Сон разума

– Идем, – решительно перебил меня Стас.

– Я ему помогу, – шепнул Серега.

Я понимал, что спорить тут бесполезно, да и выхода у нас другого не было. По нам стреляли. Стреляли и не один раз. Сожгли машину. Кто знает, на что еще они способны.

– Идем, – согласился я и повернулся к брату. – Помоги Наташке, я возьму наши вещи.

Расположившись таким образом, что мой брат и Наташка пошли первыми, Стас с помощью Сереги вторыми, а я замыкал процессию, мы двинулись глубже в лес. И именно в этот момент я и обнаружил первые, если можно так сказать, проблемы.

Как оказалось, второпях, пытаясь помочь друг другу, пацаны захватили только пакет, в котором лежала лишняя одежда с дачи: пара штанов, три больших кенгурушки и еще одна моя рубашка. Я вытащил все это и переложил в спортивную сумку, что захватила Наташка. В ней что-то булькало и поскрипывало упаковкой. Ну, хоть еда у нас будет.

Но самым страшным оказалось то, что сумкой, которую я принял за свой рюкзак, оказался свернутый военный брезент, а лямкой подвернувшейся мне под руку – лямка упрятанной в багажник винтовки Драгунова.

Я даже остановился на секунду, чтобы убедиться в этом. Под плотно завернутой простыней и в самом деле покоилась снайперская винтовка. Сплюнув в сердцах, я отправил простыню в сумку к одежде и продел брезент через лямки, чтобы проще было нести все это за спиной. Минуту я думал бросить винтовку прямо на этом месте, но затем решил не оставлять следов нашего пребывания.

Таким образом, с собой у нас было несколько вещей, что смогут согреть нас в лесу, большое полотно укрывного брезента, сумка со скудной провизией и винтовка, что покачивалась у меня за спиной, все время неприятно колотя меня по заднице.

Я не мог сказать, сколько точно мы шли. В этом лесу всегда царила полночь. Я не видел дальше нескольких метров вперед. А часы, что были моим верным спутником, разбились при аварии. Я заметил это уже в лесу, когда попытался посмотреть время и обнаружил лишь разбитый циферблат, с которого скинул осколки битого стекла. Стрелки остановились, и на этот раз навсегда.

Возможно, мы шли час, загребая опавшие ветки и то и дело спотыкаясь на кривых корнях, возможно и больше. Мы не знали направления, не знали в ту ли мы сторону вообще идем. Возможно, мы давно описали круг и в любую минуту выйдем на дорогу, где нам опять попадется тот щупленький рядовой с автоматом Калашникова на плече. Только на этот раз он не будет медлить, не будет пытаться отдать нам воинское приветствие, не будет пытаться стрелять в воздух. Он просто выстрелит, выстрелит наверняка и на этот раз пуля без помех найдет свою цель.

Я брел вперед ударяясь о каждое дерево, что возникало у меня на пути, терся об него плечом и, отталкиваясь, шел дальше. Тьма все больше обступала меня со всех сторон, а сознание уплывало куда-то вдаль. Я все больше отдалялся от своего тела. Терялся вдали, парил над верхушками деревьев, плыл в пустоте. Она была холодной. Холодной, но нежной. И в этой чуждой такому гиблому месту нежности хотелось раствориться.

Может быть, я на секунду потерял сознание от усталости, а может просто уснул на ходу, так как адреналин давно растворился в нашей крови, принеся с собой обратную сторону его действия – отяжеляющую сонливость. Кажется, я упал, так как очнулся уже стоя на коленях и упираясь руками в твердую землю. Сумка скатилась на бок, винтовка лежала предо мной, ее ремень все еще был перекинут через мою руку.

Я услышал звук падения, и тихий Наташкин вскрик. Поспешил встать на ноги, но сделав два неуверенных шага, вновь упал на четвереньки. Мне потребовалась минута, чтобы разогнать туман в моей голове, прежде чем я смог уверенно встать.

– Стас не может дальше идти, – сообщила мне Наташка, когда я, наконец, добрался до них.

Я оглядел их мутноватым взором и кивнул. Вряд ли я тогда понимал, что именно происходит. Вероятно, даже не видел, как мог друг лежит, скорчившись под ветвями приземистой ели. Я просто знал, что дальше нам не уйти. Мы достигли своего предела, подошли к нему вплотную. А по ту сторону лежит долина смерти.

– Давайте спустимся в ту яму, – предложил я, наугад махнув перед собой.

