скачать книгу бесплатно
– Неудивительно. Это небольшое и в академическом плане довольно среднее заведение, созданное для богатых американцев. Они любят Париж, а французский учить не хотят, поэтому для них это отличное решение. Впрочем, не только для них… Ещё, кстати, раньше я недолго преподавал в Нантере – знаете, есть такой университет?
– О да, конечно.
– Удивительно, сколько вы уже знаете! Впрочем, русские необыкновенно талантливы, – заметил демонический Рафаэль. – Я много лет учил ваш язык, но, увы, вряд ли смог бы поддержать с вами разговор. А в России каждый второй прекрасно говорит по-французски, как и вы.
– Вы бывали в России?
– Бывал… У меня русские корни, по материнской линии. Впрочем, я, как обычно, нескромно увлёкся собственной персоной. А вы… Сколько вам лет?
Настин бокал замер в воздухе.
– О, извините, я так бесцеремонен!
– Ну почему же. Мне семьдесят пять!
Ей вдруг стало почти весело под влиянием чудесного согревающего напитка, в котором Настя, хоть и не могла похвастать обширным опытом, всё же распознала бордо.
– Так и знал, двадцать с хвостиком! – безошибочно определил её новый знакомый. – Я вам завидую: впереди столько открытий, встреч, ошибок… Знаете, особенная прелесть ошибок в том, что потом их совершать всё сложнее…
– А… Откуда вы знаете Батиста? – попыталась сменить тему Настя.
– О, это долгая история… Кстати, Батист и Жюльет не придут. Я встретил их в театре и знаю, что они собирались заглянуть на пару минут, но не смогут. Можете считать, что я их заменяю, – высокопарно заявил он. – Хотели с ними познакомиться? Вы им понравитесь, это милейшие люди! Батист без ума от России и наизусть цитирует Достоевского.
– Надо же, а я его не читала! – выпалила Настя, тут же пожалев об этом.
– Не читали Достоевского? Жаль. А он наверняка сравнит вас с… как же её звали?.. Настасьей Филипповной! Почитайте. Если не ошибаюсь, это «Идиот».
Настя, попивая удивительно приятное вино – кажется, лучшее из того, что она пробовала, – с интересом рассматривала самовлюблённого брюнета. Пожалуй, его лицо могло считаться красивым, даже неожиданно мужественным для француза – но, если присмотреться, в нём было что-то неприятное…
– Вам же здесь неимоверно скучно, да? – вдруг ни с того ни с сего заявил Рафаэль, подливая Насте чудодейственного напитка, без которого она вряд ли призналась бы, что не знает произведений из школьной программы. – Ваше лицо. Не обижайтесь, но у вас всё написано на лице. Это такая редкость!
Действительно, Настя невольно покраснела, хотя чувство лёгкости, возникшее после бокала бордо, не проходило.
– Видите ли, я хорошо разбираюсь в людях, и это не бахвальство, а констатация факта. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вам трудно вписаться в эту насквозь французскую компанию – хотя вы умны, прекрасно говорите по-французски и завоевали сердце нашего малыша Жан-Ива. Я прав?
– Вы… как это будет… ясновидец? – улыбнулась Настя.
– Ясновидящий. Нет, просто вы мне интересны, потому что вы – другая. Это не делает вас лучше, но это несомненно так.
Что это? Флирт? Настя невольно начала поглядывая на дверь: почему-то ей было бы неловко, если бы Жан-Ив или кто-нибудь другой стал свидетелем этого разговора.
– Чувствую, что я вам надоел, поэтому удаляюсь! – как будто прочёл её мысли Рафаэль. – Надеюсь, вам понравилось вино – это из виноградников моих друзей в Сент-Эмильоне.
Едва Настя успела открыть рот, чтобы произнести что-то банально-вежливое вроде «приятно было познакомиться», как демонически-чёрный тип, приветливо подмигнув, испарился так же внезапно, как и появился, а в руках у неё оказалась стильная визитка с иссиня-чёрными буквами:
Профессор Рафаэль Санти-Дегренель, политология и история
Вернувшись к гостям, по-прежнему занятым друг другом, Настя не обнаружила нового знакомого: по-видимому, он ушёл, не попрощавшись ни с кем из присутствующих.
