Проект «Белый Слон»

–Нет, ну ты посмотри на него, опять он со мной спорит.

"Ёлки-палки! Это она сейчас меня – "насквозь видит", а если жениться на ней?"

–Да я…, подумал…, смешная ты такая в платочке, – попытался отшутиться Алексей Петрович. Охнув от несильного тычка локотком под бок, – ну что ты делаешь? Ведь так и ребро сломать можно…

–Не болтай чепухи, – безапелляционно перебила Жанна, – как, я могу, сама себя сломать?

–Лёха, привет! – послышалось из тихо проезжающей сзади, как бы крадущейся, машины.

–Я пошла, в храм, не хочу видеть эту "масляную рожу", – Жанна не оборачиваясь, как выходящая, в свадебном платье, на подиум супермодель, вплыла в здание собора.

–Лёх, Лёх, подожди меня, подожди не уходи, – задыхающийся от усилий толстяк, кряхтя и закашливаясь, подтягиваясь на руках за верх двери и крыши новенького "шестисотого", выкарабкался из машины, – тыщщу лет тебя не видел, братан, – полез обниматься ощерившись гнилозубым, круглым, лоснящемся, как только что испечённый блин, лицом.

"Полгода только вроде и не виделись, а так-то ввек бы с тобой не встречаться."

–Совсем ты меня позабыл, Лёха, а ведь в соседних подъездах живём. Как бухать перестал, так и нос воротишь от меня, а я скучаю по тебе, братан! Ой, Лёх-Лёха, мне без тебя так плохо! – захихикал тряся огромным животом.

–Пашка, в тебе сколько кило уже? Ты б может "притормозил" бы уже?

–Не могу, Лёха, правда не могу, как причастию перестали допускать, так всё! И соврать на исповеди, тоже не могу, боюсь!

–Так, а ты не ври, просто воздержись какое-то время от греха, потом легче будет… – морщась от брезгливости чуть отодвинулся Алексей Петрович от источающего зловоние рта.

–Не могу, Лёха, не могу, сколько раз уже тебе объяснять. Как Натаха, вслед за твоей Любкой в Америку "сдриснула", так и всё, сломался я вслед за тобой! Вспомни, как мы бухали, ваще "по-чёрному", ты то из этого выкарабкался, не знаю уж как…

–С Божьей Помощью, – теряя терпение, перебил жирного говоруна Алексей.

–Ну-да, ну-да, Слава Ему, – торопливо крестясь, затараторил Пашка, – не знаю, что б я делал без его помощи, потому то, из церквей почти не вылазю, то в одной на службу, то в другой, денжищ на всё! Каждый раз! Зато и Он, меня не забывает: дела на фирме идут хорошо, просто отлично, есть и покушать на что, и вкусненького выпить, и машинку вот новую прикупил, и бабёнки, когда кошелёк тугой, прям как мухи на мёд…

–Ага, – согласно-иронично кивнул Алексей, – или, как на говно, и почему ты решил, что тебе всё это "благополучие" от Бога?

–А как же? А от кого же ещё? Я тут, недавно, на собрании пятидесятников был, так они, прямо так и говорят, если "бабло прям прёт" тебе, то это божье благословение. Вот только с тем, что…, – скабрезно захихикал старый блудник – ну, то что с девчонками надо регулярно кувыркаться, они всё-таки категорически несогласны, не верят, что это для мужицкого организма просто необходимо, не признают авторитет врачей…

–Пашка, да ну тебя! Пошёл я, – окончательно потерял терпение Алексей, – сколько можно повторять, что не хочу я слушать твои гадости?

–Да, не буду, не буду, ты подожди, не уходи. Я тебя чего хотел спросить: а кто это? Чего она всё время рядом с тобой "отирается"? Ты чё, Лёха, "сломался" всё-таки? А говорил, нет, никогда, даже с "дунькой кулаковой" никаких дел не имею! А сам! Чего опять башкой мотаешь, чё нет что-ли? Просто так? Друзья значит? И ничего не собираешься и ничего не будет? Ага, ну-ну, посмотрим-посмотрим… А так-то девочка "козырная", я бы так даже сказал "джокер"! Братан, ну если тебе, от неё, ничего не надо, может я за ней "приударю"?

