Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

Сразу, какъ только она посмотрѣла сквозь эти ширмы, онъ понялъ, что все это хуже, чѣмъ вздоръ, что это былъ обманъ съ его стороны, что онъ никогда ничего не дѣлалъ для семьи, для дѣтей, что онъ все дѣлалъ для себя и пользовался только этимъ предлогомъ для того, чтобъ, скрывая свой эгоизмъ, дѣлать то, что ему пріятно. И ложь эта теперь ему была противна. Онъ къ женѣ чувствовалъ нетолько равнодушіе, но гадливость при воспоминаніи о прежнихъ отношеніяхъ; и досаду, злобу даже за ея равнодушіе къ его смерти и притворство заботы о его положеніи, которое онъ видѣлъ, что она признаетъ безнадежнымъ.

Къ дочери было тоже чувство. Онъ видѣлъ, что она тяготится его положеніемъ. Сына было жалко немножко за то, что онъ придетъ, рано ли, поздно ли, къ тому же отчаянію и той же смерти.

Главное же, между нимъ и семьею было лжи, лжи ужасно много. Эти поцѣлуи ежедневные, эти денежныя отношенія, эти соболѣзнованія ежедневныя, одинакія, эти предложенія ходить за нимъ, ночевать въ его комнатѣ, дѣлаемыя со страхомъ, какъ бы онъ не принялъ ихъ, – все это была ложь, и было гадко.

Такъ разлетались прахомъ всѣ его прежнія утѣшенія настоящей жизни. Такъ же разлетались и воспоминанія прошедшаго, которыя онъ вызывалъ одно за другимъ въ свои длинныя, мучительныя, безсонныя – главное одинокія, совсѣмъ одинокія ночи.

Онъ перебиралъ все, что манило его въ жизни, и прикидывалъ воображеніемъ къ тому, что было теперь.

«Ну что, если бы теперь то, что было тогда, могъ ли бы и я жить?» говорилъ онъ себѣ. И онъ вызывалъ самыя сильныя радости. И что же она сдѣлала съ ними? Всѣ эти радости стали ужасомъ. Всѣ —кромѣ первыхъ воспоминаній дѣтства. Тамъ было что то такое, къ чему хотѣлось вернуться, съ чѣмъ можно было жить, если бы оно вернулось. Но это было какъ бы воспоминаніе о комъ то другомъ.

Того Вани съ любовью къ нянѣ,204 съ нѣжностью къ205 игрушкѣ,206 – тотъ былъ, и того уже не стало. О немъ, о потерѣ того Вани, только хотѣлось плакать. Но какъ только начиналось то, чего результатомъ былъ теперешній онъ, Иванъ Ильичъ, такъ всѣ. казавшіяся тогда радости превращались подъ ея вѣяніемъ.во что то ужасное, отвратительное.

Начиналось это съ Правовѣдѣнія. Ему вспоминалось, какъ онъ недавно еще съ товарищами подъ освѣщеніемъ воспоминанія, подобнаго лунному освѣщенію, перебиралъ все – и швейцара, и учителей, и воспитателей, и товарищей, и какъ все выходило весело, поэтично, даже тепло, радостно; и вдругъ теперь, подъ этимъ яркимъ, яркимъ, жестокимъ освѣщеньемъ, которое произвела она, – все это представлялось другимъ, ужаснымъ!

На первомъ мѣстѣ выступила дѣтская, но тѣмъ болѣе жестокая гордость, хвастовство, аристократизмъ, отдѣленіе себя отъ другихъ, жадность къ деньгамъ для сластей, обманы учителя, уроки – безсмысленность, тоска, отупѣнія..... и потомъ дортуары, нужникъ, тайныя сближенія, мерзость, цинизмъ. И надъ всѣмъ этимъ все одѣвающая и все загрязняющая растерянность чувственности. Потомъ новыя формы грязной чувственности, опьяненіе табакомъ, виномъ, и при этомъ какая-то фанаберія, хвастовство грязью и искусство держаться въ предѣлахъ приличной грязи. Потомъ служба, опять развратъ, опять фанаберія, и еще подслуживанье, скрытое, но все такое же какъ и всякое честолюбіе, желаніе быть лучше, выше другихъ и щелканіе. самолюбія и борьба и ненависть къ людямъ.

