Улиткин Дол

Внезапно она спохватилась, что гостей маловато, и вытащила из комода игрушки – фигурки кота Леопольда, Чебурашку, крокодила Гену, какого-то безымянного медвежонка и мыши – рассадила их прямо на столе, каждому поставив чашку с чаем.

Потом Лапка взялась петь оперным голосом «прилетит вдруг волшебник» и её чалма всё-таки слетела прямо в центр стола. Яша и Барсук едва успели спасти сахарницу, но зато часть торта перебралась на чалму, которую Лапка упрямо надвинула опять себе на голову. Тогда Барсук, желая усугубить праздничное безумие, включил фокстрот и пригласил Лапку танцевать, на что та серьёзно ответила согласием.

Когда парный танец закончился, а музыка продолжилась, Лапка решила танцевать самостоятельно, и Яша заметил, что он может не скрывать рвущийся гейзер со смехом, – для Лапки это только приятный знак внимания. Наконец, она утомилась и села опять за стол.

– Барс, налей мне чаю, – сонно сказала она, – и вот что, я тебя прошу сделать мне маленький микрофон, переносной. Мне это нужно для работы в метро.

– Будешь говорить громче? Иерихонские трубы рядом с твоим голосом – вздох ежа, – с широкой улыбочкой шутил Барсук, подливая ей в чашку кипяток.

– Знаешь, – неожиданно обратилась Лапка к Яше, махнув большой кистью руки, где на каждом пальце, включая большой, сидело по перстню, а то и по два, – знаешь же, как на Иисуса нападали? А он – всё мимо уха, – любовь в нём сидела такая большая!..

После этого Лапка хотела было идти в метро поработать, но Барсук уговорил её пойти спать, и она легко согласилась. Они с Барсуком остались вдвоём за разрушенной Лапкой сервировкой стола.

– Ну, что грустишь, а? – спросил Барсук.

– Я не хочу ходить в школу, но я… хочу учиться, то есть… чему-нибудь очень стоящему, что ли… Имеющему дальнейший смысл, вот! – сказал Яша, выдавив то саднящее, что омрачало ему весь этот славный денёк.

– Знаешь, первый этап обучения в Улиткином Доле? Получать настоящие знания там, интегрировать их тут, и только так. Потому ты туда и попал. Этот вариант тебе подходит?

– А может, как ты говорил, перейти куда попроще? У тебя там какая-то знакомая… – неуверенно попросил Яша, думая о земном.

– Хорошо! Конечно! – с лёгкостью отвечал Барсук, а Яша вдруг подумал, что ему, Барсуку, может, всё равно.

Но эту перебила более интересная мысль:

– Стоп, ты сказал про первый этап обучения в Доле… А второй?

Барсук улыбнулся широко, любуясь на Яшу, как скульптор на своё изваяние.

– Второй этап, – Барсук вскинул улыбку-взор на небеса, – обучит каждого из вас входить за информацией в Информационное поле планеты.

Яша смотрел на нового друга, не мигая.

– Типа? Можно не готовиться к экзаменам?

– Ну да. Хотя… в информационном поле данные истинные, а в ваших школьных программах – через строчку чушь собачья.

В кармане джинсов зазвонил мобильник, – это была Марьяна. Она дрожащим голосом сообщила, что мама желает немедленно поговорить с сыном. Наверное, позвонили из школы.

Яша простился с Барсуком, отмахнувшись от объяснений, и приехал домой. В метро мельком он заметил рекламные щиты: «Раскрой свой мир» и « Велю себе машину». «Это из мира волшебников как-то просочилось сюда», – подумал он.

Мама Марина действительно уже знала о пропуске занятий, а кроме того, знала кое-что похуже.

– Яш, ты ходишь в секту? – спросила она в своей сонной манере, но Яша чувствовал, что она напряжена. Она показала ему место рядом с собой на диване. На ней был её обычный всегдашний, любимый французский джемпер серо-полосатого цвета, а пышная чёлка закрывала брови, наполовину скрывая выражение лица.

