Ты мой огонь

– Пока в твоей жизни есть я, тебе никогда не будет достаточно лет, – отвечает спокойным голосом.

– И всё же, я соглашусь, – почему-то продолжаю эту бессмысленную игру с поддразниваем зверя.

– Ты чем слушаешь?..

– Да шучу я, – прерываю, не дав ему разозлиться. – Я пока побуду студентом. И к тому же ещё не решил, чем хочу заняться.

– Никита! – наш разговор прерывают девичьи визги, а через секунду ко мне прижимаются с двух сторон.

– Доброе утро, малявки, – бросаю с улыбкой и обнимаю своих сестёр.

– Мы готовы ехать, – произносит Уля.

– Никуда не пойдёте пока не позавтракаете, – подаёт голос мама и ставит в центр стола тарелку с блинами. – И это не обсуждается, —добавляет, закрывая рот Миланы, которая явно собралась возмущаться.

– Мама всегда права, – разводит руками отец на молчаливую просьбу о помощи близняшек.

– Льстец, – усмехается родительница и, закончив накрывать на стол, садится напротив отца. – Как дела у Дани? Почему не взял его с собой? – смотрит на меня вопросительно.

– Я с ним не живу, и я точно ему не нянька, – отвечаю и тянусь к тарелке с ароматными блинами. – На ужин точно будет, – добавляю и набиваю рот.

Насытившись теплом дома и разговорами за столом, я позволил себе полчаса побыть ребёнком рядом с родителями. А потом стал взрослым братом и повёз сестёр в торговый центр, слушая всю дорогу, как они поют в один голос. Которого у них, к слову, нет, как и слуха, так что бедные мои уши, но этим двум козявкам можно всё, даже если это повреждение моих барабанных перепонок. И весь путь я только улыбаюсь, потому как знаю, что именно в такие моменты они счастливы, а значит, и я тоже.

– Итак, с чего начнём? – задаю вопрос, когда переступаем порог пятиэтажного здания.

– С фильма, Никита, мы тебе уже сказали, – закатывает глаза Уля.

– Старый он уже, память не та, – вздыхает Милана.

– Пошли, козявки, – усмехаюсь и направляюсь в сторону лифта.

Поднимаемся на последний этаж, покупаю билеты на какой-то детский мультик, и направляемся к бару за попкорном и напитками. Вокруг толпятся семьи с детьми, парочки, запах карамели щекочет нос. Слуха касается заливистый смех, настолько знакомый, что по позвоночнику ток пробегает. Я мгновенно напрягаюсь, словно весь мир вокруг стих и остался только этот звук.

Повернувшись к источнику, застываю столбом, потому что у дверей соседнего кинозала вижу Снежинку в компании какого-то мудака. Почему мудака? Да потому что любой парень рядом с ней мудак, если это не я, конечно. В груди что-то неприятно сжимается, кровь приливает к вискам.

Не отдавая себе отчёта, я несусь в сторону парочки. Значит, я звоню, пишу, но натыкаюсь на стену, а с другим она в кино припёрлась!

Глава 15. Ревность по венам

Самое страшное – осознать, что ты становишься таким же, как те, над кем всегда посмеивался

Ник

Чем ближе я к парочке, тем больше становится моя ярость, и меня самого это удивляет. Я не должен так реагировать на какую-то девчонку. Да, вроде как уже смирился с тем, что, когда дело касается Снежинки, логика меня покидает.

Но… я чувствую, как внутри всё закипает, словно кровь стала гуще и горячее. Каждый шаг отдаётся в груди ударом, и всё равно я иду, и с каждым метром злость только раздувается. Хочется остановиться, но я не могу. Меня тянет к ней, как магнитом, и это злит ещё больше.

Но всё же это не нормально и что-то напоминает, а если точнее, кого-то, и речь о моём брате, который ведёт себя как неандерталец, стоит кому-то появиться рядом с Ксюшей. И ладно он, там всё понятно, Даня её любит, а меня-то какого чёрта так корёжит?

Меня трясёт от того, что я вообще сравниваю себя с ним. Я всегда считал себя умнее, сдержаннее, взрослее несмотря на то, что он старше. А сейчас веду себя точно так же – ревную, злюсь, готов вцепиться в первого встречного. В горле пересохло, ладони мокрые, и всё тело готово рвануть в драку.

Так, мне надо убавить пыл, успокоиться и вести себя адекватно, несмотря на дикое желание разбить нос этому пацану, а Снежинку закинуть на плечо и унести к себе домой. А там уже раздеть, уложить её животом на свои колени и хорошенько отшлёпать, чтобы неповадно было.

