило давать ложные клятвы и нарушать обеты. Все пользовались его великодушием и добротой, зная, что он мстил только врагам.

Хотя Гургену очень хотелось отдохнуть немного в столице Рштуника, дорогой ему по воспоминаниям, но он не мог себе этого позволить и непрерывно привлекая все новых воинов, упражнял их в воинском искусстве, следя в то же время за каждым движением востикана.

Народ Васпуракана называл Гургена отцом и своим спасителем. А востикан, поняв, что перед ним человек стоящий целого войска, почел за лучшее действовать лицемерием и покончить дело миром. Он послал Гургену в дар княжеский меч и пояс, боевого арабского коня и приказ о назначении его властителем Васпуракана, и великой радости армянского народа.

В то же время он собрал всех армянских нахараров и самого спарапета Смбата и увез их в Багдад, вверив Армению сыну Смбата Ашоту. Багдадский эмир заставил всех без исключения пленных армян принять магометанство. И только спарапет Смбат и княгиня Рипсимэ, презрев его угрозы, кончили свою многострадальную жизнь в темнице.

Между тем, Ашот Багратуни стал мудро и благоразумно править страной и восстанавливать ее. Каждый мыслящий человек в те времена удивлялся и удивляется до сих пор жизненной силе армянского народа, который после стольких бедствий и страданий сумел подняться на ноги и продолжать строить новую жизнь.

Но народу Васпуракана не суждено было жить в мире и покое. Не успел Гурген утихомирить страну, как Григор Арцруни, бежавший в Абхазию из страха перед востиканом, с грузинским войском пошел на Васпуракан, чтобы изгнать оттуда Гургена и завладеть страной.

Но грузины, услыхав от народа, с кем они должны иметь дело, не захотели воевать и вернулись обратно. Григор тогда решил вступить в переговоры с Гургеном, предложив ему разделить между собой Васпуракан.

В это же время сын князя Ашота Арцруни Ваган вернулся из Багдада и, собрав войско, напал на столицу Рштуника, но, потерпев поражение, был вынужден вернуться обратно и рассказать эмиру о происшедшем.

Гурген, занятый только войной с чужеземцами, всегда великодушный и незлопамятный по отношению к проступкам своих соотечественников, продолжал наносить арабам удар за ударом, о чем рассказывают летописцы, называя его освободителем и Иудой Маккавеем.

Гурген же был выше всех похвал и сочетал бесконечную храбрость с благородным сердцем, что в те времена, когда брат шел на брата, было беспримерной редкостью.

Ашот Арцруни по приказу верховного эмира послал своего сына Григора Дереника и брата Гургена захватить Васпуракан и изгнать оттуда Гургена Апупелча, который, узнав об этом, уехал в ту часть области, где находились крепости Сринг и Джилмар, и совершенно отказался от власти. Когда же он увидел, что семья Арцруни хочет лишить его и этих крепостей, решил уехать с небольшим отрядом в Грецию. Гурген Арцруни без стеснения послал к нему человека с предложением не уезжать никуда, обещая восстать против брата и разделить со своим тезкой страну. Гурген Апупелч, выслушав посланца, горько рассмеялся, сказав: «Пойди и передай своему господину, что я еду на чужбину, не желая проливать крови своего народа, и удивляюсь, что он, не стесняясь изменить брату и племяннику, осмеливается предложить мне дружеский союз».