– Куда?

– Марьяна видела тебя с каким-то типом. Ты не волнуйся так, просто скажи мне.

– Нет, я же не придурок по сектам ходить, – это вышло очень искренне и немного убедило маму Марину.

– Ну, хорошо, – вдруг Марина как-то обмякла, чуть-чуть, и Яша впервые заметил в ней слабинку, которая ей очень шла. – Прости, я так мало общаюсь с тобой, не знаю толком, чем ты живёшь…

– Я живу толком, – вдруг жестковато заявил Яша, – только школа мне не нравится, хоть режь, мне туда противно ходить, там всё не живое, скучное, тупое, тяжёлое, можешь ты понять или нет?.. Что, разве нормально, когда мне с пяти лет начали впаривать некую риторику, логику, развитие речи, и до сих пор ничего не рассказали толком, что такое человек, – и не расскажут! То есть я хочу сказать… Помнишь, в школе есть мерзкий плакат, где человек без кожи с мышцами и органами наружу? А тебе никогда не приходило в голову, как это может сочетаться с тем, что есть тернистый путь духа и куда этот путь ведёт, главное? И вообще, зачем всё это? И то, и другое?

Марина сделала то, что делала, наверное, раза два в жизни – она шире раскрыла глаза.

– А что… ты что хочешь?

– Мама, я не могу, пойми, не знаю почему, но я не хо-чу! Мне противен весь этот стёб, которым и ты занимаешься и меня тянешь! Меня тошнит не только от этого мутного болота, которое называется обществом, но и от этого города! Это что – дома? Вон – пакет молока, вон там – бутылка, пивная банка, или группка фаллосов! Убожество! Не смотри так на меня, это не я их придумал. Вонючая парковка твоя столица! Подумай, что в этом городе хорошего, – ничего.

– Яш, какие-то речи у тебя – сектантские…

– Я не хожу в секту, – отрезал Яков, глядя в упор на пол.

– Может, тебя покрестить? Марьяна у себя в храме договорится, – немного растерянности добавилось маме Марине, и это ей шло ещё больше.

– Мам, – тепло вдруг сказал Яша, присев на пол под мамины глаза, – ты не обижайся, ты пойми, я не хочу нести крест ни свой, ни чужой, я хочу жить. Так как я хочу, как выберу.

– Что ты выберешь, в конце концов? Наркотики? – оба глаза Марины обрели настоящее сокровище – слёзы. Портили взгляд только сами глаза, которые стали похожи на две железные гайки.

– Это тоже убожество. Это – не волнуйся… – Яша и мама обнялись, что происходило очень, очень редко. – Мам, тебе надо это… отдыхать и не волноваться.

А про себя Яков подумал: « А вдруг её бросил мужик, от которого она беременна?» И ему захотелось защищать её, и побить кого-нибудь за неё.

– Слава Богу, Яша, наркоту не трогай, ладно? Никогда. А то не станешь мужчиной.

– Чего? – смутился Яков.

– Ничего! – Марина высморкалась. – Не думай даже попробовать, на этом и попадаются. А то… не только кончить, но и начать не сможешь.

Это было феноменально. Мама Марина, которая видит сына пять раз в месяц, за двадцать секунд провела воспитательную работу по половому        вопросу, ни разу не замявшись. Яша засмеялся, и мама тоже. Между ними стало гораздо теплее, и даже проблемы показались не такими уж важными.

– Мам, я хочу перейти в обычную школу, где-нибудь тут, поблизости, – произнёс, наконец, Яша самое главное.

Марина опять смотрела «гайками», не моргая. Яша вспомнил фразу из какой-то книжки: «В её глазах стоял ужас». Теперь вся мама Марина превратилась в готовый к бою танк.

– А дальше что? – и в этот вопрос было вложено всё.