Мне это не привиделось, в темноте леса и в самом деле различался широкий и длинный овраг, уже поросший травой и кустарником. Он был похож на трещину в земле или одну из ветвей небольшого каньона.

Мы спустились вниз, практически стащив туда Стаса, и устроились в самой его глубокой части. Широкий брезент мы использовали, чтобы накрыть нас сверху, пристроив его на ветви растущего здесь кустарника. Сверху накидали веток и сухих листьев. Такая себе маскировочка, но все же лучше, чем ничего.

Внутри было холодно, и ледяная земля нисколько не улучшала ситуации. Двое штанов мы отдали Наташке и Стасу. Девушке достались мои большие джинсы, но спорить она не стала – тут уж не до внешнего вида. Вторые должен был надеть Стас, после того как мы промоем и перевяжем ногу, но тут обнаружились еще одни трудности.

В спортивной сумке лежало только несколько пакетиков чипсов и пустая на треть бутылка Джек Дениэлс, что осталась у нас с Нового Года, которую мы так и возили все это время в багажнике Морриган.

– Это полный звиздец, товарищи, – заявил я, прижавшись спиной к холодной стенке нашего импровизированного укрытия.

Наташка с ужасом взглянула на нас.

– И что же мы будем делать?

– Торопиться, – только и ответил я.

На этом разговор был окончен, так как бессмысленные рассуждения нам не помогут, а вот нога Стаса нуждалась в осмотре. Наташка плеснула на нее виски и Стас тут же зашипел. Затем девушка сделала солидный глоток прямо из горлышка и, раскашлявшись, принялась стирать кровь. Бутылка перекочевала к Стасу, затем к Сереге, от него к Сане и, наконец, задержалась у меня. Вроде бы тут самое время пошутить, что таким вот образом и передается герпес, но я решил промолчать.

– Не похоже на перелом, – доложила Наташка, после тщательного осмотра. – А у меня их было много.

Я сделал глоток виски и промолчал. Я за всю свою жизнь ни разу ничего не ломал, хоть стройка и была моей игровой площадкой.

– Хотя я не медик, точно сказать не могу. Давайте те палки. Да нет, те, что толще. А ты Сергей, нарви длинных лоскутов из покрывала. Сделаем перевязку.

– Андрей, – она повернулась ко мне, как всегда серьезная в экстренных ситуациях. – А ты отдай мне бутылку, – сказала Наташка, заметив мой помутившийся взгляд.

Я не спорил, просто передал ей виски, но лишь для того, чтобы она сделал еще глоток, который пошел явно лучше первого.

– Так хорошо, – наконец сказала Наташка, утирая лоб. – Будет держаться, но тебе лучше пока лежать.

– Спасибо, – промямлил Стас, пряча взгляд.

К этому моменту бутылка опустела наполовину.

– Это и есть твой план?! – ужаснулся Саня, чуть не уронив почти опустевшую бутылку виски.

Все с ужасом смотрели на меня, и только Наташка задумчиво крутила прядь своих волос.

– А что мы еще можем сделать? – вопросом ответил я. – Вы же понимаете, что мы бессильны. Что могут сделать дети, там, где не справились военные?

– Да что угодно! – вспылил Саня и попытался встать, но брезент выгнулся под его головой, и вниз слетело несколько веток. – Мы уже справлялись и не раз. Да и не с таким, – успокоился он, вернувшись на свое место.

– Не с таким, – подчеркнул я. – Не здесь. Не в это время. Не в такой ситуации. Нам здесь своими силами не обойтись.

– Ладно, ладно черт с ним, – размахивал руками Саня. – Но почему вдвоем?

Серега и Стас молча переводили взгляд с одного на другого, не решаясь ввязываться в спор двух братьев.

– У нас две рации. Кто-то должен остаться со Стасом. Вдвоем мы менее заметны. И, – я достал из кармана Осколок Неба и вытянул его на ладони, – мы не знаем, какой радиус покрывает этот камень.

– Мы не знаем, покрывает ли он вообще хоть что-то!

– Я знаю, – ответил я, вспомнив свою встречу с тварью в своей квартире.

Саня понял меня, я видел это в его взгляде.

– Ну, хорошо, ну допустим. – Он примирительно поднял руки. – Но кто будет вторым. Никто из нас не умеет пользоваться винтовкой.

– Я умею, – спокойно ответила Наташка.

Все взгляды устремились на ее крохотную фигурку в дальней части шалаша.

