Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война

На юге в настоящее время освобождено все, кроме Одессы, Николаева и Херсона. Относительно последних двух городов сведения не ясны. Там несомненно происходит борьба против войск союзников. Но все остальные пункты находятся в руках советских войск, и те красные украинские полки, которые согласно неписанной, но тем более твердой конституции, составляют часть общесоветской армии, сражаются в одних рядах с нами. Если мы раньше могли опасаться, что возможный удар с юга на Москву встретит полный отпор только в Курске, то теперь противнику придется для удара на Москву преодолеть громадные пространства красной Украины. Наконец, со времени германской революции возник Западный фронт, на котором продвижение наших войск совершалось весьма быстро, отчасти благодаря военно-революционным и военно-дипломатическим переговорам с немецкими советами солдатских депутатов. Мы вынуждены были поэтому отвлечь некоторую часть наших боевых сил с Северного фронта на запад. Северный фронт можно было бы по справедливости назвать Петроградским, что дало бы тем больше оснований для тревоги, ибо тревога Петрограда есть тревога всей России, но, к счастью, удалось вовремя предусмотреть эту опасность.

По некоторым данным можно предположить, что Эстляндия, Финляндия, Швеция и др. скандинавские страны лелеют проект оборонительного союза против Англии, владычества которой на Балтийском море они опасаются. Но пока они еще слишком слабы для такого союза, а потому приступили к наступательному союзу против Советской России. Вот почему финская буржуазия, военные силы которой в действительности ничтожны, бросила свои войска на Эстонский фронт.

Несколько времени тому назад наши войска быстро продвинулись к Ревелю, а затем с такой же быстротой отошли назад за Нарву. Но те успехи были успехами экспромта, а не успехами солидной подготовки. Это мы можем заявить совершенно открыто. Раньше наша Красная Армия отступала и на других фронтах, а теперь перед нею дрожат старые, испытанные, закаленные в боях батальоны, состоящие исключительно из офицеров старой царской армии. Такие результаты были достигнуты путем морального перевоспитания красноармейских масс. И вот эту работу нужно проделать сейчас и на Северном фронте, и через несколько недель и там мы будем иметь армию, которая впишет свои подвиги в летопись побед. Я пробыл 4 дня на станции Салы, на Нарвском фронте, во время панического бегства и поражения – и был вновь там 4 дня тому назад. С полной уверенностью и с готовностью принять ответственность за свои слова, я заявляю, что те полки, которые стоят там сейчас, на 10 голов выше прежних. Настроение наших войск, стоящих у Пскова, по моим личным впечатлениям, вполне твердое.

Со стороны врага ясно отдают себе в этом отчет и пытаются наметить кое-какие планы нападения. За последнее время в Гельсингфорсе пытаются воскресить идею Карельского фронта, как угрозы Петрограду. Поэтому Петроградский Совет должен сказать свое веское слово, которое будет услышано во всем мире, в том числе и в Гельсингфорсе. Положение гельсингфорского правительства печально, ибо против него, поднявшегося к власти на крови финских пролетариев, в настоящее время громадное большинство всего финского народа, даже буржуазия, как то показывают недавние парламентские и коммунальные выборы. Не от избытка сил, а от избытка слабости и страха генерал Маннергейм замышляет поход на Петроград.

Мы еще раз открыто заявляем: в наши планы совершенно не входит увеличивать количество наших и без того многочисленных врагов. Мы не хотим создавать нового фронта. Колесо истории вертится в нашу пользу. Но нам выгоднее принять бой завтра, а не сегодня. Вот почему и с Финляндией мы готовы поддерживать мирные добрососедские хозяйственные отношения. Финские коммунисты, которые не менее закалены в классовой борьбе, чем российский пролетариат, совсем не требуют от нас немедленного объявления войны Финляндии. Наше миролюбивое отношение к Финляндии есть не фраза и военная уловка, а простой политический урок. Народный Комиссар по иностранным делам тов. Чичерин уже обратился сегодня ко всем иностранным державам с нотой, по поводу того, что Маннергейм стягивает свои войска к русско-финской границе.[101] Ответа еще нет, но несомненно Маннергейм бряцает своей шпагой по направлению к Петрограду, а бывший датский посланник Скавениус агитирует против большевиков в дипломатических сферах. Но Клемансо и Ллойд-Джордж, эти старые травленные волки империализма, слишком хорошо знают наши силы и вряд ли дадут разрешение Маннергейму на эту авантюру.

