Мой вызов. Осколки нас

Даже не знаю, как на это реагировать, радоваться вряд ли будет уместно. Не думаю, что он ждал моего возвращения сюда в той же роли, скорее всего давно продумал, что со мной делать будет, а вещи не выкинул, потому что это глупо. И слава богу, я хотя бы могу принять душ и переодеться.

В ванной я провожу достаточно много времени, в надежде, что вода смоет с меня напряжение, а прохладные струи скроют стекающие по щекам слёзы. Мне нужно успокоиться, от моих переживаний ничего не поменяется. Мы вернулись к тому, с чего начали, и если в прошлый раз я была виновата в том, что ударила его коленом прямо по самому дорогому, между ног, то в этот раз всё куда хуже.

– Я не ломаюсь, честное слово, и в клубе не специально… так вышло, знала бы, к чему это приведёт, точно не пошла бы… – сбиваюсь, когда парень меняет положение головы, склонив её к плечу. – Ты мне неинтересен, – продолжаю, почему-то веря, что моя речь достигнет своей цели. – Неужели тебе в кайф заниматься… этим с той, которая не хочет?

– Хрустальная, ты меня заебала своей болтовнёй, – устало вздыхает, опрокинув голову назад. – У меня дел дохера, а я стою здесь и сопли твои наматываю, хотя должен косу на кулак мотать и на хер свой натягивать, – он говорит это с предельной серьёзностью и утомлением, а у меня уши горят от его прямоты и не совсем культурной речи.

– Ты ненормальный… – мотаю головой в отчаянии. – Зачем? Почему я?

– Хочу и всё. Устраивает такой ответ? – спрашивает и идёт на меня, заставляя попятиться назад.

Мне тогда было очень страшно, особенно когда Давид спустил штаны, однако дальше этого он не пошёл.

«Ха, Аля, три раза, его просто отвлекли, если бы не тот звонок, поступил бы с тобой, как Рома», – усмехается надо мной голос в голове.

Нет, не верю в это, я ведь теперь знаю, какой он на самом деле, не стал бы меня насиловать, просто пугал, чтобы я сама сдалась. Давид на самом деле добрый, у него целый приют есть, где воспитываются бездомные, сбежавшие из детских домов дети. Разве этот человек способен на… боже, о чём я говорю, кого пытаюсь убедить? Он за несколько часов обозвал меня такими словами, что щёки краснеют. А то обещание у самолёта и вовсе уши в трубочку скручивает.

Я, конечно, не монашка, мы с ним многое пробовали в постели, но не таким тоном, словно я подобранная с трассы шлюха. И, естественно, я по нему очень соскучилась, и за этот год бывало, что мне снилось, как мы занимаемся любовью. Честно говоря, я и не против, но не с этим человеком. Я хочу своего Давида, того кто целовал мне пальчики, обнимал и нежно ласкал, а тот, кто за этой дверью, чужой мне человек.

– Что с твоими сиськами? – голос звучит так неожиданно, что я вздрагиваю и чуть не сваливаюсь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, опершись одной рукой о стену душевой, а второй прикрывая грудь.

– Живу, Хрустальная, – хмыкает и, отлипнув от дверного косяка, идёт ко мне. – Это мой дом, который должен был быть нашим, – добавляет и встаёт под душ прямо в одежде, уперев руки на стену по обе стороны от моей головы и заключая меня в ловушку. – Убери, – холодно бросает, кивнув на мою прикрытую конечностью грудь и прожигая меня взглядом.

– Нет, – едва слышно шепчу и жмурюсь, когда он наклоняется.

– Уберу я – будет больно, – хрипит у моего уха.

– Хорошо, – соглашаюсь.

Я не буду играть по его правилам, не по всем так точно. Знаю, каким он может быть с врагами, а сейчас я его злейший враг, но и я больше не испуганная лань.

– Хм, решила характер показать? – спрашивает, отстранившись на пару сантиметров.

