скачать книгу бесплатно
Очки были у неё на лбу. Как всегда.
В общем, в школе всё было, как всегда.
О комиссии, которая едет аж из самого Минска проверять, как работает её Маша, бабка узнала от вездесущей кумы Фаины. Самой-то бабке некогда по деревне бегать, новости собирать. У неё вон корова не сегодня-завтра отелиться должна, да и за Машей уход потребен. У кумы-то коровы нет. Квартирантки тоже.
Теперь бабка поняла, почему Маша плохо ест и спит со своими журналами под головой.
Надо идти к Яковлевне, решила бабка, она начальник в школе, она поможет бедному дитю, заслонит от напасти. А что любая комиссия – это напасть, бабка знает наверняка.
Людмила Яковлевна готовила ужин, когда вошла Машина хозяйка.
Поздоровались. И бабка сразу приступила к главному.
– Неладное с моей жиличкой что-то творится, Яковлевна, ох, неладное, – запричитала она, удобнее усаживаясь на предложенную хозяйкой табуретку.
– Что такое? – встревожилась Людмила Яковлевна.
– Да не спит, не ест, исхудала вся, как былиночка.
Бабка поднесла к глазам платочек, зорко наблюдая, достаточно ли прониклась её горем собеседница. Увидела в глазах той неподдельную тревогу и, удовлетворённая результатом, опять поднесла платочек к глазам.
– Может, влюбилась наша Мария Петровна? – предположила Людмила Яковлевна.
– Окстись! – вызверилась бабка, напрочь позабыв, что она собиралась давить на жалость доброй женщины. – Чего несёшь-то? Девка себя блюдёт, не шастает, как некоторые.
Оскорблённая бабка поджала губы.
Тут она допустила промах – кинула камень в огород хозяйки дома. Золовка Людмилы Яковлевны, сестра Григория, «принесла в подоле».
Спохватившись, бабка опять поднесла платочек к глазам.
– Всё с книгами она, всё с тетрадками. До любви ли ей, моей касатке? Комиссия тут какая-то едет к вам, боится она, сердечная, её, комиссию-то эту, будь она неладна. Ты бы уж, Яковлевна, как-нибудь заслонила её от этой напасти-то.
Пронесло ли с золовкой-то? Навроде, пронесло, слава те, Господи! Бабка перевела дух.
– Я тут яичек немного подсобрала. Тебе самой-то когда с хозяйством возиться?
Засуетилась, вытащила из сетки коробку из-под обуви и поставила её на лавку, но платочек на всякий случай держала в руках.
Людмила Яковлевна засмеялась:
– Ладно, заслоню.
Бабка даже и не подозревала, что для Людмилы Яковлевны подобные визиты не редкость. То одна, то другая старушка идёт к ней за послаблением для своей жилички. Прикипают они, одинокие бабки, к ним всей душой, отдают им всю нерастраченную любовь свою. Случается, замуж их выдают. Так выдали когда-то и её, Людмилу.
Замуж она сама, конечно, вышла. По любви. Но в мужний-то дом перебиралась она из хаты бабы Лиды. Баба Лида и Лёньку потом нянчила, и Ванятку. Одинокая была.
Сколько же их, проводивших на войну своих мужей, вдовами остались? Вот и Машина бабка из их числа.
Не все они хотят отдавать своих квартиранток за местных хлопцев. И не всегда потому, что считают тех недостойными, а потому, что не желают своим дочечкам – внучечкам тяжелой жизни сельской женщины, где от работы продыху нет. Разве только за своего кого, проверенного и надежного. Баба Лида вот выдала Людмилу Яковлевну только за племянника Григория и до самой своей смерти была убеждена, что именно она создала из них такую хорошую семью.
Ждут бабки для своих принцесс королевичей, а своих хлопцев гонят от двора подальше. Случается, не только от двора, а и на край села гонят.
Людмила Яковлевна улыбнулась, вспомнив тётку Аграфену, к которой поселили молоденькую выпускницу педучилища Люсю. Девочка городская, избалованная, капризная. Но тётка Аграфена души в ней не чаяла.