Эта фантазия бьёт в голову слишком ярко, слишком реально. От неё меня пробирает дрожь, смесь злости и желания, которую невозможно спрятать. Я сам себе кажусь сумасшедшим, но в этот момент плевать.

Я обязан держать себя в руках хотя бы потому, что со мной сёстры, и не стоит их пугать. Они у меня, конечно, не из пугливых, но, если сюда прибежит охрана и вынесет меня вон из торгового центра, хана нашему общему выходному. Вцепляюсь в эту мысль, как в спасательный круг. Только она и держит меня на месте. Я стараюсь дышать ровно, но внутри всё равно колотится буря, и я чувствую, что ещё шаг и я сорвусь.

Держа эти мысли на повторе в голове, я сосредотачиваю взгляд на Софии, у которой глаза на лоб лезут, стоит ей меня заметить.

– Добрый день! – произношу слегка охрипшим от злости голосом.

– Здравствуйте, – отвечает парень и поворачивается ко мне лицом.

Ростом с меня, плечи широкие, хорошо развитое телосложение, видно, что ходит в спортзал. Но удивляет то, что он в костюме с галстуком, а на груди светится бейджик с именем Виктор.

– Привет, Снежинка, – перевожу взгляд с охранника, а это именно он, на побледневшую девушку.

А в чём дело? Откуда такая реакция, словно муж застал жену за изменой?

– Угу, – только и выдаёт одногруппница.

Губы поджимает, тяжело дышит, пальцы заламывает и сглатывает с трудом, словно у неё в горле что-то застряло. Наверное, чувство вины, по крайней мере, я надеюсь на это.

– Как поездка? – спрашиваю, склонив голову к плечу.

– Нормально, – отвечает, прочистив горло и выпрямившись.

А затем словно бьёт под дых, когда едва заметно кивает парню, чтобы они отошли подальше от меня. Снежинка первая разворачивается и шагает прочь, а я, быстро среагировав, впиваюсь в локоть охранника, удерживая его на месте.

– Что у тебя с ней? – задаю вопрос в лоб.

Виктор не реагирует ни единой эмоцией, лишь его равнодушные глаза проходятся по мне незаинтересованным взглядом.

– Не твоё дело, – ровным тоном произносит и вырывается из моей хватки.

– Ошибаешься, – бросаю, снова вцепившись в него. – Всё, что касается неё, моё дело, а если ты тронешь её хоть пальцем, я тебе сломаю руку, – таким же спокойным голосом проговариваю.

– Отвали мужик, – вздыхает Виктор, и я убираю свою конечность с его локтя, периферическим взглядом заметив приближение сестёр.

– Ник, мы опоздаем, – говорит Милана.

– Иду, – отзываюсь, продолжая прожигать взглядом охранника. – Я пойду, и надеюсь, что ты меня понял.

– Конечно, – ехидно хмыкает, чем выводит из себя за миллисекунду.

– Витёк… – цежу сквозь зубы, сделав шаг вперёд и встав почти нос к носу с ним.

– Ник, что ты творишь? – раздаётся сбоку голос Снежинки. – Прекрати немедленно, – требует, будто имеет на это право.

– А то что, Снежинка? – поворачиваюсь к ней и вижу её испуганное лицо.

– Пожалуйста, – просит дрожащим голосом, а глаза покрываются прозрачной пеленой.

Она что, плакать собирается? Из-за этого мудака? За него боится? Нет, правильно делает, я его сломаю и глазом не моргну, но, твою мать, это… обидно.

– Ник? – голос Ульяны выводит из оцепенения.

– Мы ещё поговорим, Снежинка, – шиплю девушке, обхожу её и, подойдя к сёстрам, обнимаю их и веду в сторону кинозала.

Полтора часа я нервно дёргаю ногой и крошу собственные зубы. Понятия не имею, что показывают на большом экране, потому что все мысли крутятся вокруг Снежной королевы. Меня буквально трясёт изнутри, будто тело не знает, куда деть это напряжение.

В какую игру она играет? Что у неё общего с этим охранником? И какого чёрта не отвечала на мои звонки? Это глупо, мы всё равно бы встретились в институте, не думала же она, что я не потребую разговора.

Со свидания сбежала на другой конец страны, не буквально, но не суть. У меня такое впервые, я в принципе отказов не получал. Вот вообще никаких. А с ней словно оказался в параллельной вселенной, где я не пользуюсь спросом.