В ответ я только плечом дёргаю и отворачиваюсь, не в силах смотреть в глаза, в которых столько неприкрытой ненависти.

– Отодрать бы тебя, как шлюху, и отдать толпе голодных мужиков, – проговаривает, оскалившись.

Перед глазами всплывает сцена из прошлого, и мне стоит больших усилий не заплакать.

– Ты этого не сделаешь, – заявляю уверенно, хотя это далеко не так. – И вообще, хотел бы отомстить, убил бы там, в Москве, а не притащил бы домой.

– Мстить, Хрустальная, можно по-разному, – снова наклоняется, произнося это прямо в мои искусанные губы. – Но я буду наслаждаться каждым днём, буду играть, трахать, унижать и слушать твои мольбы.

– Урод! – выплёвываю ему в лицо.

– Собственной персоной, – разводит руками. – Собирайся, мы едем в город, – бросает и покидает душевую кабинку.

Быстро собраться у меня не вышло, прежде всего мне пришлось протереть пол от следов воды, которые оставил Давид, а потом перебрать весь свой старый гардероб, чтобы понять, – я ни во что не влезаю. Не думала, что настолько расширилась, сравнивать было не с чем, я тогда уехала ни с чем.

Когда в комнату заходит Давид, я сижу на кровати среди кучи вещей в единственном платье, которое налезло на меня, но выгляжу я в нём, как девушка с трассы. Слишком узкое, выделяет каждый изгиб моего тела, и чересчур короткое, а ведь когда-то оно сидело на мне свободно.

– На панель собралась? – спрашивает, окинув меня внимательным взглядом.

Едва посмотрев на него, решаю не отвечать. Мне не хочется с ним разговаривать, тем более куда-то ехать, но разве меня кто-нибудь спрашивает? В отличие от меня, он уже оделся в чёрную рубашку, оставив расстёгнутыми верхние пуговицы, такого же цвета брюки и грубые ботинки. Волосы в беспорядке, но это только дополняет его образ.

– Переоденься, – бросает и устраивается с комфортом в кресле, явно ожидая хлеба и зрелищ.

– Мне не во что, – бормочу себе под нос.

– Интересно почему, – строит задумчивое лицо, потирая подбородок. – А, точно, бока отрастила, пока я на нарах отдыхал.

– Дав… – замолкаю, вспомнив его указания. – Ты будешь жалеть о своем поведении и обидных словах в мою сторону, – проговариваю, глядя ему в глаза.

– Да что ты? – разрывается громким хохотом.

Ну вот и как с этим человеком разговаривать? Конечно мне стоит сказать ему всю правду, ведь ждать удобного момента я могу долго. Но когда вижу его поведение и презрение в глазах, когда он смотрит на меня, хочется послать его к чёрту. И я боюсь, что, узнав правду, от меня попросту избавятся.

– А знаешь, я передумал, – встаёт на ноги и подходит к кровати. – Встань, – требует, но мне что-то страшно. – Встала, кому говорю!

Поднимаюсь и, обняв себя руками, смотрю на него снизу вверх.

– Нормально, – констатирует, покрутив меня, как куклу. – Тебе даже идёт, есть за что ухватиться, – с этими словами он шлёпает меня по попе, после чего сжимает ягодицы.

Абстрагируюсь от внезапной волны возбуждения и отхожу от него подальше. Я ведь его всё ещё люблю, и пусть он меня ненавидит, но на тело это никак не влияет, оно реагирует соответственно на касания любимого человека.

– Я не разрешал…

– А мне плевать, – прерываю его на полуслове. – Ведёшь себя, как последний мудак, за один неполный день уже столько наговорил, что непонятно, кто кого простить должен, – выкрикиваю, жестикулируя руками. – Можно было вести себя как взрослый мужик, поговорить, спросить, а ты как обиженный мальчик, списывающий на контрольной, которого друг по парте сдал учителю. Ты не заслуживаешь быть с нами… – замолкаю, вовремя прикусив себе язык.

