Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Я не имѣю на это права, – сказалъ Нехлюдовъ. – Не то чтобы я не хотѣлъ, я предложилъ Катюшѣ загладить свою вину и вотъ и продолжаю быть готовымъ на бракъ.

– Но она рѣшительно не хочетъ этаго. Мотивовъ ея я не знаю – догадываюсь и высоко цѣню. Но все-таки рѣшеніе ея неизмѣнно. Подойди къ намъ.

Катюша встала и подошла къ нимъ. Она стояла посереди наръ и смотрѣла то на того, то на другаго. Она очень перемѣнилась, похудѣла, прежняя припухлость и бѣлизна лица совсѣмъ изчезла. Она загорѣла, какъ бы постарѣла и имѣла видъ немолодой женщины.

** № 147 (кор. № 115).

– Ну, однако надо мнѣ съ вами поговорить, – сказала Марья Павловна, обращаясь къ Нехлюдову. И Марья Павловна встрѣтилась взглядомъ съ густо покраснѣвшей Катюшей. – Пойдемте сюда.

Марья Павловна пошла впередъ, въ дверь сосѣдней каморки – женской.

– У насъ событіе, – сказала она, какъ всегда, по дѣтски наивно усаживаясь движкомъ глубже на нарахъ и откидывая съ глазъ волоса своей красивой тонкой рукой. – Вы догадываетесь?

– Можетъ быть, что догадываюсь. О Симонсонѣ?

– Да, – улыбаясь сказала Марья Павловна. – Видите ли, отъ васъ зависитъ.

– Отчего отъ меня?

– Отъ того, что ея рѣшеніе отказаться отъ васъ окончательно и безповоротно. И не надо говорить ей про это. Какъ только скажешь ей про это, она плачетъ.

– Да, – нахмурившись сказалъ Нехлюдовъ. – Но любитъ ли она его?

– Она? Не знаю. Думаю, что да, что она польщена его любовью. И главное, что она, принявъ его предложеніе, сжигаетъ свои корабли съ вами.

– Такъ что жъ я? – спросилъ Нехлюдовъ.

– А вы просто какъ человѣкъ ей близкій. Онъ хочетъ, чтобы вы выразили свое согласіе.

– Какъ это все странно!

– Да и мнѣ жалко Владиміра, – говорила Марья Павловна, – Онъ былъ такъ свободенъ. И теперь эта страсть, какая то странная, нелѣпая, такъ захватила его, что онъ не можетъ побѣдить ее. Я ужъ пробовала говорить, но это безполезно. Онъ…

Въ это время Симонсонъ вошелъ въ дверь и подошелъ къ Нехлюдову и, прямо глядя ему въ глаза своимъ дѣтски-невиннымъ взглядомъ, сказалъ:

– Какъ я знаю, вы связаны съ ней.476 – Онъ остановился и477 какъ бы задумался. – Такъ считая васъ связаннымъ съ нею и вашимъ общимъ прошедшимъ и вашимъ обѣщаніемъ, я считаю себя обязаннымъ объявить вамъ мое отношеніе къ ней.

– То есть, что же? – спросилъ Нехлюдовъ, невольно любуясь той простотой, правдивостью и чистотой, которая выражалась и въ лицѣ и въ словахъ Симонсона.

– То, что я люблю Катерину Михайловну.

– Я пойду позову ее, – сказала Марья Павловна и, вставъ, ушла въ дверь.

– Я спросилъ ее, хочетъ ли она соединить свою судьбу съ моей, быть моей женой, – продолжалъ Симонсонъ, – она сказала – да, но478 я знаю, что ей важно ваше согласіе.

– Какое же я имѣю право соглашаться и не соглашаться? – сказалъ Нехлюдовъ.479

– Ей это нужно, – сказалъ Симонсонъ. – Да вотъ и она. Катюша вошла и остановилась передъ ними съ взволнованнымъ и рѣшительнымъ лицомъ. Сдерживая дыханіе, она смотрѣла своими блестящими черными глазами то на того, то на другаго. Видно было, что для нея наступила рѣшительная минута. И она чувствовала это.480 Выраженіе лица ея было спокойное, твердое и серьезное. Только черные глаза особенно блестѣли.

