скачать книгу бесплатно
– Действительно, – Сергей с интересом рассматривал тонкий орнамент из пальмовых листьев и шестиконечных звездочек, нанесенный черной краской на глиняный сосуд красного цвета.
– Его нашел Олег, можно сказать, случайно. Буквально споткнулся о него, представляешь?
– Если честно, не представляю. Неужели здесь керамика вот так просто валяется под ногами?
Марков засмеялся:
– Ну не то чтобы валяется, но вообще-то черепки находим повсюду и в больших количествах, причем в верхних слоях.
– Удивительно! А причины?
– Так у набатеев был свой завод по изготовлению керамики. В Авдате. Знаешь, да? Это город к юго-западу от Мертвого моря, один из центров Набатеи, сейчас территория Израиля. Археологи обнаружили там производство огромной площади – сто сорок метров, не уступает современным фабрикам. Одно помещение было предназначено для подготовки глины, в другом работали гончары, в третьем происходил обжиг…
– Но это не объясняет, почему в Петре так много черепков. Кстати, граффити на них есть?
– Нет, к сожалению, вся керамика без надписей. Ну а что касается количества, существует гипотеза, что это связано с погребальным культом, – был такой ритуал разбивания керамики во время церемонии похорон. Не исключено, что для этих целей изготавливалась специальная погребальная посуда – сосуды для слез или что-то в этом роде.
– Вот как? – оживился Лыков. – Я знаю, конечно, что у многих древних народов был обычай разбивать сосуды при погребении. Но, по-моему, хотя я не очень хорошо знаком с этой тематикой, обряды не совпадают в разных культурах. Славяне разбивали сосуды, принадлежавшие умершему, а в древнетюркских погребениях на Алтае находят фрагменты сосудов, разбитых во время поминальной тризны. Интересно, как делали набатеи?
– На эту тему тебе лучше поговорить с Лидией. Она известный специалист по керамике и расскажет гораздо лучше, чем я.
– Понял, обязательно поговорю. А кто вообще входит в состав экспедиции?
– Ох, извини, я должен был сразу обрисовать тебе нашу компанию. Прежде всего, руководитель – профессор Археологического института Академии наук Станислав Сергеевич Воронцов. Он давно работает на Ближнем Востоке, и, имея за спиной опыт раскопок в Сирии, подбирал состав иорданской экспедиции исходя из специализации людей. Поэтому так получилось, что были приглашены сотрудники из разных институтов и разных городов, которые до этого даже не были знакомы друг с другом. Лидия Горская живет в Екатеринбурге, Пьер Бортко, завлабораторией, сибиряк, Аркадий Чертков родом с Украины, хотя у него российское гражданство, Александр Корман и наш фотограф Феликс Кузин из Питера, доктор Эдик Бусыгин нижегородец.
– А из Москвы ты один?
– Нет, кроме самого профессора и меня москвичи Олег Сироткин и Дина Леруа, архитектор и художница в одном лице.
– Местные жители участвуют?
– Ну как же! Командир раскопщиков Рамиз – гражданин Иордании, правда, по происхождению он сириец. И конечно, все раскопщики у нас местные.
– А по национальности?
– Да кто их разберет. В Иордании живет много палестинцев, есть сирийцы, армяне и даже черкесы.
– Неужели?
– Да, арабы называют их шеркаси. Они появились в конце девятнадцатого века, когда по указанию властей Османской империи здесь поселили беженцев с Северного Кавказа. А вот обрати внимание, – Игорь ухватил Лыкова за рукав и развернул к витрине, стоявшей у выхода в боковой зал, – глиняная фигурка бога-всадника, особо чтимого у набатеев. Редкая находка, тоже наш трофей.
Сергей поправил очки и наклонился ближе к стеклу, так как блики солнца мешали ему разглядеть статуэтку. Но вместо нее он неожиданно увидел отражение смуглого лица в красной куфийе, которое, впрочем, тут же исчезло. Лыков вздрогнул и быстро оглянулся. В комнате кроме них с Игорем никого не было, хотя в главном зале, через который Марков его стремительно протащил, бродили редкие посетители, но, как припомнил историк, все европейской наружности.
Когда они наконец вышли из музея, на город уже опустился вечер. Лыков никогда не считал себя романтиком, но не мог не залюбоваться видом Аммана, раскинувшегося внизу и словно горящего в лучах заходящего солнца.
– Потрясающе, да? – тихо спросил Игорь после нескольких минут молчания.
