Вернулся я на Родину

Все больше тревоги было в Олином застывшем взгляде.

– А его только повысили на работе – он теперь начальник, и у него там хорошая перспектива, ему доверяют. – Она с надеждой бросила беспокойный взгляд на Сашу. – И на сына в школе тень ляжет. Это обязательно… Как пить дать!..

В голосе ее уже слышались слезы и паника. Саша, опустив голову, слушал свой приговор.

Ольга так и выдавливала из себя горечь:

– Если хочешь, чтобы у твоего брата не было проблем, тебе бы надо уйти. Незаметно. Чтобы соседи не видели.. – и через короткую паузу с деланным сожалением добавила, – Алексей тебе то же самое скажет.

Ольга всерьез измучилась тревожными мыслями и предчувствием беды. Она явно надеялась, что Саша без лишних слов тихо уйдет.

Но он был сильно удивлён и растерян. Он никак не ожидал этого от Ольги. Он ощутил себя лишним, никому не нужным в этой жизни. И само собой холодной змеей вползло в сердце то, лагерное, безнадежное равнодушие. Лицо его побледнело, губы пересохли, слова давались с трудом:

– Я не хочу неприятности вашей семье, а тем более Алексею. Он всегда был правильный, в отличие от меня. За это я любил его и часто вспоминал… там…

Его прервал вернувшийся Вовка. Ольга нервно, с напускной строгостью, не раздумывая скомандовала:

– Иди к себе за шкаф и садись за уроки.

Смекалистый мальчишка послушно юркнул к себе. Там, за шкафом, была его часть комнаты, где стоял письменный столик и кровать. Он разложил учебники, а сам подумал: «Скорее бы этот дядя ушел».

– Нам лучше не продолжать разговор, – Ольга кивнула в сторону сына, намекая на его присутствие. Немного подумав, тихо спросила: – Тебе деньги нужны?

– Нет, спасибо. Мне ничего не надо, – сказал Саша, чувствуя, как в нём нарастает неприязнь. Даже на пересыльных пунктах он не испытывал такого унижения.

Он встал, чтобы уйти, и произнес упавшим голосом:

– А ты, Оля, сильно изменилась.

Бывший военнопленный Александр Воронов, нарушая строгое постановление особого отдела, с риском для себя, пришел к родному брату. Надеялся хоть на минуту, на чуть-чуть, забыть о четырёх годах, проведённых за колючей проволокой. А сейчас понял, что это не получится, что упрямое прошлое стоит за плечами. Неужели так будет всегда?

Дверь открылась, и в комнату вошел Алексей. Увидав незнакомого человека, он на мгновение остановился, но тут же узнал своего брата. Не говоря ни слова, они шагнули навстречу друг другу и обнялись.

– Ну, наконец-то! Мы голову ломали, куда ты пропал. Я уже хотел обратиться в военкомат, – сдавленно пробормотал Алексей.

– Я думал, что не увижу тебя, – смущенно отозвался Саша, разглядывая брата. Ему бросилось в глаза, что Алексей изменился, стал сдержаннее, осторожнее.

– Война, слава богу, ушла. Люди стали успокаиваться. Мирная жизнь налаживается. – Алексей был рад, что его брат вернулся, руки ноги целы – это главное. – Я верил, что мы с тобой в конце концов увидимся.

– А у вас, я смотрю, всё по-старому, – Саша окинул взглядом комнату. – Всё как было раньше.

– У нас всё нормально. Мы в сорок третьем вернулись из эвакуации. Всей семьёй. Вовка растёт, уже в пятом классе.

– Это я знаю.

– Все живы здоровы. Всё хорошо.

– Я рад за вас. Часто вспоминал… – Саша запнулся и закашлял.

Ольга, стоя в стороне, молча наблюдала за ними. Разные истории она слышала о военнопленных. Люди рассказывали, что власть к ним относится с большим недоверием. Говорили, некоторые из них от трусости сдавались врагам сознательно, чтобы служить фашистам.

