Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Стр. 91, строка 2 сн. В изд. 1856 г.: надо бы приготовить – вместо «Совр.»: надо было приготовить. Так же, как в «Совр.», и в рукописи III ред., почему нами и взят текст «Совр.».

Стр. 94, строка 16 св. В изд. 1856 г.: отданный в ее полную собственность. – вместо «Совр.»: отданный ей в полную собственность. Так же, как в «Совр.», и в рукописи III ред., почему нами и взят текст «Совр.».

–

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ, НЕОТДЕЛАННЫЕ

И НЕОКОНЧЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ЧЕРНОВЫЕ ТЕКСТЫ «ДЕТСТВА».

*I

[ЧЕТЫРЕ ЭПОХИ РАЗВИТИЯ.]

[1]51 <Вы, кажется, не на шутку сердитесь на меня за то, что я не прислалъ вамъ тотчасъ-же обѣщанныхъ записокъ. – Вы пишете мнѣ: «Неужели я не стою на столько довѣрія?» «Неужели любопытство мое оскорбляетъ васъ?» При этомъ вы пускаетесь въ разсужденія о любопытствѣ, говоря, что любопытство можетъ имѣть два противуположныя основанія: зависть – желаніе найдти слабую (дурную) сторону, и любовь – желаніе видѣть хорошую сторону; и мало-ли еще какія тонкія разсужденія вы дѣлаете по этому случаю. Къ несчастію, для меня совершенно все равно, какого рода бы ни было любопытство ваше и всѣхъ тѣхъ, которымъ вы можете показать эти записки; я объ этомъ разсуждаю такъ, какъ тотъ невинно-приговоренный къ казни, который не просилъ оправданія; но просилъ только, чтобы выслушали его оправданіе. – Я несчастливъ и, ежели не совершенно невиненъ, то не болѣе виноватъ въ своемъ несчастіи, чѣмъ другіе, которые несчастливы. – Поэтому-то мнѣ пріятно всякое любопытство. Не прислалъ же я вамъ записокъ двѣ недѣли тому назадъ это потому, что вы ничего не разобрали бы, когда они были въ первобытномъ состояніи: надо было собрать, привести въ порядокъ, кое-что вычеркать и прибавить. Я писалъ ихъ для себя, никогда не думая, что мнѣ захочется когда нибудь дать ихъ читать кому нибудь. – Зачѣмъ писалъ я ихъ? Я вамъ вѣрнаго отчета дать не могу. Пріятно мнѣ было набросать картины, которыя такъ поэтически рисуютъ воспоминанія дѣтства. Интересно было мнѣ просмотрѣть свое развитіе, главное же хотѣлось мнѣ найдти въ отпечаткѣ своей жизни одно какое нибудь начало – стремленіе, которое бы руководило меня, и вообразите, ничего не нашелъ ровно: случай .... судьба!

Впрочемъ, я такъ былъ откровененъ въ этихъ запискахъ во всѣхъ слабостяхъ своихъ, что я думаю, не рѣшился бы прямо бросить ихъ на сужденія толпы. – Хотя я убѣжденъ, что я не хуже большей части людей; но я могу показаться самымъ ничтожнымъ человѣкомъ, потому что былъ откровененъ. Скрытность есть наклонность скрывать дурныя качества и выказывать хорошія, откровенность – наклонность выказывать дурныя и скрывать хорошія; скрывать хорошія качества есть скромность, [2] выказывать хорошія хвастовство, тщеславіе. – Будьте же мнѣ и исповѣдникомъ и судьею, повѣряюсь вамъ въ этихъ запискахъ. Лучше я не могъ выбрать, потому что нѣтъ человѣка, котораго бы я любилъ и уважалъ больше васъ.

Г. Л. Н.

Кажется, какъ выгодна скрытность и какъ невыгодна откровенность; но откровенность есть хорошая наклонность, которую нельзя скрыть, и эта наклонность такъ хороша, что она выкупаетъ, мнѣ кажется, всѣ дурныя.>52