А осенью пришёл из Армии Иван Майсюк, родственник Григория, и приударил за Люсей. Проходу не давал. Тётка Аграфена и по-хорошему с ним, и палкой его по селу гоняла. Бесполезно. Люблю её, говорит, и всё! Обратилась тогда тётка Аграфена к ним за подмогой. Урезоньте этого шалопута, чтоб ему ни дна, ни покрышки, прости Господи! Людмила Яковлевна только руками развела, что тут поделаешь? Любовь.
Ох, и взъярилась же тогда тётка Аграфена! Реакция сегодняшней визитёрши на слово «любовь» – это просто «тьфу!» по сравнению с той, что была тогда!
Иван и её Люсенька? Это с какого же дуба надо было ей, Людмиле Яковлевне, рухнуть и чем удариться, чтоб такое сказать?!
А Людмила Яковлевна, глядя на разбушевавшуюся старушку, вдруг отчётливо поняла: у Ивана самая что ни есть настоящая любовь, если он не побоялся даже тётки Аграфены! Это поняла и Люся.
На свадьбе тётка Аграфена громче всех кричала «Горько!», целовала Ивана и называла сыночком.
Приходили к ней, к Людмиле Яковлевне, приходили и к Григорию. Он был парторгом.
Николай с Ариной и жили-то, вроде, хорошо. Но, как говорится, седина в бороду, а бес в ребро. Хотя, пожалуй, до седины тогда было ещё далековато.
Ушёл Николай от Арины к вдовствующей Катерине. Арина со слезами – к Григорию. Так, мол, и так, помоги, Алексеич, мужик как с цепи сорвался, ты там по партийной линии прижучь его, окаянного. Сделай, чтобы он даже в сторону этой лярвы не смотрел!
Николай был партийным.
«Прижучил» Григорий «сорвавшегося с цепи окаянного» Николая. Привязал к будке партбилетом. Но смотреть-то не запретишь! Вот и смотрит Николай теперь в сторону Катерининого двора выжженными болью глазами и разве что только не воет от лютой тоски. Теперь-то и появилась у него седина. В тридцать четыре года.
А сама Арина? Стала ли она счастливой после того, как Григорий изгнал того беса, в ребро который? Кто теперь для неё Николай? Пленник.
Да, все мы заложники коммунистической морали, вздохнула Людмила Яковлевна. Она тоже была членом КПСС.
На выпад Машиной бабки Людмила Яковлевна не обиделась и намёка на гулящую золовку решила не заметить. Здесь всё правильно.
А Маша девушка хорошая, серьёзная и пришлась ко двору, видимо, не только в школе. Они бы прекрасной парой были, Маша и Егор. Как знать, может ей, Людмиле Яковлевне, ещё доведётся и на их свадьбе посажёной матерью быть, как уже не раз доводилось за столько-то лет работы в этой школе.
Егора Людмила Яковлевна учила, он сидел за одной партой с Костей Моисеенко. Не разлей вода, как говорится. Хорошие ребята. Озорничали в меру, учились неплохо. Они и сейчас дружат. На Октябрьские праздники видела их вместе на клубном крыльце. Шутили, смеялись. Нет, хорошие ребята, хорошие.
А поговорить с Машей, конечно, надо. Давно пора бы, да всё некогда. Не в себе она последнее время. Может, и впрямь проверки страшится? Что ж, её понять можно, первый год работает. Со временем привыкнет. Сама-то Людмила Яковлевна давно уже не боится никаких комиссий, никаких проверок. Теперь вот она должна помочь этой девочке преодолеть страх перед всеми, кто стоит выше, как когда-то помогли ей. Такая в их школе традиция. Эстафета поколений.
***
У Маши было «окно». Она сидела на диване в учительской и просматривала свежий номер «Литературной газеты».
«Да, вид у неё и впрямь не очень», – подумала Людмила Яковлевна и села рядом:
– Устала?
Маша пожала плечами:
– Да, вроде, нет. Ещё только один урок прошёл.