– Ну и вид у тебя! – Алексей не скрывал удивления, разглядывая брата. В нос ударил тяжелый дух, шедший от гимнастёрки.

– Да это так, не обращай внимания, – вяло махнув рукой, замялся Саша. – Я ведь сейчас уйду, мне ехать надо…

– Куда? – оборвал его Алексей, почувствовав что-то неладное. – Только приехал и уже… Да ещё в таком виде.

– Куда – куда? На восток или на север… Куда придётся, – он сказал это так, будто ничего ему больше не нужно – только бы повидать родного человека, единственного на всей земле. Алексей уловил какую-то невнятицу в голосе брата.

– Постой, постой! Давай так: тебе надо вымыться, побриться, переодеться, а там видно будет, – улыбаясь, он по-доброму передразнил его: – На восток, на север.

– Лёш… у меня не во что переодеться, так что… я пойду. Главное, я тебя увидел… вас всех увидел, – он встретился взглядом с Ольгой. – Я рад за вас…

– Моё оденешь! – перебил его Алексей. И категорично, обращаясь к жене, сказал:

– Мать, дай ему бельё, одежду, рубашку, полотенце…

Ольга быстро достала из комода всё необходимое.

– Пошли.

Саша не стал перечить старшему брату. Они направились по коридору в ванную. Там Алексей зажег газовую колонку, показал на бритвенный прибор и сказал:

– Мойся, брейся и приходи, будем ужинать. Тогда и поговорим.

Когда Алексей вернулся в комнату, Ольга с укором встретила мужа.

– Лёша, я тебя понимаю, это твой брат, ты его долго не видел, ты…– она запнулась, – мы… рады, что он вернулся живой… Ты даже не спросил у него, откуда он вернулся.

Алексей вопросительно гляну на жену.

– Откуда он вернулся? С войны он вернулся!

Она сказала тихим, похожим на стон голосом:

– Из плена он вернулся, – выдохнула Ольга.

Муж от этих слов вздрогнул, словно рядом упало что-то стеклянное и разбилось вдребезги.

– Из плена? – поперхнулся он.

– Ты знаешь, как у нас к таким людям относятся.

Алексей после некоторого замешательства рассеянно молчал. Он этого не ожидал. Были слухи о вернувшихся из плена, о их положении, но он не думал, что его брат окажется там. Он подошел к окну, машинально поправил столетник, задвинул занавески. Он сделал это бессознательно. Всё ж таки первый этаж, в окна могут заглянуть любопытные из соседнего дома напротив, а потом спросить: «Кто это к тебе приехал?» Молча обдумывая, походил по комнате, заглянул за шкаф. Там Вовка уткнулся в учебники.

– Уроки делаешь? – без всякого интереса спросил он.

Вовка вопросительно глянул на отца.

– Ну, делай, делай, – он легонько потрепал сына по макушке, – не слушай, что взрослые говорят.

Вовка, конечно, всё слышал и про дядю Сашу тоже. Уроки не лезли в голову. Во дворе у мальчишек только и разговоры были о нашей победе, о суде над фашистами и о вернувшихся с войны бойцах с наградами. И о том, что пленные – это предатели. Ему стало как-то не по себе. Мальчишеская фантазия бурлила в его голове. Он представил, как дядя Саша бежит через линию фронта с поднятыми руками – сдаваться.

Ольга молча наблюдала за мужем: «Что он скажет?». А сердце чуяло беду.

У Алексея по-разному складывались в голове мысли. Если на работе узнают, его как коммуниста обязательно привлекут к ответственности, поставят на вид, а парторганизация может и посуровее что-нибудь придумать. Хотя разрешили ведь брату спокойно передвигаться по стране, значит, есть какие-то смягчающие обстоятельства. Но примут ли это во внимание?