Потомъ женитьба – такъ нечаянно, и разочарованіе, и запахъ изо рта жены, и чувственность, и притворство, и простая, самая подлая гоньба за деньгами, и такъ годъ, и два, и десять и двадцать – и все та же ложь… И вотъ готово, умирай!

Такъ что жъ это? Зачѣмъ? Не можетъ быть. Не можетъ быть, чтобъ такъ безсмысленна, гадка была жизнь? А если точно она такъ гадка и безсмысленна была, такъ зачѣмъ же еще умирать?

Но сколько онъ ни повѣрялъ оба положенія: 1) о томъ, что вся жизнь была глупость и – первое – гадость, и 2) о томъ, что онъ навѣрное умираетъ, – оба207 настоятельно требовали того, чтобы И. И. призналъ ихъ. Въ жизни ничего не было, и что смерть была тутъ, гдѣ то внутри – это говорило все существо его, но онъ не хотѣлъ признать этого.

И съ сознаніемъ этого, да еще съ болью физической, да еще съ ужасомъ надо было ложиться въ постель, часто не спать208 отъ боли, вставать, одѣваться, ѣхать въ судъ, говорить, писать, а если и не ѣхать, дома быть съ тѣми же 24 часами въ сутки, изъ которыхъ каждый былъ мученіемъ. И жить такъ на краю погибели одному, безъ однаго человѣка, который бы понялъ и пожалѣлъ.

*№ 11.

К главе VIII.

Былъ консиліумъ. М. М., Н. Н. ничего не понимали, но притворялись, что они понимаютъ и уважаютъ непонятное мнѣніе другъ друга и что они очень заняты. <Иванъ Ильичъ тоже притворялся, что онъ вѣритъ имъ и что они ему нужны. Ему ничего не нужно было.>

–

* [МИТАША.]

Программа.

15 сентября 86 года.

Жилъ человѣкъ богатый Миташа и дожилъ до 40 лѣтъ и не зналъ, что доброе и что злое. «Нѣтъ ни добраго, ни злаго, – говаривалъ онъ. – Живемъ всѣ, какъ живется. Рыба ищетъ, гдѣ глубже, человѣкъ – гдѣ лучше. Что лучше, то и дѣлаешь. А доброе и злое – это только «попы выдумали». А о смерти думать не надобно». И впалъ онъ въ бѣдность и узналъ злое и доброе на себѣ и повѣрилъ въ добро и дѣлалъ, когда могъ. Злое въ должникахъ (Миташа), а доброе въ тюремщикахъ и товарищахъ по тюрьмѣ. И сталъ дѣлать доброе. И когда думалъ о смерти – страшно. Но дѣлая доброе, усомнился. Доброе незамѣтное, жалкое, а злое – явное, гордое, сильное. Не видать добра было. Не хвалилъ никто за доброе. А злое праздновало, и всѣ уважали).

Усомнился и спросилъ себя: зачѣмъ дѣлать добро, когда оно безсильно? И попался ему купонъ поддѣльный. И увидалъ онъ сонъ. Свѣтлый юноша показалъ ему всю исторію поддѣльнаго купона: откуда онъ взялся и какъ разносилось зло и какъ пресѣклось. И онъ увидалъ, что зло расходится, но не побораетъ добро. А добро также расходится и побораетъ добро. И онъ понялъ, что зло есть то поле, которое пашетъ добро, тѣ дрова, которые сожигаетъ добро, та свѣча, на которой горитъ свѣтъ добра. Успокоился человѣкъ, но наскучило ему дѣлать добро. И заболѣлъ онъ смертно. «Хорошо, – сказалъ онъ, – добро пожираетъ зло и устанавливаетъ царство Божие на землѣ. Богу это хорошо, a мнѣ что за дѣло? Зачѣмъ мнѣ дѣлать добро? Вотъ я страдаю и умираю. Можетъ быть, отъ моей жизни прибавилось добра на землѣ, да мнѣ – то что – я помру и того не увижу».209