Вы не знали моей матери и исторіи ея. Она урожденная Княжна Б...., дочь Князя Иванъ Андрѣича Б. и племянница Князя Семена и Петра, которыхъ кто не зналъ или по крайней мѣрѣ не слыхалъ о нихъ. Воспитаніе ея и положеніе въ свѣтѣ были самыя блестящія во всѣхъ отношеніяхъ. Она вышла замужъ за князя Д.........., человѣка глупаго, грубаго и необразованнаго. Не знаю, что было поводомъ къ этой сватьбѣ; никто мнѣ не могъ объяснить этого. Я не зналъ и никогда не видалъ Князя Д., но знаю, что maman не любила его. Она прожила съ нимъ три мѣсяца и оставила его, или онъ оставилъ ее, не знаю, только знаю, что они разошлись.53 Это было въ 1818 году. Въ 1819 году maman зиму жила въ К., гдѣ на балѣ встрѣтилась она съ отцемъ моимъ, тогда еще молодымъ и очень пріятнымъ человѣкомъ. Онъ былъ адъютантомъ Григорья Федор. 0[рлова] и былъ тамъ въ отпуску. Какъ составилась эта несчастная связь, не знаю; знаю только то, что съ 1819 года и до времени кончины матушки 1834 года она жила съ отцемъ моимъ, какъ съ мужемъ, то въ своей деревнѣ П. Губерніи, то въ Тульской Губерніи, въ дорогомъ воспоминаніями сердцу моему Красномъ. Мы всѣ родились въ Красномъ – старшій Владиміръ, я и54 Васенька, одна Любочка родилась въ Москвѣ.55