Он подошел к жене. Лицо её потускнело, взгляд стал беспомощный. Она отчаянно отгоняла от себя навязчивые мысли о том, что будет теперь с мужем, да и со всей семьей. Бывают случаи…

Стараясь хранить спокойствие, Алексей бережно спросил:

– Ну что ты на меня волком смотришь?

– Леша, язык не поворачивается… Брат к тебе не просто так пришел, значит, ему что-то надо, – волнуясь, она пыталась убедить мужа в своей правоте. – Я прошу тебя, ради бога, дай ему одежду, может быть, денег, и надоумь ты его уехать. Пусть едет куда хочет… Если об этом кто-то пронюхает, позора не оберёшься, да и не только позора… Сам знаешь, – она умоляюще смотрела на мужа.

– Ольга, я тебя не узнаю. Чего ты паникуешь? – с деланным спокойствием ответил муж.

– Я не паникую… Я предчувствую.

– Что ты предчувствуешь?

– Большую беду. Просто так в плен не попадают!

– Оля! – не выдержал Алексей. – Взять и выгнать человека – это проще пареной репы. А потом совесть тебя будет мучить всю жизнь

Он подошел к шкафу, снял с вешалки свой хороший костюм, из коробки вытащил ботинки, положил на стул. Приготовил для Саши.

Ольга следила, что делает муж, и мысленно одобряла его: «Оденет брата в свой костюм, и тот уйдёт – так спокойнее будет». Эта дума вселяла в неё тайную радость. Но костюма с ботинками ей всё же было немного жалко, потому что они куплены были на последние деньги и с большим трудом.

– Собирай ужин, – коротко сказал Алексей.

Ольга тотчас сбегала на кухню, принесла сковородку с котлетами, кастрюлю и проворно полезла в буфет за тарелками, приговаривая:

– Ну, реши ты этот вопрос без обиды для Саши.

– Не надо лить недоверие на человека, – нервно огрызнулся он.

Ольга хотела разозлиться, но злоба не приходила, а пришел скрытый страх за семью. Алексей посмотрел на жену прямым строгим взглядом.

– Я его и в детстве-то не обижал, а теперь и подавно не собираюсь.

Вовка за шкафом ёрзал, как на иголках, потом не выдержал, вышел и отважным голосом сообщил:

– У нас в школе учительница говорила, что не все пленные предатели!

– А ты делай уроки, не отвлекайся! – в сердцах цыкнул на него отец. – Учительница твоя дело говорит.

Вовка быстро шмыгнул за шкаф. Жесткий нрав отца он хорошо знал.

Пока Ольга готовила ужин, из ванны в чистой ковбойке, бритый вернулся Саша. От него пахло тёплым чистым телом. Алексей, придавая голосу беспечный тон, но при этом испытывая чувство ответственности, произнёс:

– Ну вот, совсем другое дело! А то, небось, самому было противно, – он смешливо смял ладонью своё лицо, – ехать с такой щетиной…

– Уф! Как гора с плеч, – Саша доверчиво смотрел на брата. – Смешно… Прямо человеком себя почувствовал.

– Вот! Правильно! – воскликнул Алексей. – А теперь прикинь-ка вот это, – он показал на стул, где лежали приготовленные им вещи.

Саша растерянно спросил:

– Что это?

– Переоденешься, тогда будешь человеком, – по-доброму улыбнулся Алексей.

Ольга ревностно следила, как он отнесётся к тому, чтобы надеть костюм мужа.

Саша понимал, что его замызганный вид бросается в глаза людям, а брат выручает его, отдаёт свою одежду, чтобы не привлекать лишнего внимания. Теплея от благодарности, он осторожно стал надевать пиджак. Глядя на него, старший брат искал в памяти давно забытое. О тех двух мальчиках, одиноких, испуганных, которые сидели в пустой комнате на Благуше и не знали, что делать. А баба Домна пожалела их.