– Я не о том. Вижу, тревожит тебя что-то, может, помочь смогу?
Девушка посмотрела на Людмилу Яковлевну:
– Скажите, ведь министерская проверка-это очень серьёзно, а все ведут себя так, как будто ничего не ожидается. В шахматы вон играют.
Маша кивнула в сторону стола, на котором стояли готовые продолжить сражение на предстоящей перемене шахматные фигуры.
Та улыбнулась, обняла Машу за плечи:
– Девочка моя, каких только проверок на своём веку мы не видели! Привыкли уже. И ты привыкнешь. Не ради оценки проверяющих инспекторов мы работаем, а ради детей. Они и есть наши главные проверяющие. Комиссии приезжают и уезжают. А дети всегда с нами. Всё видят. Всё знают. Многое прощают. Даже грубость.
Но если ты не будешь знать предмета, который преподаёшь, вот этого тебе они не простят никогда! Запомни это, Маша.
И, чуть помедлив, добавила:
– Сейчас ты ещё не имеешь достаточного опыта и тебе простительно пользоваться планами. Но ты должна через год-другой от них избавиться. Все, что сейчас пишешь в тетради, должно быть в твоей голове. Каждое слово!
Маша посещала уроки литературы у Людмилы Яковлевны и была от них в восторге. Но она как-то не придала значения тому, что на столе не было ничего, кроме изучаемого произведения и классного журнала.
– А планы тогда зачем же писать? – удивилась она. – Вот вы ими не пользуетесь, а тоже пишете.
– Для проверяющих, девочка моя, для проверяющих, – опять улыбнулась Людмила Яковлевна, погладила Машу по спине, поднялась с дивана и села за свой рабочий стол. Достав из кошелька два рубля, протянула девушке:
– Отдай хозяйке, я у неё яйца покупала.
И Маша перестала бояться министерской проверки. После этого разговора с Людмилой Яковлевной она вообще перестала бояться чьих-то оценок её работы, потому что твёрдо знала: право оценивать её работу дано только её ученикам!
А вскоре она перестанет пользоваться и поурочными планами, ведь дети не верят учителю, который ведёт урок по тетрадке. Но главное то, что она не имеет права идти к ним, не зная того предмета, который преподает. Дети ей этого не простят.
Так сказала Людмила Яковлевна.
Впервые за последние две недели Маша возвращалась домой в приподнятом настроении. Она постучала сапожком о сапожок, сбивая снег с каблучков, и вошла в хату. Бабка засуетилась, стала вытаскивать из печи чугунок с борщом, горшочек с фаршированными блинами в сметане, попутно пересказывая полученные от кумы Фаины сельские новости.
– Это Людмила Яковлевна передала за яйца, – Маша протянула ей деньги.
Бабка расстроилась (не захотела дитю помочь, злыдня!). Но Маша пришла из школы повеселевшая, с аппетитом пообедала, бабка чуточку успокоилась и даже немного простила Людмилу Яковлевну. А когда вечером девушка легла спать не на журналах, а на подушке да ещё сразу заснула, «злыдня» была реабилитирована окончательно.
Стоя перед потемневшими иконами, бабка долго молилась. Она благодарила всех святых угодников за ниспосланный покой рабе божьей Марии, молила их послать ей долю счастливую, здоровья ей и деткам её предбудущим. Не была забыта в молитвах и раба божья Людмила, «аки вразумившая чадо глупое, неразумное» – хоть Людмила и партийная, но тоже человек, значит, раба божья.
Перекрестившись в последний раз и поклонившись образам, перекрестив спящую Машу, бабка с чувством выполненного долга улеглась на свои полати.
В дом, наконец, вернулся долгожданный покой.
Глава 15
Костю так же, как и Машу, закружил водоворот неотложных дел. После работы – тренировки перед городскими соревнованиями по волейболу, по вечерам – подготовка к сессии. Он с трудом выкраивал время, чтобы навестить Валентину. С Аликом, теперь уж Альбертом Леонидовичем, инженером «Гомсельмаша», он часто встречался на заводе, перекидывался парой слов. А вот Валентину видел крайне редко.