Глава третья. Философ с острова Ре
Париж, 2018
Дело Обенкур поневоле отошло на второй план: «жёлтые жилеты» прочно заняли заголовки новостей. Но как следственный судья не только по должности, но и по душевному призванию, Жан-Люк Моди не мог не думать о злополучной миллиардерше. Почему-то прокурор до последнего не хотел передавать расследование в их руки: по всем признакам он давно был обязан обратиться к судебным следователям, но по-прежнему тянул резину…
Как Моди знал из своих источников, дочь Марианны Валери недавно предоставила в распоряжение правосудия новые документы, и, по-видимому, там было достаточно много «жареного». Эти материалы, предварительный допрос фотографа Франсуа Барнье, насмерть напуганного предстоящим разбирательством, вся масса информации об этой загадочной женщине, Марианне Обенкур, – всё это, как парижская детская карусель, беспрестанно крутилось в его голове. Даже когда он разговаривал по телефону с женой или обедал с коллегами, Марианна Обенкур не переставала занимать его воображение.
Моди подозревал, что прокурор не хочет передавать дело следственным судьям просто потому, что на носу Рождество и всем хотелось бы поскорее забыть об уличных забастовках и разойтись на долгожданные каникулы. Возможно, существовали и другие соображения, о которых судья не знал или не мог знать…
В этот день, совершив традиционную утреннюю пробежку, Моди собирался перед работой зайти выпить кофе у стойки бара, но неожиданно вспомнил нечто важное и остановился прямо посреди улицы. Как не раз бывало, масса информации, которую он переварил, наконец выдала промежуточный результат – плодотворную идею, которую можно было использовать.
Конечно, Рафаэль Санти-Дегренель! Кажется, Моди раз или два слышал по радио его выступления в качестве эксперта по американским выборам и, кажется, по России. Именно он, Санти-Дегренель, был любовником Марианны задолго до злополучного Франсуа Барнье! Как он сразу не подумал об этом! Да, этот тип может быть полезен для расследования… Когда-то они вместе учились на подготовительных курсах для поступления в Ля Гранд-Эколь, куда, кстати, оба так и не прошли… И этот философский кружок тогда ещё молодого Батиста де Курзеля, куда они ходили вместе с Жаном де Кортуаном… И хотя в деле имя Рафаэля пока ни разу не упоминалось, Моди не сомневался, что нащупал нужную ниточку. Он должен увидеться с этим субъектом!
– Орели! – Судья немедленно набрал номер своего ассистента и обрадовался, что застал её на месте: обычно никто не приходил раньше десяти. – Срочно найди мне контакты Рафаэля Санти-Дегренеля. Да, «Санти» через «a». И посмотри, что пишут о нём в связи с Марианной Обенкур. Нет, это неофициально! Ты же знаешь, пока мы занимаемся тем же, чем раньше. Да, и побыстрее, пожалуйста!
***
– Итак, Марианна, ты вспомнила о Люцифере?
– Я никогда тебя не забывала, и ты знаешь об этом! Но сейчас мне так важна поддержка друзей…
Предупредительный мажордом Паскаль, прекрасно помнивший привычки Рафаэля, уже застыл рядом с подносом, на котором стояла рюмка коньяка Hine Rare. Марианна Обенкур кивком отпустила своего помощника, с трудом приподнялась и, тяжело ступая, приблизилась к Рафаэлю.
Он сидел в кресле у окна, которое когда-то так любил Доминик, её покойный муж. Нежно проведя руками по лицу Рафаэля, она застыла в одном положении, стоя вполоборота и глядя поверх головы своего бывшего любовника. Её рука оставалась в его руке, и они долго молчали, вспоминая всё, что связывало их долгие годы.
– Итак, мэтр Роже на старости лет решил стать честным человеком, – начал Рафаэль.
Он предполагал, что Марианна, с которой он не виделся несколько лет, вызвала его из-за финансового скандала. Дело Обенкур продолжало занимать умы парижан, и, если бы не «жёлтые жилеты», журналисты трубили бы о нём с утра до вечера.
