скачать книгу бесплатно
Буханцев, замер, постоял, тяжело дыша ртом, повернулся и пошел прочь. В распахнувшуюся дверь влетела метель, снег лег на пол и тут же растаял. Дверь захлопнулась.
– Вот же кретин… – проворчал Золотов. – Продует его – и будет он корчить из себя великомученика. Впрочем… если ему это зачем-то нужно…
Он посмотрел на часы. Скорее всего, опытный шоумен предложит повторить попытку с платками. Когда она сорвется, засуетятся профессора неведомых наук, завербованные Буханцевым. Кто-то захочет сразу перейти к останавливанию часов и прочему телекинезу. Суета затянется минут на сорок, после чего телевидение выразит свой протест, а публика потребует денег за билеты. Так выходит, оно и неплохо – что Буханцев сбежал. Богуш-старший кинется разбираться со специалистом из номерного института – тут-то и выяснится, что никакого такого института в природе не существует. Будь здесь Буханцев, который при всех своих способностях – простофиля редкостный, он, чего доброго, принялся бы всенародно объяснять, почему провалилось выступление Богуша-младшего.
А знать это Богушу-старшему – преждевременно.
Так что справедливость движется вперед хоть и неторопливо, но – как по маслу…
* * *
Пять человек поочередно преодолели сугроб в том месте, где окрестные жители уже продолбили что-то вроде ущелья. Мужчины помогли женщинам не поскользнуться – и вскоре пятеро входили в длинную подворотню.
Это был заброшенный квартал, откуда в морозы даже бомжи убирались прочь. Часть квартала занимала мертвая фабрика непонятно чего. Она была построена еще в начале прошлого века, старожилы утверждали, что там собирали первые в городе мясорубки, одно время на всех четырех этажах шили солдатские шинели, потом делали какие-то комплектующие для никому не известных изделий, потом опять шили – кооператив собирался завалить все окрестности фланелевыми халатами, потом еще кто-то чем-то загадочным пробовал заниматься… А дома в глубине квартала были еще старше фабрики и не знали капитального ремонта по меньшей мере век. Городские власти все собирались что-то предпринять, но денег никогда не хватало. Наконец в одном доме просто-напросто обвалился потолок. Тогда сразу нашлось, куда отселить жильцов.
– Может, там у него жил кто-то знакомый? – спросил Саша, показывая на пустые окна, некоторые из них еще сохранили стекла.
– И он решил нанести визит во втором часу ночи? – с недоверием продолжила Ольга.
– Но если твоя версия работает, то он вряд ли нанимал курьерами людей, которые были в больнице на виду, а скорее – кого-нибудь совсем из другой сферы, – заметил Саша. – Допустим, ему понадобился еще курьер. Он знал, что некто Икс сидит без работы и готов за разумные деньги слетать или съездить хоть во Владивосток. И он, расставшись с Леночкой, пошел по этому делу…
– Как будто не мог найти другого времени, – вставила вторая женщина, Катя Обрезкова. – Вот только во втором часу ночи…
– А откуда мы, собственно, знаем, в котором часу это произошло? – задал разумный вопрос Саша. – Сергеев, ты копию протокола допроса взял?
– Все взял, Александр Ильич.
Молодой Сашин помощник вынул из портфеля прозрачные папки-карманы. Фесенко достал нужную.
– Вот оно. «Мы приехали из Бурцева на частнике. На углу Московского проспекта и улицы Грушко Кузьмин заплатил частнику, чтобы довез меня до дома, и вышел из машины. Он сказал, что хочет пройти четыре квартала пешком и подышать воздухом, потому что в машине надышался бензина». Время она, конечно, не указала, – Саша перевернул карман. – А вот тут кое-что имеется – «Я вошла очень тихо, чтобы не разбудить мать, но она еще смотрела телевизор. Это были выступления известных певцов и групп. Потом, когда передача окончилась, мы легли спать». Ольга, это она ваш телемарафон смотрела, не иначе.
– Вот тебе еще одно алиби, – буркнула Ольга. – Вот тебе еще две женщины, которые видели, как я во время покушения на эту сволочь вела телемарафон и все время сидела в кадре!
– Твой телемарафон окончился в два часа ночи, и потом вы еще часа два пили водку с этими самыми группами. Но мне с того не легче! Я все равно не могу понять, когда машина доехала до перекрестка Московского и Грушко, и эта сволочь пошла дышать свежим воздухом. И я не могу понять, почему он перешел проспект и почесал вбок по Трифоновской! Домой ему нужно было направо, а его понесло налево. Сергеев! Это тут было?
– Тут, Александр Ильич.
Пятеро стояли посреди проходного двора. Когда ноябрьской ночью Кузьмин сверзился в открытое подвальное окно, снег еще толком не выпал, морозы не наступили – иначе там бы, под горой угля, он и замерз до смерти. Сейчас двор был весь в сугробах, очевидно, местные дворники, не веря в городскую снегоочистительную технику, тащили его сюда в жестяных ваннах, приколоченных к санкам. Бомжи – и те давно здесь не показывались, но протоптанные ими тропинки легко угадывались под пушистым, только недавно выпавшим снегом.