Сокрушался онъ такъ во время болѣзни, думалъ и думалъ и ничего не придумалъ. Добро онъ зналъ отъ зла. Зналъ, что добро не пропадаетъ и побѣждаетъ зло, но не зналъ, зачѣмъ ему дѣлать добро. Зналъ, что оно хорошо для Бога, но для себя не зналъ, зачѣмъ нужно добро.210

И явился ему свѣтлый юноша и сказалъ:

«Ты спрашиваешь: зачѣмъ тебѣ дѣлать добро, когда ты вотъ умираешь. И тебѣ, тебѣ не будетъ пользы и радости отъ того добра, какое ты сдѣлалъ. Ты говоришь: тебѣ, тебѣ не будетъ пользы и радости, да кто ты? Если ты Николай, та плоть, тѣ руки, ноги, брюхо, голова, которые ты называешь своими, то какая можетъ быть радость этому Николаю? Ты знаешь, что ты, Николай, умираешь съ каждымъ часомъ и не минуешь умереть въ тяжелыхъ мученьяхъ. Да и кромѣ того, ты спрашиваешь о томъ, кто дѣлалъ добрыя дѣла, ты спрашиваешь, чтó будетъ тому, кто дѣлалъ эти добрыя дѣла? Развѣ это червивое тѣло Николая, вчера взявшееся изъ утробы матери и нынче уходящее въ могилу, развѣ оно дѣлало эти добрыя дѣла, о пользѣ которыхъ ты спрашиваешь? Добрыя дѣла дѣлало черезъ тебя то добро, которое вошло въ тебя и жило и живетъ и въ тебѣ и во всемъ мірѣ и управляетъ имъ. Это добро творило твои добрыя дѣла, и ты знаешь, что оно не умретъ. Полюбивъ это добро, ты слился съ нимъ и сказалъ себѣ: это добро я дѣлаю. Но не ты дѣлалъ добро. А оно черезъ тебя творило свое дѣло. Ты былъ орудіемъ его.

Тотъ Николай, о которомъ ты спрашиваешь, что ему будетъ, была только та свѣча, на которой горѣлъ свѣтъ добра.211 Но какъ огонь уничтожаетъ свѣчу, такъ добро уничтожаетъ личную жизнь. Какъ таетъ воскъ отъ лица огня, такъ сознаніе личной жизни уничтожается отъ участія въ добрѣ. Добро ты дѣлалъ только тогда, когда отрекался отъ себя. Пугало смерти стоитъ только передъ тѣмъ, кто и не знаетъ добра. Смерть разрушаетъ тѣло, какъ разрушаютъ лѣса, когда зданіе построено. И тотъ, чье зданіе построено, радуется разрушенію лѣсовъ и тѣла. Жизнь для Бога есть постройка Его зданія, для человѣка – радость спасенія.

Для Бога производится работа освященія міра разумомъ черезъ человѣка, для человѣка радость все выше и выше. «Живи такъ же, живи такъ, чтобы еще меньше были промежутки между добрыми дѣлами, и тогда я приду опять и отвѣчу на твой вопросъ: чтó тебѣ будетъ отъ добра. Если ты захочешь знать». И онъ пришелъ, и вопроса о себѣ ужъ не было.

Зерно признало собой, я, свою оболочку, шелуху и огорчается о томъ, что оно погибнетъ. А оно выросло изъ зерна, выпало изъ колоса и опять разрушаясь и бросая свою оболочку производитъ колосъ, полный зернами.