Сегодня воскресенье, можно съездить.
Они занимались стряпнёй. Валентина – в халате, в растоптанных тапочках и с косынкой на голове – раскатывала тесто, вырезала бокалом кружочки. Алик накладывал на них мясной фарш и ловко превращал все это в пирожки.
Костя попробовал повторить манипуляции Алика. Нет, вышел безобразный комок из теста и мяса.
– Как это у тебя получается?
– Женись, и у тебя получаться будет, – подмигнув Валентине, ответил Алик и добавил с гордостью: – Я даже кексы стряпал!
– Молчи уж, кулинар, – Валентина шутливо щелкнула его по лбу пальцами. – Хорошо, хоть кухню тогда помыть успел к моему приходу.
Она полотенцем вытерла муку со лба мужа и отправила их в комнату.
– Дальше я сама. Лерку отгоните от телевизора.
Потом они пили чай с этими пирожками. И было так хорошо, так уютно в этой малометражке, что Костя впервые в жизни позавидовал чужому счастью. Он вдруг тоже захотел, чтобы любимая женщина в домашнем халатике раскатывала тесто, шутливо щёлкала его по лбу, потом вытирала полотенцем муку с его лба. А он, Костя, лепил бы это кулинарное чудо так же ловко, как Алик. Но для того, чтобы чудо получилось, надо, оказывается, жениться.
Уже подходя к общежитию, Костя подумал:
– Интересно, а Маша умеет стряпать пирожки?
Маша умела стряпать пирожки, но в это самое время она стряпала сибирские пельмени.
Решение устроить праздничный ужин по поводу окончания страшной министерской проверки приняли бабка и её кума Фаина. Маша предложила сделать пельмени. Но ни бабка, ни её кума не знали, что это за блюдо. Девушка не стала долго объяснять, распределила обязанности, и все принялись за дело. Кума Фаина крутила мясо, бабка чистила лук и чеснок, Маша готовила тесто.
Заскочивший «на минутку» Егор был «срочно мобилизован» кумой Фаиной, которой крутить мясорубку уже надоело.
Потом Маша учила их лепить пельмени. Как ни странно, Егор быстрее всех освоил эту премудрость. Не сразу, но и у бабки стало неплохо получаться. Кума Фаина, испортив два кружочка теста, поплакалась на свои больные пальцы, наотрез отказалась от дальнейшего участия в этом занятии, а потом так и вообще выразила откровенное сомнение во вкусовых качествах этого блюда.
– Мясо в тесте и варить в воде? Ну, и что получится? – бурчала она. – Лучше бы котлет налепили, быстрее бы было.
– Молчи, куда тебе торопиться-то? На тот свет успеешь, – попыталась урезонить её бабка. Пока мирно.
– А вот поедим это варево и пойдём туда с тобой вместе. Кишки-то склеятся, – задребезжала старческим смехом кума Фаина. Она была с юмором.
У бабки с юмором было хуже. Слова кумы Фаины и её дребезжание показались ей крайне неуважительными по отношению к Машиному блюду, следовательно, и к самой Маше:
– Не хочешь – не ешь, а варево не цепляй!
Запахло конфронтацией новой волны и сварившимися пельменями. Победили пельмени.
Сибирское блюдо понравилось всем. Кума Фаина попросила добавки. Потом, обнявшись, прислонив головы, старушки пели протяжные белорусские песни, Егор им подпевал, а самую Машину любимую «Туман яром, туман долиною» пели уже вчетвером.
Укладываясь спать, Маша подумала:
– Интересно, а понравились бы пельмени Косте?
Глава 16
На следующий день стояла такая чудесная погода, что после уроков молодым учителям не хотелось расходиться по домам. Тут же, на школьном крыльце, приняли решение пройтись по райцентровским магазинам. Приближается Новый год, и всем хотелось порадовать себя, а заодно и ещё кого-нибудь, чем-то новеньким.