– Я не знаю, почему нужно мое согласіе, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Нужно, – прошептала она.

И Нехлюдовъ увидѣлъ на лицѣ ея прежнее при встрѣчахъ съ нимъ выраженіе какъ бы недовольства или враждебности къ нему, и это выраженіе огорчило Нехлюдова. «Неужели она все не можетъ простить?» думалъ онъ. А между тѣмъ она не только уже давно простила его, но любила его теперь лучше, чѣмъ когда нибудь любила прежде. И теперь уже не безсознательно, но сознательно отказывалась отъ него, для его же счастья.481

– Рѣшайте сами, – сказалъ Нехлюдовъ.482

– Что мнѣ рѣшать?—сказала она, вся покраснѣвъ и483 опустивъ голову.

– Что же…484 Какая я жена. Развѣ каторжная можетъ быть женою? Зачѣмъ же мнѣ погубить Владиміра Ивановича?

– Это мое дѣло, – хмурясь сказалъ Симонсонъ. – Да и потомъ четыре года не вѣчность. Я буду ждать.

Она подняла голову и какъ бы удивленно и благодарно взглянула на Симонсона.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала.

Нехлюдовъ485 молча сидѣлъ противъ нея дожидаясь.

– Да, но если бы вышло помилованіе? – сказалъ онъ, когда замѣтилъ, что она успокоилась.

– Ну, тогда другое дѣло! – сказала она.

– Мнѣ, напротивъ, чѣмъ тяжелѣе ваше положеніе, тѣмъ болѣе нужна вамъ можетъ быть моя любовь, – сказалъ Симонсонъ.

Она взглянула на него и улыбнулась, какъ бы удивляясь этой его любви.

– Такъ рѣшено? – сказалъ Нехлюдовъ, и странное чувство и радости за ея хорошее будущее и за свое освобожденіе и вмѣстѣ съ тѣмъ обиды и ревности особенно къ высоко, выше себя цѣнимому имъ Симонсону, кольнуло его. – Что же, это очень хорошо, – сказалъ онъ. – Только вы, пожалуйста, дайте мнѣ возможность еще быть полезнымъ вамъ.

– Намъ, – она сказала «намъ» и странно, какъ бы испытующе, взглянула на Нехлюдова, – ничего не нужно. А я вамъ уже и такъ всѣмъ обязана. Если бы не вы.... – она хотѣла сказать что то и остановилась.

– Наши счеты Богъ сведетъ, – сказалъ Нехлюдовъ. – Ну, и будетъ говорить… – прибавилъ онъ и замолчалъ. У него навернулись слезы.

Симонсонъ подошелъ къ Нехлюдову и пожалъ ему руку. Потомъ подумалъ и, слабо улыбаясь, потянулся къ нему и поцѣловалъ его и вышелъ.

Нехлюдовъ остался одинъ съ Катюшей.

– Скажите, – сказалъ онъ, – вы искренно любите его?

Она помолчала.

– Я вѣдь не знала никогда такихъ людей. Это совсѣмъ особенные люди. И Владиміръ Ивановичъ совсѣмъ особенный. И онъ такой чудесный.

Нехлюдовъ ничего не сказалъ и невольно тяжело вздохнулъ.

– Нѣтъ, вы меня простите, если я не такъ поступаю, какъ вы желали, – сказала она.

– Нѣтъ, все хорошо, все хорошо, – сказалъ Нехлюдовъ, чувствуя себя умиленнымъ до слезъ. – Только бы вышло помилованіе, – прибавилъ онъ и вышелъ съ ней вмѣстѣ въ большую камеру.

* № 148 (рук. № 128).

Марья Павловна тотчасъ же встала и подошла къ Нехлюдову.

– Пойдемте въ ту камеру, мнѣ поговорить съ вами надо. Нехлюдовъ пошелъ за нею сначала въ коридоръ, а потомъ въ сосѣднюю женскую камеру.

– У насъ событіе, – сказала Марья Павловна, по дѣтски, наивно усаживаясь глубоко на нарахъ и откидывая съ глазъ волоса своей красивой тонкой рукой. – Вы догадываетесь?