Внутри поднимается злость, но под ней прячется обидная, тягучая пустота и слабость, а я ненавижу чувствовать себя слабым. Лицо горит, буквально пылает от злости, ладони вспотели, временами ловлю себя на том, что сжимаю кулаки до боли, чтобы не сорваться и не выйти вон из зала. Но я пока что адекватен и мысленно приказываю себе выдохнуть.

Я так ничего не решу, нужно понять, что происходит, какого, мать его, хрена, Снежинка так нос воротит. Пусть скажет мне в лицо, что я ей вот прямо настолько не нравлюсь, тогда, может быть, отстану. Но она не сможет, я слишком хорошо помню, как она отвечала на поцелуи. Когда нет чувств, и реакции такой не бывает.

15.2

Ник

После кино мы пошли к фудкорту и заказали вредных бургеров, пиццы, газировки и ещё кучу десертов.

– Вы всё помните? – спрашиваю, взглянув на девочек.

– Всё, что происходит в торговом центре, остаётся в торговом центре, – отвечают одновременно.

– Молодцы, – отзываюсь и протягиваю руки так, чтобы они обе дали мне пять. – Тогда приятного аппетита, – киваю на ломящийся от блюд стол.

Я знаю, что они и половины не съедят, как знаю и то, что мама об этом точно узнает. Потому что под её взглядом очень сложно выдумать какую-то ложь, а если и получится, то она всё равно поймёт, что ты врёшь. Понятия не имею, как она это делает, я бы тоже хотел уметь так мастерски распознавать ложь, но, увы, мне достались гены отца, а именно махать кулаками при любом возможном случае.

За обедом я немного забываю о Снежинке, наслаждаясь компанией близняшек и кайфуя от того, как они разговаривают, словно один человек. Всегда удивлялся этому, они будто мысли друг друга знают наперёд.

А Снежинку я завтра прижму к стенке и потребую от неё ответов. Главное при этом самому не поплыть, а то её близость и этот восточный аромат могут меня подставить. Странное, всё же, это состояние. Ощущение, словно ты зависишь от чего-то и без этого существовать не можешь. И, да, я категорически отказываюсь называть это любовью. Меня всего лишь штормит от её отказов, от того, как она от меня бегает, шарахается, мозги пудрит. Ладно, с последним я не прав, она мне ничего не обещала, наоборот, сразу сказала, что я ей не интересен.

– Но там не будет отца, который палкой парней от нас будет отгонять, – доносится до моих ушей голос Ули.

– Каких парней? – хмурюсь, мигом возвращаясь в реальность.

– Гипотетических, – отвечает Милана.

– Не понял, о чём речь? – мотаю головой, отгоняя от себя всё лишнее, чтобы сосредоточиться на сёстрах.

– Мы говорим о Тропе надежды, – вздыхает Уля.

– Опять двадцать пять, – закатываю глаза.

У нашей семьи есть закрытая школа, и вот эти две девчонки хотят уйти туда учиться. Всем уже уши прожужжали об этом совершенно нелогичном желании жить и учится там, где в основном сироты и дети богатых родителей, у которых нет времени на собственных чад. Они не входят ни в первую, ни во вторую категорию, но почему-то им кажется, что там ой как весело.

– Они все против нас, Лан, – надувает губы Уля и откидывается на спинку стула.

– Никакой поддержки, – повторяет её движение Милана.

– Это бессмысленно, – бросаю и, отпив кофе, смотрю на часы. – Если поели, то поехали.

Слышу фырканье, а затем какие-то шепотки, в которых различаю только «не будем сдаваться», и усмехаюсь. И ведь получится, они упёртые как барашки, и всегда получают, что хотят. Стоит только отцу на уши присесть, пару раз сказать, какой он хороший и как сильно они его любят, и всё, тот поплывёт и разрешит им всё, что угодно. Мы с Даней тоже пользовались этим трюком, жаль, это работало до определённого возраста.

– Какие люди, – восклицаю, едва переступив порог дома и наткнувшись на брата. – Тебя отпустили погулять? – спрашиваю, наигранно удивляясь.

– Зависть – это грех, брат мой, – отвечает с умным видом.

– Чему завидовать? Тому, что ты больше не принадлежишь себе? – посмеиваюсь, но внутри происходит маленький взрыв.