[3] Матушка имѣла одно изъ тѣхъ лицъ, которыя не хороши, но чрезвычайно пріятны; особенно же замѣчательно было какъ ея лицо, такъ и талія аристократическимъ отпечаткомъ. – У нее были большія, черныя и всегда влажныя глаза, полузакрытыя вѣками и рѣсницами съ добрымъ и страстнымъ выраженіемъ. Глаза ея отличались тѣмъ, что пространство между ними было уже, чѣмъ того требуютъ правила живописи. Носъ былъ, хотя довольно широкъ въ ноздряхъ, но чрезвычайно сухъ и, хотя въ общемъ контурѣ неправиленъ, но линіи, составлявшія его, всѣ были изящны. Губы довольно толстыя и влажныя носили отпечатокъ главной черты характера ея – воспріимчивости – они безпрестанно перемѣняли выраженіе: то улыбка веселія, то улыбка горести, но всегда была улыбка. – Что въ особенности составляло прелесть ея лица, это было всегда одинаковое выраженіе глазъ и рта. Зубы неправильныя, рѣдкія, но бѣлыя. Очеркъ лица неправильный, продолговатый въ особенности къ подбородку, но опять таки линіи, составлявшія его, имѣли особенную прелесть. Уши среднія, руки и ноги длинныя и сухія. Прибавьте къ этому прелестныя черныя волосы, средній женскій ростъ, маленькой пушокъ на верхней губѣ, и вотъ вамъ общій очеркъ наружности моей матушки, какою я ее зналъ, т.е., когда ей было лѣтъ около 30. Теперь я объясню, что можетъ быть вамъ неясно въ этомъ описаніи. Во-первыхъ, я сказалъ, что матушка была аристократически сложена. – Я нахожу, что то, что называютъ выраженіемъ, не столько замѣтно въ лицѣ, сколько въ сложеніи. Напримѣръ я всё называю аристократическимъ сложеніемъ, не нѣжность и сухость рукъ и ногъ, но всё: линіи рукъ, bras,56 плечь, спины, шеи. Принято мнѣніе, не знаю почему, что порода узнается по оконечностямъ. Дѣйствительно, оконечности части самыя сложныя, но никакъ не самыя нѣжныя и красивыя. Притомъ-же мало-ли, по какимъ причинамъ форма ихъ можетъ измѣниться, и судить по нимъ нельзя. Всѣ линіи, составляющiя [4] очеркъ сложенія, нѣжны, потому что они линіи рѣзкія, и линіи, составляющія очеркъ спины, груди, шеи, гораздо красивѣе чѣмъ линіи рукъ, ногъ, лица. – Отступи природа на волосокъ отъ этой линіи, которая составляетъ красоту, – красота потеряна. – Въ душѣ каждаго человѣка вложенъ идеалъ красоты. Прикладывая всѣ дѣйствительные типы къ этому, нельзя не замѣтить два главныя отступленія – типъ плебейскій, рѣзкость линій, и типъ аристократической, мягкость и нѣжность. Не только по сложенію я привыкъ отыскивать эти два типа, но я составилъ себѣ физіологію по тѣлосложенію. Жалѣю, что наука эта не идетъ впередъ. Эта наука полезна и возможна. Но мнѣ кажется, что не такъ за нее взялись, – не по формѣ головы, но по движенію лица должно заключать. Я отличаю по сложенію людей добрыхъ, злыхъ, хитрыхъ, откровенныхъ и особенно людей, понимающихъ и непонимающихъ вѣщи. Высокая грудь – человѣкъ добрый и энтузіастъ. Впалая и выдавшіяся спинныя позвонки – человѣкъ, склонный къ жестокости и скрытной. Впалый животъ и выдавшіяся лопатки человѣкъ непонимающiй вѣщей, и наоборотъ, и мало ли еще у меня примѣтъ. (Вы не знаете, что я называю понимающими и непонимающими людьми. Объяснюсь послѣ.) Женщинъ гораздо труднѣе отличить по этой методѣ, потому что большая часть ихъ сложенія скрыта. Въ особенности тѣхъ, которыя одѣваются въ платья. Отъ этого то и утвердилось мнѣніе, что трудно узнать женщину. – Мода носить мало юбокъ есть только стремленіе къ откровенности. – Я сказалъ, что матушка имѣла улыбку горести. Надо объяснить вамъ. Красивое и пріятное движеніе губъ я называю улыбкой. – Надо вамъ сказать, что я красоту мѣряю по улыбкѣ. – Когда лицо хочетъ улыбаться и этимъ движеніемъ губъ дѣлается некрасивѣе, я называю дурнымъ; [5] то лицо, которое остается такимъ же, улыбаясь, я называю обыкновеннымъ. То лицо, которому улыбка прибавляетъ красоты и перемѣняетъ, я называю красивымъ. – Верхъ красоты это то лицо, которое плачетъ и остается красивымъ. Такое лицо было у Maman. – Я сказалъ, что особенно замѣчательно было въ лицѣ матушки это всегдашнее вѣрное отношеніе выраженія глазъ и губъ. – Замѣтьте, это-то отношеніе есть то, что называютъ пріятнымъ выраженіемъ. Есть люди, у которыхъ одни глаза смѣются – это люди хитрые и эгоисты. Есть люди, у которыхъ ротъ смѣется безъ глазъ, это люди слабые, нерѣшительные, и оба эти смѣха непріятны. Мнѣ кажется, что по движеніямъ лица и по отношенію движеній этихъ между собою, должна бы заключать физіологія, а не по шишкамъ на головѣ. – Не думайте, чтобы я былъ пристрастенъ. Дѣйствительно матушка была ангелъ. Впрочемъ, можетъ быть, я и пристрастенъ, но сколько бы я ни искалъ, я бы не могъ найдти