Однако, в случае угрозы Петрограду мы не ограничимся обороной. Если Финляндия не даст нам категорического ответа, что она против нас ничего не замышляет, если Маннергейм будет сосредоточивать свои полки, то мы будем отвечать на его удары такими ударами, эхо которых отразится в правительственных учреждениях и на улицах Гельсингфорса. Наша задача – пропитать наши части на Северном фронте сознанием той высокой миссии, которую возложила на нас история, а именно – обязанности защищать от возможной опасности красный Петроград.

Все недавно выпущенные курсами инструктора и красные командиры уже сведены в один маневренный отряд для защиты Петрограда. Маннергейм устраивает свои маневры около Териок, мы будем устраивать свои маневры недалеко от него.

С каждым днем наше положение становится все более и более благоприятным. Если Германии потребовалось полмиллиона солдат для оккупации одной только Украины, то англо-французам потребовалось бы 2 – 3 миллиона войск для занятия всей Советской России. Но это невозможно, невозможно хотя бы потому, что этого не позволит французам их собственный рабочий класс. В последних номерах французских газет громадными буквами распубликован порядок демобилизации, а демобилизация – это раскрепощение французского рабочего и крестьянина от военного аппарата, это начало предъявления гигантского счета за войну Ллойд-Джорджу и Клемансо.

Есть другие трудности, более значительные – это транспорт и продовольствие. Но и их – говорю по личному опыту – мы можем преодолеть, особенно если принять во внимание, что, по мере того как с фронтов будут освобождаться наши лучшие люди, прошедшие школу железной боевой красноармейской дисциплины, мы будем целыми пачками, целыми гнездами внедрять их в транспорт и продовольствие, и они сделают чудеса. Территория Советской России все растет с каждым днем. Хлеб, уголь, хлопок, а главное дружественные войска братских советских республик, – вот что ожидает нас. У нас нет основания падать духом. Нас душил германский империализм, а где он? Мы говорим через голову Маннергейма его хозяевам – Клемансо и Ллойд-Джорджу: «Помните, господа, судьбу небезызвестного Вильгельма Гогенцоллерна! Его дипломаты смотрели на нас в Брест-Литовске с высоты своего дипломатического тупоумия, как на фантазеров, они презирали нас, и эти реальные дипломаты втоптаны в грязь. А мы крепки сегодня и будем трижды крепки завтра!».

«Северная Коммуна», 15 февраля 1919 г.

Л. Троцкий. ЧЕРЧИЛЛЬ УГРОЖАЕТ, НО НАМ НЕ СТРАШНО

(Интервью)

Лорд Черчилль не принадлежит к числу тех политиков, слова которых принимаются за чистую монету. На невежественную и тупую мелкобуржуазную чернь, для которой говорит лорд Черчилль, число – «14 государств», вступающих в бой с Россией, должно производить большое впечатление.[102] Критически мыслящие рабочие Великобритании скажут, что, стало быть, дела победоносного английского империализма обстоят не блестяще, если чемпиону капиталистического насилия приходится крикливо хвастать числом мелких, в военном смысле ничтожных, союзников в борьбе против Красной Армии. Колчак с Деникиным были бы несравненно более довольны 14-ю дивизиями, чем 14-ю… географическими наименованиями.

Что искусственно насажденные буржуазные правительства Финляндии, Эстляндии, Латвии, Литвы, Польши, Венгрии и пр. враждебны Советской власти, – в этом мы не сомневались, как не сомневались и в том, что раньше или позже рабочий класс этих государств справится со своей буржуазией, – как только пролетариат Англии и Франции положит предел насилиям империализма Антанты над малыми и слабыми народами.

