скачать книгу бесплатно
– Почему ты меня не выпускаешь? Что тебе нужно?
Несколько секунд было тихо; дырочки на цилиндре предназначались для звуков, а не для молчания.
– Яйца! Мне нужны запасные части.
– Но при чем здесь я?
Другой цилиндр. Тррррррррррррррр… таккк! Послышался резкий треск, потом что-то выстрелило вверх и отрикошетило от одной из труб, переполошив птиц.
Вниз полетели перья и белый помет.
У меня есть кое-какие новости.
Вчера Робредо начал двигаться.
Столько лет прошло, я уж думал, этого никогда не случится. Несмотря на запчасти и все остальное.
Стыдно признаться, но стоило мне расспросить цилиндры, как я начал ждать, когда из яиц вылупится какой-нибудь маховик, рычаг или ключ. Не сомневался, что такая запчасть может мне пригодиться. Уж я бы нашел, куда ее приспособить!
Вы спросите, что за коготь был у того существа, которое околачивалось рядом и пыталось украсть у меня еду. Так вот, как-то раз я нашел крыло, прикрепленное к переборке. Уже ненужное. Его шевелил поток воздуха от работающих поршней. Созданьице было лишь запчастью и нашло свое место в механизме Робредо. Через несколько дней перья с крыла облетели, как лепестки с увядшего цветка.
Рождались и другие уродцы, который были моей единственной компанией на протяжении десятилетий, хотя «живыми существами» они оставались всего пару часов, максимум – пару дней. Но ни маховиков, ни ключей не появилось. Не родилось даже достаточно мощного кислородного копья, способного прорезать толстые металлические стены, в которые я был заточен. Не родилось ни веревок, ни кусков лестницы, чтобы забраться на свод. Если не верите, в приложении к этому журналу о новорожденных все записано.
Завтра исполнится ровно двадцать лет с того дня, как исчез мой отец. Двадцать лет с того дня, как я забрался на Робредо, чтобы его найти. Надо бы отпраздновать, наверно. Поджарю птичье мясо, приготовлю яичницу. Может, пару скорпионов съем – вместо сухофруктов.
Несколько страниц назад я вроде бы упоминал, что мы начали двигаться. Голова у меня теперь работает не так хорошо, наверное, из-за однообразия в еде.
Идем мы нестерпимо медленно, да и наружу выглянуть я не могу, но сомнений нет – мы движемся, я чувствую это по вибрации пола и вижу по звездам в ночном небе.
Мне тридцать один, у меня борода и длинные волосы. Выгляжу как старик. Надо бы постричься.
Может, завтра, на годовщину исчезновения папы.
А еще в дневник я записываю, сколько гибнет птиц. Это немного отвлекает от монотонного подсчета яиц.
Тысяча сто двадцать три… 1123! Чайки, альбатросы, вороны, ромбокрылы и совсем маленькие птички, которые приносили мне лишь сколопендр да букашек…
И все умирали мгновенно!
Яиц чуть поменьше.
Девятьсот семьдесят шесть.
976!
Мы идем к морю. Я это чувствую. Именно туда. Птицы все чаще приносят свежую рыбу. И все меньше комарокрысов, которые живут в пустыне.
Если бы только я мог посмотреть вокруг, а не только вверх. Взглянуть хотя бы один разочек.
Но, может, все это правильно.
Со временем я понял, что и Робредо – тоже яйцо. А я лишь птенец. Наверно, я должен страдать от этого и кричать, пока не охрипну.
Может, я еще не родился.
Рано или поздно меня вытолкнут наружу – остается лишь надеяться, что не будет больно. И я не умру от удара о песок или камни.
Время здесь, видимо, скрупулезно отсчитывается часами с зубчатым механизмом, так что, думаю, все должно произойти в какой-то важный день, например, в годовщину последнего приема пищи: в день, когда исчез мой отец.
Завтра.
А если этого не случится в течение… хм, тридцати семи часов, когда панели над трубами открываются и луны Мира9 светят в ночной темноте, я смирюсь и пойду спать.
И буду ждать еще год…
Интерлюдия
Стоооой!
Ледяной ветер подхватил крик. И сразу же послышался кашель.
Караван дернулся и замер. Грохочущая процессия из пятидесяти пеших и десяти конных остановилась. Вниз соскользнули лямки, тросы и цепи, и полдюжины измученных людей повалились на лед. Крик значил только одно: отдых. Пусть и всего на пять проклятых минут.