Ольга, разглядывая, как на Саше сидит пиджак, с уверенным оптимизмом проговорила:

– В самый раз! Носи на здоровье, – Ольга слукавила. На сухотелом Саше пиджак сидел чуть великовато. – А это успеешь померить, – она махнула рукой на ботинки. – Вы с братом одинаковые – подойдут.

Алексей согласился с женой.

– Ну, что встали? – хлопотливо забеспокоилась хозяйка. Садитесь за стол, а то всё остынет.

Алексей, наклонив голову, волевым жестом пригласил брата к столу. Подчиняясь молчаливому приказу, Саша занял указанное место. Ольга, стараясь не встречаться с ним взглядом, подвинула полную тарелку с большими котлетами и гарниром, а он, кося глазом то на тарелку, то на Ольгу, беспомощно шевелил губами, бормоча «спасибо…» Она же, умело показывая своё внимание и заботу, спросила:

– Саш, ты с дороги-то, небось, проголодался? Вот, ешь давай.

Голодный Саша, вбирая в себя запах жаренных на сале с чесноком котлет, от которых у него защекотало в носу и закружилась голова, благодарно согласился:

– Есть такое дело…

Скрывать неприязнь Ольге было нелегко. Она делала всё ради мужа, зная, как сильно он любит своего брата и как опекал его до войны. Но теперь Саша принес с собой свою беду, опасную для семьи. Ольга хотела покормить Сашу, чтобы он сытно поел и, не привлекая внимания соседей, тихо-тихо ушел подобру-поздорову.

– Давай я тебе ещё положу, – предложила она.

– Спасибо, я больше не хочу, – смущённо улыбнулся он. – Очень вкусно. Я забыл, когда меня так сытно кормили.

– Тогда будем пить чай, – она поспешно стала разливать по чашкам заварку.

Алексей, молчавший до этой поры, вспомнив всем известные слова «у нас пленных нет, а есть предатели», отодвинул тарелку и угрюмо произнёс:

– Ну а теперь рассказывай, как ты там оказался, – он не сводил с брата глаз, надеясь услышать правду.

Этот вопрос попал в самое больное место Александру. Он, конечно, догадался, что Ольга успела рассказать о плене, поэтому сразу понял, где это «там». Он сидел, будто приговорённый, с пылающими щеками и понимал – надо рассказать всё, что с ним произошло. Но это его не страшило, скрывать ему нечего. Для себя он уже давно умер.

– А что рассказывать? – он опустил голову, понимая своё положение.

За столом возникла натянутая тишина.

Притих и Вовка за шкафом. «Что будет говорить дядя Саша? – навострив уши, он предположил: – Наверное, расскажет, как во время боя он бросил на землю винтовку, вышел из окопа, поднял белую тряпку над головой и пошел в сторону вражеских позиций. И никто ему в спину не стрельнул. А вот почему? – подумал он. – Я бы стрельнул».

Все трое молчали, только ходики на стене нервозно отмеряли время: тик-так, тик-так. Саша сидел, втянув голову в плечи, не зная, с чего начать. Разговор не клеился.

– Тебе, видно, пришлось несладко?.. Потрепало тебя время… – сочувственно произнёс Алексей.

Саша тяжело вздохнул. Ему так хотелось поговорить о чём-то другом. Но ведь разговора об этом не избежать…

– Как я попал в плен? – и, словно оправдываясь, виновато добавил: – Не помню, как это произошло…

Ольга вопросительно покосилась на мужа.

– Поздней осенью сорок первого года, под Вязьмой, нашу часть окружили немцы. Там тогда много попало в плен, – Саша проглотил застрявший комок в горле. – Меня в бою сильно контузило. Я потерял сознание. Наши части отступали. А меня после боя чуть живого подобрали немецкие санитары. Сначала направили в один лагерь, потом в другой. В общем, я оказался в карьере по добыче гранита. Пленных там было несколько тысяч. Нас держали как рабочую силу, – дыхание у него стало прерывистым. – Били, пытали, голодом морили… не кормили по нескольку дней… Мы всю траву на территории съели. Среди нас был генерал Прохоров. Так за то, что он выразил недовольство, охранники прилюдно забили его до смерти. Убивали под предлогом мести, без разбора. Или заставляли стоять на коленях на солнцепёке до тех пор, пока человек не повалится от изнеможения, – он замолчал. Воспоминание больно забилось в его сердце, затем продолжил: – Ломали по-разному… волю… дух…

Ольга, подперев щёку, внимательно слушала.

