Питер Терпи

– Я тебя люблю, Корнюшон, но, видит Бог, не по-мужски ты поступаешь. Тебе надо бы вернуться, с барышней объясниться. Да и матушка твоя волнуется: у неё в доме невестка с дитятком, а сын чёрте где, да ещё болезный. Ты хоть ей черкни, расскажи, как ваше благородие поживают, поделись планами-то.

– Я уже никуда не поеду, – вставая с пола вслед за другом, отрезал Корней. – Я просто хочу, чтобы сейчас всё было по-другому. Пожить. Без всего того, что я наворотил. Может, больше и шанса, и времени, и всего остального не будет.

– Друг мой, ты точно не здоров, – подытожил Веня.

– Я встретил тут, в хостеле, девушку. На ресепшене.

– А-а-а! – понял Веня и рассмеялся. – Так, может, ещё заживёшь припеваючи, ха-ха!

– Может, – Корней протянул руку Вене. – Езжай домой. Маме привет.

– Ладно, Корнюшон, извини меня, конечно. Но что-то вспомнилось. К слову, наверное… Большинство людей умирает только в последний момент. Остальные начинают это делать загодя – лет за двадцать, а то и больше. Эти – самые несчастные. Точная цитата. Сообщает тебе один злобный французский писатель, Корнюш.

– Да пошёл ты.

***

Может, его вообще нет, времени? Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. А что есть тогда? Москва есть. Полина. Есть ребёнок, но страшно об этом думать, думай о чём-нибудь другом. Ещё есть Питер, хостел, Аня. Много чего есть, и даже ты сам – есть, но разве от этого легче?

Воспоминания: как уволился, как сбежал из города… Чувство, будто валун скинул с плеч, и пружинятся ноги с непривычки. Каждый шаг – подпрыгиваешь почти, вот-вот взлетишь туда, в вышину космическую. А там, может, можно выбрать, в какой момент жить? И ты бы выбрал детство, чтобы без забот и ответственности.

Открываешь глаза – 03:40. Наверное, уснуть минут через двадцать получится. Здесь спокойнее засыпается. Раньше, чем засыпалось в Москве.

А в четыре часа дня в детстве можно было тусовать с друзьями во дворе, видеть солнце неописуемого розового цвета, особенного, какого во взрослой жизни уж не увидишь, потому что взрослые – занятые, они в четыре часа дня более важными делами занимаются у себя в офисах. Розовое солнце, твоё солнце, только для тебя, а не для взрослых этих.

***

Они сидели на кровати и ели кукурузные чипсы из большого пакета. Корней положил Анины ноги себе на колени и мял её ступни. На подушечках пальцев Ани Корней нащупывал мозольки, и почему-то это его радовало.

– Мне повезло, что я попал в ваш хостел, – сказал Корней. – Я поверить не могу в то, что вообще такое бывает.

– Какое? – отозвалась Аня.

– Когда вот так вот просто: люди увиделись, и бац – просто так, без каких-либо задних мыслей, – и чтоб взаимно. Как в фильмах прямо. Но это я не про нас, ты не подумай, что я думаю, что ты влюбилась или я что-то такое, в общем, не думай, пожалуйста, прямо буквально, я не хочу, чтобы ответственность…

– Всё бывает, – прервала его Аня. – Любовь настоящая есть, как и есть всё самое ужасное в жизни. Понять и представить даже убийство, например, я не могу, но это же ведь не значит убийств и убийц нет. Ещё как есть они. Но если есть такое ужасное, то обязательно и есть такое прекрасное, как любовь. По закону всемирной справедливости, компенсации энергии или по какому-нибудь другому природному или Божьему закону.

– Я верю в любовь. Правда, жаль, что тогда и с убийствами придётся соглашаться. Но если такова цена, то…

За окном мерно сыпал снег. Из приоткрытого окна доносилась раскатистая матерная ругань: кажется, кто-то в кого-то въехал во дворе. Корней и Аня видели только снег, безразличный, медленный, он крупными хлопьями стягивался к земле. Корней, глубоко вдохнув, начал:

– Постоянно спотыкаюсь о прошлое. Мне надо тебе о нём рассказать.