– СТОООООЙ! Стой! – повторил впередсмотрящий.
Еще несколько человек рухнули на колени.
Бушевала страшная метель. Мороз пробирал до костей…
В лед что-то вмерзло. Похоже на человека в толстых латунных доспехах. Солдат?
Впередсмотрящий бросил жезл, присел на корточки и попытался счистить затвердевший снег со льда рукавицами. Потом снял их, поскреб поверхность голыми руками и стряхнул снежную пыль рукавом шубы: так удалось освободить небольшой круг, сантиметров двадцать-тридцать в диаметре, – как раз по размеру блестящей металлической маски. Пригляделся повнимательнее: маску словно бы не просто положили на лицо, а отлили прямо на коже: морщины на щеках и лбу, невидящие глаза… Голова и маска были одним целым, невероятным, чудовищным сплавом металла и боли.
Подобрав жезл, впередсмотрящий встал и обернулся, чтобы оглядеть неподвижный караван. О людях, с которыми такое произошло, он слышал и раньше, но своими глазами видел впервые. Все побросали тросы и ждали какой-нибудь команды. Сзади возвышался киль Робредо – махины водоизмещением 25 200 тонн, с 8 котлами, способными развивать мощность до 45 000 лошадиных сил, 73 членами экипажа: казалось, корабль упирается в небо – в эту голую плиту из пустоты, на которой не было ни облачка, а только гигантская перевернутая черная тень…
Прежде чем начать движение по бескрайней ледяной пустыне, огромные колеса Робредо (каждое – пять метров сорок сантиметров в диаметре) заблокировали с помощью промасленных скрученных полотнищ, чтобы корабль проще было везти по льдинам. Так, сменяя друг друга, пешие и конные тащили эту махину, словно циклопические сани. Во мраке чрева Робредо теснились сотни птиц всевозможных видов и размеров и грелись у его труб, погруженных в сон. Даже снаружи было слышно беспокойное хлопанье крыльев и непрекращающиеся удары клювов по металлическим переборкам.
К впередсмотрящему подбежали два человека из первого ряда. – Что случилось, Мадук?
– Болезнь! – сплюнул тот. – Дальше идти нельзя. Придется сделать крюк. – Изо рта у него вырывались клубы пара, на бороде намерзли сосульки.
– Дай посмотреть! – Парень покоренастее присел над расчищенным кругом, жмурясь от ослепительной белизны снега. Глаза латунного солдата блестели как шарики; казалось, он хочет заманить тех, кто его нашел, под лед, толщина которого в этом месте над его лицом была, наверно, не больше двух ладоней. Парень поднялся и отошел. – Как, черт подери, он вообще тут оказался?
– Вмерз в лед, вот и не утонул. Может, свалился с борта проходящего корабля и лежит здесь уже много лет. Или сначала плавал как часть какого-нибудь айсберга.
Побросав тросы и цепи, сквозь вьюгу к ним начали пробираться остальные.
– Везти корабль у него над головой – кощунство. Нужно повернуть Робредо и сделать крюк.
Вдруг от корабля отделился темный силуэт, взмыл в небо и пару раз облетел покрытые снегом дымовые трубы.
И люди, и лошади задрали головы вверх.
Ромбокрыл взлетел еще выше, покружил в вихрях метели и вдруг припал на одно крыло… Еще секунда – и птица камнем рухнула вниз.
По рядам пробежал испуганный ропот: теперь жди беды.
Трое поспешили к месту, куда упала птица. По снегу уже разлилась алая лужа. Ромбокрыл был размером с запеленатого новорожденного, перья – в инее, окоченевшие крылья распластаны по льду, словно их выдули из стекла. Голова разбита.
– Позовите отравителя! – закричал один.
– Видимо, птица выбралась из прорехи в металле, – произнес впередсмотрящий.
Каждый знает, что смерть ромбокрыла приносит несчастье. Ведь он – часть Робредо. И неважно, что в лед вмерз какой-то парень. Хотя, может, это вдвойне плохой знак.
Нужно выяснить, умерла птица от удара об лед или ее сердце остановилось еще в воздухе. Это надо знать наверняка.
Через несколько минут появился отравитель. Тощий, сгорбленный мужчина, c седоватой бородкой, которая делала его похожим на куницу. Он задыхался от бега с тяжелой торбой, перекинутой через плечо. Отравитель погрузил Робредо в сон, чтобы люди, не рискуя жизнью, могли подчинить его своей воле. Он шел в самом хвосте каравана, в сотне метров за кормой, проверяя консистенцию и температуру масла, вытекающего из корабля. По ним можно судить, не захочет ли Робредо проснуться раньше времени.