– Можетъ быть, что догадываюсь. О Катюшѣ?

– Да, – грустно сказала Марья Павловна. – Видите ли, съ нашимъ Владимиромъ случилось что то необыкновенное и очень печальное. Вы, можетъ быть, замѣтили, онъ, такой свободный, сильный человѣкъ, совершенно ошалѣлъ, – Марья Павловна съ недоумѣніемъ и презрѣніемъ пожала своими сильными, казавшимися еще шире плечами въ бѣлой кофтѣ, – влюбился въ Катю самымъ глупымъ мальчишескимъ влюбленьемъ.

486 – Какъ странно, – сказалъ Нехлюдовъ,487 вспоминая все то, что онъ замѣтилъ.

– Владиміръ, прежде чѣмъ сказать ей, хочетъ говорить съ вами.

– Что же со мной говорить? Я не свободенъ, а она совершенно свободна, – сказалъ Нехлюдовъ…488

– Да, но видите ли. Я понимаю ее. Она не хочетъ вашего великодушія.489 Видите ли, это простая душа, много перенесшая, но она такъ тонко чувствуетъ. Когда я спрашивала ее про васъ, она мнѣ сказала, что скорѣе повѣсится, чѣмъ согласится навязать себя вамъ. И я знаю. что это рѣшеніе ея безповоротно.

– Ну, такъ объ чемъ же говорить со мной, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Онъ хочетъ, чтобы вы выразили свое согласіе.

– Какое же я имѣю право соглашаться или не соглашаться? Вопросъ, мнѣ кажется, въ томъ, любитъ ли она его.

– Ну, въ этомъ я не компетентна, – улыбаясь своей милой улыбкой, сказала Марья Павловна. – Его нельзя не любить. Онъ такой хорошій человѣкъ. Но любитъ ли она его такъ, чтобы жениться, какъ онъ этого хочетъ, этого я не знаю.

Въ это время Симонсонъ съ опущенной лохматой головой вошелъ въ камеру и подошелъ къ Нехлюдову и, прямо глядя въ глаза своимъ дѣтски невиннымъ взглядомъ, сказалъ:

– Вы говорите обо мнѣ и о ней? Да? – Онъ остановился и какъ бы задумался. – Я считаю васъ связаннымъ съ нею и вашимъ общимъ прошедшимъ и вашимъ обѣщаніемъ и потому считаю себя обязаннымъ объявить вамъ мое отношеніе къ ней.

– То есть что же? – Спросилъ Нехлюдовъ, невольно любуясь той простотой и правдивостью, съ которой Симонсонъ говорилъ съ нимъ.

– То, что я люблю Катерину Михайловну.

– Я пойду позову ее, – сказала Марья Павловна и, вставъ, ушла въ дверь.

– И рѣшилъ просить ее соединить свою судьбу съ моей, быть моей женой, – продолжалъ Симонсонъ.

– Что жъ я могу? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Я хотѣлъ, прежде хотѣлъ знать ваше рѣшеніе, – продолжалъ Симонсонъ.

– Мое рѣшеніе неизмѣнно, – сказалъ Нехлюдовъ. – Я думалъ, что моя женитьба съ ней можетъ облегчить ея положеніе, но ни въ какомъ случаѣ не должна стѣснять ее.

– Хорошо, я такъ и скажу ей, – сказалъ Симонсонъ и вышелъ.

Черезъ пять минутъ онъ вернулся вмѣстѣ съ Катюшей. Она вошла быстрымъ шагомъ и остановилась близко передъ Нехлюдовымъ. Выраженіе лица ея было тревожное, серьезное. Сдерживая дыханіе, она смотрѣла то на того, то на другаго своими блестящими и косящими черными глазами.

– Я сказалъ ей, – сказалъ Симонсонъ.

– Ну и что жъ? Какъ же вы рѣшаете? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Что мнѣ рѣшать? – сказала она, краснѣя и избѣгая его взгляда, – что же, какая я жена? Развѣ каторжная можетъ быть женою? Зачѣмъ мнѣ погубить Владиміра Ивановича?