– Завораживающее зрелище, – согласился Сергей. – А что это за зеленые огоньки повсюду?
– Минареты.
– Ах ну да, они же мусульмане.
– Большей частью, хотя здесь довольно много христиан, процентов десять населения, если память мне не изменяет.
– Католики?
– Есть и католики, но в основном православные, включая мелькитов.
– Мелькиты? Признаюсь в своем невежестве…
– Так называют православных арабов, которые еще в восемнадцатом веке признали власть римского папы, но сохранили православное богослужение. Кстати, у нас в гостях часто бывает настоятель храма святого Георгия из соседнего городка. Обязательно тебя познакомлю, отец Иоанн интереснейший человек.
– Он мелькит?
– Нет. Храм святого Георгия принадлежит Иерусалимской Православной Церкви.
– Что ж, буду рад.
Лыков вернулся в отель со странным ощущением. Он был переполнен впечатлениями от посещения музея, который не обманул его ожиданий, и в то же время его не покидало смутное чувство тревоги. Он никак не мог понять, отчего. Войдя в свой номер – большую квадратную комнату, устланную темно-бордовым ковром, он бросил на постель фотоаппарат и устало опустился рядом. Перед глазами кружились гипсовые статуи, монеты, декоративные украшения, каменные шары, служившие ядрами для древнеримских орудий… Вдруг среди экспонатов мелькнул чей-то недобрый взгляд, и Лыков понял, что его беспокоило, – лицо в музее, отраженное в стекле витрины.
«Такое впечатление, что за нами кто-то следил», – подумал Сергей. Некоторое время он сидел неподвижно, обдумывая странную мысль, потом, помотав головой, словно стряхивая наваждение, сказал вслух:
– Чепуха. Снова воображение разыгралось. Ведь смотрители же арабы, это просто заглянул один из служащих музея.
Он облегченно вздохнул и открыл чемодан, чтобы вытащить пижаму. И тут же вновь почувствовал безотчетное беспокойство – кто-то явно рылся в его вещах. Сверху лежал его синий свитер из грубой шерсти, который он дома – он отчетливо это помнил – уложил на самое дно.
«Перевернулись во время разгрузки? – Сергей покачал головой. – Нет, вещи были уложены слишком плотно, да и в любом случае тогда они все бы перемешались, а здесь все аккуратно сложено, только не в том порядке. Кто-то обыскал мой чемодан. Но зачем? Какая-то бессмыслица!»
Историк еще некоторое время посидел, пытаясь понять, что могло послужить причиной слежки за мирным туристом, но так ничего и не придумал. Наконец, решив завтра не откладывая поговорить на эту тему с Игорем, он наскоро принял душ и улегся. Ему казалось, что из-за тревожных мыслей он не сомкнет глаз, однако стоило его голове коснуться подушки, как он погрузился в глубокий сон, расцвеченный фантастически яркими видениями.
????? ???????
– Ассалум, ассалум, медные котлы!
– Козье молоко, козье молоко!
– А вот кому нежнейшие ягнята – сюда!
– Хлеб сладкий сдобный на все вкусы!
– Лучшие сорта шерсти: пестрая, валяная…
– Железные ножи, самые твердые, самые прочные!
– Вина мерум! Вина мерум! Чудное виноградное вино, чистое, неразбавленное!
– Благовония из Аравии! Романус, господин, смотри, унгвентум!
– Ну-ка, покажи свои благовония. Мирра у тебя есть? – дородный римлянин снисходительно склонился над изящно орнаментированным алабастром – двухсотграммовым продолговатым сосудом, закругленным снизу, который маленький щуплый набатей почтительно поднес сановному покупателю. – Говоришь, аравийская? В самом деле?
– Не извольте сомневаться, господин. Эта мирра прямо из Сабы. Изумительный аромат! И держится очень-очень долго. Берите, не пожалеете. Всего э-э… тресенти денариев.
– Сколько?! Дусенти, ты хотел сказать!
– Помилуйте, господин! Как можно двести, когда и за триста почти в убыток отдаю, только для вас, римского гражданина, романус сивис, из почтения к великой империи…
– Да ври больше!
Иллута усмехнулся про себя:
«Молодец Вакихэль, хорошим купцом стал, ишь как заговаривает зубы напыщенному чужеземцу! Да, в Рекеме в последнее время толчется много римлян, слишком много…».