Нужно, чтобъ были силы для дѣланія дѣла Божія. Нужно, чтобы было дерево съ цвѣтами и сѣменами для достиженія всѣхъ безконечныхъ цѣлей, которыхъ оно достигаетъ, и тѣнь, и пища насѣкомымъ и растеніямъ, и топливо, и продолженіе своего рода. Что же – дѣлать Богу всѣ эти дѣла своей силой? Или природѣ распасться на безчисленное количество силъ для достиженія всѣхъ цѣлей? Нѣтъ, въ дерево вложена или въ деревѣ есть сила, жизнь, и она творитъ все, творя себя, достигаетъ всѣхъ цѣлей.

Отдѣльная личная сила жизни дана ему для достиженія цѣлей внѣ его. Только, какъ бы сказать, обманъ личной своей жизни побуждаетъ дерево служить міру. Думая жить для себя, оно работаетъ, растетъ, плодится, оно служитъ міру и не знаетъ (какъ намъ кажется), не знаетъ этаго.

То же со всѣмъ живущимъ, съ животными, съ человѣкомъ. Не знаю, какъ тѣ, но я, человѣкъ, и нѣкоторые люди, со мной живущіе и жившіе до меня, познаютъ этотъ обманъ. Человѣкъ какъ будто одаренъ способностью, которая открываетъ ему обманъ. Какъ будто Богъ или природа дѣлаетъ его участникомъ своей тайны, позволяетъ ему заглянуть въ механизмъ своей работы. Человѣкъ заглянулъ туда, что жъ ему дѣлать? Какъ ему примириться съ своимъ положеніемъ? Вся его жизнь и его стремленіе къ жизни есть обманъ. Онъ со всѣми своими стремленіями есть только чье-то орудіе для достиженія какихъ то чуждыхъ ему цѣлей. Военноначальникъ посылаетъ полкъ солдатъ туда, гдѣ всѣ навѣрно будутъ убиты. Но онъ не говорить имъ. Если бы они знали, они [не] пошли бы. Онъ говоритъ, что есть рискъ, но и большая награда, радость предстоятъ имъ. Они вѣрятъ. И идутъ. Но въ жизни людей положеніе гораздо хуже. Имъ всѣмъ (мыслящимъ) ясно сказано, что они неизбѣжно умрутъ въ великихъ страданіяхъ, что они только орудія для чуждыхъ имъ цѣлей, и въ награды, обѣщанныя имъ и выдуманныя только слабоумными людьми, вслѣдствіе безнадежности ихъ положенія, они вѣрить не могутъ. Неужели такъ ужасно положеніе людей? И такъ ужасно именно потому, что имъ данъ разумъ, указывающій имъ на значеніе ихъ личной жизни для міра, ужасно именно вслѣдствіе того, что они допущены въ тайны Бога или природы?212 Мой разумъ, то, чтò допущено въ тайны Бога – я, и я – моя личная жизнь. И оба эти я связаны въ одно. Я знаю, что я живу не для себя и я хочу ѣсть. Разумъ говоритъ, не можетъ не говорить, потому что несомнѣнно видитъ это на всемъ живущемъ: я живу не для себя. Личная жизнь говоритъ: а я для себя хочу ѣсть.213 Но разумъ не можетъ не видѣть. что личная жизнь дерева, животнаго, а потомъ и моя, хотящая ѣсть, – есть только орудіе, средство достиженія наибольшихъ цѣлей при наименьшемъ усиліи (какъ всегда дѣйствуетъ природа), средство для общей жизни, той самой, къ которой стремится разумъ, и потому разумъ даетъ жизнь высшаго порядка, и въ немъ только жизнь.214

«ВЛАСТЬ ТЬМЫ».

[ПЛАН ДРАМЫ.]

1 Д[ѣйствіе].

1 с[цена]. Петръ старикъ на печи. Акулина жалѣетъ отца. Аксинья и Власъ.

2 с[цена]. Катерина, мать Вл[аса]. Видать, счастье для сына – помретъ. Пріѣхалъ снимать сына – женить. Не ходи.

3 с[цена]. Акимъ Петра, слѣзаетъ. Петръ не пускаетъ. Акс[инья]. Какъ хочешь. Молчитъ. Уходитъ. А[ксинья].