– Подвал – вон где, а ходят здесь – вон как. Когда ты осматривал место происшествия, тебе это не показалось странным?
Сергеев пожал плечами.
– До окна он мог дойти с каким-то намерением, а мог пятиться, отступая. Где его сволочные показания?
– Вот!
Саша просмотрел нужные строчки.
– Как попал во двор – не знает, как оказался у подвального окна – не помнит, но в ухо ему заехала точно Черноруцкая! Появилась из ниоткуда и заехала в ухо. Потом он утверждал, что его загипнотизировали.
– Если загипнотизировали – это случилось на углу Московского и Грушко, – вдруг сказал пятый участник экспедиции, Степанов. – Он именно там зачем-то перешел проспект и двинулся к трущобам.
– Точно! – обрадовался Саша. – Вот первое вранье. Ни Лена Давыденко, ни этот частник не заметили, чтобы к Кузьмину кто-то подходил, а то сказали бы. А ведь машина его обогнала как раз у перекрестка.
– Может быть, он зигзагами шел? – предположила Катя Обрезкова. – От Грушко дошел до улицы Кудрявцева, и там перешел проспект?
– Тоже мысль… – Фесенко нахмурился. – Сергеев, вы тут все выходы изучили?
– К этому месту, Александр Ильич, можно попасть трояко: так, как мы шли, то есть, если от перекрестка Московского и Грушко – это самый короткий путь; еще через Савин переулок, но там нужно еще знать, в какую дверь войти; и есть два входа со стороны парка, но они ведут в один двор, вон тот, так что я их за один вариант и считаю. Все остальные двери и ворота намертво заколочены еще… еще… ну, с первой мировой, наверно!
– Что бы он мог искать ноябрьской ночью в парке? Каких приключений на свою задницу?!.
На этот вопрос следователю Фесенко никто не ответил.
– Александр Ильич, давайте продолжим, – тихо попросил Степанов. – Я лично могу хоть на Библии присягнуть, что никогда здесь не был, а ту ночь я провел один, читал, свидетелей, сами знаете, нет.
– Но он о вас ни слова не сказал, вы вне подозрений.
– Я тоже тут впервые, – добавила Катя. – Только знаете что? Папа мне про эту трущобу рассказывал! Тут наша бабушка работала, когда он был маленький. Со стороны парка я эту фабрику видела, а во дворе никогда не бывала.
– Хорошая зацепка. Оля?
– Впервые в жизни! – выпалила тележурналистка. – Но, Саша, знаешь – дежа вю, мне все больше кажется, что я тут уже когда-то побывала…
– Когда?
– Да говорю же тебе – никогда, но эта местность мне знакома…
– «Эта местность мне знакома, как окраина Китая», – процитировал Саша, и Катя посмотрела на него с уважением.
– Вот когда вы сказали про это, и я тоже понял – то ли видел во сне, то ли по телевизору, но есть какое-то чувство узнавания, – признался Степанов.
– У меня нет под рукой Библии и я не могу содрать с вас клятву, но вы можете просто дать честное слово, что забрели сюда впервые? – спросил Саша.
– Честное слово – а какого рожна я должен был тут искать? Вот Катя – она бы, пожалуй, могла бродить по задворкам, она экскурсовод все-таки…
– Я иностранные группы вожу! Вы что, думаете, я стану им эту срамоту показывать? – обиделась девушка.
– Катя, а вы?
– Что – я?
– Нет этого, как сказал Сергей Михайлович, чувства узнавания?
Катя задумалась.
– Я боюсь спутать. Мне же папа рассказывал про эти дворы, как он тут играл, потому что сразу после школы приходил сюда к бабушке обедать в фабричной столовке… Я просто боюсь соврать, понимаете? Что-то я знаю, буквально вижу собственными глазами, но откуда знаю – уже не знаю!
– Ясно… Сергеев?
– Но я же здесь уже был, Александр Ильич!
– Точно…
Следователь Фесенко обвел взглядом свою странную команду: юный белобрысый Сергеев, с правильной сытой физиономией мальчика из тренажерного зала и правильным ожиданием в глазах, какое приличестсвует подчиненному; Ольга в короткой рыжей шубе, спереди на полметра короче, чем сзади, с взъерошенными баклажанными волосами; Катя в вязаной шапочке и старой, еще материнской дубленке, которую носит и будет носить из принципа, как напоминание себе самой, что разборка с Кузьминым не окончена; Сергей Михайлович Степанов – высокий, с унылыми усами и окружавшей его аурой абсолютной никому-не-нужности, которую он, возможно, сам же заботливо вокруг себя и взращивал после смерти молодой жены…
Дело о падении Кузьмина в подвал от вылазки на плэнер не прояснилось. Но чем-то таким в этом деле повеяло странноватым…
– Как ты полагаешь, Оля, что там, за дверью? – вдруг спросил Саша, показывая рукой. Это была дверь фабричного корпуса, через нее, минуя многие загогулины, можно было попасть к парку.