Завоевательные стремления безусловно и всецело чужды советской политике, что ясно каждому здравомыслящему человеку, осведомленному относительно целей и задач Советской власти, относительно программы и всего прошлого той партии, которая руководит жизнью нашей страны. Вот почему нами отдан был действующим на нашем Западном фронте войскам приказ не переходить границ мелких государств, объявивших о своем выходе из состава бывшей царской империи. Но это конечно не значит, что дальнейшие покушения Финляндии и Эстляндии на Петроград пройдут для них безнаказанно.

Если верить лорду Черчиллю (что необязательно), то колебания финляндской и эстляндской буржуазии разрешились ныне в сторону военного вторжения. Несомненно, что такому решению (если оно состоялось) содействовали наше отступление на Западном фронте и временные успехи Деникина.

Мы считали, как известно, Западный фронт третьестепенным в сравнении с Восточным и Южным. Теперь, после того как мы отодвинули наш колчаковский фронт на тысячу верст к востоку и продвигаемся ежедневно все дальше; после того как мы остановили натиск Деникина и перешли в победоносное наступление по всей линии Южного фронта, мы имеем возможность уделить достаточное внимание и Западному фронту.[103] Все необходимые меры приняты, так что даже и без любезного предупреждения лорда Черчилля мы не дали бы себя застигнуть врасплох.

У нас по-прежнему нет побудительных мотивов открывать враждебные действия против Финляндии и Эстляндии. Но мы твердо знаем, что те линии, которые лордом Черчиллем и другими намечены для наступления на Петроград, в обратном направлении ведут на Гельсингфорс и Ревель. Будьте уверены, что наши красные солдаты найдут дорогу.

Что касается великодушного обещания лорда Черчилля в случае неудачи наступления 14 государств признать Советскую власть, то мы с своей стороны нимало не сомневаемся, что после неизбежного крушения нового натиска на Советскую Россию, между этой последней, с одной стороны, и Англией, Францией и их мелкими союзниками, с другой, – установятся вполне дружественные отношения. Нужно, однако, полагать, что урок не пройдет бесследно и для внутренней жизни Великобритании. Английский пролетариат предоставит к тому времени лорду Черчиллю, его друзьям и союзникам достаточный досуг для того, чтобы сравнить их нынешнюю политику с образом действий той героини Диккенса, которая пыталась половой щеткой задержать морской прибой.

Москва, 29 августа 1919 г.

Архив.

Л. Троцкий. ФИНЛЯНДИЯ И ТРИНАДЦАТЬ ДРУГИХ

(Предостережение финской буржуазии)

Болтливый и хвастливый лорд Черчилль насчитал 14 объединенных супостатов у Советской России. К их числу относится и Финляндия. Европейские газеты за последнее время много говорили о сделке, которую Антанта заключила с финляндской буржуазией. Предметом сделки является наступление на Петроград. За это Англия дает 6 миллионов фунтов стерлингов, соответственное количество хлеба, снарядов и всего прочего. Черчилль назвал и срок реализации сделки, то есть наступления: конец августа. На биржевом языке это называется «ультимо».

Где тут кончается ложь и где начинается полуправда?

«Самостоятельная» буржуазная Финляндия является бесспорно самой жалкой, придавленной и порабощенной страной. Получив самостоятельность из рук Октябрьской русской революции, финская буржуазия, после подавления своего пролетариата, непрерывно продавала эту самостоятельность в обмен на чужеземные штыки в защиту буржуазной собственности. Сперва Финляндия стала мелким вассальным княжеством Гогенцоллерна, потом – прислужницей Антанты. Ген. Маннергейм с одинаковой готовностью продавал свои палаческие услуги как немцам, так и англичанам.

Но до каких бы низин политической проституции ни пала финская буржуазия, она все же не может отказаться от беспокойства за некоторые минимальные гарантии существования своей страны. Да к тому же народные массы Финляндии – за исключением петушиного сословия мелкобуржуазной шовинистической интеллигенции, так называемых активистов – отнюдь не склонны ставить свою судьбу на карту военной авантюры. Что же касается Ллойд-Джорджа, Клемансо и прочих мировых плутов Лиги Наций, которые божились свободой и независимостью мелких народов, то для них Финляндия, разумеется, не самоцель, а лишь третьестепенное средство: это, попросту сказать, охапка соломы, которую они хотят швырнуть в российский костер, чтобы разжечь пламя гражданской войны и таким путем содействовать обессилению и обескровлению русского народа. Если при этом сгорит Финляндия, – что до того зарвавшимся бандитам империализма?