недостатковъ въ характерѣ ея и дурныхъ поступковъ въ жизни, исключая несчастной страсти ея къ отцу моему. На это, однако, я привыкъ смотрѣть такъ, какъ на несчастіе, которое постигло все наше семейство, и въ которомъ я не могу обвинять своей матери. Вы тоже въ молодыхъ лѣтахъ потеряли матушку, поэтому поймете это чувство страстной любви, обожанія и грустной привязанности къ памяти той, которой существованіе вы не умѣли обсуживать, а только чувствовали. Отецъ мой живъ, и ежели я его часто обвиняю, обсуживаю его дѣла и не чувствую къ нему десятой доли того чувства, которое питаю къ памяти матушки, то это оттого, что я не могу не судить его. – Какъ не больно, не тяжело мнѣ было по одной срывать съ него въ моихъ понятіяхъ завѣсы, которые закрывали мнѣ его пороки, я не могъ не сдѣлать этого. А какая можетъ быть любовь безъ уваженія? Ежели бы я не боялся обвиненія въ парадоксальности, я бы сказалъ, что великое зло, когда родители переживаютъ полное развитiе своихъ дѣтей [6] по крайней мѣрѣ при теперешнемъ положеніи общества – это, хотя противуестественно, но справедливо. – Вы знаете отца моего, каковъ онъ теперь. Всѣ говорятъ, что онъ пріятный старикъ, мнѣ же онъ непріятенъ, или потому что я его слишкомъ хорошо знаю, или потому, что я зналъ его еще свѣжимъ и молодымъ мужчиной. – Большой статн[ый] ростъ, смѣшная довольно походка, привычка дергаться, маленькія, сѣренькія, всегда смѣющіяся глазки, большой орлиной носъ, губы неправильныя, которыя, когда еще у него были зубы, какъ то неловко склабились, и недостатокъ въ произношеніи, пришепетываніе, кажется, ничего не могли имѣть пріятнаго, но очень нравились. Со всѣмъ этимъ онъ въ свое время и былъ, что называли homme à bonnes fortunes.57 – Что онъ нравился женщинамъ, это еще можно объяснить страшнымъ сладострастіемъ этаго человѣка. – Страсть эта должно быть научила его тому, что нужно, чтобы нравиться имъ. Но главная черта его характера это то, что онъ нравился всѣмъ: старикамъ, людямъ должностнымъ, статскимъ, военнымъ, ученымъ и въ особенности тѣмъ, кому хотѣлъ нравиться. Онъ умѣлъ взять верхъ надъ тѣмъ, надъ кѣмъ хотѣлъ. Не бывши никогда человѣкомъ большаго свѣта, онъ водился съ людьми и высшаго круга и всѣхъ возможныхъ круговъ, ежели люди эти были ему нужны, и всегда такъ, что былъ уважаемъ. Онъ зналъ ту крайнюю мѣру самонадѣянности и увѣренности въ себѣ, которая возвышала его и не оскорбляла другихъ. – Онъ умѣлъ быть оригинальнымъ, но не до крайности; онъ употреблялъ оригинальность тогда, когда она нужна ему была, замѣняя свѣтскость или богатство. Онъ умѣлъ всегда показывать одну выгодную сторону своей жизни. Былъ скроменъ тамъ, гдѣ нужна была ему скромность, надмѣненъ тамъ, гдѣ надмѣнность была полезна. Ничто не могло заставить показать его свое удивленіе, въ какомъ бы онъ ни былъ неожиданномъ блестящемъ положеніи; казалось, что онъ для этаго и рожденъ былъ. Однимъ словомъ, онъ былъ то, что по французски называютъ «un homme [7] de tact», a по Русски практической человѣкъ. Но съ такими способностями къ практической жизни я не встрѣчалъ ни въ одномъ. человѣкѣ, кромѣ отца. Во всемъ онъ былъ чрезвычайно изященъ и зналъ въ вѣщахъ толкъ. До сихъ поръ не знаю, есть ли у него религія, и вѣритъ ли онъ во что нибудь, такъ гибки его правила и взглядъ на вѣщи. – Къ старости у него образовался извѣстный взглядъ на вѣщи, но не на основаніи ни моральныхъ, ни религіозныхъ правилъ, но на основаніи тѣхъ случаевъ, которые были счастіемъ въ его жизни. – Вы знаете, какъ онъ увлекательно говоритъ. Эта способность содѣйствуетъ гибкости его правилъ. Онъ ту же вѣщь въ состояніи разсказать какъ милую и умную шутку и какъ низкую подлость. Вообще онъ человѣкъ страстный и любящій прекрасное, но не въ отвлеченномъ, а въ искуствахъ. – Главныя двѣ страсти его женщины и карты.58 – Какъ онъ умѣлъ объигрывать людей до послѣдней копейки и оставаться имъ пріятелемъ, я рѣшительно не понимаю. Онъ какъ будто дѣлалъ одолженіе людямъ, которыхъ обиралъ. Игралъ ли онъ чисто или нѣтъ, я объ этомъ не стану божиться. Знаю только то, что никогда во все время его игры никто ему не смѣлъ дѣлать никакого замѣчанія. Онъ во всю свою жизнь выигралъ больше 11/2 милліона. – Своимъ обращеніемъ онъ очень гордится въ душѣ и въ провинціи дѣйствительно можетъ прослыть и прослывалъ за человѣка высшаго круга. Я же терпѣть не могу этотъ умъ клубный – смѣсь офицерскаго, игорнаго, свѣтскаго и трактирнаго. – Но впрочемъ, зачѣмъ такъ подробно описывать его. Ежели вы прочтете до конца мои записки, то, хотя и знаете его, познакомитесь еще лучше съ его задушевной стороной.—