Ну, что? Вот оно. Рассказывай. Рассказывай всё, как на духу. Не молчи, не тяни, не увёртывай, не приукрашивай да расскажи ей всё, как есть, и по порядку, соблюдая хронологию, не забывая важные детали. Да не будет тебе совестно и неудобно, всё нормально! История твоего прошлого всего лишь показывает тебя в свете, ну, скажем, не героического сияния, зато, как есть, – серовато-«реалистического».

***

На следующее утро после ночи у Вени девочка проснулась на кухне, накрытая пледом. Корней сидя спал рядом с ней, в одежде, его голова запрокинулась, он посапывал. Девочка тихо поднялась, и тут же ей, конечно, ударило по голове похмелье, и девочка, пошатываясь, прикрывая нагое тело пледом, пошла искать свою одежду. Сначала решила проверить в ванной и не прогадала. Разбросанные по полу, лежали её чулки, заколка с Микки Маусом, лиф, в самой ванной валялась майка, со стиралки свисала тугая юбка, из которой выглядывали синие трусики. В ванной над рукомойником висело большое зеркало, и девочка, наскоро одеваясь, отвернулась от него, чтобы не смотреть на себя, не видеть своего лица. Тихо-тихо она вышла из ванны и направилась к коридору, там надела куртку, ботинки и выбежала из квартиры. Подальше. Потому что про вчерашнее хотелось поскорее забыть и не видеть больше никогда людей, с которыми это «вчера» состоялось.

Д-з-з. Д-з-з.

Корней проснулся от звука вибрировавшего телефона. Как будто кто-то прямо над головой включил маленькую пластмассовую дрель и сверлит, сверлит… Машинально, совершенно не задумываясь, Корней взял трубку и услышал ор:

– Почему трубку не берёшь, дрянь, где ты!

Корней отнёс трубку от лица, посмотрел на экран. «Папа». Какой ещё папа? Чёрт, зачем ты чужие трубки берёшь вообще, Корней? Вот так всегда. Теперь у тебя будут проблемы.

– Извините, вы, наверное, ошиблись, – ответил Корней, и, не поднося телефон к уху, бросил трубку.

Корней оглянулся. Девочки не было на кухне. Он встал, зашёл в ванную, потом в комнату с зеркальным потолком и шкафом, там в тихом одиночестве спал Веня. Корней сел рядом с другом, толкнул его в плечо и спросил:

– Веня, где девочка?

В ответ на вопрос друг промычал невнятно. Корней вернулся на кухню. Там настойчиво вибрировал телефон. «Папа». Телефон, повёртывался, ныл, на полминуты затухал и потом снова заводился. «Папа». Корней снял трубку.

– Где Полина? – донеслось шершавым басом из трубки.

– Её здесь нет, – каким-то не своим, излишне строгим голосом ответил Корней, – она, наверное, забыла телефон здесь.

– Здесь – это где?

– В квартире. В квартире моего друга.

– Где сейчас Полина?

– Я не знаю. Я проснулся, а её нет.

– А ты кто, молодой человек?

– Слушайте, я не знаю вашу дочь. Мы вчера познакомились, она выпила много, мы её и привезли сюда.

– Парень, ты знаешь, сколько ей лет? По ней что, не видно, что она ещё совсем ребёнок? Ты вообще соображаешь?

– Послушайте, но она пришла в бар и вела себя, как взрослая.

– И как мне теперь её искать? Где ты?

– В сталинке на Трёхпрудном переулке, напротив театра «Практика». Скорее всего, ваша дочь сейчас вернётся за мобильником, и вы сможете её найти, не волнуйтесь. Извините, что так получилось.