Финскую буржуазию берет оторопь. Она прикидывает на счетах, торгуется, просит отсрочки, заламывает цену, соглашается и снова пугается. Эта неустойчивая канитель тянется уже долгий ряд месяцев. Генерал Маннергейм совсем было собрался захватывать Петроград в феврале месяце этого года. Он назначил на карельской границе маневры, которые должны были служить репетицией наступления. Дело, однако, закончилось печально. Мобилизованные финны замитинговали. На маневры явились две роты. Мы укрепили Карельский перешеек, увеличили петроградский гарнизон, поставили на боевую ногу Балтийский флот и вместе с тем заявили, что инициативы наступления на Финляндию ни в каком случае на себя не возьмем.

Авантюра на этот раз сорвалась. На выборах президента генерал Маннергейм потерпел крушение. Подталкиваемая соглашателями финская буржуазия выбрала в президенты бесцветного профессора Стольберга, политика которого сводится к тому, что он одинаково трепещет перед большевизмом, вмешательством в авантюру и угрожающим перстом Антанты.

Избрание трепещущего Стольберга и отъезд в Италию бряцавшего шпагой Маннергейма как будто означали ликвидацию плана военного вмешательства Финляндии. Иностранные газеты писали даже чуть ли не о разрыве между Финляндией и Антантой. Но на собственный запрос в английском парламенте правительство ответило, что смена президентов не отразилась на отношении союзников к Финляндии.

И действительно, в финских и эстонских водах наблюдается большое оживление. Скандинавская печать, как и другие источники, сообщает о значительных транспортах военного снабжения, приходящих в порты Финляндии. По тем же сведениям, германские заводы поставляют Финляндии пулеметы, взрывчатые вещества. Наблюдается оживление толков вокруг жалкой олонецкой экспедиции. Есть сведения о том, что готовится наступление на карельском участке, сперва под видом «зеленых». Как уже упомянуто выше, в самой Финляндии лишь небольшая группа бешеных шовинистов идет навстречу бандитским замыслам Великобритании. Часть офицерства, во главе с Игнациусом, угрожала даже чуть ли не восстанием в связи с уходом в отставку Маннергейма. Финские активисты считают, что вернее всего получат восточную Карелию и незамерзающий порт на Белом море, если в качестве «залога» захватят… Петроград. Эта идея вполне в духе фантастики финских былин Калевалы. Там, как известно, фигурируют гигантская утка, из яиц которой вылупляются земля и небо, исполинская корова с таким хвостом, что от начала до конца его птице приходится лететь целые сутки. Идея захвата Петрограда финскими активистами, в качестве «залога», вполне относится к циклу образов Калевалы. Только в народном творчестве все это дышит наивной поэзией, а в политике взбалмошных шовинистов – горячечным бредом.

Захват Петрограда при помощи финнов означал бы, конечно, превращение самой Финляндии в безвозвратный «залог» для Деникина.

Вопрос, однако, не в активистах. Английский империализм, если верить Черчиллю, обязал финскую буржуазию наступать на Советскую Россию в ближайшие дни. Во всяком случае мы в самом скором времени получим в этом вопросе необходимую ясность.

Наряду с другими тринадцатью врагами вмешательство Финляндии не может, конечно, иметь крупного непосредственного значения: военные силы, какие Маннергейм завещал Стольбергу, крайне незначительны. Тем не менее вопрос о Финляндии становится сейчас принципиальным. Расслабленная в военном отношении Антанта хочет грызть и терзать тело Советской России зубами наемных мелких собак. Открытое вступление в их свору Финляндии подняло бы до некоторой степени дух наших врагов и затянуло бы развязку. Вот почему Советская Россия не может дальше позволить буржуазной Финляндии играть с идеей наступления на Петроград.