– Я устала, Раф, я очень устала…
Марианна действительно выглядела на десять лет старше своего возраста: он ещё помнил её свежей сорокалетней женщиной, с порывистыми движениями, едва смягчёнными светскими манерами, и горящими любовью к нему глазами. Теперь перед ним была утомлённая жизнью, сильно накрашенная пожилая дама…
– Доминика больше нет… Моя дочь, увы, не хочет иметь со мной ничего общего! И ещё это расследование… Если бы ты только знал… С тех пор как ты отдалился от меня…
– Перестань, я никогда не отдалялся от тебя!
– Я сама во всём виновата… Только я! Да, этот Барнье оказался обыкновенным мошенником, я всё знаю… Я так любила его – но ты был прав, ему никогда нельзя было доверять!
Рафаэль предпочитал не комментировать увлечения Марианны – это было не в их правилах – и всё же действительно всегда испытывал неприязнь к этому скользкому Франсуа…
– Говорят, он неплохо поживился на приобретении картин для твоей коллекции? – осведомился Санти-Дегренель.
– О, Раф, если бы только это! – Марианна привычно понизила голос: после обнаружения в её доме прослушивающих устройств она приучила себя к осторожности. – Франсуа подделал завещание, украл кучу вещей Доминика – даже ту гравюру Медичи, которую ты помог найти во Флоренции… О господи, что я натворила! Пожалуйста, помоги мне! Я хочу сесть рядом с тобой…
Рафаэль, осторожно поддерживая Марианну, помог ей сесть на диван и устроился рядом, продолжая держать её слегка дрожащую руку. Он чувствовал, что она страдает и морально, и физически, но знал, что любое проявление жалости ей претит. Но он обязан был задать этот вопрос:
– Я могу что-то сделать для тебя, Марианна?
– Мой новый адвокат – некто Делиль – говорит, что я должна указать тебя в числе свидетелей. Конечно, если дело дойдёт до этого…
– Ты можешь на меня рассчитывать!
Вздохнув, Марианна Обенкур откинулась на мягкую спинку дивана. Её силы были на исходе: свидание с прежней любовью оказалось тяжелее, чем она ожидала. Но ей ещё так много надо было сказать…
– Я знаю, Раф, ты сделаешь всё, что в твоих силах, и мэтр Делиль тебя проинструктирует. Впрочем, он говорит, что мне ничего не угрожает. Все операции проводились без моего прямого участия, я действительно ничего в этом не смыслю… Ну а ты – что теперь делаешь ты? Я хочу знать всё, я имею на это право!
В глазах Марианны заиграл знакомый ему огонь – даже в своём нынешнем состоянии она оставалась властной и восторженной женщиной, привыкшей к всеобщему подчинению.
– Дорогая, тебя вряд ли заинтересуют мои серые будни… Что ж… Моя книга о России переиздана в третий раз. Недавно выпустил монографию об американской избирательной системе. Пара статей о Пармской школе живописи – да, я не оставил наше общее увлечение… Кроме того, Моруа-Кобе предлагал возглавить один франко-немецкий институт, но, как ты знаешь, я терпеть не могу немцев…
– А ты не думал о Французской академии? – с жаром начала Марианна. – Я уверена, твоё место там! Как-то давно я говорила об этом с Элен… Она всегда была очень высокого мнения о тебе!
Марианна знала независимый характер Рафаэля: за эти годы он отверг не одно заманчивое предложение. Впрочем, он и сейчас оставался собой:
– О, ты хорошо знаешь мою позицию! Даже мнение блистательного секретаря Французской академии, которое мне очень льстит, не имеет значения. Я не хочу сковывать себя узами древних структур. И, честно говоря, после последних избраний желание сидеть на Ке-де-Конти[48 - Институт Франции, где находится Французская академия, расположен на набережной Конти.] пропало окончательно. Кстати, моя поездка в Россию…
– Да, расскажи мне об этом – нет, не о России! Я хочу услышать о твоей русской возлюбленной! Ведь ты по-прежнему с ней?
Марианна приподнялась и с силой сжала его руку: казалось, речь шла о жизни и смерти. Рафаэль с наигранной иронией приподнял брови: никогда не имевший сердечных тайн от Марианны, на этот раз он, кажется, не разделял её энтузиазма.