– Никуда она не вернётся, к сожалению, я её знаю хорошо уже. Ладно, если что-то узнаешь, позвони. Не вырубай телефон хотя бы пару дней, мало ли. Зарядка есть для айфона? Ай, ладно – делай с ним, что хочешь. Подарок.

– Извините, что так получилось. Я, правда, если что-то узнаю про неё, я вам напишу.

Последние слова Корней проговаривал, скорее, для себя, для успокоения, потому что мужчина уже положил трубку. За последовавшим после разговора импровизированным завтраком из макарон и десятка перепелиных яиц, поджаренных на сковородке, Корней рассказал Вене про Полину и её отца.

– Что ж, – заметил Веня, жуя омлет в прихлёбку с чаем, – я думал, ей лет восемнадцать всё-таки есть. Да и вообще-то ситуация крайне недостойная, я бы хотел позабыть про неё навсегда, и нехай она, что называется, отплывёт в небытие жутковатых, но временами приятных воспоминаний.

– Что нам делать с мобилой-то?

– Не нам, а тебе. Отец юной девы сказал – подарок. Подарком волен ты распоряжаться по своему усмотрению, то есть – сам используй, продай или вон, под рукомойником урна.

– А вдруг к нам приедет и обвинит в изнасиловании, растлении малолетней?

– На всё воля божья, Корнюш. Дай поесть спокойно.

Телефон Корней решил оставить, но он ему не давал покоя. В те полтора дня, что держался аккумулятор, его постоянно донимали сообщения от разных номеров: «Что делаешь», «Давай потусим», «Как дела», «Я скучаю»… И чем чаще они приходили, тем большее росло в Корнее отвращение к тому, что произошло ночью, и в частности – к этой девочке, агрессивной и с виду замкнутой. А затем отвращение появилось и к себе. Почему он не остановил Веню и себя не остановил, почему в тот вечер случилось всё то, что случилось, как он мог так оскотиниться, чтобы, забывая себя, он участвовал в этом. Нет, от мобильника надо точно избавиться. Корней решил выкинуть его после работы, а пока телефон валялся в сумке вместе с грязной ресторанной рубашкой, контейнером с едой и электронной книжкой.

Корней почти перестал общаться с Веней. Ему казалось, что всё-таки виноват во всём этом больше всего именно друг: Веня подбил, подначил, подговорил. Подсовратил.

Прошёл уж месяц, а то и два. Так вышло, что в вечернюю смену Корней работал на все три ресторанных зала один и, несмотря на то что гостей было немного, бегал как угорелый с первого этажа на второй, с кухни в зал, из зала на мойку. Время шло к двенадцати, и гостей осталось два столика, один на первом, другой на втором этаже, так что Корней часто задерживался у печи с пиццами и общался с пиццером.

– И она присылает мне фотки своих двух мокрых пальцев и пишет: «Я соскучилась», – рассказывал Корнею пиццер, раскатывая тесто. – И это просто офигенно, когда женщина присылает такое!

– В смысле, не понял.

– А чего непонятного? Мокрые пальцы, на них её, ну, понимаешь, сок. Ну, ты чё, ну.

– Фу ты, ё-моё!

На кухню зашла встречающая гостей на входе в ресторан девочка Настя, хостес, и обратилась к Корнею:

– Корней, тебя там зовут.

– Кто?

– Девочка какая-то. Сестра твоя, может?

– Да нет сестёр, – ответил он и пошёл за Настей.

На входе в ресторан стояла Полина. «Корней, мне больше некуда идти, помоги мне, пожалуйста», – глядя на бейджик с именем молодого человека, жалобно произнесла девочка. Корней увидел напуганное, чёрное лицо. Ему вдруг стало жалко её, и то отвращение, которое копилось всё время после той ночи, вдруг исчезло, Корней обнял девочку и ответил: «Конечно, я помогу». Корней посадил её за столик у входа в ресторан. «А ты скоро?» – стараясь улыбаться, поинтересовалась девочка. Корней кивнул и пошёл к столикам с гостями, вежливо сообщил, что ресторан скоро закрывается, и рассчитал их. На баре Корней положил деньги в кассу, достал хайбол и налил в него колы. «Что я творю? Зачем? Кто она мне такая? Чем я ей могу помочь? Приведу её домой: «Здрасьте, мама, эта девочка-малолеточка у нас тут ночь перекантуется. Ты не думай, мама, я её не похитил, нет, что ты, ничего такого, просто однажды с другом в два ствола трахнул, как свинья». Чёрт, мерзость!», – роились мысли в голове Корнея, пока он шёл обратно к девочке.