4-я сцена. П[етръ] на печь. Ак[имъ] увѣщеваетъ, не согрѣшилъ ли? – В[ласъ] отказывается. Рѣчь о бѣдѣ отъ прелюбодѣянія. А[кимъ] хвалитъ Власа.

5-я. Акс[инья] жалуется. Наскучило все возит[ь]ся. Сонные порошки.

6-я. ‹Дѣвка Марина, упрекаетъ, плачетъ и уходитъ. Не даетъ› тебѣ Б[огъ] счастья.

2 Д[ѣйствіе].

1-я. Петръ. Подаютъ въ чаю ядъ. Она все обдумаетъ. Власъ, живи. Акулина растетъ. Уходитъ.

2 с[цена]. Кат[ерина], Акс[инья]. Все шито-крыто, и такъ бы померъ. При немъ не говори, онъ дурашный, мягкослезый.

3-я. Гуляютъ съ Власомъ. Чай, водка.

4-я. Акул[ина]. Прощаться зачалъ. Власъ отходитъ, рыдаетъ.

5-я. Кат[ерина] Власа уговариваетъ жени[ться].

6. Воетъ и заказываетъ домовище.

3 Д[ѣйствіе].

1 сцена. Акул[ина] и Вл[асъ] гуляютъ. Ак[улина]. Брось ее, и все тутъ. Я за ней дѣло знаю. Разсказываетъ.

2 с[цена]. Акс[инья]. Ревность. Онъ ее попрекаетъ. А[ксинья]. Ты со мной была. Ак[улина] вступаетъ. Руготня. Попрекаетъ брюхомъ.

3. Марина съ отцомъ. Вл[асъ] пьяный раскаивается. Запутали, пропалъ я.

4. Акс[инья] съ Акул[иной]. ‹Попрекаетъ беременностью) Ак[улину]. Я хозяинъ. Покорять[ся]. Акс[инья]. Буду жить, не твоя бѣда.

4-е Дѣйств[іе]. Ночь.

1 сцена. Вл[асъ] сидитъ.

2 с[цена]. Акс[инья] входитъ: родила, поди неси. Онъ покоренъ>.

3 сц[ена]. Акс[инья] одна. Замужъ выдать, сватаютъ. Аниска.

4 сцена. Убилъ. Не человѣкъ я теперь, себя убью. – Успокаиваетъ.

5. Катер[ина] свахой. Ужъ хорошо. Отложить.

6. Власъ въ страхѣ виляетъ.

5-е Д[ѣйствіе].

На гумнѣ лежитъ въ соломѣ Аниска.

Марина. Свахой. Я не попрекать. Уйди, <убью. Идетъ за ней>. Сейчасъ приду. Аниска [,] ударяетъ ее. И идетъ.

1 сцена. Сидятъ женихъ съ невѣстой. Не [1 неразобр.] везти въ церковь. Сваты, угощенье, намеки.

2) <Марина съ мужемъ закрываетъ намеки. Посылаютъ Аниску.>

3) Входитъ Власъ. Кается на колѣнахъ. – Вяжите меня. Коготокъ увязъ, и всей птичкѣ пропасть.

Конецъ.

Лица: 1. Петръ домовитый, степенный мужикъ, домъ прежде всего, <обстоятель[ный]>.

2. Акимъ. Бѣднякъ, говорливый, <ласковый, добрый>, по божественному.

3) Катерина – вѣдьма хитрая, хлопотница, скрытная и всѣхъ видитъ.

4) Акс[инья]. <Тѣло животное, чувственная, робка.> Кокетка и не видящая дальше носа.

5) Власъ – работникъ, щеголь, мягкосердечный и забывающійся.

6) Акулина – грубое животное, чувственное и гордое.

7) <Аниска рѣзвая, милая ласковая.>

7) Марина нѣжная, <добр[ая]> покорная.

ВАРИАНТЫ.

* № 1.