– Мама, я не боюсь жизни, она не страшная и хватит меня ею пугать, – просто сказал Яша, и почувствовал, как глубоко это вошло в мамину голову, словно лазер нанёс бронетранспортёру решающий удар. Марина задумалась. Потом обняла сына, и опять у неё полились слёзы.

– Прости, не волнуйся, я в порядке… Просто ты мне напомнил одного…

– Отца напомнил? – это как-то само собой вырвалось, неожиданно даже для самого Яши. Он, наверное, угадал, потому что Марина засуетилась, собираясь уйти от разговора. Потом вдруг обмякла, словно устав нести некий груз, и откинулась на спинку дивана.

– Мам, а где он, ты не знаешь? – Яша вдруг почувствовал, что сейчас тоже заплачет.

– Нет, – сказала Марина тихо, и Яша почувствовал горечь, которую она прятала. – Если бы я знала, я бы сейчас позвонила ему. Наверное.

Они с минуту посидели в совершенной тишине. За это время между ними тихо вырос и укрепился хрупкий драгоценный мостик, которого так не хватало многие годы. Они посмотрели друг на друга новыми глазами, но и жизнь, поменявшись, требовала теперь новых решений. Это было очевидно, и мама Марина почувствовала это.

– Ладно. Я тебя переведу. Туда, где дочка Марьяны училась, – сказала она, и Яшу передёрнуло: предлагаемый вариант не был переменой.

Он хотел было возразить, но Марина отрезала:

– Больше на эту тему говорить не будем, а то мне в животе плохо. Всё.

Через час позвонил Барсук.

– Ты чего не звонишь?

– А… У тебя есть телефон?

– Тузик же тебе велел мне позвонить! – шутовал в трубке Барсук. – Ладно, пропустим, номер запиши и всё. Ты как там? У меня к тебе дело есть.

– Барсук, мама не разрешила мне поменять школу…

– Отлично, – не услышал Барсук, – тут другое. Я Серого нашёл. Амбал Толик занят мобильником. Быстро давай.

… В семь часов в октябре уже темно. Яша с Серым, окружённые щедрой столичной иллюминацией, брели вдоль набережной вот уже несколько километров, болтая обо всём сразу.

– Итак, старик, надо решить кое-что, – сказал Серый, усаживаясь на гранитный парапет набережной. За его спиной плескалась чёрная Москва-река. – Мы с тобой попали в некий Дол. Реально это или как? Я чего-то никак не врублюсь.

Яша не ответил сразу. Он смотрел на фиолетовые мармеладные волны, и вся картина его жизни на этот момент побуждала двигаться исключительно к приятному, и двигаться категорически и стремительно. Он ответил:

– Реально-нереально – посмотрим. Не знаю. Но сейчас я бы сбежал туда, не размышляя.

Теперь молчал Серый.

– Ладно, – наконец сказал он, спрыгивая, – я бы не отказался научиться попадать туда в тот момент, когда захотелось.

– Ага, тогда тебя оттуда не выманишь, – усмехнулся Яша. – Тебя дома как, жмут?

Серый смотрел на волны. Он пожал плечами и усмехнулся:

– Я же не дипломатский сынок, я оттуда, где говорят, что жизнь дерьмо. Мать работает в собесе, – наверное, и там лает на всех, как и дома. Отец был таксистом, так его уволили как алкана. Стал при нашем ЖЭКе слесарем- гинекологом…

– Как это? – не понял Яша.

– Ходит по квартирам трубы чинить и тётенькам половую жизнь налаживать, – Серый сплюнул в реку.

– А… может, врут?

– Нет, не врут, раз все говорят, и мать его ругает постоянно… А он только жирно лыбится.

– Мать у тебя строгая?

Сергей помолчал.