– Вы не забыли? Мой отец военный. В детстве я стреляла из всего, что может стрелять. Отец возит меня на полигон каждое лето.

– Но, но… сможешь ли ты убить?

– Убить? – Наташка подняла взгляд заметно помутневших голубых глаз на моего брата. – Нет. Думаю, нет.

– Вот!

– Никого убивать не придется, – сурово отрезал я. – Никто из нас не сможет убить человека, не неси ерунды. Мы можем сколько угодно говорить об этом, обсуждать, планировать, но никто не сможет спустить курок. Так что оставим этот вопрос. Нам нужно просто устроить западню, чтобы наши доводы звучали более… – я пощелкал в воздухе пальцами, пытаясь подобрать слово.

– Убедительно? – предложила Наташка, громко икнув в конце.

– Убедительно! – подхватил я, указав на нее пальцем.

Саня поник, опустив руки и вперив взгляд в землю.

– Но это… это самоубийство.

– Оглядись, брат, мы все уже покойники, – мрачно сказал я. – Если мы не разрешим это, то Стас тут просто сдохнет, так как не сможет идти.

Стас тихо ойкнул.

– Мы его здесь не бросим, ведь мы семья. Мы умирали друг за друга в том доме, здесь мы поступим так же. Я сказал, что мы покойники не для красного словца, мы ими и являемся на самом деле.

– Пойми еще, когда ты рисуешься, а когда говоришь правду, – пробурчал Саня.

Я пропустил его реплику мимо ушей.

– Мы или сделаем это, или будем тут сидеть, пока не умрем от холода.

– Или пока нас не схватят военные, – подсказал Серега. – Которые тоже, скорее всего, нас убьют.

– Именно. – Я развел руками. – Выбора у нас нет.

Все разом замолчали и стали переглядываться, словно решая проблему телепатически, словно могли читать мысли друг друга.

– Так что, – хлопнул я по земле. – Завтра как стемнеет, мы с Наташкой уйдем в лес.

– Мы и так в лесу, – вставил Серега.

– И исполним наш план. Возражения?

Никто не ответил.

– Вот и хорошо, – улыбнулся я. – А теперь давайте допьем виски, чтобы согреться, съедим эти чипсы и утеплимся как можно сильнее. Ночка будет холодной.

Мою идею поддержали вяло, но согревающий алкоголь все же распили. И тогда, осмелев от выпитого, Серега заговорил:

– Наташка, мы ведь можем умереть.

– Ну да, – кивнула девушка.

– А прошлый раз, перед смертью, ты меня поцеловала, помнишь?

– Помню, – мотнула головой девушка.

– Так может ты это… ну, еще меня поцелуешь?

Наташка смотрела на него секунду, пытаясь сфокусировать взгляд, а затем улыбнулась.

– Да я вас всех расцелую. Идите сюда.

На карачках она принялась двигаться между нами, каждого смачно чмокая в губы. В этом не было ничего сексуального или страстного. Это не был поцелуй между мужчиной и женщиной. Скорее так целуют детей, чтобы от этого звонкого чмока они весело смеялись, утирая губы.

– Ну, это… – промямлил Стас, пряча взгляд.

– Ты чего это Ната… – окончание фразы моего брата потонуло в громогласном поцелуе.

– Готов, Сережа?

– Ага, – довольно улыбнулся парень, складывая губы трубочкой.

Третий чмок. Наташка повернулась ко мне.

– Твоя очередь, Андрей. Где ты там?

Я подтянул под себя ноги и покрепче перехватил бутылку.

– Не подходи ко мне женщина, ты пьяна.

– Да все нормально, – отмахнулся Наташка, потеряв равновесие и завалившись набок. – Давай сюда свои губы.

– Говорю: отстань, женщина. Устроила тут…

– Вот и ладно, – обиженно чертыхнулась она. – Вот пусть она тебя и целует.

– Что? – переспросил я, но ответа не последовало. Наташка уже крепко спала, нелепо уронив руку на лицо.

Я не удивился, обнаружив, что уснули все. Да, виски работает именно так. Особенно в таких количествах.

– Как же хорошо, что я не такой слабый, – усмехнулся я, осушив бутылку.

Окончание своей фразы я произнес, уже заваливаясь набок с бутылкой у лица.

Когда я проснулся, то не понял где я. Не понял где вверх, а где низ. Не понял, где находится моя голова, а где мои ноги. Я четко понимал только одно – у входа в шатер кто-то стоит.