Понимаю, что сорвалась, когда вижу его перекошенное от злости лицо. Уже и не знаю, чего ожидать, он способен на что угодно, но к моему большому удивлению Давид просто выходит из комнаты, громко хлопнув дверью, а через минуту слышно, как закрывается входная дверь. И слава богу, пусть едет один, куда там собирался.

Скинув с себя платье, убираю все разбросанные вещи обратно в шкаф и, усевшись на кровать, звоню Марине по видеосвязи. Марина – это тот человек, который приютил меня в своём доме. Она вместе с мужем Макаром сделали очень много для меня, если бы не они, я не знаю, что бы со мной было.

Разговариваем долго, я убеждаю её, что со мной всё в порядке, она, в свою очередь, уверяет, что у них всё хорошо, и мне не о чем волноваться. Во время звонка сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не заплакать. Одному богу известно, что творится в моей душе и как болит сердце. Но мне нельзя расстраиваться, я просто обязана быть сильной. После разговора иду в ванную, прихватив с собой аппарат, который успела схватить из дома Марины, хорошо, что хватило мозгов бросить его в сумку, от боли уже на стену лезть хочется.

Легла спать и долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, но по итогу напряжение этого дня взяло своё, и я погрузилась в глубокий сон. А проснувшись, сделала утренние процедуры, намеренно долго, оттягивая выход из комнаты, чтобы не столкнуться с Давидом. Но это глупо, мы в любом случае столкнёмся, так что нет смысла прятаться.

В доме мёртвая тишина, и, пройдя мимо его спальни, отмечаю, что кровать не тронута, внизу его тоже нет, и я облегчённо выдыхаю, поняв, что он не вернулся. Пользуюсь одиночеством и тем, что холодильник забит продуктами, и спокойно готовлю себе завтрак, аппетита нет, но питаться мне нужно.

Побродив полдня по квартире, я уже начинаю сходить с ума. Как же всё глупо, зачем притащил меня из Москвы, если его и дома нет. С одной стороны, это хорошо, никто не оскорбляет, но с другой – не вижу в этом смысла. Если говорить нормально мы не стали, и всё, на что его хватило, это орать, какая я плохая, то можно было это сделать и там.

Нет, к чёрту всё!

С мыслями, что мне незачем здесь сидеть, собираю сумку, с которой приехала вчера, иду к входной двери и с досадой сползаю по ней вниз – заперто. Залившись слезами, я посидела на полу долго, пока дверь не открылась, и я не свалилась к ногам своего мучителя.

– Правильно, хозяина только так и нужно встречать, – усмехается, перешагнув через меня. – Сними, – бросает, поставив ногу, намекая на свои ботинки.

– Пошёл к чёрту, – выплёвываю, встав с пола и вытирая слёзы со щёк.

В спину раздаётся громкий хохот, и мне хочется схватить что-нибудь тяжёлое и бросить в него со всего размаху.

– Стой, – кричит, когда я начинаю подниматься по лестнице. – Стой, я сказал, – повторяет, не дождавшись выполнения приказа, и я застываю, глубоко вдыхаю и разворачиваюсь к нему.

– Что? – раздражение в голосе настолько явное, что он вопросительно брови выгибает.

– Тон сбавь, – цедит сквозь зубы.

– А то что? – с вызовом смотрю на него. – Изобьёшь или убьёшь сразу? – кажется, я сошла с ума, раз надвигаюсь на него вместо того, чтобы отойти подальше.

– Трахну, – отвечает и клацает зубами. – Жёстко, грубо, так, как тебе нравится, – добавляет, понизив голос, а у меня щёки краснеют.

– Никогда! – нахожу силы выплюнуть ему в лицо.

– Будешь стонать, просить ещё и умолять дать тебе кончить, – проговаривает, наклонившись так близко, что я ощущаю его тёплое дыхание на своих губах.