Вовка, сидя за шкафом, слушал, что говорил дядя, и не мог сообразить, как же он выжил. Лицо его покрылось пятнами. Стало страшно. Он представил, как фашистские охранники дубинками бьют пленных и нашего генерала. Вовка мокрыми глазами уставился в учебник, где написано «Anna und Marta baden», и со злостью захлопнул его. Ему сильно захотелось пожалеть дядю Сашу.

– А полицейские особенно… Их подбирали из пленных. Они были хуже, чем немецкие охранники. – Саша смотрел в никуда, картины плена всплывали перед его глазами одна за другой. – Особенно один такой здоровый, рыжий… Я его хорошо запомнил. Вы, говорил, находитесь за проволочным заграждением. Кто будет нарушать порядок – буду наказывать. Мой, говорит, лучший друг будет наказывать, и собаку гладит. Вот смотрите: фас! и на пленного указывает. Собака с лаем бросилась на человека, кусок штанины вырвала, ногу прокусила…

Ольга, напряженно слушая Сашу, с трудом сдерживала слёзы.

А Алексей с горечью подумал, что каждое горе ранит душу. Но зверство не укладывается в сознание нормального человека.

– Ладно… чего бередить рану, – тихо сказал он, предлагая закончить неприятный разговор.

– Да нет, раз вы просили, я расскажу, как было на самом деле, чтобы не было недомолвок.

Он бросил взгляд на застывшую Ольгу. Неспешно глотнул из чашки холодного чая, затем, собравшись с духом, продолжил:

– Мы не сидели сложа руки. Были попытки нескольких побегов. Правда, все неудачные. Охрана была свирепой. Одну попытку сделали 1 мая в 1944 году. Хотели открыть ворота, чтобы вырваться… Но немцы с вышек открыли шквальный огонь и собак выпустили. Кого застрелили, кого разорвали. Загнали нас в бараки. Сутки не выпускали оттуда, не давали воды и еды. Потом всех построили на плацу и на наших глазах расстреляли сорок активистов восстания. А на нас в это время, на всякий случай, были наставлены автоматы.

Саша замолчал, с болью вспоминая подробности.

– Руководителем у нас был Земцов, старший лейтенант… Комендант приказал его распять и привязать к решётке ворот. Потом с гранатой в руке подошел к нему, повернулся в нашу сторону и мстительно крикнул: – Так будет с каждым!.. снял чеку и быстро сунул её за пазуху командиру, а сам бросился в укрытие… У Земцова кишки вырвало… повисли на решётке ворот… как верёвки… Немцы несколько дней не снимали тело… все в крови засохшей… мухи зеленые облепили… – Саша замолчал.

В Ольгиных глазах застыл ужас:

– Господи, неужели это правда, – вырвалось у неё.

– А ты посмотри мне в глаза – я вру? – он беззлобно глянул на неё.

– Боже мой, – проговорила Ольга, подавляя тяжелую тошноту.

Ужас, растерянность, неожиданно проснувшееся сочувствие, готовое зарыдать в голос, – все это захлебывалось где-то внутри. До её сознания стало доходить, что плен – это страшное испытание, которое не каждый может выдержать. А попасть туда, в эту кровавую бойню, мог любой фронтовик, от солдата до генерала. Потому что это война.

– Выходит, смерть тебя обнимала не раз, – проговорил Алексей, бледнея.