– Это мое дѣло, – хмурясь сказалъ Симонсонъ. – Да и потомъ четыре года не вѣчность. Я буду ждать.

Она подняла голову и какъ бы удивленно и благодарно взглянула на Симонсона.

– Да, но если бы вышло помилованіе? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Да вѣдь этаго не будетъ, – сказала она.

– Ну, а если бы было? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала. – Больше нечего говорить.

И всѣ вернулись въ мужскую камеру.

** № 149 (рук. № 92).

20.

– Господа, великая новость, – сказалъ Набатовъ, возвращаясь со двора, – и скверная. Петлинъ прошелъ.

– Не можетъ быть, – крикнулъ Крыльцовъ.

– На стѣнѣ нашелъ его записку и списалъ: вотъ.

Набатовъ открылъ записную книжку и прочелъ: «17-го 7-го (значитъ, августа)490 отправленъ одинъ съ уголовными на Кару. Н. зарѣзался въ Казанской тюрьмѣ. Петровъ все въ сумашедшемъ домѣ. Аладинъ покаялся и хочетъ идти въ монастырь».

Новодворовъ, Вѣра Ефремовна, Марья Павловна, Ранцева и Набатовъ – всѣ знали этихъ четверыхъ. Крыльцовъ же былъ товарищъ и другъ съ Петровымъ и, кромѣ того, былъ виновникомъ его положенія: онъ увлекъ его въ революцію.491 Его захватили съ прокламаціями, данными Крыльцовымъ, и посадили въ одиночку, которую онъ не выдержалъ, и такъ разстроился нервами, что видѣлъ привидѣнія и потомъ по дорогѣ въ Сибирь совсѣмъ сошелъ съ ума492 и оставленъ былъ въ Казани въ сумашедшемъ домѣ.493 Зналъ онъ и Никонова, который зарѣзался стекломъ, чтобы избавиться отъ безвыходнаго положенія. Онъ ударилъ въ лицо допрашивавшаго его и трунившаго надъ нимъ товарища прокурора. Чтобы спасти его, его признали сумашедшимъ. Онъ не выдержалъ и перерѣзалъ себѣ стекломъ артеріи.494 Извѣстіе же объ Аладинѣ, террористѣ, особенно поразило Новодворова.

Долго всѣ молчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.

– Не выдержалъ одиночки, – сказалъ Крыльцовъ.

– Рѣдкіе выдерживаютъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Ну, отчего рѣдкіе? – сказалъ Набатовъ. – Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь дѣло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отвѣтственности. Отдохнуть можно.

– Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, – началъ Крыльцовъ.

– Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, – неосторожно сказала Вѣра Ефремовна.

– Отчего не очень хорошо? – нахмурившись спросилъ онъ.

– Нѣтъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить слѣдовъ.

– Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мнѣ говорилъ, что у него были видѣнья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сидѣть одному здоровому съ сумашедшимъ.

– Но что за негодяй Аладинъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Захотѣлось сладости жизни, – вставилъ Набатовъ.

– Просто усталъ. Какъ мы всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.

– Parlez pour vous,495 – крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.

– Разумѣется, усталъ. Всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.

* № 150 (рук. № 93).

Гл. XXI (21).

Нехлюдовъ стоялъ у края парома, безсознательно любуясь на широкую, быструю рѣку, думая о томъ, о чемъ онъ не переставая думалъ во время этого путешествія: о душевномъ состояніи Катюши и объ ужасахъ, совершавшихся здѣсь. Онъ думалъ сейчасъ о несчастномъ Крыльцовѣ496 и невольно сравнивалъ положеніе497 богатыхъ капризныхъ людей, имѣющихъ всѣ удобства, уходъ, съ положеніемъ этаго умирающего чахоточнаго человѣка498 и, несмотря на всю жалость, которую онъ испытывалъ къ Крыльцову, онъ невольно сравнивалъ еще это положеніе Крыльцова съ положеніемъ такого же чахоточнаго, который не ѣхалъ, a пѣшкомъ тащился скованнымъ съ товарищемъ, съ положеніемъ старика, котораго онъ видѣлъ вчера, и сотенъ и тысячъ людей, которыхъ онъ видѣлъ за это время.