– Вот, это тебе, – сказал Корней, ставя перед Полиной стакан с колой, – я сейчас переоденусь, и мы пойдём.

«Тебя, наверное, могут посадить даже просто за общение с ней!» – не замолкал внутренний голос, пока Корней переодевался: вместо клетчатой рубашки надел майку и толстовку, переобул кроссовки, закинул на плечо рюкзак.

– Сколько тебе лет? – строго спросил Корней у девочки, когда они вышли на улицу.

– Мне семнадцать, – ответила Полина.

– Да, выглядишь ты ещё младше. Расскажи, что произошло. И вообще, почему именно ко мне ты пришла?

– Потому что у меня нет друзей. У меня вообще никого нет. Мой отец меня не признаёт, не уважает и не любит. Он стал мутить с этой тупой шалавой через месяц после того, как мамы не стало, и до сих пор с ней живёт. В нашем доме. Бывшем нашем. Я больше там и не хочу быть никогда. Сегодня мы с отцом поссорились опять. Он хотел, чтобы я извинилась за грубость к своей «новой маме». Да пошли они! Оба! Я ударила её, а он ударил меня. И я сбежала.

Девочка плакала сначала тихо, а потом навзрыд. Редкие прохожие смотрели на неё с Корнеем удивлённо и с любопытством. Корнею показалось, что смотрят на него, думают, что он эту девочку куда-то насильно тащит уговорами. Поэтому он держал дистанцию, поглаживал её аккуратно по плечу и приговаривал: «Ну-ну, всё хорошо. Всё хорошо».

– Что хорошего? Чего хорошего, я тебя спрашиваю? Вот у тебя есть дом? Семья? Мама, папа, я не знаю. Есть друзья, к которым ты можешь пойти, рассказать о проблеме, а они тебе помогут? У меня нет ничего. Вообще ничего. Я даже, видишь, к тебе пришла, хотя ты меня не знаешь, может, даже и не помнишь толком. Но мне деваться некуда. Точнее, есть куда, но я пока ещё не созрела.

Не смотря на прохожих, Корней обнял девочку и повёл её к своему дому. Они зашли в его квартиру. Дома было тихо. Мама уже спала в дальней комнате. Молодые люди разулись и проследовали в комнату Корнея, расположенную ближе к кухне. Корней включил лампу и сел в кресло. Когда девочка упала на диван, Корней увидел на плече её большое серо-бурое пятно.

– Это сделал он? – указывая пальцем на синяк, спросил Корней.

Девочка угукнула. У неё зазвонил телефон, она вытащила его из кармана, отменила вызов и поставила беззвучный режим.

– Я приготовлю чай, – сказал Корней, – будешь?

– Да, спасибо.

На кухне Корней заварил зелёный чай с мятой, разлил его в кружки и вернулся в комнату. Девочка уже спала. Корней поставил чай у кровати. Из рюкзака Корней вытащил старый Полинин телефон и положил его на пол, рядом с чаем. Потом Корней сел в кресло, пододвинулся к кровати, вытянул ноги. «Во что ты вляпался, Корней, во что?», – продолжал внутренний голос, но всё тише и тише.

Утро субботы. Сегодня у мамы выходной, она целый день дома. И девочка тоже у тебя дома. Тебе, наверное, даже всё равно. Ну пусть всё будет так, как есть. Пусть мама увидит девочку, прямо на кухне разразится скандал. Разревётся эта девочка и убежит от тебя. Пусть будет то, что будет.