Саша не сразу ответил. Для него словно вернулось прошлое, самые мрачные дни своей жизни. Он будто находился не в уютной, теплой квартире, а там, на плацу, в холодном и вонючем бараке, в каменоломне. Но жалости не ждал. Лишь тихо произнёс, слегка поморщившись, словно от боли:

– Со смертью я жил четыре года… Не хочется об этом больше…

– А этого коменданта, надо было всенародно судить! – желваки заходили на лице Алексея.

– Судить надо, ты прав. Я с одним священником в лагере был, рядом на нарах лежали. Он так сказал: судить надо всю их философию. А комендант – носитель этой нацистской идеологии, поэтому он и… – Саша рукой провёл по горлу.

Вдруг в комнату кто-то постучал. Ольга второпях встала и вышла в коридор, плотно закрыв за собой дверь.

– Кто это? – осторожно спросил Саша.

– Не знаю. Наверное, соседка, везде свой нос суёт, – в глазах у Алексея заметалась тревога и растерянность: «А вдруг заподозрит в чём-то? Этого мне ещё не хватало».

Ольга вернулась к столу с каменным лицом. Она поймала вопросительный и настороженный взгляд мужа.

– Дотошная Лизавета, кто ж ещё, – сердито пробурчала она.

– Что ей опять надо?

– Поди спроси её… Интересовалась: «Кто это в ванной мылся? Не ваш ли гость?»

– Не её это дело, – грубо отрезал Алексей.

Ольга села на своё место, беспокойно поёрзала немного на стуле и опять приготовилась слушать рассказ Саши. Глядя на брата, Алексей невольно прислушивался к шорохам, доносившимся из коридора.

– А потом встретил своих освободителей, как родных… Думал, теперь буду жить… И вот… Вернулся я на родину, – он посмотрел на густые фиолетовые сумерки за окном, слабо вздохнул и продолжил: – Вернулся на родину и встретился с реальностью. Что мне говорили на пересыльных пунктах? Прямо в глаза: «Человек должен жить в соответствии со своей совестью. Вся страна воевала, а ты был в плену».

Алексей с презрением проворчал.

– Если бы эти проверяющие, чёрт бы их побрал, знали, что такое плен, они бы по-другому пели свои песни!

– Ну их можно понять, фильтрация была нужна. Следователи СМЕРШа выясняли, не завербовал ли абвер или СД всех этих – выживших пленных офицеров, евреев, других подозрительных, – Саша говорил это искренне, негромко, не напоказ.

Алексей пристально посмотрел ему в глаза, словно усомнился в чём-то, потом осторожно спросил:

– Я, надеюсь, ты подозрения не вызвал?

– Да нет. За мной нет никакой вины. Я рядовой. Без подозрений. Всё обошлось более-менее хорошо.

Алексей слушал брата и думал: «Ну, а чем Сашка-то виноват? В том, что война ему обернулась пленом? Так он не один такой… Но поди докажи кому-нибудь. А может, Сашка в чём-то замешан ?… » Прогнал он эту мысль. Но все думалось: «А вот у меня на работе не будут разбираться, как мой родственник попал к фашистам. Организуют собрание, обсудят, осудят, придумают статью, по которой смогут наказать, и дружно проголосуют за правильное решение. И тогда всё, пиши-пропало».

И желая приободрить себя и брата, вроде как ни в чём не бывало, негромко проговорил:

– Саша, ты прошел строгую комиссию по выявлению причин твоего пленения, – он пристально посмотрел в лицо брату. – Там всё в порядке? Теперь твоей жизни бояться нечего?

Саша грустно усмехнулся:

– Я жизни не боюсь, а смерти и подавно.

Алексею показалось, что брат на что-то обиделся.

– Ты не обижайся.

–Не-ет. Меня никто не может обидеть, – твёрдо сказал Саша.

– Так уж и никто? – с недоверчивой улыбкой переспросил Алексей.

– Никто… Меня этому плен научил – держать в себе боль.