–Попробуй, – согласно кивнул головой Алексей Петрович, шагнув к двери и оглянувшись на суетливо крестящегося, шепчущего молитву Павла Николаевича, веско добавил, – если тебе, конечно, жить надоело.

(Два года спустя):

Из кухни доносилось, то ли чирикание ранней пташки, то ли мяуканье голодной кошки. Аккуратно закрыв за собой дверь и поставив дорожную сумку на пол, Алексей Петрович начал неторопливо расстёгивать куртку.

–Приехал! Уже! – радостно взвизгнула выглянувшая из-за угла Жанна, – а я не успела ещё ужин приготовить! Ну, ладно! Руки мой и иди сюда! – последние слова еле слышались, сказанные уже у плиты, заглушаемые шкворчанием жарящейся картошки.

Алексей разулся, перебросил подальше по коридору сумку("потом разберу") и прошаркал в ванную, намыливая руки посмотрел в зеркало: "Ну, и как ты ей сейчас в глаза смотреть будешь? А? Алексей…, Петрович…"

Изо всех сил растягивая время, помыл руки, поплюхал в холодной воде напряжённое, как каменное, лицо, вытерся полотенцем и вышел из ванной. Щёлкнув выключателем побрёл на "пение мифической сирены". Не глядя на порхающую по кухне Жанну, взял небрежно брошенный на его табуретку, почти свалившийся на пол китель и аккуратно повесил его на спинку ЕЁ("всё равно ты всегда в окно пялишься, поэтому пусть здесь стоит, здесь буду сидеть! Ты в окно, а там – Я! Как картина в раме, хи-хи-хи…") стула.

–Всё! Готово! – бухнула "хозяюшка" рядом с локтем Алексея Петровича чугунную сковородку.

Покосившись на недожаренное картофельное месиво, не выдержал посмотрел-залюбовался на подбоченившуюся, разрумянившуюся девушку:

"Господи! Какая она…, прекрасней её, на всём белом свете не сыщешь. Кокетничает передо мной, губки вытягивает, глазками играет и крутится туда-сюда, как модель на подиуме. Ох, девочка моя, девочка моя, ну зачем я тебе, такой?" – виновато опустил взгляд Алексей.

–Устал? – искренне-сочувственно дрогнул голосок "родной-единственной", – а у меня смотри-ка, что есть! – выхватив из небрежно брошенного на пол "коффера" майорские погоны, повертела ими около своего правого уха – цы-цы-цы! О, как! Ну скажи, разве я не молодец?! Сейчас обмоем, пировать будем! – нырнув в верхний ящик вытащила из него, нежно позванивающую, хрустальную пару.

–А это чего? – поднял Алексей, выпавший из портфеля вслед за погонами, продолговатый конверт из бледно-голубой бумаги.

–А не знаю, – бросила, оглянувшись через плечо,  Жанна, – не успела посмотреть. В двери торчало. Тебе. Из горсвета что-ли…, задолженность наверное…, ты за свет, когда, последний раз, платил?

"Мать честная! Да как такое возможно?! Из ГорСвета,  милая, того самого, Горнего Света." Без суеты засунув конверт под локоть, спрятав его, еле вытолкнул, в спину сосредоточенно роющейся в ящике стола Жанне, вопрос через стиснутое неотвратимым ужасом горло:

–А чего ты там ищешь?

Девушка вздрогнула всем телом и замерла:

–Штопор…, вино надо открыть…, я вино хорошее купила, – голосок "подстреленной птички" дрожал и бился, изо всех сил не желая падать с Небес на землю.

–А чего будем праздновать? – безжалостно "добил охотник обречённую жертву".