– Дорогая, я никогда ничего от тебя не скрывал – ни о ней, ни о ком-либо ещё. Но, прости, я не понимаю, зачем…
– Раф, мне уже так мало осталось – неделя, месяц, я не знаю сколько… Я всю жизнь была легкомысленна. Но теперь ты и моя дочь – это всё, что у меня есть!
– Не говори так, Марианна! Ты ещё проживёшь много лет, я уверен.
Это было неправдой, о чём они оба знали, но Марианне было мало пустых утешений:
– Ведь эта русская заменила тебе меня – так, признайся? Ты сравнивал её с женщинами Бронзино[49 - Аньоло Бронзино (1503—1572) – итальянский живописец, выдающийся представитель маньеризма, придворный художник Козимо I Медичи.] и Боттичелли… Ты никогда не говорил обо мне так, как о ней! Ещё когда мы были вместе, ты хотел её – больше, чем когда-либо хотел меня! Да, я стара и некрасива, но когда-то…
– Дорогая, никто никогда не заменил бы мне тебя, и ты знаешь, что все эти годы…
– Брось, Раф, я знаю всё! – перебила его мадам Обенкур. – Я знаю, что она работает в благотворительной организации и постоянно куда-то ездит. Но когда она здесь, в Париже, она первым делом несётся к тебе, как влюблённая лицеистка. Десять лет! Ведь это продолжается почти десять лет? Мы с тобой были любовниками и того меньше! Ты изменил своим привычкам, не так ли?
– Кажется, мы с тобой всегда были выше ревности и прочих ненужных эмоций…
– О, ревность… При чём тут это? Ты видишь, что я очень больна. Я хочу знать о тебе то, чего ты не хочешь мне сказать!
Зная её настойчивость, Рафаэль поддерживал разговор, который не входил в его планы:
– Дорогая, между нами нет никаких тайн! Анастазья русская и всегда ею была. Сколько бы она ни жила в Париже и сколько бы ни ездила по миру. Увы, она никогда не будет смотреть на вещи нашими глазами. Ведь ты понимаешь, что я имею в виду?
– Именно поэтому ты выбрал её! Я права?
Марианна смотрела, требуя немедленного подтверждения своих слов, – о, это было так в её духе! Что она вбила себе в голову? Не считает ли мадам Обенкур и его самого влюблённым лицеистом? Забавное сравнение… Рафаэль без зазрения совести соврал бы следователю прокуратуры, чтобы выгородить Марианну, но дорога в его душу была закрыта даже для неё.
***
Доктор Гросс сломала руку, поэтому встретила Анастасью в специальной лангетке, и та не могла не спросить, в чём дело.
– О, пустяки! Играла в мяч с младшим сыном и неудачно упала. У меня четверо детей – всё время что-то случается…
«Четверо… Ничего себе!» – подумала Анастасья. У её матери, не считая её самой, тоже четверо: двойняшки, мальчик и девочка, и ещё двое младших, мальчики. Она не помнила, когда видела их в последний раз… Слава богу, вроде не забыла имена: Жорик, Света, Слава и Костя. Наверное, они уже совсем взрослые! Надо бы попросить маму прислать фото. Давненько они не общались… У рядовых французов обычным делом считается завести троих или даже четверых детей, но проблема в том, что ей попался совсем не рядовой француз!
– Скажите, а что вы думаете об «Анне Карениной»? – Анастасья сама не знала, почему задала этот вопрос.
– Простите, что?
– О, извините… Дело в том, что в свободное время я предпочитаю читать и сейчас увлечена одним романом Толстого, на русском. Как вы думаете, это может помочь?
– Если вы чувствуете себя лучше, то конечно!
Кажется, её психотерапевт была рада переложить проблемы пациентки на Льва Николаевича.
– На самом деле особых улучшений нет и сны продолжаются… – уточнила Анастасья. – Но мне кажется, я стала кое-что понимать.
– Послушайте, я уже не раз говорила и повторю опять: терапия как таковая не решит ваших проблем! Только вы сами должны разобраться в себе и найти их решения. А наши сеансы лишь наметят путь к этому познанию.
По-видимому, мадам Гросс говорила эту заученную фразу всем без исключения.