Я приподнял голову и мутными после пробуждения глазами взглянул на вход. Смутно угадывались очертания расплывчатого силуэта. Худенькие ножки, полосатые чулочки, подол светлого платья.

Я подскочил. Скинул с себя кенгурушку, которой меня кто-то заботливо укрыл. И на четвереньках двинулся к выходу.

В голове сильно шумело, а сердце билось так, что готово было выпрыгнуть в любую минуту. В голове билась только одна мысль. Только одно имя.

Я выбрался наружу. Густой туман окутывал близлежащие деревья. В сером утреннем свете мир казался пустым, безжизненным, словно пустая оболочка самого себя. Рядом никого не было.

Я стоял, пошатываясь, все еще сжимая в руке пустую бутылку виски, когда в нос ударил сильный запах хвои. Где-то справа зашуршали кусты.

Я кинулся туда, не раздумывая, не разбирая дороги. Налетал на деревья, бился о них плечами, головой, но все равно продолжал бежать. Кусты рвали мою одежду, заново открывали старые царапины и оставляли новые. Я не чувствовал всего этого, просто не замечал. Мне хотелось только одного – еще раз увидеть ее. Прикоснуться к ней. Почувствовать вновь ее запах.

Скатившись с какого-то холма, краем глаза я заметил движение впереди. Хрупкая фигурка растаяла в тумане на моих глазах.

– Постой! – закричал я, срываясь на шепот. – Подожди.

Поднявшись с земли, я кинулся вперед, в туман. Туда, где второй раз исчезла она.

Остановился я лишь тогда, когда под ногами захлюпала вода. Через пару шагов, она дошла мне до колена. Туман растянуло, и я увидел, что стою на краю небольшого болота, из которого торчат отмершие ветви деревьев, нависшие над водой как памятники канувшим в небытие идиотам, что, как и я, все еще верят. Что, как и я, все еще надеются.

Запах хвои ударил с новой силой. Я упал на колени в воду и закрыл глаза. Целую секунду я чувствовал, как ее теплые руки прикасаются ко мне сзади. Поднимаются по плечам. Сжимают в объятиях. Я чувствовал запах ее тела, чувствовал прикосновение небольшой груди к моей спине. Я ощущал ее дыхание на своей шее.

А когда открыл глаза, передо мной предстало только серое болото, накрытое полотном молочного тумана. Он отступал все дальше, демонстрируя мне высокие стволы сосен, окружившие болото как безмолвные стражи.

Я думал, что вновь поддамся горю, свернусь в воде как малыш и буду рыдать, пока не захлебнусь. Но вместо горя пришла ярость. Яркая, красная, застелившая взор.

– Так, да?! – закричал я, бросив бутылку далеко вперед. – Хвойный запах, в хвойном лесу. Очень смешно! Очень, мать вашу, смешно!

Я не знал, на кого кричу. Возможно, я кричал сам на себя, но с каждым произнесенным словом мне становилось легче. Я сам загнал себя в эту ловушку. Я так хотел увидеть ее еще раз, услышать ее голос, прикоснуться к ее руке, что мои фантазии заменили мне реальность, я все больше тонул в ней. Я так сильно хотел ее увидеть, что стал замечать ее везде. Возможно ли такое, что я сам построил себе тюрьму и сам же в ней заперся?

– Это не честно, – уже шептал я. – Не честно.

Болото не отвечало мне. Да и как оно могло? Лишь тихо переливалось мутной водой.

Я попытался встать, но мою голову поразила такая боль, что из глаз брызнули слезы и повалился обратно на колени. Это была не обычная похмельная головная боль, это было что-то новое, что-то, чего я до этого не испытывал.

Весь мир уменьшился, сузился до размера небольшой пульсирующей точки, что впивалась мне в висок, желая забраться поглубже.

Я так стоял несколько минут, пока боль не отступила. А открыв глаза, я увидел, что весь мир объят яростным огнем. Лес вокруг горел, болото пересохло, а пламя подступало все ближе. Бежать я не мог. Да и зачем? Если все так, то пусть так и закончится.

Закрыв глаза, я стал ждать развязки. Стал ждать того момента, когда горячие языки пламени охватят мое тело и навсегда прекратят мои муки. Я ждал этого, но они все не приходили. И вновь открыв глаза, я увидел все то же болото и все тот же молочный туман.

В тот день голова у меня заболела впервые.