Жанна закаменев лицом, тяжело, как разом постарев, вздохнула:

–Задолбал, пиздец просто какой-то, как ты меня задолбал, – шагнув к стулу, решительно сдёрнула со спинки китель и набросила на плечи. Сосредоточенно застегнув все пуговицы, бросила взгляд на понуро глядящего в пол Алексея Петровича, схватив со стола, швырнула в висящую под окном батарею отопления, подарочные бокалы:

–Блядь! Сука ты! Понимаешь?! Сука! Пердун старый! Да чтоб ты сдох! Чтоб тебя твои твари поскорее сожрали! – порывшись в портфеле, вытащила ключи и бросила их на стол, – ноги моей  здесь больше не будет! Никогда! Завтра же рапорт о переводе в Москву подам! Хватит уже…, третий год в этой помойке…, а он всё – морду воротит и воротит…, тоже мне…, супермен полудохлый…– доносящееся из прихожей злобное клекотанье, завершилось содрогнувшим стены, яростным хлопком двери.

"Хорошо ушла, прям красиво так, просто замечательно, только жаль ненадолго, скоро вернёшься сама себя мучать…" – тяжело ворочал мысли Алексей, раскрывая конверт и разворачивая сложенный втрое лист А-4 формата, – "ну вот, тебе и ответ, Алёшенька, домолился, допросился…, нате, получите-распишитесь", – с трудом разбирая церковно-славянскую вязь, прочитал:

В Орден Рыцарей Святого Апостола Андрея Первозванного от (непонятно: то ли подпись; то ли, завершающий главу, рисунок из старой книги). Послание. Покорнейше прошу, освободить от исполнения своих обязанностей Рыцарского Носителя, Богу известного Имени, ввиду профнепригодности: из-за крайней изношенности биологической  оболочки и её неспособности к сопротивлению от нападений Блудного Беса. Согласен выйти в отставку путём полного прекращения жизнедеятельности биологической оболочки.

"Ага. Ну, это понятно, а что ответили?"

Чуть повернув бумагу, прочёл еле различимые, в нанесённой с угла на угол кроваво-красной полосе, чёрные буквы:

Отказано. Оставаться на Посту до Особого Распоряжения. ПервоВерховный Альфа и Омега.

"Вот так вот, мели Емеля – твоя неделя…" – встав с табуретки Алексей Петрович достал из под кухонной мойки, старую алюминиевую кастрюлю, поставив на газовую плиту, чиркнув спичкой зажёг и положил в кастрюлю, сначала конверт, потом САМО. По кухне потянуло сладким благоуханием ладана.

"Ты посмотри, даже пепла почти не осталось", – подумал споласкивая кастрюлю в мойке и убирая назад, на своё место.

Обессиленно опустившись на табуретку, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, стал ждать.

Она вернулась минут через пятьдесят, может час. Поковырявшись ключом в незапертой двери("вот зараза, сколько ж ты дубликатов ключей от этой двери понаделала?"), неслышно вошла в квартиру, щёлкнув замком, торопливо зашуршала верхней одеждой, прошлёпав босиком по коридору занырнула в  туалет за веником и совком. Крадучись, на цыпочках, как мышка прошмыгнула мимо Алексея, выключив, мимоходом, кипящий чайник, старательно, как пытающаяся оправдать доверие матери доченька-помощница, сметая хрустящие осколки, загнусавила через заплаканное горло:

–Алёша, ну нельзя же так, ну что это такое, дверь нараспашку, чайник почти выкипел, дымом уже завоняло, пожар хочешь устроить, а обо мне, ты подумал?

–Что-то быстро, "ваше" навсегда, закончилось, – поймал Алексей за талию, высыпавшую осколки в мусорное ведро и снова пытающуюся "просочиться мимо" Жанну.

Враз сломавшаяся, зарыдавшая девочка, выронив из рук "орудия труда", упала к нему на колени прижимаясь, притискиваясь всем тельцем…

–Ну, всё? Наревелась?

–Мне мама позвонила, как только я в машину села, даже завести её не успела. Малыш, что ты там опять натворил? И при чём здесь папа?