Полина проснулась и захотела умыться. Корней отвёл её в ванную, а сам отправился готовить омлет. Мама появилась на кухне через несколько минут. Наверное, неосторожное стукание тарелок её разбудило.

– Доброе утро, – поприветствовала сына мама, распутывая руками свалявшиеся после сна волосы.

– Доброе, – зевая, повторил за мамой Корней.

– Как работа?

– Нормально.

– Вчера никаких новых вакансий не выбрасывали?

– Никаких.

– Или ты не смотрел? Надо, Корнюш, уже что-то менять. А что у нас вода в ванной просто так льётся?

– Я не один сегодня.

Мама налила себе чай и засобиралась в свою комнату, но в этот момент из ванной вышла Полина. Увидев женщину, Полина, смущенно произнесла:

– Здравствуйте! Извините… а, Корней, а не подскажешь, пожалуйста, а где у вас фен?

– Над рукомойником в правом ящике сверху, дорогуша, – отозвалась удивлённо-ласково мама.

– Спасибо большое, извините.

Дверь в ванную закрылась.

– Не слишком ли малая? – спросила у Корнея мама.

– Да нет, нормальная, – не поднимая глаз на мать, ответил Корней.

– И как вы так живёте? Не понять мне вашего поколения, совсем не понять. – повторила мама и, уходя в свою комнату, добавила. – Пожалуйста, Корней, позавтракайте и уходите куда-нибудь.

Высушив волосы, Полина пришла на кухню. В дневном свете кожа на её лице казалась снежно-белого цвета. По чуть-чуть она ковыряла омлет и запивала его чаем. Корней смотрел на девочку долго, а потом заговорил:

– Что собираешься делать дальше?

– Не знаю. Может, уехать куда-нибудь? Бросить всё и уехать.

– Но ты же учишься, наверное, и всё такое, нет? Нельзя вот так вот просто взять и уехать. У тебя же есть обязательства. Перед собой, в первую очередь. Да и вряд ли кому-то из родных понравится.

– Отцу вообще ничего не нравится из того, что связано со мной. Он был бы рад, если бы меня не было.

– Да ладно тебе, что ты такое говоришь? В прошлый раз он тебя искал, обзвонился. Кстати, ты видела, у кровати лежит твой телефон старый. Ты забери его.

– Спасибо. Я возьму, да. Наверное, он звонил, чтобы поорать на меня, это всё.

– Во всяком случае тогда он мне показался очень расстроенным, говорил, как сильно хочет тебя найти и очень скучает.

– Правда?

– Ну да, конечно. Мне кажется, стоит с ним увидеться, обо всём спокойно поговорить. Конечно, плохо, когда в дом приходит чужая женщина, которую тебя заставляют называть там… мамой. Ты же можешь рассказать отцу, что у тебя внутри. Что ты мне рассказывала, то и расскажи, только без лишних эмоций. Нужно не держать это в себе. Хочешь, мы вместе пойдём?

Полина молчала, а потом швырнула вилку на стол и поднялась:

– Глупо было к тебе приходить.

Она зашла в комнату, собрала вещи и направилась в коридор. Корней последовал за ней:

– Извини, я не хотел ничего такого.

– Я всё поняла. Не надо больше. Спасибо.

– Но если вдруг я тебе понадоблюсь, вот мой номер.

Корней вырвал листок из записной книжки, лежавшей у телефона в прихожей, написал телефон и протянул Ане. Девочка взяла бумажку, открыла дверь и исчезла. Так же стремительно, как появилась вчерашним вечером. Из комнаты выглянула мама и неодобрительно цокнула.

На следующий день в ресторане Корней работал в одну смену с Веней.

– Помнишь ту девочку, которая у тебя дома была… Мы с ней, ну, у нас с ней втроём, – сбивчиво спросил у друга Корней, пока тот перекрывал столик, сгребая на поднос оставшийся после гостей гарбидж в горку.