Аксинья. Чтоже мнѣ отъ тебя, тетка Катерина, хорониться? Ты всѣ дѣла знаешь. Не стану безъ него жить.

Катерина. Экъ, новости сказала. Тетка Катерина насквозь все видитъ, подъ землей на аршинъ видитъ. Новость сказала. Знаю, все знаю, зачѣмъ молодымъ бабамъ сонныхъ порошковъ надоть. Еще принесла. (Разрешаетъ узелокъ платка, достаетъ въ бумагѣ). Вижу, да въ себѣ хороню. (Шепотомъ.) Тоже молода была. Всѣ ухватки знаю, всѣ 77 увертокъ увертываю. Я, думаешь, съ дуракомъ своимъ пріѣхала сына брать женить? Какже! Дуру нашли. Кто своему дѣтищу счастья не желаетъ.

Аксинья. Да какже быть, тетушка?

Катерина. А какъ быть, оберну вокругъ пальца, никто не увидитъ. (Шепотомъ.) А вонъ глянь ка сюда. Была я у благодѣтеля своего, у фершала, за порошками, онъ мнѣ еще далъ снадобья. Это, говорить, такое снадобье, что дать испить, никакого духу нѣтъ, а силу большую имѣетъ. И сонь отъ него, и если постылому давать, такъ примѣтки не будетъ, а слободу даетъ. Рублевку, говоритъ. Думаю, Михайловнѣ снесу.

Аксинья. Давай сюда.

Катерина. Живой живое и думаетъ. Эхъ, дурья голова, посмотрю я на своего. Заладилъ женить. А того не знаетъ, что сыну Богъ счастье послалъ. Да все отъ Маринки, отъ паскуды. Приходила она, говоритъ мнѣ, говоритъ, Андрюха обѣщалъ, смутилъ, говоритъ, меня. А ее чего смущать? Потаскуха. Въ куфаркахъ въ артели жила. Такъ нѣтъ же, говоритъ, грѣхъ, говоритъ. Да только по его не выйдетъ.

* № 2.

Матрена. Ээхъ, дѣвка, не робѣй. Хлопочу я для васъ ужъ какъ, кажется. Всѣ ноженьки отходила. Ты насчетъ это, дѣвка, не сумлѣвайся. Тоже есть благодѣтель у меня – писарь. Я до него вхожа. Была у него, тоже такъ, къ слову, разговорилась. Какъ, говорю, Иванъ Мосеичъ, разсудить дѣло это? Мужикъ богатый, вдовый взялъ, примѣрно, за себя другую жену. И примѣрно только и дѣтей, что дочь отъ той жены да отъ этой. И помри мужъ этотъ. Кому, значить, принадлежитъ домъ? Извѣстно, говоритъ, дочери. Ну а, говорю, случаемъ войдетъ на вдову въ дворъ мужикъ чужой, женится. Можетъ онъ дочерей замужъ отдать, а самъ во дворѣ остаться? Отдѣлить, говоритъ, надо дочерей. Кабы, говоритъ, на дочь вошелъ мужикъ, тогда, говоритъ, другое дѣло. Всему, говоритъ, бабушка, дѣлу деньги голова. Съ деньгами, говоритъ, можно это дѣло оборудовать. И стариковъ, говоритъ, угостить да похлопотать, можетъ онъ и на вдову взойти. Все, говоритъ, можно съ ними сдѣлать, только, говоритъ, чтобы денежки были. Такъ къ слову поговорили. Такое оно, дѣушка, дѣло, тоже ума надо много. А то гляди, какъ онъ проживетъ, да на дочь, на Акульку то, зятя приметъ. Тогда ты иди съ сумой. Тоже обдумать надо.

Анисья. Онъ и то намеднись говорилъ: кабы Акулькѣ года вышли, принялъ бы на нее зятя, хоть Микитку того жъ. По крайности домъ бы цѣлъ былъ. То то и скучно, тетушка.

* № 3.

<Марѳа (входитъ). Здорово, тетенька.