Старший брат с волнением смотрел на младшего. Ему было неловко за свои мучительные мысли. И в то же время стало страшно за последствия появления Сашки в его доме. Эти чувства, словно два врага, боролись внутри него. Что-то чужое и холодное одерживало верх. Грудь его сжало, и нервная дрожь пробежала по телу. «Одно дело – брат фронтовик, а другое – военнопленный. За этим может скрываться что угодно. Но он прошел всеобщую фильтрацию, и нет никаких доказательств его измены», – пытался успокоить себя Алексей.

Ольга словно захлебнулась впечатлением от откровенного Сашиного рассказа, придавленная стыдом, в душевном смятении не знала, как поступить. Сердце её ныло горячо и больно.

– Давай поговорим о чём-нибудь хорошем, как будто не было войны, , – примирительно заговорила она. – Я иногда, Саша, встречаю твою подружку, Надежду, помнишь?

Саша на миг оторопело посмотрел на Ольгу.

– Она живёт всё в том же общежитии, где и раньше жила, рядом с нами, по тому же адресу. Я с ней иногда встречаюсь на улице, она обязательно спрашивает о тебе, интересуется, нет ли каких-либо вестей. Мне кажется, что она тебя ждёт, надеется… на встречу.

Он не поверил её словам. В его сознании навсегда отпечаталась память о плене, и стереть её, как оказалось, невозможно. А тут Надежда…

– Давай я за ней схожу, – почти умоляюще молвила Ольга, – я быстро. Она будет рада тебя видеть, я уверена.

У Саши защемило в груди, на лбу выступила испарина. Все трое замолчали.

Ему вдруг представилась залитая солнцем лодочная станция, юная Надя с белокурыми кудряшками и распахнутыми голубыми глазами. Тогда мир для него исчез, осталась только она. Это было в другой жизни! Кровь хлынула по жилам. Первая любовь, довоенная, такая желанная. И несбывшаяся… О ней он с замиранием сердца вспоминал за колючей проволокой. Она, как угасающий костёр, хоть и слабо, но всё же грела его душу.

Алексей пристально наблюдал за братом: «Если Сашка согласится, вздохну с облегчением. Но если нет… возможно, он что-то недоговаривает, скрывает или боится, не всё у него чисто… А если у меня на работе докопаются до сути, то это будет конец – меня ждут большие неприятности».

– Ну так как, позвать? – Ольга хотела смягчить тот неприятный разговор. Вдруг встреча Саши и Надежды хоть как-то поможет в этом.

Он, бледный и растерянный, смотрел на Ольгу и мучился с ответом. Пересиливая себя, отрицательно покачал головой. Что-то подсказывало ему, что не следует теребить сердечную рану.

– Да, я ей обещал перед войной, что мы будем вместе, но теперь те обещания, конечно, потеряли цену, – сдавленно проговорил он.

Повисла тягучая пауза.

Саша часто слышал, что презираемый всеми человек счастья никому не принесет. Ведь счастье – это когда ты кому-то нужен. А если никому не нужен? Надя, конечно же, давно выбросила его из головы. Их любовь растаяла, как весеннее облако на необъятном небе.

Ольга вопросительно глядела на Сашу, ожидая ответа: «Идти за Надей или нет?» И чем дольше тянулось время, тем больше она убеждалась, что в душе этого человека все омертвело. Плен отнял у него теплоту юности, мечту, любовь.

– Ну вот и всё, – нерешительно сказал Саша, глядя на Алексея. Тот молчал.

Ольга безучастно заглянула в окно, будто что-то хотела увидеть в притихшем дворе. Всё-таки беспокойство за семью её волновало сильнее всего. Она думала: «Если он незаметно уйдёт, то никто не узнает, что такой родственник у нас был, и Лизавета не догадается».

– Я вас всех повидал и очень этому рад, – Саша, подумав немного, прибавил: – Четыре года об этом мечтал.