Память тут же подкидывает собственные раздумья меньше часа назад – «ощущение, словно ты зависишь от чего-то и без этого существовать не можешь». Разве не об этом речь? Учитывая, что все мои мысли крутятся вокруг Снежинки, думаю, можно смело приписать себя к тем, кто больше не принадлежит себе. Нет! Ну нахрен! Я завтра же поговорю с этой пигалицей и поставлю все точки.

«Вот бы ещё и самому понять, чего ты хочешь решить этим разговором», – ехидничает голос в голове.

– А ты сам кому принадлежишь, если так и водишь хороводы вокруг Снежной королевы? – шёпотом интересуется, сдерживаясь от улыбки, и добивает меня этим вопросом.

Конечно он знает, в каком котле я варюсь последнее время. Он мой брат, лучший друг, часть меня и один из самых родных людей, кому я могу рассказать абсолютно всё.

– Пошёл ты! – шиплю в ответ, и он, не выдержав, громко смеётся.

– И я тебя люблю, – произносит сквозь собственный ржач.

– Что там встали? Пошли во двор, – раздаётся голос отца.

– Никакого гостеприимства, – цокает языком Даня.

– Это ваш дом, и вы здесь не гости, хотя могли бы и чаще приезжать, – проговаривает появившаяся в холле мама.

– Обойдёмся, – фыркает отец.

– Пицца и бургеры, Никита? – впивается в меня укоризненным взглядом родительница.

– Не понимаю, о чём вы говорите, госпожа Грозная, – бросаю с серьёзным видом и спешно удаляюсь.

– Это не работает сынок, – кричит мне вслед.

– И пяти минут не продержались, – шиплю на затаившихся в углу сестёр.

– Ты бы тоже не выдержал, – прилетает в ответ.

Годы идут, а в доме Грозных ничего не меняется. Но я люблю свою семью и мне искренне жаль тех, у кого не так. Мы всегда подкалываем друг друга, умеем смеяться над собой и, стоя за спиной, подавать патроны, если это необходимо.

К себе в квартиру я возвращаюсь поздно вечером и, приняв душ, ложусь спать, чтобы завтра быть с ясной головой и сделать всё грамотно. Завтра всё решится, и если на мой вопрос я увижу в глазах Снежинки ложь, то хрен от неё отстану.

Глава 16. С ног на голову

Иногда одна новость способна перевернуть весь мир и уже никогда не вернуть его на место

София

Больше недели назад

Утро встречает меня тёмными мешками под глазами и скверным настроением. Горькое послевкусие вчерашнего свидания так и ощущается во всём теле.

Я всё испортила!

И отрицать не буду, что сама виновата. Потому что видно было, что у Ника не было никаких плохих намерений. Чувствовала это каким-то седьмым чувством и всё равно сглупила. Если честно, то и сама не знаю, зачем я это ляпнула и почему не следила за своим языком. А он обиделся, не как девчонка или незрелый парень, ему по-мужски было неприятно, я видела. Слышала по его тону с горькими нотками и язвительностью.

Меня полночи грызло чувство вины, я порывалась взять телефон и написать ему извинения, но притормозила, решив, что утром позвоню, сама приглашу его на кофе и извинюсь за резкость. Конечно велик шанс, что меня пошлют далеко и надолго. Я прекрасно понимаю, что задела его достоинство. Он постарался, устроил максимально романтическое свидание, помог мне в актовом зале, а я поступила как избалованная девица.

– Судя по твоему серому лицу, свидание прошло не очень, – вырывает из мыслей сонный голос Эльки.

– Угу, – только и мычу в ответ, оставшись сидеть под одеялом, покусывая ногти.

Меня окутывает дикое волнение, когда я беру телефон с прикроватной тумбочки. Кручу его в руке несколько минут, мысленно репетируя слова, которые я скажу Нику. По факту, мне нужно поздороваться и пригласить его на кофе, но я даже в мыслях сбиваюсь, из-за чего начинаю злиться и швыряю сотовый обратно на тумбу.

– София? – привлекает к себе внимание Эля.

Она больше ничего не говорит, но, посмотрев в её лицо, понимаю, чего подруга от меня ждёт. И я начинаю выговариваться, рассказываю про вчерашнее свидание от начала и до конца. До того момента, когда я всё осознала и хотела извиниться, но Ник попросил меня выйти из машины, не желая слушать.

– Я не считаю тебя в чём-то виноватой, – выносит вердикт подруга. – Мы все знаем его репутацию, он успел за короткое время показать себя, и твой выпад в его сторону вполне логичен, – проговаривает, оправдывая меня по всем фронтам. – Возможно ты была слишком резка, наверное, можно было мягче, – а, нет, не по всем.