Он еще немного послушал торг кипятящегося римлянина с хитрюгой Вакихэлем, густо пересыпающего эллинскую речь выражениями на ломаной латыни, потом, не торопясь, двинулся дальше. Иллута с самого утра околачивался на открывшейся сегодня ярмарке, которую набатейские цари традиционно устраивают каждый год в конце зимнего месяца кислев, когда в Рекем прибывают караваны из Египта и далекой Серики. Огромный рынок раскинулся на ровном каменистом плато, со всех сторон окруженном холмами, в непосредственной близости от Рекема.
«И зачем Раббэлю понадобилось переносить столицу в Бостру? – в который раз задавал себе вопрос Иллута, разглядывая разношерстную многоязыкую толпу. – Разве Рекем хуже? Вон у нас какая ярмарка – не меньше, чем в самом Дамаске! Чего тут только нет! Узорчатые персидские ковры, тончайший шелк из страны серов, драгоценные украшения и посуда из Сирии, аравийские благовония, пряности и слоновая кость из Индии, изумительные льняные ткани, хлеб и зерно из Египта. И конечно, кожи, сыр из козьего молока и мед, которыми так славится Набатея».
Иллута с большим удовольствием бродил среди многочисленных товаров. Впрочем, сам он ничего не продавал и не покупал, у доверенного агента царского советника Саллая была другая задача – сбор информации. Когда солнце начало клониться к закату, Иллута, продолжая прогуливаться по рынку, словно случайно оказался рядом с небольшим скромным шатром, разбитым в самом дальнем конце территории, отведенной под ярмарку. Дружески кивнув стоящему у входа человеку в одежде набатейского ремесленника, но с солдатской выправкой, Иллута быстро юркнул внутрь.
– Ну, докладывай, – небрежно бросил Саллай, наскоро обменявшись приветствием со своим агентом. – Что интересного?
– Купцы из страны серов жаловались, что хотели было проехать прямо в Дамаск через Пальмиру, да не смогли – парфяне не пустили.
– Не пустили? Почему?
– Потому что дураки. Предложили купцам продать им свой товар – мол, мы сами в Дамаск повезем.
– Неудивительно, – усмехнулся Саллай, – парфяне на все готовы, лишь бы римлянам какую-нибудь пакость сделать.
– Да, но цену-то дали смехотворную. Те, естественно, ни в какую. Тогда парфянские чинуши заломили за проезд через границу такую пошлину, что серы предпочли развернуть караван на юг. Пришли в низовье Тигра и Евфрата, там наняли корабль и, обойдя морем Аравийский полуостров, прибыли к нам, как раз к ярмарке. Чем столько денег платить, говорят, лучше мы в Ли-Кане сначала поторгуем, а уж оттуда что останется повезем в Да-Цинь.
– Что за тарабарщина! Какой такой Ли-Кан?
– Серы так наш Рекем называют, а Да-Цинь – это Сирия по-ихнему.
Саллай удовлетворенно кивнул:
– Нам это только на руку. Выходит, парфяне на нас сработали.
– Да, они плохие посредники. Это дело тонкое, тут искусство требуется, куда им невежам. И опять же через нашу землю безопаснее – парфяне хоть и завоевали Вавилонию, да власти-то настоящей у них в стране нет: говорят, там на сухопутных дорогах разбойники вовсю орудуют. Вот купцы и неохотно теперь тем путем ездят, за товар боятся.
– Понятно. Что еще?
– Еще говорят… э-э… о близкой войне с римлянами, – Иллута виновато посмотрел на своего начальника.
– Ну, это очевидно, – Саллай пожал плечами. – Мы готовимся к защите государства открыто, да и римляне не стесняются в заявлениях. После того как пала Иудея – последняя из наших соседей, мы у них как бельмо в глазу. Давай конкретно – каковы настроения?
Иллута вздохнул:
– Невеселые. Все понимают, что римляне любой ценой постараются уничтожить независимую Набатею, чтобы получить контроль над торговым трактом к Сабейскому царству и забрать в свои руки доходы от перевозки товаров. Поэтому многие считают, что надо покориться и избежать бессмысленного кровопролития.
– Кто эти многие? – резко спросил Саллай.
– Ремесленная община, – угрюмо ответил Иллута и продолжал. – А купцы уверены, что им перемена власти ничем не грозит. Говорят: «Нам-то что? От нашего посредничества римляне не избавятся, сами торговать не станут».
Саллай нахмурил брови:
– Стало быть, особого патриотизма не наблюдается?
– Не наблюдается. Хотя, конечно, простолюдины не прочь подраться, им терять нечего. Но ведь они не слишком хорошие воины, и не они решают исход сражений.