– Она … орёт постоянно, но мне её очень жалко, – ребята долго молчали, и потом Серый продолжил:

– Как-то очередной раз разоралась на кухне про то, что не на что мне кроссовки купить, а я хотел выход найти, взял и спросил, положено ли на меня от государства пособие. Тут она, будто её ошпарили, стала орать, мол, и государство на её проблемы положило: если зарплата больше восьми тысяч у обоих родителей, то пособие на детей не дают. «Корми сына, одевай, лечи, учи, потом мы у вас его заберём в армию, ну, может, там убьём! А если деньги на человека не выделяли, то его как бы и нет, я их выделяла на ребёнка, значит, мой сын – моя собственность!» – передавал Серый слова матери. – Так орала, всё мясо на сковородке сожгла… Наверное думала, что в этот момент отец в какой-нибудь квартире с какой-нибудь тёткой…

– А ты не пробовал её как-то успокоить? Она переживает за тебя, – сердобольно спросил Яша. Тут Серый бросил на него взгляд, полный боли:

– Она, не помню, когда в последний раз обнимала меня, и сестру тоже – сказал Серый, отворачиваясь от реки, и погрузив руки глубоко в карманы широких штанов. – Я как-то пробовал сам. Но она…

Серый замолчал.

– А у тебя сестра есть? Младшая? – спросил Яша, найдя в этой тяжёлой теме островок тепла. Но это ему показалось. Серый вперил взгляд в дальние огни бутиков, словно они были в чём-то виноваты, и он хотел их расстрелять. Вдруг он вздохнул, как бы желая выдохнуть из груди горюч-камень и теперь стал смотреть себе под ноги на мокрый асфальт. Яша чуял, что Серый хочет всё это рассказывать ему.

– Есть, старшая, Сашка, – тут Серый повесил паузу, длинную, как ночь, и горькую, как желчь, потом шмыгнул, мазнув ладонью под носом, и сказал, глядя в другую от Яши сторону, – в восьмом классе она… групповуху пережила, никому ничего не сказала… Призналась мне только года через два. Она – единственный человек, с которым у меня нормальные отношения всегда были. После того признания… Я её обнял, она – меня, потому что меня трясло и я хотел идти и убить тех мужиков, всех, кто попадётся… Она меня успокаивала, гладила, целовала, как мать должна, и мы сидели в темноте молча. Полночи. Плакали. С того вечера мы стали самыми близкими на всём свете. Я стал заниматься боксом, чтобы защищать её, даже учёбу подтянул, ну так, по некоторым предметам…

– А почему вы не заявили на тех?.. – спросил Яша пересохшим ртом.

– Так она же смолчала, и уже два года прошло, – где их искать? Мужики незнакомые и потом она сама попросила, чтобы… вобщем, это тайна. Она сама попросила молчать, – ответил Серый, и вдруг его словно посадили на оголённый провод, задёргался то ли в танце, то ли в судороге, и сказал, опять повернувшись лицом к безмятежным волнам речки, – хуже другое.

– Что? – спросил Яша, словно бы контуженный тем, что он услышал.

– В тот же вечер она призналась, вобщем… что занимается… этим. Понял?

– Нет, – Яша чувствовал себя новорождённым бараном.

– Проституцией занялась, сама уже, – Серый опять перевернулся, теперь лицом к дальним бутикам, в голосе сквозила злость и досада. – Понравилось ей! А я смотрю, у неё причёска иногда такая, как из парикмахерской, а на какие деньги? И угощала меня постоянно, то конфетами дорогими, – втихаря от родителей, конечно, – то пиццей кормила. Я потом, когда узнал, ничего этого жрать не стал, меня выблюет. У неё и шмотки новые завелись, но она их у подружки дома в сумке держала, чтобы на свои дела ходить в прикиде… Я помню, что сказал ей в конце – только наркоту не жри, Саш, – и тут она заплакала, проняла её моя забота!