<У меня прежде еще были набросаны нѣкоторыя сцены изъ моей жизни и всѣ замѣчательные случаи въ моей жизни, т.е., такія случаи, въ которыхъ мнѣ передъ собою нужно было оправдаться. Вотъ изъ этихъ то отрывковъ и съ дополненіями собственно [8] для васъ написанными, и составились эти записки.>

12 Августа 1833. – Былъ хорошій день. – Иванъ Карловичъ разбудилъ насъ, какъ и обыкновенно, въ 71/2 часовъ. – Дѣтскій верхъ раздѣлялся на двѣ половины площадкой, окруженной точеными, но некрашенными перильцами, на которыхъ лежали особыми кучками наши три курточки, панталончики и манишки; подъ каждой парой стояли у старшаго желанныя сапоги, у меньшаго презрѣнныя башмачки. Съ одной стороны площадки была наша спальня и класная. – Класная была комнатка въ три маленькихъ окна, обвѣшанная съ одной стороны старыми географическими картами, искусно подклеенными К[арломъ] И[ванычемъ], съ другой стороны были двѣ полочки – одна наша, дѣтская. На ней были всевозможныя учебныя книги въ переплетахъ и безъ, стоючи и лежа. Только59 двѣ, не помню, какія то переплетенныя книги всегда чинно стояли с краю, а потомъ пойдутъ низенькія, большія, оборванные кусочки. Все туда же бывало нажмешь и всунешь, а то иначе не отпускались въ садъ, покуда не приведешь въ порядокъ Die Bibliothek. Другая полочка была занята вѣщами, для употребленія самаго Карла Иваныча. Были на ней 8 книгъ его собственныхъ и приобрѣтенныхъ по случаю, частью во время его жительства у насъ, частью еще у Спазиныхъ, отъ которыхъ онъ перешелъ къ намъ 8 лѣтъ тому назадъ. Въ числѣ книгъ этихъ была Библія, которую онъ читалъ по воскресеньямъ. Географическій словарь, который онъ часто читалъ, и Анекдоты Фридриха Великаго, которые онъ рѣдко выпускалъ изъ рукъ. На этой же полочкѣ стоялъ глобусъ, хлопушка для мухъ изъ сахарной бумаги собственнаго издѣлія, à bas jour изъ наклеенной картинки моднаго журнала и еще нѣкоторые вѣщи. На третьей стѣнѣ висѣли 2 линейки – одна изрѣзанная для нашего употребленія, другая новинькая, собственная Карла Иваныча, которую онъ больше [9] употреблялъ не столько для линеванія, какъ для поощренія къ прилежанію. Рядомъ висѣла черная доска, на которой въ первомъ дѣтствѣ нашемъ Карлъ Иванычъ отмѣчалъ большими крестами невоздержаніе въ постелѣ – за большой и кружк[ами] за маленькой, а въ то время, о которомъ я пишу, отмѣчались очень дурныя поступки вообще крестами, а шалостей кружками. Подлѣ этой доски дверь въ спальню, надъ которой Карлъ Иванычъ мелом писалъ обыкновенно свой календарь. Такимъ образомъ:

M. D. M.60

5 6 7

и т.д. За дверью еще доска для чертежей, печка, а за печкой уже извѣстная стѣна съ картами. – Въ серединѣ комнаты столъ съ оборванной черной клеенкой, изъ подъ которой видны изрѣзанные края. Кругомъ жесткія деревянные табуреты безъ спинокъ. – Въ этой комнатѣ происходило наше образованіе. Всего памятнѣй мнѣ одинъ уголъ между печкой и доской, въ которой Карлъ Иванычъ имѣлъ дурную привычку ставить насъ на колѣни. Какъ помню я заслонку этой печки, всѣ ея качества и недостатки. Она неплотно затворялась; бывало, стоишь, стоишь, думаешь, Карлъ Иванычъ забылъ про меня, оглянешься, а онъ сидитъ, читаетъ анекдоты Фридриха, и видно, что ему такъ покойно, что онъ думаетъ, что и мнѣ хорошо. Оглянешься, говорю, и начнешь потихоньку закрывать и открывать заслонку или ковырять штукатурку съ стѣны, но ежели по несчастію да отскочитъ (чего и [не]желаешь) большой кусокъ и съ шумомъ упадетъ, одинъ страхъ, право, хуже всякаго наказанія, оглянешься, а Карлъ Иванычъ все также сидитъ и читаетъ Фридриха. Смотришь, вдругъ, о счастіе, начинаетъ подвигать табакерку и нюхать табакъ. Это хорошій признакъ. Обыкновенно передъ тѣмъ, какъ простить и прочесть нотацію, онъ нюхаетъ табакъ. – Видъ изъ оконъ спальни былъ чудесный: прямо подъ крайнимъ окномъ росла старая изогнутая рябина, за которой виднѣлась [10] соломенная крыша старой бани, потомъ акаціевыя, липовыя аллеи и рѣчка, которая течетъ за садомъ. Высунувшись изъ окна, видна была внизу направо терасса, на которой сиживали всѣ обыкновенно до обѣда. Бывало покуда поправляетъ Карлъ Иванычъ листъ съ диктовкой, выглянешь и видишь черную голову maman и чью-нибудь спину и слышишь внизу говоръ; такъ сдѣлается грустно, досадно. Когда, думаешь, перест[ану] я учиться, все бы сидѣлъ тамъ, слушалъ бы, и, Богъ знаетъ, отчего, станетъ такъ грустно, что и не замѣтишь, какъ Карлъ Иванычъ злится и дѣлаетъ строгiя замѣчанія за ошибки. Изъ класной дверь вела въ спальню.61 Какъ можно забыть и не любить время дѣтства! Развѣ можетъ возвратиться когда-нибудь эта чистота души, эта невинная, естественная беззаботность и эта возвышенная религіозносентиментальная настроенность, которыми я, не зная ихъ цѣны, пользовался въ дѣтствѣ? – Дѣти идеалъ совершенства, потому что они имѣютъ двѣ главныя добродѣтели: невинную веселость и безпредѣльную потребность любви. – Бывало какъ заставитъ насъ прочесть молитвы, уложитъ насъ въ чистенькія постели Карлъ Иванычъ, вспомнишь или о томъ, что maman тогда-то плакала, или про несчастную свою исторію, которую разсказ[ывалъ] Карлъ Иванычъ, станешь жалѣть и такъ полюбишь его, что увернешься въ одѣяльце и плачешь, плачешь. Господи, думаешь, дай ему счастіе и позволь мнѣ показать ему свою любовь. – Гдѣ тѣ смѣлыя [?] молитвы, то чувство близости Богу. Гдѣ тѣ чистыя слезы умиленія? Онѣ не сохли на щекахъ моихъ. Прилѣталъ Ангелъ Хранитель, утиралъ ихъ и навѣвалъ сладкія мечты нетронутому дѣтскому воображенію. Неужели жизнь такъ испортила меня, что навѣки отошли отъ меня62 [11] восторги и слезы эти? – Съ другой стороны площадки была первая комната нашего дядьки, въ которой жилъ онъ, дядька, и лежали всѣ наши вѣщи какъ шкапъ съ платьями, колодки, вакса, самоваръ, охотничій снарядъ. Ник[олай] Д. былъ охотникъ и поэтому былъ пріятелемъ съ Карломъ Иванычемъ, который любилъ охоту и ходилъ часто, но убивалъ рѣдко. Карла Иваныча была слѣдующая комната. Въ ней была высокая постель, покрытая узорчатымъ ваточнымъ одѣяломъ, комодъ, столъ съ вѣщами: чернильница, вышитой кружочекъ, кошелекъ, зеркало и другой столъ, рабочій, на которомъ Карлъ Иванычъ клеилъ коробочки (работа, которую онъ очень любилъ и гордился оной) и по именинамъ дарилъ въ нашемъ семействѣ. Надъ постелью висѣли двое часовъ на кружкахъ и образъ Спасителя, шитой бисеромъ, работы особы, которую Карлъ Иванычъ не называлъ, но про которую съ улыбкой умалчивалъ. – Въ 71/2 вы встали, одѣлись и, по обыкновенію, пошли съ Карломъ Иванычемъ здороваться внизъ. Батюшка съ матушкой сидѣли за чаемъ. Матушка разливала чай, она была въ какомъ-то серомъ [?] капотѣ съ маленькимъ вышитымъ воротничкомъ и безъ чепца на головѣ; она не замѣтила насъ тотчасъ-же, видно было, что она чѣмъ-то очень озабочена; она пристально смотрѣла на кончикъ самовара и не поворачивала крана, изъ котораго текла въ чайникъ уже лишняя вода. Услышавъ громкое и обычное «съ добрымъ утромъ» Карла Иваныча она опомнилась и стала съ нами здороваться. У насъ въ семействѣ цѣловались63 рука въ руку. Какъ хороши были всѣ движенія матушки, какъ она умѣла придавать цѣну всякому своему движенію. Поцѣловавши мою руку, она взяла меня за голову и откинула назадъ, посмотрѣла и поцѣловала еще разъ въ глаза. «Хорошо ли спали дѣти, Карлъ Иванычъ? Я у васъ поздно вечеромъ [?] слышала, кто-то ходилъ, однако я посылала Машу, она мнѣ сказала, что никого нѣтъ, а я слышала шаги имянно въ классной. – Это вы вѣрно Карлъ Иванычъ?»