– Мне очень волнительно, скорее даже страшно звонить ему, кажется, он меня пошлёт, – признаюсь и в этом. – Может, написать сообщение?

– Не трусь, набери его и на уверенных щах сообщи место и время, – отвечает Эля, а я непонимающе хмурюсь. – Не нужно спрашивать, хочет ли он попить с тобой кофе, не давай ему возможности отказать, а лишь скажи, где и когда, и положи трубку, – разъясняет, разводя руками.

– У тебя всё так просто, – вздыхаю и тянусь за телефоном.

– На самом деле так и есть, но он тебе нравится, а когда парень небезразличен, ты теряешься, – проговаривает, и я вспоминаю нашу непозволительную близость в туалете.

Я никогда так не краснела от смущения, как в тот момент, когда он прикасался к моим бёдрам и смотрел в глаза так, словно я лакомый кусочек торта, а он месяц голодал.

В груди вспыхивает огонь, стоит памяти вернуться ко вчерашнему вечеру. Губы начинает печь, словно их прямо сейчас целуют. Язык пересыхает, и я ловлю себя на том, что даже воздух даётся с трудом, как будто он всё ещё забирает его у меня, лишая возможности думать.

Воспоминание о его губах накатывает так ярко, что тело дрожит, словно он снова здесь, такой тёплый, жадный, требовательный. Его поцелуй не был нежным, он прожигал насквозь, обжигал и оставлял внутри пустоту, которую хотелось заполнить только им. Я помню, как мои пальцы судорожно вцепились в его рубашку, будто я боялась упасть, а сердце билось так громко, что заглушало всё вокруг. И если тогда я ещё пыталась сопротивляться, то в какой-то момент просто утонула в этом вихре, перестала существовать сама и растворилась в нём, как сахар в горячем чае.

– Чем дольше думаешь, тем хуже, – вырывает из воспоминаний Элька, вставая с кровати.

– Звоню, – киваю, глубоко вдыхаю, но выдохнуть не успеваю, телефон сам начинает вибрировать в моей руке.

– Не говори, что он звонит, – усмехается подруга.

– Это Диана, – произношу почти шёпотом.

В горле моментально пересыхает, а все мои сердечные проблемы отходят на второй план. Звонок от сестры или от папы каждый раз как микроинфаркт.

Эльвира ничего не говорит, только опускается обратно на край кровати и поджимает губы, скрестив пальцы, как делает всегда.

– Да, – отвечаю на звонок и задерживаю дыхание.

– Софи… – голос сестры дрожит, и моё сердце пропускает пару ударов. – Тебе нужно приехать, – добавляет, явно набравшись сил. – Срочно, – последнее, как удар в солнечное сплетение.

Бросив сотовый, с трудом выпутываюсь из одеяла и принимаюсь метаться по комнате, как в каком-то вакууме. Открываю шкаф с одеждой, перебираю вещи, совершенно не понимая, что ищу. Руки дрожат, пальцы не слушаются, зрение подводит, потому что глаза заволокло мутной пеленой.

– Подожди, – раздаётся у уха словно через толстый слой ваты, и на мои плечи оседают тёплые руки подруги. – Присядь, – мягко говорит и усаживает на стул у стены.

Сжав коленями свои ладони, я часто дышу, мысленно призывая себя не теряться и успокоиться. Сейчас не время раскисать, надо взять себя в руки, иначе и с места не смогу двинуться. Не знаю, сколько так сижу, пытаясь прийти в себя, но Элька вручает мне кружку с тёплым чаем в руки и ничего не спрашивает. Она всё сама поняла, и я ей благодарна за всё.

За чай, за то, что сама собрала мне дорожную сумку, купила билеты на самолёт, вызвала такси до аэропорта и не отходила от меня до самой посадки.

– Может, мне всё же полететь с тобой? – спрашивает в третий раз.

– Нет, спасибо, – выдавливаю из себя благодарную улыбку. – Я справлюсь, обещаю, – сжимаю её руку своей.

Я сильная, я со всем справлюсь, обязана справиться.

Жаль, я и понятия сейчас не имею, что меня ждёт дома.

16.2

София

Пять часов переживаний в самолёте, за которые я стараюсь не расклеиться и не удариться в слёзы. Это ведь ещё не конец, у нас с сестрой есть договорённость, что, если… мамы не станет, она скажет мне кое-что другое. Не прямо, не те страшные слова, а лишь одно и больше ничего.