Яшины зрачки, словно взрыв гранаты привлёкли зрачки Серого, метнувшие такую горечь, какой он никогда нигде прежде не встречал. Внезапно Серый смягчился, но засмеялся, нервно дёргаясь всем телом:

– Но с этим она у меня не дура, молодец. Она вообще отличница и аккуратная, мне вот футболки стирать любит… Обещала, что с этими походами завяжет… скоро.

Наконец, Серый опустил голову очень низко, и весь повис так, словно у марионетки обрезали все нитки после выступления. Мысли давно покинули Яшу, в нём бушевали чувства, и он обхватил Серого за плечи одной рукой, а другой нашёл его ладонь и сжал.

– Слышь, браток, – сказал он не своим голосом и не своими выражениями, – всё наладится…

Серый слегка ответил на пожатие, и криво, но благодарно улыбнулся, освободив свою ладонь.

– Ладно, хватит, – он похлопал Яшу по спине, – твой Барсук мне сказал, что мы, вроде, скоро надолго в Доле застрянем.

– Нет, я не знал, – сказал Яша, – а почему?

– Ну, занятий много, говорит, а потом какой-то праздник, – ответил Серый, и было видно, что у него отлегло на душе. Он хитро спросил, – а ты не хочешь Машку в Москве найти? Давай твоего Барсука попросим.

– Ты Расу хочешь найти? – Яша чувствовал себя оракулом, потому что Серый покраснел и растянул улыбку, от которой потеплел вечер, но на вопрос не ответил:

– А пошли, по мороженому?

И мальчишки пошли, а потом рванули вдоль парапета набережной наперегонки.

Глава 9. Маназ

От Дома Герани по каменной дорожке вниз по Спирали к морю шли одиннадцать ребят.

– А кого-то нет? – спросил Яша Маху, которая шла рядом с Расой.

– Нет Оли из Астрахани, – отвечала Маха, откидывая одну косу за спину.

– Сюда ведь попадают по желанию, – пояснила Эльвира, изящно вклиниваясь между Яшей и Махой.

– Значит, что-то не так, – вздохнул Петя-итальянец, который шёл позади всех. Яша замечал и раньше, что у этого щуплого смуглого паренька очень острый слух, настоящий дар природы.

– Что-то не так у нас со скоростью сегодня, – сказал Серый и все засмеялись, потому что по залитой солнцем дорожке Улиткиного Дола их вела большая черепаха с чёрным панцирем, высоким, как перевёрнутое ведро. Сол назвал её имя – Геката. Зато у ребят была возможность не торопясь прогуляться, рассматривая Дол, и, конечно же, пообщаться.

Серый вился вокруг Расы, но та почти не разговаривала. Она смотрела на Серого, не смущаясь, и улыбалась нежно, как ангел. Солнце Пятого мира то и дело проскальзывало сквозь прозрачные голубые камешки её крошечных серёжек, не забывая золотить её пушистые волосы цвета мёда. Голова её напоминала одуванчик. Одета она всегда была в одно и то же платье серого цвета, сплошь покрытое вышивкой серыми нитками, – изделие необычного изящества.

Яша же, несмотря на атаки шемаханской Эльвиры, переглядывался с Махой, и та весело улыбалась ему. Ей очень шли джинсы и простая рубашка, лёгкие спортивные тапочки в мелкий цветочек, покрытые тончайшей пылью каменных тропинок Улиткиного Дола. У неё была толстая шоколадная коса и круглые глаза цвета чая, если посмотреть сквозь прозрачный стакан на солнце.

Яша вдруг понял, что очень хочет встретиться с ней в Москве, чтобы видеться и тут, и там. И вообще он чётко понял, что был бы не против везде ходить с ней за руку, садиться рядом – джинсы к джинсам и… А она? Маха, казалось, молча отвечала на эти Яшины мысли игривой хитрой улыбочкой. «А вдруг ей мой картофельный нос смешон?» – подумал он, смутившись, и догнал Серого.