Еле протолкнув стиснувший горло комок("голос у неё сейчас, один в один как у мамы моей! Да как такое возможно?!"), Алексей Петрович начал "исповедь хулигана":

–Папа твой, он молодец, он хороший отец, правильный, переживает, заботится о тебе, не хочет, чтобы ты свою жизнь погубила…, со мной…, в-общем, специально для того, чтобы поговорить со мной, он в Нижний прилетел, узнал что я там, в командировке шабашу, и прилетел. Зря конечно, он всё это затеял, но и его понять можно, одна-единственная дочь…, короче, подручники его, меня задержали, к нему, в кабинет, в областную контору по видимому, по дороге "давили", а потом, в кабинете, он, один на один, "пробить" меня попытался…, ну, само собой, ничего у него не получилось, велел отпустить, даже в аэропорт меня подвезли, чтобы на рейс не опоздал. Маша! Я его даже "пальцем не тронул", да как бы я смог? Это же твой отец!

–Инсульт у него, – всхлипнула Жанна, – видимо уже позже, когда ты уехал. Всё-таки не прошёл без последствий ваш разговор, да по-другому и быть не могло, никогда это без последствий не остаётся…, я машину здесь оставлю, на такси в аэропорт, самолёт первый только утром…, можно я до утра у тебя останусь?! – взмолилась, – не выгоняй меня, мне и так, сегодня, досталось!

–Можно, можно…, только, чур, не приставать…, и тапочки одень, полы холодные, куда опять свои задевала? – со вздохом погладив незнающе подёргивающиеся плечики, – на, мои хоть одень, а то застудишься, не дай Бог.

Заёрзав на коленях, с радостной готовностью засовывая изящные ножки в старые заношеные шлёпки,  "кошечка" хитренько замурлыкала:

–Ух, ты! Какие тёпленькие! Алёшка, а ведь ты мне врёшь. Говоришь, не надо тебе ничего…, спокойно потерпеть можешь…, ну в смысле по мужской части…, а я вот сейчас, прямо сейчас, чувствую, что это не так! Совсем не так!

–Да что это за несносный ребёнок! – приподнимая за талию, попытался снять с колен девушку Алексей.

–Всё, всё! Не буду, не буду! Не надо меня спихивать, – прижав к груди покорно сдавшуюся в плен голову мужчины, заперебирала пальчиками волосы, что-то там выцарапывая и сдувая, – недотрога ты моя…, надо бы тебя подстричь…, и шампунь…, что-то ты совсем там без меня запаршивел, на пару месяцев нельзя без присмотра оставить…

(Три года спустя):

Еле передвигающий ноги, старый до невозможности, священник, выполз из алтаря через дверь левого придела. Поправляя, только что надетую епитрахиль, на висящем  где-то в районе коленок, животе, повернулся к иконостасу и,  придерживаясь левой рукой за аналой, неторопливо перекрестился, бормоча молитву. Повернувшись к вставшим со скамейки Алексею Петровичу и Жанне, поёрзал по сморщенному, как полуторагодовалая картошка, лицу, толстенными очками и призывающе махнул рукой.

–Машенька…, миленькая…, может всё-таки не надо? – голос Алексея дрогнул от неизъяснимой жалости к себе и к ней.

–Алёшенька, не надо опять…, умоляю тебя…, ты же сам сказал, что, если он благословит, тогда ВСЁ, – подбородок готовой расплакаться Жанны дрожал как у маленькой, несправедливо обижаемой девочки, – Малыш, ну сколько уже можно меня мучать?

–Ну, ладно, всё, прости, прости, – решительно, как перед прыжком в холодную воду, выдохнул Алексей, притянув девушку к себе, чмокнул в лоб, – иди.

Понурая, как ведомая на заклание овечка, Жанна с усилием заставив себя отпустить его руку, побрела вперёд.