Его не было, значит, мама жива, но ей стало хуже, и надо что-то делать. Или случилось нечто совсем иное, чего я и представить не могу, потому что ничто не кажется настолько важным, чтобы настоятельно требовать моего срочного приезда, пока все сосредоточены на её болезни. Больше меня уже не напугать, страх будто исчерпан.

Все процедуры в аэропорту я прохожу почти на автомате, в последнее время перелёты стали частью моей жизни, привычной, как утреннее умывание. Выхожу из здания с твёрдым намерением вызвать такси через приложение, так проще и дешевле. Но успеваю только телефон достать, как меня окликает двоюродный брат отца.

– Софья Львовна, – кивает в знак приветствия и забирает у меня сумку.

– Дядь Валера, какая я вам Софья Львовна? – усмехаюсь, слегка удивлённая.

– Да я так, в шутку, – отмахивается и, положив мой маленький багаж на заднее сидение, подходит и обнимает одной рукой.

– Всё плохо? – смотрю в его лицо, но он только поджимает губы.

– Поехали, тут нельзя стоять, – говорит вместо ответа и, обойдя машину, садится за руль.

Недолго думая, я занимаю переднее пассажирское, и он трогается с места. Половину пути мы едем молча, но, когда вместо дороги к больнице, автомобиль выруливает в сторону нашего посёлка, я хмурюсь.

– Почему мы едем домой? Мне к маме нужно, – поворачиваюсь к нему, и дядя шумно вздыхает.

– Сначала тебе надо с отцом поговорить, – отвечает, не удостоив меня взглядом.

Что-то тут не чисто, и мне это всё не нравится. Почему едем домой? Мама что, уже…

– Мама умерла? – спрашиваю вслух, дрогнувшим голосом.

– Нет, – тут же выпаливает дядя Валера, бросив короткий взгляд на меня.

– А что происходит? К чему эта загадочность? – взрываюсь, повысив голос.

– Софушка, меня попросили подвезти тебя до дома, потому что Льву надо с тобой поговорить, большего я не знаю, – проговаривает мягким тоном, но я ему не верю, он явно знает больше, чем хочет показать.

До нашего скромного особняка осталось не так долго, поэтому я не настаиваю, дядя Валера точно не собирается рассказывать, в чём дело.

Посёлок, где я выросла, всё такой же, разве что дома становятся лучше. Высокие заборы, электронные ворота, камеры видеонаблюдения, золотые таблички с фамилиями хозяев. Здесь живёт элита, бизнесмены, люди из администрации городка. Наша семья не входит в их число, а земля, где стоит наш дом, досталась нам по наследству от маминых родителей. Они жили тут, когда это место было для людей, а не только для сливок общества.

Раньше, когда мои родители поженились и переехали сюда, здесь стоял старый дом на два этажа, но со временем вокруг начали строить замки, и отец тоже затеял ремонт, чтобы не быть белой вороной. Он тогда потратил очень много денег, но всё же скромный домик стал большим особняком. И теперь мы считаемся такой же элитой, как и наши соседи, только наши кошельки не такие толстые, как их.

У отца цветочный бизнес и бутики по всему краю. Они с мамой занялись выращиванием цветов ещё до моего рождения. Купили земли с хорошей почвой, построили теплицы, и вот уже больше двадцати лет наша семья продаёт цветочки.

Дядя Валера тормозит у высоких кованных ворот, бросив короткое «приехали», и, поблагодарив его, я выхожу из машины. Встав перед своим домом, я смотрю сквозь железные прутья на пустой двор. Вокруг подозрительно тихо, и меня накрывает какое-то плохое предчувствие. Если верить дяде, мама стабильна, но тогда зачем меня вызвали так срочно? И о чём хочет говорить папа?

Стоя у ворот, я ответов не получу, так что ввожу код на домофоне, раздаётся щелчок, оповещающий об открытии замков, и я толкаю железную калитку.

– Я дома, – кричу с порога в пустоту, но меня никто не встречает, хотя во дворе стоит машина отца.

Маминого автомобиля не заметила, раньше он был под навесом, но сейчас там ничего нет.

– Я в гостиной, дочь, – раздаётся папин голос, и, оставив сумку на полу, разуваюсь и ступаю к нему.

Нахожу родителя на диване, он смотрит в окно напротив, в одной руке у него круглый стакан с янтарной жидкостью, и это первое, что заставляет меня насторожиться. Отец никогда раньше не пил посреди дня, он вообще выпивал только по праздникам.