[12] Бѣдный Карлъ Иванычъ, какъ онъ сконфузился! Я-же, о дѣтская невинность, сталъ разсказывать, какъ я видѣлъ во снѣ, что будто Карлъ Иванычъ съ Марфой ночью взошелъ въ класную, взялъ тамъ забытую ермолку, заглянулъ къ намъ и пошелъ съ ней въ свою спальню. Карлъ Иванычъ загорѣлся, готовъ уже былъ и признаться въ грѣхѣ, какъ maman, начавшая съ удовольствіемъ слушать разсказъ моего сна, вдругъ удержала улыбку и спросила такъ естественно и такъ мило: – «Что вы были у папа, дѣти? Володя, скажи папа, что, ежели онъ можетъ, чтобы зашелъ ко мнѣ, когда на гумно пойдетъ, да пошли ко мнѣ Никиту, ежели онъ тамъ». Въ то время, какъ maman это говорила съ видимымъ намѣреніемъ перебить Карла Иваныча рѣчь, онъ, бѣдный, конфузился, а я неумолимо вопрошающимъ взглядомъ смотрѣлъ на него. Maman встала, подошла къ пяльцамъ, позвонила, велѣла убирать со стола, расположилась шить и сказала Карлу Иванычу съ улыбкой: «нынче, хотя и суббота, (она знала, что въ табельные дни мы повторяли всѣ зады, что составляло страшную даже невозможную работу) но отпустите дѣтей пораньше». Карлъ Иванычъ изъявилъ мычаніемъ согласіе, оглянулся на насъ, и мы пошли къ папа.