Мы ведем слишком большую борьбу мирового масштаба, чтобы у нас могло быть какое бы то ни было желание откликаться на мелкую провокацию. Поэтому повторяем: если Финляндия останется в границах благопристойности, – ни один красный солдат не перешагнет через ее порог. Это решение твердо и нерушимо.

Чтобы облегчить гельсингфорскому правительству необходимое решение, мы напоминаем ему несколько основных фактов. Колчак, глава союза четырнадцати, разбит совершенно. Уральские и сибирские добровольцы исчисляются уже сейчас десятками тысяч. Освобожденные на востоке могущественные резервы только в одной своей части нашли счастливое применение на юге, Деникину нанесены первые жестокие удары. Он откатывается на юг. Пройдет немного времени – и наше наступление на Южном фронте приобретет решающий характер.

Но и сейчас уже мы имеем полную возможность сосредоточить против Финляндии силы, достаточные не только для отпора но и для наступления. И не только для наступления, но и для истребления виновников провокации и бандитизма.

Мы употребляем это суровое слово – истребление – не случайно. Попытка финляндской буржуазной черни нанести удар по Петрограду вызовет с нашей стороны истребительный крестовый поход против финляндской буржуазии.

Мы не откликались на долгий ряд провокаций, шедших из Гельсингфорса – отчасти потому, что были слишком заняты на востоке, отчасти потому, что рассчитывали на внутреннее противодействие в самой Финляндии. Если бы этот последний фактор оказался недостаточным, и трепещущий Стольберг явился бы проводником наглых замыслов Маннергейма, нашей первейшей и неотложнейшей задачей явилось бы – вскрыть длинным и острым ножом финляндский нарыв.

Наша политика диктуется не чувством мести, а революционным расчетом. Но бывают условия, когда революционный расчет требует беспощадной мести. Таково положение с Финляндией. Нужно показать продажной буржуазии мелких государств, что каиновы сделки с Англией не представляют выгоды. Этот урок мелким государствам мы дадим на спине Финляндии. В случае провокации со стороны последней, мы поставим себе по отношению к ней малую задачу, которую разрешим независимо от того, каким темпом пойдет разрешение задач большой войны.

Для экзекуции финляндской буржуазии мы найдем надлежащую силу. Советская Россия приступила к организации независимости народов Азии – башкир, киргизов и других. Эти народы, напряженно формирующие свои пехоту и конницу для обеспечения полученной независимости, знают, что финляндская буржуазия является помощницей Колчака и помогает установить его самодержавную власть над всеми народами бывшей царской империи. В числе тех дивизий, какие мы теперь перебрасываем на Петроградский фронт, башкирская конница займет не последнее место, и, в случае покушения буржуазных финнов на Петроград, красные башкиры выступят под лозунгом – на Гельсингфорс. Беспощадный истребительный поход против буржуазии, которая продает кровь собственного народа и кровь рабочих Петрограда в интересах английского золотого мешка!

Советская Россия бодрствует. Петрограда она не отдаст. Покушение на первый город пролетарской революции вызовет с нашей стороны крестовый поход смерти и опустошения.

«Правда» N 194, 1 сентября 1919 г.

Л. Троцкий. ПЕТРОГРАДСКИЙ ФРОНТ В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ

(Речь на экстренном заседании Петроградского Совета[104] 1 сентября 1919 г.)