– Ну что ж, всегда лучше знать правду, – советник набатейского царя тяжело вздохнул, затем гордо выпрямился. – Как бы то ни было, Раббэль не подчинится Риму, и Набатея не станет очередной «добычей римского народа», как они изволят выражаться. Наш государь твердо намерен бороться до конца.
?????
Глава 3
– В древнекитайских источниках Ли-Кан, он же Рекем, – так в древности называли Петру – упоминается как один из конечных пунктов Великого шелкового пути из Китая, в то время называвшегося Серика – страна шелка, на Ближний Восток, где сходились морские и сухопутные пути из Южной Аравии.
– Столица набатеев действительно была очень важным перевалочным пунктом в торговле пряностями и благовониями из Южной Аравии и Индии, – уточнил заявление Маркова глава экспедиции. – В Южную Аравию из Набатеи вел старинный караванный тракт через оазисы ал-Ула, Йатриб и Мекку. Морская дорога из Индии шла вдоль аравийского побережья Красного моря в порт Эйлат, а позже и в Ампелону, отвоеванную у египтян, которую набатеи назвали Левке-Коме. Здесь товары перегружались на верблюдов и перевозились в Петру, а оттуда – в Газу или Риноколуру и снова морем, теперь уже Средиземным, доставлялись в страны западного мира.
– Между прочим, если верить «Периплу Эритрейского моря», в Петре набатеи держали гарнизон и брали с купцов неплохую пошлину – в размере одной четверти товара, – вновь перехватил инициативу Игорь. – Правда, последний царь Набатеи Раббэль II перенес столицу в Бостру.
– Да-да, я читал об этом, – заинтересованно откликнулся Лыков, – но из литературы, которую мне довелось держать в руках, трудно понять, зачем он это сделал. А вы как думаете? – обратился он к руководителю экспедиции.
Тот поправил очки в черной массивной оправе:
– Сложный вопрос. Некоторые исследователи считают, что таким образом Раббэль пытался избавиться от излишней опеки своих же демократических органов власти.
– То есть?
– Ну там отчетов перед народным собранием, периодического устройства совещаний-пиршеств, где ему приходилось выслушивать нелицеприятные речи от старейшин. По мнению других ученых, перенос столицы на север вызван экономическими причинами. Парфяне жаждали захватить посредничество на Великом шелковом пути в свои руки и старались не допускать прямых контактов китайских купцов с римской Сирией, поэтому все больше караванов в Дамаск шло через Бостру. Набатеи при этом выступали проводниками, так как к Бостре путь шел через Аравийскую пустыню, а набатеи имели многовековой опыт по переводу верблюжьих караванов через безводные территории. Обосновавшись в Бостре, Раббэль II прочно брал в свои руки контроль над этим торговым путем, который становился все более важным, я бы сказал, стратегическим.
– Да… – задумчиво протянул Лыков, – действительно, весьма веский довод.
– Вот именно, – кивнул археолог. – Но лично я думаю, что последний царь Набатеи преследовал не только экономическую цель – получить больше выгоды, но и политическую – он пытался, закрепившись на путях, ведущих через Заиорданье в Сирию, сохранить независимость государства от Рима, хотя бы относительную – как сателлита, союзника…
Марков скептически хмыкнул:
– И это во время правления Траяна, который признан самым успешным завоевателем среди римских императоров? Раббэль II, очевидно, был безумцем, если надеялся, что Набатея сможет избежать судьбы соседних государств, которые к этому времени – началу второго века – уже поголовно стали римскими провинциями.
Профессор снисходительно усмехнулся:
– Да ведь он не читал учебников, в которых написано, что при Траяне, получившем титул optimus princeps – наилучший император, Римская империя максимально расширила свои границы и пережила период наивысшего расцвета. Набатейский царь просто боролся за свободу своей страны всеми доступными ему средствами.
– Что заслуживает всяческого уважения, – тихо проговорил Лыков, задумчиво глядя в окно автомобиля на проносящиеся мимо удивительной красоты ландшафты. Джип то и дело нырял с высоких плато в живописные долины. Мягкие очертания красновато-песочных холмов и обширные равнины с пасущимися белорунными овечками настраивали на мирный лад, навевая мысли о библейских временах. Они уже второй час двигались на юг Иордании по Королевскому хайвею, возраст которого, о чем не преминул сообщить Сергею приятель, превышал пять тысяч лет.
– Хотя глядя на столь суперсовременное шоссе, в это трудно поверить, верно? – прищурившись, добавил археолог.