– Что было, то прошло. Из памяти долой, – отозвался друг. – Наше лёгкое помутнение рассудка. Давай не будем вспоминать проигранную битву плоти над духом.

– Эта девочка вчера приходила. Рассказала, что поссорилась с отцом, сбежала, не хотела возвращаться домой. Мы пошли ко мне.

– И ты её, простите, утешал?

– Нет, я спал в кресле. Она переночевала у меня и всё.

– Странно, почему она пришла к тебе.

– Может, она пришла к тебе, на самом деле, просто твоего имени не вспомнила?

– По-моему, я ей его даже и не называл, хотя на этот счёт никогда нельзя быть уверенным, особенно после водки с апельсиновым соком – вот её я помню отчётливо, – Веня произнёс таинственно и серьёзно. – Мы были глупыми и молодыми. Да, молодыми, хоть с того времени и прошло всего-ничего. Я бы хотел, чтобы этого не было. Мы должны забыть. Ради всего.

И друзья так и сделали. Забыли и не упоминали о том, что произошло в Вениной квартире.

Вечер проходил в рабочем ритме: гости, заказы, уборка, подсчёт чая. После закрытия ресторана, друзья решили пойти в кабак напротив – это была традиция, каждый раз после совместной смены они шли туда пропивать честно заработанный чай, который, как казалось тогда, был немал.

На выходе из своего ресторана Корней заметил Полину. Девочка прятала глаза за большими солнечными очками и дрожала вся. «Чёрт, серьёзно, опять?» – возмутился про себя Корней. Полина, конечно же, сама пошла ему навстречу.

– Я боялась, что ты не работаешь сегодня, а беспокоить на работе не хотела, – виновато сказала девочка.

– Полин, что ты хочешь? – нетерпеливо спросил Корней.

Несколько замешкавшись, Полина произнесла: «Привет?».

– Я не могу тебе ничем помочь, Полина, ты же это понимаешь. Я не могу ничего сделать для тебя, извини. Мы с другом торопимся, у нас дела.

Потупив взгляд, Веня приветствовал девочку: «Добрый вечер, сударыня». И девочка вдруг расплакалась.

– Пожалуйста, извините, пожалуйста, можно мне с вами. Я не могу уже быть наедине со своими мыслями. Это убивает меня. Пожалуйста, давайте просто посидим. А то я не знаю, что с собой сделаю.

Друзья переглянулись, Веня пожал плечами, Корней нахмурился и выдал:

– Ладно. Пойдём. Выпьем чая где-нибудь. Поделишься своими мыслями.

Они перешли на противоположную от ресторана сторону дороги, проследовали мимо кабака и зашли в пустую кафешку с горящей вывеской «24» снаружи и убаюкивающим инди внутри. Молодые люди сели недалеко от входа и заказали кофе. Веня всё порывался заказать ирландский, но Корней его остановил. Девочка рассказала о нелёгкой жизни.

Сначала были мама, папа, я, дружная семья. Потом у мамы случился тромб в голове, она умерла мгновенно. Просто в один день девочку разбудил отец и сказал, что мамы больше нет. После этого он, редко бывавший дома, вплотную занялся воспитанием дочери. В языковой спецшколе, в которой училась девочка, постоянно возникали проблемы: то девочку ловили с куревом в туалете, то учителя слышали от неё «нецензурную брань», то целовалась с мальчиками на дискотеке. Отец перевёл её на надомное обучение, запретил встречаться с мальчиками из школы, потому что они на неё дурно влияли. А мальчикам-то в сущности было всё равно, как выяснилось. Не стало девочки, они нашли себе другую, которая давала больше, чем просто поцелуи. Отец выписал девочке лучших учителей: всех, как на подбор, опытных, многомудрых, великовозрастных, кроме одного – молодого учителя истории, в которого сразу же девочка влюбилась и за которым однажды сбежала в другой город. После этого случая к Полине приставили няньку, выполнявшую функцию до поры до времени хорошей подруги и (незаметно для Полины) сторожа. Когда Полина узнала, что её нянька – не просто нянька, а ещё и новая подруга отца, мир рухнул. И сколько бы она ни просила, отец отказывался уволить эту женщину, а наоборот принуждал любить её, называть «мамой». Теперь Полина не может жить дома: ей там ничего нельзя, у неё там мачеха, которую она ненавидит. Больше неё девочка ненавидит только отца.