Какъ только по водѣ донеслись густые звуки дорогаго охотницкаго колокола, стоявшіе у лошадей вощики, ямщики и всѣ бывшіе на паромѣ сняли шапки и перекрестились.499 Одинъ только старый лохматый человѣкъ въ старомъ заплатанномъ азямѣ, въ высокихъ бродняхъ, съ сумочкой за плечами и большой шапкѣ, съ длинной палкой въ рукѣ, которую онъ мочилъ въ водѣ, не перекрестился, а, поднявъ голову, уставился на Нехлюдова, замѣтивъ, что онъ не крестится.

– Ты что-жъ, старый, не молишься, – сказалъ бойкій ямщикъ, надѣвъ и оправивъ шапку. – Аль некрещеный?500

– А что же онъ не молится? – сказалъ лохматый старикъ, быстро выговаривая слогъ за слогомъ и указывая на Нехлюдова.

– То господинъ, а ты кто?501

– Онъ сабѣ господинъ, а я сабѣ господинъ.

– Господинъ, – иронически проговорилъ ямщикъ, чувствуя на себѣ взгляды ближайшихъ крестьянъ, придвинувшихся къ разговаривающимъ, – господинъ Кукушкинъ. Вотъ какой ты господинъ. Бродяга.

– Я не бродяга, знаю куда иду. Кто не знаетъ куда идетъ, тотъ бродяга. Вотъ вы не знаете, вы и бродяги.

– Чего не знаемъ?

– А не знаешь, кому кланяешься. – Старикъ нахмурился и, переходя въ наступленіе, строго обратился къ ямщику. – Ты чего кланялся, шапку снималъ, рукой болталъ? Ты скажи, кому кланялся?

– Кому кланялся? Богу.

– А ты его видѣлъ – Бога то?

Что то было такое серьезное и твердое въ выраженіи старика, что ямщикъ, почувствовавъ, что онъ имѣетъ дѣло съ сильнымъ человѣкомъ, нѣсколько смутился, но не показывалъ этаго и, стараясь не замолчать, поспѣшно отвѣчалъ:

– Богъ на небѣ.

– А ты былъ тамъ?

– Былъ, не былъ, a всѣ знаютъ, что Богу молиться надо.

– Бога никто не видѣ нигдѣ же. Единородный сынъ, сущій въ нѣдрѣ отчемъ, – онъ явилъ.

– Ты, видно, нехристь, дырникъ. Дырѣ молитесь, – сказалъ ямщикъ, засовывая кнутовище за поясъ и оправляя шлею на пристяжной.

Кто-то засмѣялся.

– Вотъ и бродите, какъ слѣпые щенята. Молитесь, а сами не знаете кому.

– Да, безъ тебя не узнаемъ. У тебя не спросили…

– А ты какой, дѣдушка, вѣры? – спросилъ немолодой ужъ человѣкъ, извощикъ, стоявшій у края парома.

– 502 Никакой вѣры въ меня нѣтъ. Никому я не вѣрю, акромѣ себѣ.503

– Да какже себѣ вѣрить? – сказалъ Нехлюдовъ. – Можно ошибиться. Всѣ себѣ вѣрятъ, и отъ того всѣ разошлись.

– Кабы себѣ вѣрили, они не раскололись бы, потому духъ одинъ. А потому раскололись, что вѣрятъ другимъ, а не себѣ. И я вѣрилъ. И такъ запутался, что не чаялъ выбраться. И старовѣры, и нововѣры, и поповцы, и безпоповцы, и австріяки, и молокане, и суботники, и хлысты, и скопцы. Гдѣ истина?504 А истина въ табѣ. Въ табѣ Богъ и во мнѣ. А Богъ истинъ одинъ. Значитъ, вѣрь своему Богу и будешь въ истинѣ и со всѣми съединенъ.

– Какъ же вы пришли къ этому? – сказалъ Нехлюдовъ.

Старикъ вздохнулъ и, обратившись къ водѣ, облокотившись на перила, началъ говорить.