"Господи! Что мы делаем? Господи! Зачем? Вон она как идёт, носками загребает, как будто на верёвке её волокут. Мучать…ох, ненаглядная моя, сколько у нас ещё скорби впереди, это ещё даже и не цветочки были…"

–Ну всё, ну всё, ну ладно, ну ладно, – ласково шамкал беззубым ртом батюшка. Накрытая епитрахилью, находящаяся "под Крылом Божьим", исповедница вся дрожала, слегка подвывая от раздирающих её рыданий. Неуспеваевыемые вытираться с мокрых щёк слёзы, капали то на распятие, то на евангелие, – ну, что ты мне тут, за "вселенский потоп" устроила? – обняв обеими руками за голову, притянул к своей груди. Исповедница завыла в голос, "волчий крик" жутким эхом метнулся в абсолютно пустом храме. Батюшка успокаивающе помахал в сторону подскочившего было со скамейки Алексея Петровича и присевшего рядом с ним нового, молодого настоятеля…

–Благословлю я вас…, ты ж от своего не отступишься – хоть на куски тебя режь, – прожевал сквозь заросший рот, произнеся разрешительную и снимая с головы Жанны епитрахиль, прошедший через ВСЁ православный.

–Батюшка, я понимаю, я всё понимаю, что не легко с ним будет, но и без него мне не жить, я пробовала, не получается, хоть в петлю головой… – радостно затараторила Жанна.

–Ну, ну, ну! – властно-грозно прервал Священник, – это, что ещё такое? Только что Поисповедалась!

Махнув рукой подозвал обоих мужчин:

–Всё. Отгулялся ты, Лёха, отхолостяковал. Захомутала она тебя. В-общем, сразу после поста Повенчаю вас, можете заявление подавать, – повернувшись к трепетно слушающему его, сорокалетнему, уже вовсю седеющему, настоятелю, – Колька, запиши этих полудурков на…, – назвал число, – да, и проследи, чтобы всё правильно подготовили, исповедь перед Таинством сам у них примешь, а само Действо я проведу… Пшли вон, отсель, окаянные, – "благословив", погрозив сжатым кулаком, на облегчённо кланяющихся, не желающих уходить, жениха и невесту, побрёл назад в алтарь, – мало у меня, своих грехов мерзостных, перед Господом смердят, вы ещё добавляете…

–Лёха, привет! Привет, гы-гы-гы, – выскочивший из соседнего подъезда Пашка семенил к Алексею Петровичу, тряся огромным животом.

–Только не говори про "тыщщу лет", месяц назад виделись, – прохладно поздоровался Алексей с бывшим дружком.

–Ага, вот именно! Месяц! Дай Бог, раз в месяц видимся, а раньше, помнишь?, каждый день!

–Ну, так раньше было зачем. Побухать. А сейчас зачем?

–Да подожди ты! – потащил к дворовой парковке, – смотри. Машинку я себе прикупил. Новую. Джип. Мне знаешь ли, в ней очень удобно…, и вылазить и залазить.

–Ну, производителю, ты конечно не изменяешь, – иронично хмыкнул Алексей рассматривая чёрный кубик "гелика".

–Дык, Лёха! "Мерин" он и есть "мерин"! Качество. Немцы ‐ они ж не врут. А ты мне наврал! Своему другу!

"Какой ты мне сейчас друг?…, с таким другом и врагов не надо", – чуть психанул, внутри себя, Алексей Петрович:

–Чего ты несёшь?

–А того! Меня уверял – мерин мол я, "не стоит" говорил, не надо ничего! А сам?! Женишься говорят. "Наш Лёха, кажется влюбился", – прогнусавил хихикая.

–В песне, у рыбака, другое имя…

–Имя другое, а проблема – та же!

–Ты откуда узнал?

–"Сарафанное радио" – лучшее в мире Информбюро.

–Бабьи сплетни собираешь…

–Может быть, может быть…, зато не лицемерю: "нет-нет, мы просто друзья, никогда-ничего, мне вообще ничего не надо, и так проживу", а на самом деле…

–Когда это я с тобой, так откровенничал? Про неё? – тихо просипел рассвирепевший Алексей Петрович, смяв в кулак ворот Пашкиной кожанки.

–Да ладно тебе, чего ты психуешь? – враз севшим голоском заюлил Пашка, – я просто поздравить хотел, вот поздравил – так поздравил, – серо-зелёные, цвета канализационных вод, глазёнки бегали туда-сюда, избегая прямого контакта с глазами Алексея.

–Ладно. Всё. Пошёл я, – отпустив, "схваченного за шкирку, шкодливого щенка", несильно хлопнул по плечу, – поздравляю с приобретением, хорошая машина, просто отличная.