– Я лучше уеду в детский дом, чем останусь там, – продолжала Полина. – Лучше быть сиротой, чем так. Хочу убежать. Я спёрла у отца почти сотку рублей налом, думаю, этого хватит, чтобы пожить первое время без проблем перед тем, как устроиться.

– Ватсон, налицо любовь, которая не знает понимания ни на одном из берегов, – заключил Веня.

– Любви никакой нет. По крайней мере, у меня. А у отца моего есть только две вещи, которые он любит – власть и деньги. Это всё.

И тут в кафе влетел огромный, похожий на медведя, мужчина. Раскачиваясь из стороны в сторону, тяжело и уверенно шагая, он направился к столику молодых людей.

– Ты идёшь домой, – заревел мужчина, хватая Полину.

Девочка старалась вырваться, но у неё не получалось, она плакала и кричала. Между девочкой и мужчиной вклинились Корней и Веня. Корней бил по рукам громилу, а Веня методично повторял: «Отпустите, отпустите же!» Выпустив одну руку, мужчина врезал Вене, и тот повалился замертво. Левым хуком медведь достал и второго молодого человека. У Корнея затрещала челюсть, всё расплылось. Он слышал истошный крик Полины, крутил головой, как будто пытался стряхнуть мутную пелену в глаз. Когда его наконец-то отпустило, ни девочки, ни мужчины уже не было. Веня лежал на полу и корчился, Корней приподнял его и посадил на стул.

– Ты как, Вень, идти можешь?

– Наш крейсер вскоре сможет продолжить плавание по этим опасным ледникам. А пока закажи ирландский кофе. Без кофе.

– Ладно.

Корней потрогал челюсть – на месте, к счастью. Побаливает, но на месте. «Надо выпить побольше, забыться», – подумал Корней. Так в тот вечер и поступили молодые люди.

«Привет, как дела?». Смс-ка от неизвестного номера. «Ты прав. Это нельзя держать в себе». Корней смотрел в телефон и хмурился. Ничего не ответил, убрал мобильный в карман. Снова вибрация. Корней вздохнул недовольно, но достал телефон: «У меня есть оружие, давай его убьём». Он немедленно позвонил по неизвестному номеру и услышал Полинин голос.

– Это что, шутка такая? – злобно проговорил он.

– Корней, пожалуйста, нам надо увидеться и поговорить, я не знаю, что делать.

– Слушай, может, тебе самой разобраться в своих проблемах? Я тут ни при чём.

– Если ты не приедешь, я убью себя.

Корней бросил трубку и продолжил заниматься своими делами: расставлять стулья в зале, раскладывать приборы на столах. «Но вдруг всё-таки правда убьёт?» – поначалу не давали ему покоя мысли, но через пару часов как-то поутихли они, потом изредка всплывая в его голове.

Ближе к вечеру звонок с другого неизвестного номера. Мужской голос:

– Парень. Меня зовут Олег. Я отец Полины. Мне нужно, чтобы ты приехал сюда. Это очень важно.

– Но я на работе, я…

– Ты не понял, – мужской голос звучал твёрдо и решительно, – ты должен приехать. Шаболовка, тридцать. Как подойдёшь, позвони. Срочно это, понял?

И что-то дёрнуло Корнея, сам не зная почему, он всё-таки бросил все дела, ушёл со смены на два часа раньше и поехал на эту дурацкую Шаболовку, где его встретил тот самый мужчина, который медведем ворвался в ночное кафе, раскидал Корнея с Веней и забрал Полину с собой.