Отравитель перевернул ромбокрыла и распахнул ему клюв. Сняв рукавицу, обмакнул в кровь кончик указательного пальца и лизнул языком:
– Он умер в полете, – прозвучал приговор. – Слишком холодно, сердце не выдержало.
Подошли и другие мужчины – измученные лица, как маски из бороды и снега. Никому не хотелось разговаривать; поглазев на солдата из латуни, люди потянулись посмотреть на ромбокрыла, опрометчиво вылетевшего на холод. Между этими дарами мороза – одним в небе, а другим подо льдом – наверняка есть какая-то связь.
– Эй, сходите-ка за цепями да принесите штук шесть. Растяните их от того человека до птицы по прямой линии, – приказал впередсмотрящий. – За нее мы не будем заходить. Может, это какой-то знак – например, что здесь лед тоньше.
Робредо не удавалось повернуть даже на миллиметр. Застрявший во льду корабль противился усилиям людей.
Три цепи порвались, со свистом рассекая воздух и человеческую плоть. Двоих разрубило на куски, еще четверых сбило с ног, как кегли, и больше они не поднялись.
Лед окрасился алой кровью.
– Не выйдет! – горько заключил впередсмотрящий. – Придется тащить его назад, примерно милю, и делать поворот по большой дуге.
Значит, они потеряют день пути, а может, даже два. Притом что люди и так едва стоят на ногах.
– Уже слишком темно, подождем до завтра.
На совете мудрецов решили разбить лагерь под килем Робредо – так они смогут защититься от ветра. Трое будут нести караул около человека из латуни и следить, чтобы никто не заходил за цепи, разложенные на льду.
Из-за облаков выглянула прозрачная луна, лед засеребрился.
Людям запретили разводить огонь и готовить пищу.
Палатки медленно заносило хлопьями снега и света, падавшими с палубы Робредо.
Раздраженные мужчины заснули как убитые, но их мучили кошмары. Палатки прижимались к колесам корабля, словно яйца, лежащие между лапами наседки.
Слышался кашель и приглушенные ругательства. Стужа сковала не только руки и ноги, но и разум. Северный ветер сдувал с палубы корабля выпавший за день снег. Тускло светила луна, ледяная мука сыпалась на крыши палаток.
Птицы в металлическом корпусе затихли.
Ржавчина спала?.
Тогда-то и раздался треск. Будто что-то раскололось на куски.
Сна как не бывало. Люди повскакивали со своих мест.
Кто-то заорал: «СПАСАЙСЯ!»
Треск повторился.
Паника, сигналы тревоги, крики.
Лед задрожал.
С угрожающей быстротой по нему во все стороны побежали трещины.
В воздух взмыл фонтан ледяной воды, окатив борт корабля.
Раздался лязг и визг металла.
Лед в ответ застонал. Огромное колесо провалилось в воду, обдавая всех вокруг веером брызг. За ним последовали и два соседних.
И снова треск – будто отрывались пуговицы, одна за другой. Корабль накренился. Лед сотрясся.
– ПОМОГИТЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!
Ледяная глыба, перевернувшись, увлекла за собой две палатки. В бурлящей воде, захлебываясь и истошно вопя, барахтались трое мужчин.
Раздался оглушительный треск, и корабль, содрогнувшись, встал на дыбы. С корпуса Робредо в воздух подлетели куски белоснежной ледяной корки и упали, разбившись вдребезги.
Вопли, проклятия, стоны.
На мгновение из воды показалась голова лошади в сбруе. И животное сразу погрузилось в бездну…
Каждую секунду то тут, то там появлялись трещины. Люди, не успевая убежать, падали, как кегли, и соскальзывали в ледяную воду.
Душераздирающие крики.
С ужасным лязгом и скрежетом корма Робредо взмыла вверх. На мгновение корабль замер, завис между луной и льдом. И медленно стал погружаться в воду. Как лезвие – в плоть.
Прежде чем морская бездна успела поглотить дымовые трубы, из металла вырвалось на волю черное облако перьев. Послышалось щелканье клювов и хлопанье крыльев: очумев от холода, обитатели Робредо метнулись в небо.
Сотни птиц обрели свободу за мгновение до того, как оказаться в воде. И теперь кружили в блестящей лунной дымке.
Ночь изо льда и ветра.