–Спаси, Господи, спаси, Господи, – зачастил Пашка, – и тебя с Приобретением…, – снова осекшись под пристальным взглядом, – нет, ну правда, вы же – нашли друг друга, счастье семейное и всё такое…

–Спаси, Господи, – повернулся и пошёл на выход со двора, не слушая что-то говоримое ему в след, Алексей Петрович.

Сзади послышалось рычание движка. Пролетевший мимо "гелик", резко тормознулся, клюнув носом и дрыгнув вверх задком.

"Ну, ни дать – ни взять, прям джигит на коне", – мелькнуло в голове у Алексея. Распахнувший дверь машины Пашка, сидел подбоченясь, полубоком, закаменевшее круглое лицо, глазки щелочки, уголки рта злобно вниз, ноздри раздуваются от частого, явственно слышимого дыхания, – "нет, не джигит, бай, толстый охамевший бай."

–Ты думаешь, я тебе завидую? А, Лёха? – Алексей понуро опустив голову, молчал, – да нихрена! Подумаешь, тёлка молодая…, да у меня их! Батальон! Только свистни! До Москвы "раком не переставишь"! Да и не красавица она, никакая, так себе, на троечку, пока молоденькая, постареет, ведьма-ведьмой будет, "цыганка", – вильнув в сторону всей рожей от вопросительно вскинувшегося взгляда Алексея Петровича, продолжил, глядя в лобовое стекло, – а я же попытался к ней "подкатить", меня ж, ты знаешь её авторитетными связями не запугать, я с чеченами дела делаю, а если их не боишься, кто тебя вообще может напугать? В-общем, в прокуратуре областной, года полтора назад, пересеклись, похрен ихние камеры, притиснул её к стенке…, а она, спокойно так, даже не истеря как они обычно – "лапы", мол убери, молча так – на меня посмотрела, я аж пёрнул от страха, как ночью, когда бывает приходит непонятно что и ходит у меня по квартире…– замолчал("а она мне ничего не рассказывала…, эх, Маша, Маша, девочка моя дорогая, сколько ж ещё всего, я про тебя не знаю?"), – и фигура, у неё, так себе, кожа да кости, подержаться не за что, как у балетных. А что ты думаешь? Были у меня, и не один раз, тоска, как куклы деревянные в постели, да и модели эти, хвалённые, королевы красоты, по которым все слюни пускают, то же самое, ощущение утром, как будто ночь в обнимку с канатом в постели провёл, ну тем самым, который в спортзале висит, как будто пыжился, пыжился, а "до верха" так и не долез…, никак…, по мне, так никого лучше простых наших баб, которые где-нибудь на заводе или на стройке…, душевные они, разбитные…, дуры конечно, но уж лучше, чем эти, сильно умные…, вон как помнишь? Натаха моя, или Любка твоя, помнишь как они дружили? Эх, Любаша, Любаша…, зря ты на ней тогда не женился, прям твоя она была, настоящее семейное счастье…

Ощущая вновь всплывающую в сердце дикую боль и тоску, Алексей Петрович взявшись за наружную ручку джипа, приговорил:

–Заводы все позакрывались. И на стройках сейчас, одни таджики, гастарбайтеры, – гильотинным ножом хлопнула тяжёлая дверка, – всё, бывай, – махнул напоследок рукой, тупо уставившемуся в арку выезда со двора, Пашке и пошёл налево, в узкий пешеходный проход между домами…

Стоящая обняв, обхватив обеими руками, руку жениха, невеста, ни полсекунды не могла устоять спокойно на месте. Дёргающаяся взглядом: то направо, то налево, то наклоняясь вперёд, разглядывая неторопливо ходящих туда-сюда пономарей, то оборачиваясь назад и диким шёпотом что-то говоря своей маме, переполненная радостью Жанна напоминала искрящуюся бенгальскую свечу.