Тележурналистка задумалась.
– Коридор, наверно. Знаешь, совсем запущенный и темный коридор с разломанным полом.
– Катя?
– Ну, я не знаю… Двери какие-нибудь железные, как в цехах, скамейки, потом должна быть железная лестница на второй этаж…
– Почему – железная?
– Фабрика же!
– Сергей Михайлович?
– Экран соцсоревнования. Старый, с портретом Брежнева и каким-нибудь коммунистическим девизом. Ну, что еще может быть в фабричном коридоре на первом этаже?
– Вы работали на производстве?
– Да, был комсоргом цеха. Освобожденным.
– Сергеев, сходи и посмотри, что там на самом деле.
Подчиненный, прокладывая новую тропу по глубокому снегу, отправился выполнять приказание. Саша видел, как за неплотно прикрытой дверью стало светло – вспыхнул фонарик.
Вернулся Сергеев мгновенно.
– Александр Ильич! Все есть – полы разломаны, там подальше – железная лестница, вдоль стены – зеленые скамейки, над ними – доска с какой-то решеткой, в одних ячейках еще остались фотографии!
– Доска почета, – определил Степанов. – Извините – малость промахнулся.
Катя и Ольга переглянулись.
– Может, мне папа рассказывал? – сама себе не веря, спросила Катя. – Оля, ты что?
– Я? – Ольга словно находилась сейчас одновременно в двух мирах – посреди скучного двора, окруженного темно-серыми рябоватыми стенами с черными окнами, и где-то еще.
– Оля, тебе плохо? – забеспокоился и Саша.
– Нет, нет… Но я вспомнила…
– Что вспомнила?
– Тогда, на марафоне, я же его с двух часов дня вела, и после полуночи у меня пошли отключки. Группа работает, а я отключаюсь, куда-то мыслями залетаю. Потом аплодисменты, я опять включаюсь, работаю свой кусочек, потом опять выступление. Ты бы двенадцать часов подряд в кадре просидел! Я уже совсем никакая была!..
– Ну так что же?
– Ну…
– Оленька, ты не волнуйся, – Катя взяла старшую подругу под руку. – Мало ли что померещилось! Двенадцать часов – не шутка! По телеку смотреть – и то устанешь!
– Ничего, Оля, ничего, – Сергей Михайлович обнял ее за плечи. – Все это утрясется! И в конце концов эта сволочь получила по заслугам…
– Я голос услышала, – призналась Ольга. – Думала, ну все, кошмар, засыпаю! Схватилась, дернулась – я опять на сцене. Но голос был и даже лицо – наверно, я действительно вдруг очень захотела спать.
– Что за голос и что за лицо?
– Мужчина в чем-то сером, распахнутом на груди, – и глаза совсем пустые, смотрит куда-то сквозь меня – и мне же в затылок, не знаю как, изнутри, наверно…
– Это ты мне сон, что ли, рассказываешь? – удивился Саша.
– Был мужчина! – вдруг вмешалась Катя. – Я думала – зритель, там же зрителей тоже показывали. Я еще удивилась – концерт солидный, люди пришли нарядные, а этот в какой-то хламиде, в дерюге, не понять в чем!
– Ты его на экране видела? – повернулась к ней Ольга.
– Всего пару секунд – и он мне кивнул, и чуть улыбнулся. И тут же исчез. Быстрая улыбка, вот такая…
Катя, как могла, передразнила видение.
– Примерно моих лет, с сединой, и усы как у меня, – добавил Степанов. – Это был кто-то из зрителей. Я как раз перевернул страницу и посмотрел на экран. Не могу, извините, быть один в тишине…
– Но если он был на ваших экранах – то я его видеть вообще не могла! – воскликнула Ольга. – А я видела его лицо, он действительно чуть улыбался, потом губы шевельнулись…
– Что он сказал? Оленька, ты вспомни, что он сказал!.. – потребовала Катя.
– Это были два коротких слова – и он с каждым словом все больше вздергивал подбородок, вот так, – Ольга показала.
– Ясно, – прервал эту мистику Саша. – Оля, мне понадобятся запись этого вашего марафона и то, что не вошло в кадр, если сохранилось. Поищем вашего мужчину в дерюге. Может быть, действительно против Кузьмина выступил какой-то фантастически сильный гипнотизер. Я читал – есть такие, которые работают на очень большом расстоянии.
– Ты веришь в эти публикации? – удивленно спросила Ольга.
– В черта, дьявола и бабу-ягу поверю, лишь бы поскорее закончить это дело раз и навсегда. Второго такого дурацкого дела у меня еще не было, и, я надеюсь, никогда не будет! Пошли отсюда!
– Ну что же… – пробормотал Степанов. – Если эта сволочь Кузьмин обвиняет Олю только потому, что ему ее лицо померещилось, то анонимный гипнотизер в серой хламиде – самый подходящий для сволочи аргумент.
* * *
– Что будем делать? – потерянно спросил Богуш.