Глава 4 Он мне не верит

Аля

Свои угрозы Давид не выполнил, и слава богу, я бы не смогла лежать бревном, тело и так меня подводит, едва он касается или оказывается рядом. Мало того, за неделю его почти дома не бывает, и, если не думать, местами кажется, что я в прошлом. В том времени, когда работала на него: готовила, стирала, убирала. Этим я занимаюсь и сейчас, в обмен на то, что он не трогает меня, и это он сам предложил.

Однако я уже не могу ждать, меня разрывает на куски эта ситуация, и мне нужно плюнуть на всё и рассказать, почему же я так поступила. Поверит или нет, плевать, главное – сделать это. Я не жду понимания, прощения или тем более хорошего отношения к себе, нужно лишь, чтобы он отпустил меня, иначе с ума сойду.

Но и этого не выходит, Давид уходит рано утром, до того, как я просыпаюсь, и возвращается глубокой ночью или не возвращается вовсе. Когда звоню ему, он либо сбрасывает, либо интересуется, важен ли мой звонок, а если я говорю больше трёх слов, он отключается.

Вчера просидела до трёх ночи в гостиной, носом клевала и спички в глаза вставляла, но всё равно уснула мёртвым сном и очнулась, когда дверь захлопнулась – уже ушёл.

Конечно меня запирают в квартире, словно пленницу, никто не спрашивает моего мнения, не интересуется моим самочувствием, жива и хорошо. Но сегодня я это закончу, буду стоять, бродить, принимать холодный душ, но не усну, чего бы мне это ни стоило.

Весь день почти ничем не занимаюсь, чтобы не устать, а к вечеру включаю свет по всей квартире, точнее на первом этаже, где я нахожусь. Холодный душ принимаю два раза и к полуночи выбираю себе фильм в жанре ужасов, чтобы и мысли не было прикрыть глаза. И это помогает, потому что страшно, почти два часа то и делаю, что лицо ладонями закрываю и кричу на героиню, чтобы не совалась никуда. А когда хлопает входная дверь, я с криком срываюсь с дивана.

– Что? Что случилось? – Давид появляется в гостиной за пару секунд, и на его лице, помимо усталости, замечаю переживание.

– Кино страшное, – хрипло отвечаю.

Он смотрит на меня, потом на экран телевизора, где за героиней гонится кто-то в чудовищной маске.

– Нехуй смотреть такое на ночь, – шумно выдыхает, и возвращает себе привычную маску ненависти и презрения.

– Мне нужно было, чтобы не заснуть, – делаю несколько глубоких вдохов, собираясь с мыслями. – Нам надо поговорить о том, что было год назад, – выпаливаю сразу, чтобы он не обломал мне план.

– Мне насрать, что было год назад, – припечатывает этой фразой, попутно скидывая ботинки.

– Что? Как это? – смотрю на него в недоумении. – Нет-нет, ты должен знать, почему я выступила против…

– Насрать, – перебивает и, выпрямившись, шагает ко мне. – Нет ни одной веской причины, по которой любимая девушка может так жёстко предать.

– Есть! – кричу, чувствуя разочарование, досаду, страх.

– Для меня нет, – пожимает плечами, оставаясь безразличным.

– Ты ведь хотел знать, – произношу, ощущая, как надежда на свободу ускользает.

– Перехотел, – хмыкает и, развернувшись, собирается уходить.

– Нет, стой! – хватаю его за руку. – Ты должен…

– Всё, что я должен, Хрустальная, это держать себя в руках и не поступить с тобой, как Рома, – на последнем слове, я отпускаю его руку и отшатываюсь. – Из любой ситуации есть выход, уж поверь мне, – делает шаг ко мне. – Я не знаю, почему, но ты предала меня. Я заступился за тебя, – больно тыкает пальцем мне в грудь. – Защищал тебя от урода, а ты мне чем ответила?