Если память мне не изменяет, мне приходится в третий раз выступать перед организованным представительством петроградского пролетариата в моменты серьезнейших переломов на наших советских фронтах. Эта весна и это лето были в нашей краткой, но драматической истории самыми драматическими месяцами на двух важнейших фронтах – на Восточном и на Южном. Мы в течение весны и лета пережили моменты величайшей опасности, поражений, отступлений, но вместе с тем и моменты решительных побед. В начале марта на Восточном фронте, – с которого началось оздоровление и возрождение, упрочение и развитие красных войск, – обозначился для нас угрожающий перелом. Колчак впервые двинул там против нас большие силы из мобилизованных крестьян. Наши враги начали с партизанства свою борьбу против Советской власти не потому, что являлись принципиальными сторонниками партизанских методов борьбы, а потому, что они боялись мобилизовать – и боялись с достаточным основанием – многотысячные крестьянские рабочие массы. Дутов выступал, как атаман полуразбойничьей конной шайки. Немногим от него отличались Корнилов, Каледин, Краснов, даже Алексеев. Они боялись мобилизовать широкие крестьянские массы, а, за вычетом этого, у них было старое офицерство, т.-е. та его часть, которая порвала с трудовым народом и продала свою душу иностранному империализму. У них была золотая буржуазная молодежь: студенты, гимназисты, помещичьи и буржуазные сынки. Все это материал в военном смысле и не плохой, но пригодный только для создания небольших квалифицированных военных отрядов. С этого начинали они все. Они при этом понимали, что раздавить нас, организованный рабочий класс при помощи партизанских налетов дутовской или красновской конницы, возможности и надежды нет, но они себе такой задачи и не ставили. Дутов, Каледин и Краснов полагали, что смерть Советской власти придет от рук иностранного империализма. Они рассчитывали сперва на германского кайзера, на его колоссальное, массовое убийство, затем, обжегшись на своем германофильстве, они свои надежды перенесли на милитаризм английский и французский, на победоносную Антанту. Они считали себя только легким авангардом западно-европейских тяжелых войск. Свою задачу они видели в малой войне, в том, чтобы нас тревожить, тормошить, чтобы заходить нам в тыл и разрушать наши пути сообщения, в том, чтобы не давать нам возможности упорядочить на новых началах хозяйство русского народа, ослаблять, истощать нас понемногу, не дать нам возможности стать на ноги до того момента, когда придет их настоящий хозяин, англо-французский биржевик, вооруженный до головы, и задушит нас, дав им крохи со своего барского стола, превратив русский трудовой народ в данника на много десятилетий. Вот основные мысли нашего врага. Они опасались прикасаться к тяжеловесным пластам трудового народа. Только после того как пал германский милитаризм, как обнаружилось для всего мира, что Англия и Франция, эти победоносные страны, не имеют возможности сейчас, при всей ненависти к нам, выбросить на нашу территорию хотя бы два-три крепких корпуса, после того как стало ясно для всех, что английский и французский милитаризм держится только в силу инерции, что подлинной боевой силы у них не существует, а есть только декорация, пыл военной мощи, горы снаряжений, танков, орудий, но человеческой силы боевой больше нет, ибо рабочие массы этих стран враждебны войне вообще и войне с Советской Россией в особенности, только после того как это выяснилось, Дутов, Каледин и Краснов, а затем их преемники, Колчак и Деникин, оказались вынужденными сказать себе, что они являются не предтечами больших англо-французских войск, не их авангардом, а что они должны целиком стоять на своих ногах в смысле человеческого материала, что от малой войны против нас, от партизанских набегов надо перейти к большим войнам, другими словами, они должны были сказать себе, что их задача не в том, чтобы тормошить Советскую власть, а в том, чтобы опрокинуть и истребить ее. Вот почему, отчаявшись в надеждах на иностранную армию, они оказались вынужденными от партизанских отрядов перейти к мобилизации широких крестьянских масс и к созданию больших армий, включающих сотни тысяч солдат.