Пахнуло морем, и стал слышен шелест спокойного прибоя. Наконец, Геката дотопала до ворот из двух греческих колонн и ребята прошли за ней. На широком дворе такие же старые мраморные колонны валялись тут и там на песке, целые и расколотые. От толпы темнозелёных кипарисов нёсся крепкий аромат, в кустах трещали цикады.

Геката без остановки прошагала к мелкому водоёму, обложенному камнями, и устало плюхнулась в воду. Дом, к которому привела учеников черепаха, напоминал небольшой глиняный коробок, крытый соломой, грубо вымазанный побелкой, без двери и с деревянной скамеечкой у входа. За домиком тихо лежало море, золотое от солнца.

На скамеечке, жмурясь от солнца, сидел упитанный и загорелый тип в сандалиях, греческой тунике, с выцветшими короткими кудряшками вокруг лысины. Тип грыз семечки и, щурясь от солнца, рассматривал ребят. У стены на примусе стоял облупленный эмалированный зелёный чайник, который закипал.

Тут, неожиданно для всех Миша-Ломоносов показал пальцем на типа в тунике, словно в шоке, и сказал:

– Вы очень похожи на…

– А это я и есть, – перебил его загорелый, и Яша вспомнил, что тут многие читают мысли.

– Вы – Сократ?! – заверещала Женя, которая обычно умела себя вести прилично. Было заметно, что лысый постарался скрыть недовольство ожидаемым вопросом.

– Мне очень приятно, моя госпожа, что вы столь образованны, и что вам знаком облик афинянина, жившего более двух тысяч лет назад, но…

Мужичок стряхнул с туники сор от семечек, почесал лысину, вздохнул и переложил семечки из одной ладони в другую. Пауза была небольшой. Неожиданно мужик улыбнулся так, будто это самый счастливый момент во всей его жизни.

– А хотите семечек? – сказал он, глядя на ребят из-под ладони, – солнце палило ему прямо в глаза. Женя с облегчением выдохнула, и все остальные поняли, что расспрашивать этого грека о жизни Сократа будет делом бесполезным. Яша вспомнил, что Барсук говорил, видимо, о ком-то из преподавателей, называя его Греком. Не этот ли?

По приглашению нового учителя ребята, получив по горсти семечек, с восторгом сели прямо на тёплый песок под большой оливой. Чёрный панцирь Гекаты неподвижно торчал из воды в центре водоёма.

– Руна этого местечка называется Маназ, что означает Личность, или человеческую расу, – начал урок Грек, махнув в сторону входа в дом. И тут Яша заметил, что одна из побеленных стен увешана древнегреческими театральными масками, вырезанными из дерева, раскрашенными и облупленными от времени. У некоторых масок болтались тонкие кожаные шнурки-завязки, у одной из них были сколоты несколько деревянных локонов. Среди масок красовался маленький советский радиоприёмник времён Второй мировой войны. Из него тихо доносилось что-то про «синенький скромный платочек».

– А вообще вы пришли ко мне, чтобы изучить компьютер, – заявил вдруг учитель, хитро по-мужицки потирая руки. Ребята уставились на него, перестав грызть семечки. Только Антон, присвистнув, дал реплику:

– А мы-то думали, что хоть в волшебной стране нас не будут доставать электроникой!

Грек, кто бы он ни был, вдруг задорно заржал почему-то тёткиным голосом, и все грянули хохотом именно от этого неожиданного свойства их учителя.

– Нет, брат, ты прав, – наконец унявши хохот, сказал Грек, и все тоже стихли. Солнечный ветер шумел в ветвях оливы. – Говоря о компьютере, я имел в виду Человека, как самый сложный, самый уникальный аппарат, который существует в мире планеты Земля. С ним ничто несравнимо, он полон загадок и мы их разгадаем, потому что сесть за руль автомобиля и не знать, из чего он сделан и что может – удел обезьяны, из которой, кстати, невозможно произвести человека.