– Выслушай, – прошу шёпотом, понимая, что по щекам уже стекают влажные дорожки.

– Мне. Насрать. Зачем, – чеканит каждое слово. – Факт на лицо – ты сука, которая в любой момент ударит ножом в спину.

– Тогда отпусти меня, если слушать не хочешь, – шмыгнув носом, вздёргиваю голову.

– Не, – скалится в хищной улыбке. – Год буду тебя мучать, ответишь за каждый мой прожитый в тюряге день.

– Ты не можешь приговорить меня, не узнав причины, – кричу, сжимая кулаки и топая ногой.

Что это за бред? Ты виновата, но мне плевать, я хочу издеваться. Так нечестно, он обязан выслушать меня, понять, да хотя бы узнать, как всё было.

– И кто меня остановит? – наклоняет голову набок. – Ты?

– Мне угрожали! – выпаливаю, но ожидаемой реакции не следует, он всё так же безразлично смотрит на меня. – Мне…

– Мне, мне, мне, – перебивает. – У меня связи, у отца моего связи, ты могла прийти за помощью, но ты этого не сделала. Целый год, времени дохрена было, чтобы объясниться, но ты свалила из города. А теперь решила отмазаться? Придумала всё? Думаешь, я поверю хоть одному твоему слову после предательства? Хуй, Хрустальная.

– Я…

– Хватит! – рявкает так, что я голову в плечи вжимаю. – Я устал, отдохнуть приехал, а ты мне мозги ебёшь. Свали с глаз моих, – бросает и разворачивается.

– Отпусти меня! – требую, поняв, что это конец, что бы я ни сказала, он мне не поверит.

– Нет! – отрезает. – Может потом, ребёнка мне родишь, и прикончу, чтобы глаза мне не мозолила. Легче жить буду, зная, что тебя нет на этом свете, – выбивает из меня весь дух этой фразой.

Буквально упав на диван, я так и застыла, смотря в пустоту. Сердце то болезненно сжимается, то колотится как сумасшедшее. Руки трясутся, по позвоночнику холодок пробегает, а в венах кровь стынет.

Мой самый страшный страх оказался не просто паранойей. И что мне теперь делать? Поговорить уже не о чем, остаётся только сбежать снова, но подальше. И, наверное, воспользоваться другим вариантом, тем, который мне предложили чуть больше года назад. Знала бы, какие у Давида мысли в голове, сделала бы это ещё тогда. Но я надеялась, что нам удастся всё наладить, не сразу, но придём к пониманию.

Шансов у меня не было перед его отцом, но на Давида я надеялась, видимо, зря, яблоко от яблони недалеко упало. Верила, что наша любовь победит, и очень много раз прокручивала в голове наш разговор. Мучила мысль, что мне стоит поехать в Питер, навестить его, но каждый раз, когда я подрывалась, в голове всплывали слова, сказанные неприятным голосом. И я останавливала себя. Не могла позволить себе рисковать.

Слава Грозного Тимура шла впереди него, от Давида я мало что знала о нём. И вообще, наверняка, он и сам мало что знает о своём отце. Они никогда не были близки и точно не сидели по вечерам и не делились жизненным опытом. А Тимура Айдаровича в кругу «высшего общества» знают совсем с другого ракурса.

– У него руки по локоть в крови, и он ничем не брезговал в своё время, шёл к цели, не разбирая, кто перед ним, – мужик, женщина, дети, – сказали мне больше года назад.

Если честно, я не поверила, решила, меня просто пугают, но потом убедилась, что всё правда. Человек выкинул на улицу девушку, которая носила его ребёнка. Что ещё можно о нём сказать? Это Давид не знает, как всё было на самом деле. Не в курсе, что, когда его мама пришла к Грозному и сообщила о беременности, то его охрана выволокла её на улицу, раздетую, в марте месяце, когда ещё снег до конца не растаял. Выкинули в буквальном смысле на грязный и мокрый асфальт, кинув в неё несколько купюр.