Первый такой опыт был сделан Колчаком на Восточном фронте. Там, где были дутовские банды, там Колчак противопоставил нам мобилизованные десятки и сотни тысяч сибирских и уральских крестьян и даже рабочих. Разумеется, он для этого создал предварительно крепкий кулак из верного ему офицерства и буржуазных элементов. И на первых порах опыт казался удачным. Через белогвардейского офицера он прибрал к рукам кулака; через посредство кулака – средние и низшие слои крестьянских масс. Когда он выставил против нас на Восточном фронте мобилизованную и сформированную в глубоком сибирском тылу армию во много десятков тысяч душ, и эта его свежая армия столкнулась с нашими войсками, уже истомленными, с войсками, которые очистили Волгу и подвигались на Урал, то наши уставшие красные войска этого первого автоматического удара колчаковских войск не выдержали. Образовался прорыв. Масса влилась в этот прорыв. Наши войска отступили к самой Волге. Тогда, товарищи, я докладывал об угрожающем положении на востоке Петроградскому Совету, петроградским профессиональным союзам, и тогда первая помощь пошла отсюда. Вы знаете, что мы в короткий срок преодолели нашу неустойку на Восточном фронте. В марте, в первых числах его, обнаружился прорыв, в конце апреля мы уже перешли в наступление, и с того момента это наступление не сдерживалось уже ни на один день. Под Челябинском Колчак попытался оказать серьезное сопротивление, там он получил последний смертельный удар. И вот, с конца апреля, за эти месяцы – май, июнь, июль, август – за четыре месяца наши красные войска на Восточном фронте в непрерывных боях прошли пространство в тысячу верст. Тысяча верст отвоеваны красными войсками для рабочей и крестьянской революции. И в этом числе на этом огромном пространстве значится ныне почти весь Урал, этот могучий хребет, являющийся в то же время хребтом русского рабочего класса, с его промышленными возможностями, с его естественными богатствами и с его огромным резервуаром человеческой рабочей силы, трудовой и революционно-коммунистической. Мы, товарищи, долгое время после утраты Урала опирались главным образом на Петроградско-Московский район. Разумеется, я не должен здесь перед представителями Петрограда говорить о значении петроградского рабочего класса для нас. Но Петроград не раз бывал под опасностью жестокого удара. Была опасность, что эта часть нашей пролетарской, нашей промышленной вообще и военно-промышленной в частности базы будет временно вырвана из наших рук. Вы знаете, какую огромную роль играют Московский и Тульский районы в деле нашего военного производства и снабжения. Потерять нам Петроград, потерять Тулу и Москву, хотя бы временно, еще несколько месяцев тому назад означало бы неизбежно нашу военную гибель в ближайший период, потому что это была вся опора военно-промышленная, опора нашей Красной Армии. Был, товарищи, момент, когда мы потеряли драгоценнейшую жемчужину – Ижевский оружейный завод. В руках врага был весь богатейший Екатеринбургский район; Златоуст, центр выделки холодного оружия, был в руках Колчака. Более того, мы вынуждены были несколько месяцев тому назад ставить вопрос – и тоже приступить к его практическому решению – об эвакуации Симбирского завода, столь важного для нас в военном отношении. Товарищи, с того времени наше военно-промышленное положение изменилось радикальным образом. Ижевский завод работает на нас с возрастающим успехом, Екатеринбургский район мобилизуется в военно-промышленных целях, в Златоусте мы выделываем необходимое для нас холодное оружие и, наконец, Симбирский патронный завод снабжает нашу армию патронами во все возрастающем числе. Стало быть, у нас теперь две военно-промышленные базы. Правда, мы сейчас дальше, чем когда-либо, от реальной опасности потерять Москву, Тулу, Петроград, но если мы теоретически предположим на момент, что потеряли Петроград, Москву и Тулу, то теперь для нас это будет тяжелым ударом, но, ни в коем случае, не смертельным. У нас есть второй становой хребет, у нас есть могучая база, это – Урал. На Восточном фронте за последние четыре месяца мы нанесли врагу такой удар, какого не наносили еще за два года существования Советской власти ни одному врагу нашему. Колчак, как военная сила, не существует; вы знаете, что он сам заявил, что, в случае его гибели, корона его переходит к Деникину Колчаковичу, его наследнику. Разумеется, не случайно, что благочестивый Колчак задумался о смертном часе: он потерпел там неисцелимый удар, и тут, на этом опыте разгрома Колчака на востоке выясняется картина и причина могущества и непобедимости рабоче-крестьянской Красной Армии. Смотрите: нам Колчак нанес жестокий удар в марте, мы откатились на сотни верст, мы сдали немало пленных, прошло немного недель, недель семь-восемь, и наша армия выросла, как из-под земли, а Колчака каждый новый шаг ослаблял. Почему? Именно потому, что он прибегал к тому методу и приему, который не применим к его политике восстановления самодержавия и помещичьей власти.