4

Я вернулся в лагерь, когда боль улеглась. Произошло это так же неожиданно, как и началось. Секунду назад мир был белым от заполнившей его невыносимой боли, а уже в следующий миг я ничего не чувствовал. Ничего, кроме бездонной пустоты внутри.

Свою мокрую одежду я списал на невнимательность. Рассказал, что проснулся рано и решил осмотреть окрестности. А так как вниманием я никогда не отличался, собственно, как и терпением, то провалился в болото, не заметив его. Эту ложь приняли охотно. Ну что же, я всегда славился тем, что мог рассказать весьма убедительную историю.

До вечера мы не высовывали и носа наружу, если не считать того раза, когда мы с братом закидали шалаш большим количеством веток, укрыв его настолько надежно, что если кто-то пройдет прямо над оврагом, то все равно ничего не заметит. Если мы, конечно, будем вести себя тихо.

А можете поверить, мы вели себя тихо как мышки. И не то, чтобы мы специально не позволяли себе разговаривать или нарочно сидели не шевелясь, просто нервозность перед неотвратимостью приближения часа Икс, угнетала нас с каждой минутой все больше. А когда на лес опустились первые сумерки, мы привели свой план в исполнение.

– Ты думаешь они услышали? – спросила Наташка, когда спустя три часа мы пробирались по лесу в сторону нависшего над верхушками деревьев светового купола.

– Мы попробовали все каналы, – пожал я плечами. – Кто-то точно услышал.

– И ты думаешь, они пойдут на это?

– Рации небольшие, до лагеря не возьмут. Если кто и принял, то всего пара человек из поискового. Хотя, – я покрутил головой, осматривая лес. – Столько времени прошло, а за нами никто не явился. Мы даже не слышали погони.

– Но тогда план не сработает, верно?

– Верно, – лишь спустя пару секунд ответил я.

– И что мы тогда будем делать?

– Импровизировать.

Наташку этот ответ не удовлетворил, но она не стала больше ничего спрашивать, и молча пошла дальше, придерживая винтовку рукой. Я видел, как она кусает губы, как мыслями погружается все глубже и глубже в себя, но на этот раз я не мог ей помочь.

Темнота хвойного леса была непроницаемой. Небо над верхушками деревьев уже не отличалось цветом от лесной чащи. В полной тишине ночи не раздавалось ни звука, лишь хруст веток под ногами и редкое эхо собственных шагов. Страх словно шел за нами по пятам, подгонял, наступал на пятки, ледяным холодком забирался под одежду. Но это был не старый добрый страх темноты, нет. На смену ему пришел новый, неведомый нами ранее, страх перед неотвратимостью грядущего. И чем ближе мы были к оговоренной точке, тем этот страх становился только сильнее.

– А вот этот твой план, – не удержалась Наташка. – Каковы наши шансы на успех?

– Навскидку?

Девушка слегка кивнула. Я скорее ощутил движение ее головы, чем смог разглядеть в темноте.

– Пять процентов.

– Пять процентов? – Наташка встала как вкопанная. В темноте сверкнули ее глаза, отразив угасающий свет карманного фонарика.

– Да, – замялся я. – Просто округлил.

– Округлил? От скольки?

– От полутора.

В повисшей тишине мы отчетливо услышали тихий рокот десятка генераторов.

– Мы уже близко, – поспешил я перевести тему.

– Но постой… – Наташка ухватила меня за рукав рубашки. – Ты не боишься?

– Боюсь настолько, что если задержимся тут хоть еще на секунду, то я брошусь бежать в обратном направлении. Так что: или сейчас, или никогда.

Наташка вновь с силой закусила губу и кивнула. На этот раз я видел ее лицо отчетливо. Оно словно само светилось призрачным белым светом.

– Тогда идем, – шепнула она.

Следующие метров двести, может триста, а может и целый километр мы шли в тишине, выключив фонарик и взявшись за руки. Остановились лишь тогда, когда огромная стена белого света была в зоне прямой видимости.

– Сколько же там прожекторов! – поразилась Наташка, опускаясь на травяной холмик рядом со мной.

– Они осветили всю зону, как и на снимке, что дал тот солдат.

– Генераторы надо заправлять, обслуживать, они не могут тут стоять одни, без надзора.

– Сомневаюсь, что тут есть постоянная бригада, – успокоил я девушку. – Они не могли себе позволить двух наблюдателей на вышку. Думаю, что людей сюда привозят по необходимости.

– Уверен в этом?