– Какъ пришелъ? По евангелію. Іисусъ сказалъ: «Если кто хочетъ за мной идти, отвергнись себя, возьми крестъ свой и слѣдуй зa мной; а кто отвергается отъ рода сего лукаваго и прелюбодѣйнаго и грядетъ по мнѣ, тотъ подобенъ мнѣ» Вотъ я и отказался отъ всего: отъ общества, отъ имени-отчества, прозвища, отъ всякой вѣры и сталъ самъ себѣ. Съ тѣхъ поръ и позналъ истину и свободу.505

– Ну, а какъ же начальство? Вы сами откуда?

– Начальство? Начальство себѣ начальство, а у меня нѣтъ начальства! Я самъ сабѣ. Водили меня и къ судьямъ, и къ попамъ, и къ книжникамъ, и къ фарисеямъ, и въ сумасшедшій домъ сажали, – я все одинъ: какъ былъ самъ себѣ, такъ и остался. Приводятъ въ судъ. «Сними шапку!» – «Зачѣмъ?» – «Здѣсь судъ». – «A мнѣ чтожъ!» – Силомъ снимутъ шапку. Я сяду на полъ. «Встань!» – «Зачѣмъ?» – «Ты подсудимый». А я говорю: «вы подсудимые, за то что меня безъ нужды мучаете». – «Какой ты вѣры?» – «Никакой». – «Сколько тебѣ лѣтъ?» – «У меня нѣтъ лѣтъ. Я весь тутъ, всегда былъ, всегда буду». – «Есть у тебя отецъ, мать?» – «Никого нѣтъ: одинъ самъ себѣ». – «Какого ты государства»? – «У меня нѣтъ государства». – «Признаешь царя?» – «Какого царя?» – «Александра Александровича». – «Онъ себѣ царь, а я себѣ царь. Мнѣ до него нѣтъ надобности никакой». – «Ты присягалъ ему?» – «Нѣтъ. Я ему не присягалъ, и онъ мнѣ не присягалъ». – «А платить подати будешь? – «Мнѣ никто не платитъ, и мнѣ платить нечего. Зачѣмъ подати?» – «А, – баитъ, – нужно на общее дѣло государству». – «Какое, – баю, – дѣло? Доброе? Ты скажи. Я самъ принесу, все отдамъ, а коли на худое – не дамъ, потому я самъ себѣ». – «Ну, – говорить, – съ тобой разговаривать!» Я говорю: «Я и не прошу тебя со мной разговаривать»… такъ и мучали.

Паромъ подошелъ къ другому берегу. Тарантасъ выкатили, ямщикъ запрегъ лошадей. Нехлюдовъ простился съ страннымъ старикомъ и предложилъ ему денегъ. Старикъ отказался.

– Развѣ это ѣдятъ? – сказалъ онъ. – А я сытъ.

– И охота вамъ, баринъ, разговаривать. Такъ, бродяжка непутевый.

Нехлюдовъ, не отвѣчая, далъ на чай паромщику и влѣзъ въ повозку, продолжая, не спуская глазъ, смотрѣть на удивительнаго старика, который, оправляя за спиной надѣтую сумочку, ни на кого не глядя, сходилъ съ парома.

* № 151 (рук. № 92).

Послѣ симфоніи Англичанинъ попросилъ дочь пропѣть что нибудь. Барышня подошла къ роялю и съ акомпаниментомъ бывшаго директора своимъ изъ бочки выходящимъ голосомъ пропѣла вѣчную Stradell’y, выражающую совсѣмъ несвойственныя всѣмъ присутствующимъ чувства, и съ улыбкой приняла похвалы. Нехлюдову становилось все тяжелѣе и тяжелѣе. Здѣсь, на концѣ свѣта, было тоже самое, что въ Петербургѣ. Всѣ эти люди не знали и не хотѣли знать того, что дѣлалось тамъ въ острогѣ, въ томъ самомъ острогѣ, который былъ на попеченіи хозяина этаго дома. Не знали и не хотѣли знать того другаго міра, съ которымъ жилъ Нехлюдовъ два мѣсяца, не хотѣли знать того, что вывело вчера изъ себя Крыльцова, и того, что онъ говорилъ съ пѣною у рта и харкая кровью, точно было рѣшено, что этого нѣтъ, а Нехлюдовъ зналъ, что это было.