Пройдя комнату, такъ называемую, офиціанскую, мы взошли въ кабинетъ Папа. Онъ стоялъ подлѣ письменнаго стола и, показывая на бумаги, запечатанные конверты, кучки денегъ, горячился и что-то толковалъ прикащику Никитѣ Петрову, который на обычно[мъ] своемъ мѣстѣ, подлѣ барометра, разставивъ ноги на приличное раз[стояніе], заложивъ руки назадъ и приводя за спиною пальцы въ движеніе тѣмъ быстрѣе, чѣмъ болѣе горячился [13] папа, спереди не выказывалъ ни малѣйшаго знака безпокойства, но, напротивъ, выраженіемъ лица выказывалъ совершенное сознаніе своей правоты и вмѣстѣ съ тѣмъ подвластности. Папа, не отвѣчая даже на «съ добрымъ утромъ» Карла Иваныча и не оглянувшись (что тогда мнѣ казалось необыкновенно дерзкимъ поступкомъ), сказалъ только, сдѣлавъ движеніе къ намъ рукою: «Сейчасъ, Карлъ Иванычъ, погодите дѣти» и продолжалъ къ Никитѣ: «Ахъ, Боже мой милостивой, что съ тобой нынче Никита», и папа дернулся плечомъ по привычкѣ и слегка покраснѣлъ. «Этотъ конвертъ со вложеніемъ 800 рублей»… Никита подвинулъ счета, кинулъ 800 и сказалъ: «слушаю-съ». Папа продолжалъ: «для расходовъ по экономіи, понимаешь? Деньги, которыя получатся изъ Хабаровки, подашь Княгинѣ. Здѣшнія доходы: за мельницу ты долженъ получить 400 рублей, такъ? Залоги должны поступить изъ казны 8,000, такъ?» Никита продолжалъ кидать на кости. «И вообще всѣ доходы съ Краснаго и съ Малаховки [?], за вычетомъ уплаты въ совѣтъ пришлешь ко мнѣ, теперь же въ конторѣ у насъ 21,000, такъ?» Никита смѣшалъ счеты и положилъ 21 тысячу. «Эти деньги, исключая 1000 р., которыя ты употребилъ на жалованье себѣ и дворовымъ людямъ, я возьму съ собою. Этотъ же конвертъ ты знаешь?» Я посмотрѣлъ на надпись пакета. На немъ было написано: «Карлу Ивановичу Келеру». – Папа, должно замѣтивъ, что я прочелъ то, чего мнѣ знать не нужно, взялъ меня за плечо и показалъ мнѣ направленіе прочь отъ стола, продолжая говорить. Я понялъ, что это и ласка и замѣчаніе, поцѣловалъ эту руку [14] и пошелъ къ дверямъ терасы, у которыхъ русачей повалкой, зажмуривъ глаза, на солнцѣ лежала любимая борзая сука Милка. Я весьма сконфуженной сталъ гладить ее, думая совсѣмъ о другомъ. Отчего нынче мы были допущены присутствовать при занятіяхъ съ Никитою папа, на которые я смотрѣлъ тогда, какъ на что-то гораздо выше занятій дипломатическихъ кабинетовъ, какъ на занятія, недоступныя никому, кромѣ папа и Никиты. Потомъ что бы значилъ этотъ пакетъ К[арла] И[ваныча]? Папа сказалъ: «прислать ко мнѣ», стало быть онъ ѣдетъ. Куда? Надолго-ли? Совѣщаніе-же продолжалось. Со стороны папа съ видимымъ нетерпѣніемъ – онъ не любилъ говорить при чужихъ – онъ краснѣлъ и подергивался чаще и чаще. Никита же перемѣнилъ, наконецъ, выраженіе тупоумія, съ которымъ онъ считалъ нужнымъ слушать приказанія господина, какъ бы говоря: «Извольте говорить, языкъ безъ костей, но все это не такъ, а вотъ я вамъ скажу какъ», на выраженіе, обыкновенное Русскому человѣку, ума и смѣтливости и, смѣшавъ все на счетахъ, началъ: «Вы изволили говорить, въ совѣтъ заплатить съ мѣльницы залоговъ и доходовъ. Мельникъ приходилъ, говоритъ: «Ради Бога повремените, помола не было, денегъ нѣтъ, несчастнымъ человѣкомъ сдѣлаете, дайте поправиться, я, дескать, буду еще вамъ плательщикомъ». И въ самомъ дѣлѣ, сударь, ежели намъ его снять, найдется ли еще по той цѣнѣ. На счетъ залоговъ Секретарь Иванъ Аф[анасьевичъ] говорилъ мнѣ [15] въ середу, что дескать доложи А.М., покуда не получится квитанція въ доставкѣ, Журналъ составить нельзя. Я, хотя безъ вашего приказанія, приказалъ два воза муки насыпать въ городъ И[вану] А[фанасьевичу] свести воскресеньи, да Бѣляева поблагодарить нужно. Богъ дастъ, черезъ мѣсяцъ и охлопочу, а въ Совѣтъ сами изволите знать, срокъ 14. Новыхъ доходовъ до установки цѣнъ трогать нельзя». Видно было, что у Никиты запасъ аргументовъ еще былъ большой, но Папа остановилъ его. «Я распоряженiй: своихъ не перемѣню, но ежели въ полученіи будетъ задержка, тогда возьмешь въ совѣтъ платить изъ Хабаровскихъ денегъ. Я Княгинѣ самъ скажу». – Никита только сказалъ «слушаю-съ», но въ выраженіи голоса видно было торжество побѣды – ему только и нужно было. Хабаровка было одно изъ имѣній матушки, и Никита любилъ, когда, случалось, въ пользу своего имѣнія папа бралъ изъ ея денегъ взаймы. – Отецъ мой во всѣхъ случаяхъ жизни былъ человѣкъ нерѣшительной. – Онъ считалъ неблагороднымъ пользоваться деньгами женщины, которая его любила; брать деньги даже взаймы ему нельзя было, потому что онъ былъ игрокъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ часто пользовался ими. Теперь, напримѣръ, предлагая этотъ разсчетъ Никитѣ, онъ зналъ, что тотъ не найдетъ другаго способа устроить все, какъ взять изъ денегъ Княгини. – Ему нужно было, чтобы кто нибудь выказалъ необходимость сдѣлать это, и тогда уже совѣсть его была покойна. Займы-же эти совершались очень часто и, разумѣется, безъ платежа, потому что или отецъ [16] игралъ, или клалъ деньги на хозяйство, что онъ однако, надо отдать ему справедливость, всегда дѣлалъ очень дѣльно. – Окончивъ дѣла съ Никитой, Папа обратился къ намъ. «Ну, дѣти, въ послѣдній разъ вамъ нынче учиться у Карла Иваныча, – нынче въ ночь ѣдемъ въ Москву: уже вы большіе ребята стали, пора вамъ серьезно работать и утѣшать свою maman. Она теперь остается здѣсь, и одна для нея будетъ радость – это знать, что вы умны, учитесь хорошо, и вами довольны».