– Нет.

Наташка повернулась ко мне и серьезно посмотрела в глаза:

– Сегодня твои ответы меня не радуют.

– Меня тоже, Полтораш, поверь мне.

Мы лежали на животах, подперев подбородки ладонями, минут десять. Не разговаривали и не смотрели друг на друга. Просто лежали и смотрели на большой световой пузырь впереди. И знаете, чем дольше мы лежали, тем больше мне хотелось вот так и лежать дальше. Никаких забот, никаких решений, никакой суеты. Просто лежать и просто смотреть. Ведь какой бы простой тогда была моя жизнь? И какой пустой.

Я тряхнул головой и поднялся на ноги.

– Пора, – прошептал я.

– Ага, – ответила Наташка и поднялась следом за мной.

– Рация работает?

Наташка достала свою рацию и включила ее; раздался тихий шорох помех.

– Хорошо, – кивнул я и таким же образом проверил свою. – Сколько показывают твои часы? Мои разбились в… тогда.

Наташка поднесла руку к лицу и ответила:

– Половина второго ночи. Есть еще полчаса.

– Нет, – покачал я головой. – Лучше я подожду там.

– А если тебя не найдут? Ведь периметр большой, отсюда хорошо видно. Мы не знаем, где мы точно, и они этого тоже знать не могут.

– Если не смогли отследить сигнал рации.

Наташка секунду помолчала, а затем спросила:

– А они это могут?

– Черт его знает. Иногда мне кажется, что наша армия может все. Но, затем я вижу брезент и три банки тушенки, и моя вера иссякает.

– Не время для шуток, Андрей! – притопнула ногой Наташка, при этом продолжая говорить шепотом. – Отвечай мне серьезно. Я вся дрожу от страха.

– Прости. Я не подумал. Как и всегда. – Я бросил еще один взгляд на купол света. – Я думаю, что если они захотят, то обязательно найдут.

– При условии, что они получили сообщение.

– Да.

– И при условии, что поняли все, что ты им сказал.

– Верно.

– И при условии, что они решили тебе подыграть.

– И, да, но…

– И это еще не говоря ничего о том, что они вообще собираются что-то делать.

– Ну, вот…

– Полтора процента, Андрей!

– Наташ, – я положил руки ей на плечи. – Все будет хорошо.

– Мне бы твою уверенность, – подавленно ответила девушка.

– Ну, или не будет, – пожал я плечами и улыбнулся.

– Дурак! – Наташка толкнула меня в плечо. – Дурак, дурак.

– Сколько так меня не называй, тупее от этого я не стану.

– И умнее тоже.

Мы улыбнулись друг другу и снова погрузились в молчание. На этот раз оно длилось недолго.

– Пора, – повторил я.

– Знаю, – шепотом ответила Наташка.

Мы встали плечом к плечу и вместе последний раз взглянули на купол.

– Как что-то такое красивое, может быть одновременно таким отвратительным? – спросила Наташка.

– Все дело в обстоятельствах, – быстро ответил я и, поправив наплечную кобуру, опустил руку вниз.

Мои пальцы коснулись пальцев девушки. Сначала мы дернулись, поспешили убрать руки. Но спустя секунду наши пальцы встретились вновь. Прижались другу. А в следующее мгновение крепко сплелись.

– Возвращайся, хорошо? – Голос Наташки сломался. Она плакала. Она слишком много плакала в последнее время.

– Хорошо, – ответил я, ничем не выдавая своего волнения.

Несколько блаженных секунд тишины, в течение которых наши руки добела сжимали друг друга.

– Пора, – в который раз повторил я и пальцы расцепились.

Я сразу пошел быстрым шагом, чтобы не вернуться, чтобы даже не дать себе возможности оглянуться. А через мгновение перешел на бег. Так проще. Я всегда бежал. Бегу и сейчас.

Не знаю, сколько времени у меня ушло, чтобы добраться до окраины светового пузыря. Вероятно не много: я бежал так, что ветер свистел у меня в ушах.

Подойдя вплотную к последней стене деревьев, за которой начиналась полоса расчищенная военными, я опустился на пень и начал ждать.

Громкий гул генераторов, треск поваленных деревьев сложенных вместе, что ведомые одним им известными силами скатывались вниз и падали на землю, громкое биение моего сердца, и все равно я услышал близкий треск веток. Поправив шляпу на голове, я повернулся. Я не боялся, просто понимал, что этот треск предназначался мне.