* № 152 (кор. № 134).

XXIII.

Когда въ 5-мъ часу коридорный разбудилъ его, Нехлюдовъ вскочилъ съ постели бодрый и веселый, какимъ онъ давно не былъ. Вопросъ объ освобожденной Катюшѣ, смутившій его въ первую минуту, теперь казался простъ и ясенъ. «Что сказалъ, то сдѣлаю. Женюсь. Поселимся гдѣ нибудь въ Минусинскѣ. Окончу свои работы объ уголовномъ правѣ, о земельной собственности.506 Ея прошедшее? Да. Но здѣсь никто не знаетъ, и она такъ измѣнилась. Симонсонъ? Ну чтожъ, и Симонсонъ, можетъ быть, будетъ тутъ же жить. А потомъ поѣду въ Россію. И тамъ окончу дѣла». И все, и вездѣ, и всегда все будетъ хорошо, теперь казалось ему.

Впрочемъ, подробно думать обо всемъ некогда было. Надо было торопиться къ обѣду.

Обѣдъ у507 Начальника края былъ такой же изысканный и также роскошно сервированъ, какъ обѣды въ Петербургѣ. Губернаторша была Петербургская grande dame,508 свѣтская дама съ крашеными волосами и туго подтянутымъ на широкой атласной груди корсетомъ и съ глянцовитыми отъ мыла и притираній руками. Она говорила по французски больше, чѣмъ по русски, что оправдывалось присутствіемъ англичанина. Англичанинъ былъ здоровый, толстый румяный человѣкъ, очень дурно говорившій по французски, но зато замѣчательно прекрасно и ораторски внятно и внушительно по англійски. Онъ давно уже путешествовалъ и вездѣ чувствовалъ себя дома. Онъ выставлялъ себя сторонникомъ Россіи,509 но давалъ чувствовать, что онъ былъ ея сторонникомъ только относительно нападавшихъ на нее,510 но не забывая того, что она страна всетаки варварская, хотя и не лишенная возможности нѣкотораго совершенствованія. Онъ объѣзжалъ теперь Сибирь съ тѣмъ, чтобы написать книгу, отрицающую Кенана. Кромѣ того, онъ былъ евангеликъ и раздавалъ по острогамъ евангелія и проповѣдывалъ спасеніе искупленіемъ, такъ что дѣлалъ два дѣла сразу. Изъ домашнихъ за обѣдомъ была некрасивая, но добродушная, миловидная дочь Генерала, ея мужъ, чиновникъ особыхъ порученій, кандидатъ Петербургскаго университета, добродушный, спокойный человѣкъ, занимающiйся статистикой и инородцами, и еще адъютантъ Генерала. Изъ гостей же, кромѣ англичанина, за обѣдомъ былъ еще тотъ директоръ департамента, который, будучи уличенъ въ преступленіи, предусмотренномъ ст. 499, былъ зa наказаніе сдѣланъ сибирскимъ губернаторомъ. Это былъ пухлый человѣкъ съ завитыми рѣдкими волосами, нѣжными голубыми глазами, очень толстый снизу и съ худыми бѣлыми въ перстняхъ руками и съ нѣжной, заискивающей, но пакостной улыбкой. Жена его была строгая черноватая, очень независимая дама. Губернаторъ этотъ былъ цѣнимъ хозяиномъ дома за то, что среди всѣхъ взяточниковъ онъ, имѣя состояніе, не бралъ взятокъ. Хозяйка же цѣнила его особенно за то, что онъ былъ очень хорошій музыкантъ. Сама же она была искусной пьянисткой и въ городѣ устраивала концерты въ пользу бѣдныхъ и сама иногда играла и заставляла пѣть свою некрасивую, но обладающую пріятнымъ молодымъ голосомъ дочь. Еще обѣдалъ богатый молодой купецъ – золотопромышленникъ, жившій въ Англіи и имѣвшій совершенно джентльменскій усталый, развязный, даже слишкомъ развязный видъ и считавшій себя самымъ утонченнымъ, совершеннымъ человѣкомъ, котораго могла понимать только утонченная же по своему о себѣ сужденію жена хозяина. Генеральша считала золотопромышленника по его эстетическимъ способностямъ (онъ рисовалъ и собиралъ картины) и вообще утонченности вкусовъ выдающимся молодымъ человѣкомъ, составлявшимъ вмѣстѣ съ бывшимъ директоромъ устроенный ею въ этой глуши оазисъ, въ которомъ она отдыхала душой. И потому она покровительствовала и того и другого, въ особенности же здороваго, бѣлотѣлаго золотопромышленника,511 на которомъ было всегда самое новое платье изъ самой толстой матеріи. Золотопромышленникъ же съ своей стороны,512 дѣлая видъ, что онъ не замѣчаетъ того, что губернаторша снисходитъ до него, находилъ, что только въ ея обществѣ можно было отдыхать отъ грубости окружающихъ жителей города. Оба они были увѣрены, что они передовые люди среди варваровъ, – она потому, что она знала не только всѣ этюды Шопена и фуги Баха, и Грига, и Сен-Санса, знала и Фелье и Золя и обмывалась разными мылами и притиралась пудрой; онъ же потому, что зналъ не только импрессіонистовъ, но декадентовъ, и мылся въ ваннѣ каждый день и читалъ Мопассана и Боделера.