Давид наверняка не задавался вопросом, куда мать дела те деньги, которые ей якобы дали на аборт. Он не знает, что никто не дал ей жилья, а за комнату в общежитии она платила, как и того, что болезнь родилась в тот вечер, когда её выкинули из ресторана в одной форме официантки. Он не в курсе, что попытка вернуться в здание за верхней одеждой закончилась тем, что она чуть не потеряла ребёнка, когда её не пустили, и мало того, толкнули, и она упала так, что у неё кровотечение началось. Все её сбережения ушли за несколько дней в больнице, где врачи спасали его, когда он был размером с фасолину.

Разве после всего, что я узнала, у меня ещё могли быть сомнения, бежать или нет? Путь был только один, и я приняла правильное решение, теперь точно это понимаю.

– Что ты там сидишь? – возвращает в реальность голос Давида.

Подняв голову, вижу, что он только вышел из душа. На бёдра намотано полотенце, второе он набросил на шею и уголком вытирает влажные волосы, с которых капает вода, оставляя влажные дорожки на выточенном из камня торсе.

– А где прикажете сидеть? – срывается с языка, который я тут же прикусываю.

– На моём члене, – бросает, прожигая меня недовольном взглядом.

– Спасибо, но я откажусь, – отвечаю и отворачиваюсь от него.

Стоит там весь такой привлекательный, так и манит подойти и пройтись ногтями по кубикам на животе. Нет, ну я точно с ума схожу, разве можно думать о таком после его слов и такого обращения?!

– Ох, и не знаешь, от чего отказываешься, Хрустальная девочка, – театрально вздыхает.

Знаю, к моему сожалению, прекрасно помню каждый миг нашего любовного безумия в постели. Но гордость выше моих желаний, и я не переступлю через себя, чтобы потешить либидо.

Встаю с дивана, решив скрыться за дверьми своей комнаты и не сталкиваться больше с ним. Надеюсь, уйдёт, как и каждый день, и я смогу дышать, не боясь, что он накинется на меня. Или решит развлекать себя тем, что будет издеваться надо мной, обзывать и обижать.

– Знаешь, – хватает меня за локоть, когда я прохожу мимо него, – почему я не трахнул тебя до сих пор? – спрашивает тихо и наклоняется к моему уху. – Чем дольше прелюдия, тем вкуснее оргазм, – хрипло шепчет, обдавая шею горячим ментоловым дыханием.

– Пошёл к чёрту, – выплёвываю и, вырвав свой локоть из его лап, чуть ли не бегом несусь наверх.

Глава 5 Со мной спать будешь

Давид

Я уже пожалел, что решил вернуться с ночёвкой домой, но я обязан отрабатывать свою выдержку. Это очень тупо: привезти её из Москвы к себе домой и уехать нахрен жить в приюте, потому что башню сносит от её близости.

Хочется одновременно шею ей свернуть, чтобы жить легче стало, и обнять, запах её вдыхать, губы эти алые целовать до онемения, пройтись ладонями по всем изгибам, прижать к себе так, чтобы дыхание перехватывало.

Сука!

Не этого я ожидал, когда за ней ехал. Какого хрена вообще я всё меньше и меньше её ненавижу? Злюсь на неё пиздец как, но ненависть испаряется, как пыль после дождя.

Задеваю, оскорбляю нарочно, чтобы суке больно было, как мне все эти двенадцать с лишним месяцев. Ненавидел и ждал её каждый день. Ждал, что приедет на свидание, объяснит, скажет, зачем выступила против меня, ведь у самого не было ни малейших причин верить, что она резко встала на сторону врага. Была любовь, мать её! Искренняя, настоящая, как в долбаном кино или книгах, которые она так любит читать. Так почему?