– Конечно, я это понимаю.
– Думаю, вы уже сами сформулировали то, что вас мучает, – продолжала доктор. – Мы разобрали вашу семейную историю, и корень проблемы, как мне видится, именно там. Ваши отношения с матерью, пусть и эпизодические, очень конфликтны. Вы не можете её простить – это порождает многое другое. Возможно, на самом деле подсознательно вы не совсем отделились от вашей матери: сепарация – это такой психологический термин…
Только не это! Анастасья не любила модные научные словечки, которые ей мало о чём говорили. К счастью, доктор Гросс ими не увлекалась.
– Да… А что касается вашего… друга, Рафаэля, – продолжала психотерапевт, – то, думаю, здесь прежде всего проблема ревности – понимаете, о чём я? Это очень типично для таких «свободных союзов», и я нередко консультирую тех, кто живёт так сознательно, но всё равно ревнует. Вы находитесь в этих отношениях не по своему желанию, ведь вы сами никогда не хотели полной свободы, так?
Хотя Анастасья и не думала требовать, чтобы Рафаэль женился на ней или даже жил с ней, но мысль о том, что он свободно встречается с другими… Что и с кем он делает, пока она открывает очередной филиал SOS World или проходит тренинг на другом конце света? По-прежнему ли он бывает у Марианны Обенкур? Вспоминает ли он вообще, что она, Анастасья, существует? Ей хотелось бы не думать об этом, но она не могла. Конечно, и у неё самой время от времени появлялись ухажёры – взять, к примеру, этого Тома из Квебека… Но если Рафаэлю было плевать, что она может оказаться в чужой постели, то она признавала только одну – его парижскую постель!
– Знаете, я чувствую себя как Анна Каренина в романе Толстого: она ушла от мужа к любовнику из-за большого чувства. Но её избранник страдал гораздо меньше, чем она, то есть фактически он чувствовал себя свободным, а она нет! Да, наверное, так и есть… Я всегда ревновала Рафаэля к разным женщинам, а особенно… – Анастасья осеклась, чтобы не произнести имя Марианны Обенкур: как бы доктор Гросс, наверняка следящая за новостями, не сочла её по-настоящему сумасшедшей!
Впрочем, помимо скандальной миллиардерши, были и другие. Полгода назад они столкнулись в Опере Гарнье[50 - Парижская опера (то же, что Гранд-Опера, в современной Франции известна как Опера Гарнье) – театр в Париже, один из самых известных и значимых в мире театров оперы и балета.] с известной телеведущей, лучезарно улыбающейся блондинкой. Анастасья не могла забыть, как эта королева новостей смотрела на Рафаэля… О, это был хорошо знакомый ей взгляд – и так смотрели на него очень многие успешные и красивые женщины, вхожие в парижскую интеллектуальную тусовку…
– Вот видите, вы сами осознаёте свою проблему! – поддержала её психотерапевт. – Конечно, чтение на русском может помочь, ведь это ваш родной язык! Кстати, вы не знакомы с романом Батиста де Курзеля «Скифы снегов»? Он как раз о России. Блестящая вещь, рекомендую!
***
Борис любил Париж таким, какой он есть: с криминальными кварталами на севере, куда чужакам лучше не заглядывать, с пёстрыми этническими уголками, разбросанными по разным округам, с вылизанным туристическим центром…
И всё же существовало место, которое он не переносил, – шестнадцатый округ. Этот приют респектабельной парижской буржуазии вызывал у него отторжение: накрашенные вежливые старушки, чинно выгуливающие мопсов по узким тротуарам, чопорные мадам с благовоспитанными отпрысками, амбициозные молодые клерки… Дорогой, тихий, мёртвый квартал, почти лишённый растительности, если не считать, конечно, примыкающего к плотной городской застройке Булонского леса.
Оказавшись здесь много лет спустя, Левин смотрел на шестнадцатый округ другими глазами: оплот неизменности в меняющемся мире, где бастуют транспортники, бесчинствуют «жёлтые жилеты» и настенные надписи появляются даже на средневековых постройках. Наверное, он просто постарел…
– Месье Левин?
За его столик присел мужчина средних лет в зелёном клетчатом пиджаке.