Передъ обѣдомъ Нехлюдовъ сказалъ генералу, который вошелъ въ гостинную одѣтый въ мундирный сюртукъ съ бѣлымъ крестомъ на шеѣ, что онъ получилъ изъ Петербурга бумагу о помилованіи той женщины, которая его интересовала, но что смотритель отказался отпустить ее безъ особеннаго разрѣшенія, а также не допустилъ его до свиданія.

– Отчего, – смѣясь сказалъ генералъ и велѣлъ адъютанту приготовить нужную бумагу.

– Послѣ обѣда можете поѣхать съ мореплавателемъ.

Несмотря на новое и довольно смѣшанное общество, роскошный обѣдъ съ хорошимъ виномъ, пріятными и занимательными разговорами былъ очень пріятенъ Нехлюдову. Онъ сидѣлъ между хозяйкой и англичаниномъ и поддерживалъ разговоръ513 съ обоими сосѣдями, а иногда, какъ и всѣ, слушалъ генерала, бойко разсказывавшаго то объ ошибкахъ французовъ въ Тонкинской экспедиціи, то о сибирскомъ всеобщемъ плутовствѣ, о томъ, какъ поставщикъ кожи на обувь поставилъ ее всю гнилую, а архитекторъ укралъ, укралъ и пріемщикъ, укралъ и поставщикъ, укралъ и ревизоръ. Всѣ крали, и вывести этотъ обычай представлялось невозможнымъ.514

Послѣ обѣда подавали въ гостинной кофе. Нехлюдовъ поговорилъ съ Англичаниномъ о Гладстонѣ, съ хозяйкой о послѣднемъ романѣ Зола и съ добродушно-молодой четой, дочерью Генерала и его зятемъ, о вымирающихъ инородцахъ, которымъ онъ сочувствовалъ. Она сказала,515 что давно не играла, что пальцы не ходятъ,516 и потому, если играть, то только въ четыре руки съ бывшимъ директоромъ департамента. Онъ согласился и, потирая бѣлыя холеныя руки, маленькими шажками, раскачивая свое толстое тѣло и пакостно улыбаясь, пошелъ къ роялю и, осторожно снявъ кольца и браслетъ и приподнявъ рукава своего новаго тонкаго сукна фрака, усѣлся твердо на мѣсто primo, положивъ маленькія ножки въ замшевыхъ ботинкахъ на педали рояли. Генералъ между тѣмъ сѣлъ за винтъ съ женой бывшаго директора, молодымъ купцомъ и517 адъютантомъ. Подлѣ генерала518 лакей поставилъ графинчики коньяку. Генеральша съ бывшимъ директоромъ хорошо играли пятую симфонію Бетховена, и Нехлюдовъ слушалъ, и519 ему было чрезвычайно пріятно.