Я столько версий в голове обдумывал – угрожали, пугали, заставили. Но, блядь, раз уж Воронцовы добились своего, упекли меня за решётку без права на освобождение, то уже не было смысла пугать её и дальше. Она могла прийти месяц спустя и сказать всё, как было. Да хотя бы в день моего освобождения прийти, и всё было бы по-другому. Нет, она решила свалить, спрятаться в охраняемом посёлке и бока отращивать.

И насрать мне на самом деле на её бока, мне даже в кайф, что она округлилась, мне просто задеть её побольнее хочется. Знаю, что очень по-детски, прямо тупо выглядит, но физической боли я ей причинить не смогу, не позволю себе так низко пасть. Я и без того падаю с каждым разом, когда бросаю в неё оскорбления, аж язык сохнет при каждом слове. И всё больше бешусь, в том числе и на себя, что все мои планы к херам. Не могу переступить ту черту, за которой захлопнется дверь и назад пути не будет.

Хочу её до боли в паху, но понимаю, что в моём состоянии это будет далеко не нежно и сладко. И поступить, как тот упырь, не могу, прекрасно помню, как её лихорадило от одной только фразы. Не могу, блядь! Хоть и желание больно её ударить есть, однако, сука, причинить любую боль, пусть то моральную или физическую, любимому человеку – пиздец какая отдача тебе прилетает. Волной сносит с ног и самому хреново не меньше.

Рассказать, как было, она хочет, да насрать мне, помощь бы нашла, было бы желание. Головой своей не думала, а могла даже в том зале суда вместо показаний сказать, что ей угрожают, и, считай, защита бы была в момент. Меня бы не посадили, и я бы был её щитом, отца бы подключил, ради неё всё бы сделал. Но хули там, проще резать меня, чем что-то предпринять.

– Хватит! – говорю самому себе, поворачиваясь с боку на бок.

Так и знал, что хрен я усну, когда она за стеной, тем более в кровати, где мы, сука, вроде как любили друг друга. Засыпали и просыпались в объятиях. Нет, так не может продолжаться, не зря ведь её сюда притащил.

Откинув покрывало, встаю с кровати и выхожу из спальни. Плевать на всё, мне важно чувствовать её рядом, забывать хотя бы ночами, что она предала и не заслуживает хорошего отношения к себе.

Вопреки мыслям, открываю дверь её комнаты аккуратно, чтобы, блядь, не напугать. В голове всплывает её крик, едва я зашёл домой, и мой рывок в гостиную. К ней. Пересрался, и за одну секунду накрутил себе всякой чуши. Выдохнул, когда понял, что всё в порядке, и заодно, что не выдал настоящего отношения к её персоне.

Застываю у кровати на несколько минут, зависаю, смотря на неё. На то, какая она, сука, в лунном свете из окна красивая, даже описать не могу, сравнить не с чем. Волосы разметались по подушке, ладошки сложила под голову, скрутилась в позе эмбриона, прикрывшись одним только уголком одеяла, оставляя ноги на виду. Длинные, гладкие, изящные.

Прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Член колом, пальцы рук зудят, тянет к ней прикоснуться, но я знаю, что меня поведёт и это плохо кончится. Силой брать не хочу, а добровольно она не согласится. Не после того, как я себя с ней веду.

«Ты же собирался спать с ней в одной кровати», – усмехается надо мной голос в голове. Если я только взглянул на неё, и стояком можно орехи колоть, то что будет, когда буду лежать рядом? Пиздец полный, вот, что будет. Но я предпочитаю мучиться, потому что я херов мазохист.

Проснись, Давид! Она тебя предала, и здесь ты устанавливаешь правила игры.

Присаживаюсь на край кровати и, накрыв её щиколотку, провожу рукой вверх, по колену и бедру, пока кончики пальцев не касаются кружева трусиков. Хрустальная девочка вздрагивает, подрывается, к изголовью прижимается, подтянув одеяло до подбородка.