–Дура, – покосился на жену Алексей, – дура набитая, радуется она…, нашла чему…

Мгновенно сосредоточившаяся, встревоженная, как врач скорой помощи при виде тяжелораненого в автокатастрофе, Жанна оглянувшись на небольшую кучку гостей Праздника:

–Мы сейчас…, – потащила мужа за ближайшую колонну, притиснула его спиной к углу, между иконами Иверской и Трёх Святителей, – Лёшка, перестань! Не хулигань! Не хулигань – я кому сказала! – подняв обеими руками подбородок Алексея, вгляделась прямо в зрачки, – я тебя люблю, правда Люблю, больше жизни своей люблю, верь мне!

Покосившийся в сторону, скрывшей жениха и невесту, колонны отец, со вздохом, еле ворочая полупарализованным после инсульта языком, проинформировал внимательно слушающую маму:

–Знаешь, а я ведь до последнего момента, прям вот до этой минуты не верил, что ему от неё – ничего не надо, – пожав плечами на вопросительный взгляд жены, – в смысле телесного, материального, ничего…, ему лишь бы она была, жила на свете, а с ним или нет, это второстепенно…, удивительно, он же прямо благоговеет перед ней…

–Зато она не так, – категорично перебила жена разведчика, – ей наоборот, всё, абсолютно всё от него необходимо нужно, от и до, в полную и нераздельную собственность. "Хозяйка медной горы", эгоистку мы с тобой, Валера, вырастили, законченную эгоистку, гордость у неё – как Эверест…

–Ну вот, он ей эту гору и перемелет, а другого, любого, она бы – "стёрла в порошок", вот так то, Танюша, – резюмировал глядя на возвращающихся на своё место новобрачных, – милые бранятся – только тешатся…

В коридоре послышалось шлёпание босых мокрых ног. Кое-как завернувшаяся в полотенце, еле сдерживающая нетерпение скорее вернуться в объятия законного супруга Жанна, начав снимать полотенце, остановилась прижав его локтями к груди:

–Не смотри! – повелительно топнув ножкой, скомандовала, – не смотри, кому сказала! Отвернись!

Алексей рассмеявшись послушно закрыл лицо руками:

–Жанка, ну ты дура! Правда дурочка, – прижав к себе тающее нежностью тело, только что ставшей женщиной, новобрачной, – сначала дала, всю себя рассмотреть, а сейчас то чего?

–Ну мало ли…, я так-то, стеснительная девочка, – прошептала прямо в ухо Алексею Жанна.

–Действительно – девочка, для меня, что ли, себя сохранила, – тут  же похолодело в груди от сказанных слов у Алексея Петровича.

Отпрянувшая от него, вскинувшаяся как атакующая змея, Жена что есть силы влепила оплеуху зарвавшемуся Мужику.

–Ой, нет! Ой, нет! – причитала "мамочка" над медленно приходящим в сознание Алексеем. Сглотнув кислый привкус крови и рассмотрев сквозь бегающие в глазах "мурашки" плачущее лицо жены:

–Правильно ты сейчас сделала… Так мне и надо…

–Молчи, молчи, – всхлипывая запротестовала Жанна, часто-часто, прикладывая, тыкая ему в лицо мокрым полотенцем, – ой, дура, какая же я – дура! Вон кровь у тебя из носа и глаз уже краснеет!

–Ну, вот и ладно, ты "кровь пролила" и мне тоже надо было, чтоб нам одним целым стать…, – сделав паузу, прислушавшись к сменившему всхлипывания, ласковому похихикиванию("Ой, ну дурак…, дурак такой…"), завершил Дело:

–Осталось только…, – приподняв голову, поймал губами сосок качающейся перед лицом маленькой грудки.

–Ооох! Лёшка! Хулиган! – задохнулась от радости Предначертанная от Начала Времён.

(Десять лет спустя):

–Вы идите, я сейчас, – отдавая "управление" детской коляской Жанне, пробормотал Алексей Петрович, увидев выходящего из своего подъезда Пашку.

–Только недолго, пожалуйста, нам с тобой ещё в магазин, за продуктами, – смиренно согласилась жена, не глядя на хмуро спускающегося по ступенькам Павла Николаевича.

–Хорошо, хорошо, я быстро, вы меня там подождите, – проговорил уже в спину уходящей, согласно кивающей Жанне, – привет, Паша.