– Итак, да, вы попали вроде бы как в волшебную школу, – продолжил учитель, когда затих смех ребят, но волшебной палочки вам тут не выдадут, она у вас уже есть – ваша рука, если хотите. А теперь у меня вопрос к вам. Где находится начинка компьютера, под названием Человек?

– Начинка вроде всегда внутри, – сказал Антон, чувствуя подвох, но смело совершая ошибку. – Мотор там, карбюратор, микросхемы, клавиатура, почки, селезёнки…

– Верно, – неожиданно согласился Грек. – Но ты перечислил материальные составные, а где находится то, что ими управляет? И что управляет человеком, его поступками?

– Ну, мало ли! – многозначительно протянул Серый и все опять засмеялись и Грек тоже. Радиоприемник среди масок вдруг сам затих.

– Начнём с того, что поближе, – продолжал учитель. – Вообще нами должно управлять наше полное сознание, так, по-хорошему, да? Нетрудно догадаться, что оно-то и есть частица Божественного Духа, изначально заложенная Творцом в каждого человека.

– Пролистав историю человечества, этого не скажешь, – обвёл всех взглядом Антон.

Маназ усмехнулся:

– Потому что это полное сознание находится в полусне! И не зачем, а почему, – повернул он большую голову к Джамиле. – Так надо. Слышали : «В доме Отца моего обителей много»? Так вот, в доме Отца, Творца Вселенной, была создана ещё одна прекрасная обитель – мир Земли – с особенной частотой вибрации частиц. Скорость этой вибрации настолько медленная, что всё в ней уплотнилось и стало твёрдым. Так появились все виды материи Четвёртого мира, известные вам, – камни, льды, воды, растения, даже воздух. Поверьте, воздух на Доске твёрдый по сравнению с воздухом Пятого мира.

– Да, мы в городах привыкли стукаться о духоту и дым! – шутил Антон. – Такая плотность!

– Именно, – продолжал Грек. – Учитель Сол уже говорил вам об этом: поэтому сознание человека тоже так заторможено, чтобы возможно было там обитать. И чтобы там жить, двигаться, вам дан транспорт – физическое тело, биокомпьютер такой. И как вы поняли, оно – только часть вас, обладающая только частью вашего сознания.

– От силы десятью процентами, – подтвердил Михайло.

– Учитель, – обратилась к Греку Маха, – значит ли это, что нами в плотной земной жизни управляют эмоции и мысли десятипроцентного сознания?

– Госпожа права, – широко улыбнулся Маназ. – Сейчас я вам кое-что покажу.

Он порылся в складках своей туники, извлёк небольшую деревянную куколку, и раскрыл её, показав внутри такую же куколку поменьше, а в ней – другую.

– Матрёшка, – радостно сообразил Глеб позже остальных. Джамиля, однако, тепло ему улыбнулась.

– Это и есть модель человеко-компьютера, – продолжил учитель, открывая остальные куколки, добравшись до самой маленькой, размером с орех-фундук. – Физическое тело находится внутри, – это самая последняя куколка, вот она, самая маленькая. И мы её хорошо видим в земной жизни, как и я вас, а вы – сами себя и своих друзей. Остальные «тела» для нас на Доске невидимы, так? Мы не видим мысли и чувства. А это, брат, целые полевые структуры вокруг физического тела, то есть, как бы тоже тела. Из чего они сделаны, если они существуют? Ответ очень прост: всё, что есть – это колебания микрочастиц-микроволн с разной скоростью. Физическое тело, камни, дерево, все плотные физические предметы и вещества,– колебания частиц на низкой скорости ( лысый показал самую маленькую матрёшку). А ваши мысли, чувства и прочее – ваши индивидуально кодированные у каждого начинки, – это поля, которые также являются зонами колебания частиц, но на более высокой скорости (тут он поставил на песок рядом с маленькой матрёшку побольше). Таким образом, можно было бы сказать, что тело находится внутри души, а не наоборот. И все совокупности душ являются – Его Единой душой.