Матрена. Здорово, милая. Аль братца провѣдать пришла? Плохъ, дюже плохъ. И съ кровати не сползаетъ. Соборовать бы надо.

Марѳа. Да ты чья же будешь?

Матрена. А я, миленькая, къ сыночку пришла, живетъ тутъ въ работникахъ. Тоже горе. Надо деньжонокъ бы, да не того. Тоже нужда, старикъ плохой, a хлѣбъ дорогой.

Марѳа. Вѣстимо. (Хочетъ пройти.)

Матрена. Я и то говорю – жить бы да жить. П[етръ] И[ванычъ] мужикъ правильный, 2-й годъ сынъ живетъ, онъ насъ не оставляетъ. Такой человѣкъ – на рѣдкость. Ужъ мы какъ за него Богу молимъ. Да, видно, не доходна молитва наша по грѣхамъ.

Марѳа. Вѣстимо. Пойти къ нему, чего то звалъ. Акулька прибегала.

Матрена. Свой своему поневолѣ братъ, жалко. Такъ то и я, касаточка, скажу тебѣ, росла я сиротой. Ты присядь. Онъ должно, спитъ, а очнется, онъ тебя покличетъ. Росла я, милая моя, сиротой. Отдали меня замужъ молодененьку. Старикъ попалъ дурашный, да своихъ 8 человѣкъ было.

Акулина (входить съ бѣльемъ, кладетъ белье. Къ Марѳѣ). Пойдемъ къ батюшкѣ.

Матрена. Да вотъ, умница, самоваръ ставить хотѣли, да все недосугъ. Анисья съ хворью сидитъ. Сходи, дѣушка.

Акулина (беретъ ведра). Ну, что жъ, тетка Марѳа, была у него?

Марѳа. Вотъ пришла, съ старушкой разговорилась. Пойти теперь.

(Из избы выбѣгаетъ Анисья съ воемъ «Померъ». Матрена подходить к ней, подхватываетъ ее и уговариваетъ.)

Анисья (шепотомъ). Я деньги сняла. Вотъ они.

(Акулина съ воемь бежитъ въ избу. Опять воетъ. Народъ подходитъ и идетъ въ избу, подходитъ къ воротамъ.)

Никита (выходитъ). Чего?

Матрена. Померъ, и деньги сняли.

Никита. Ну васъ совсѣмъ. Еще запутаете въ дѣла.

Матрена. Бери, дуракъ, такъ пропадутъ.

Никита. Помните же, не я взялъ, мнѣ дали. Мнѣ что? Я на огородъ схороню.

Анисья. Бери, народъ идетъ. Я взвою сейчасъ…

Матрена (сыну). У тебя въ рукахъ.

Никита. Помните жъ, не я… (Кладетъ въ голенище и уходить въ ворота).>

* № 4.

Никита (беретъ на себя трезвый видъ). Ты что пришелъ? Али какое дѣло?

Акимъ. Дѣло то дѣло. Да до завтраго и все того.

Никита. Ты думаешь, я пьянъ? Я такъ, покуражился, значитъ. Ты скажи.

Акимъ. Да что тае и все того. Знаешь, работалъ я въ городѣ и все того. Работишка ничего, кормимся съ лошаденкой, да пала вотъ подъ заговѣнье лошаденка то, и сѣлъ я. Ну, думаю, и все того, перехватить на перевертъ гдѣ и все того, хоть какую нибудь объегорить. Чтобъ дѣло то не стало, а то взялъ. Думаю, коли что, у тебя съ Анисьей не разживусь ли?

Никита (лѣзетъ въ карманъ, достаетъ бумажникъ, вертитъ бумажки, достаетъ 10 рублевую). Бери. Потому родитель.

Акимъ. Ну, спасибо и все того, я не то что какъ и не то. А вотъ дай получу къ Пасхѣ, я отдамъ.

* № 5.

Акулина. A зачѣмъ ты ее любилъ? Ты бы повременилъ, тогда бы меня взялъ и безъ грѣха бы. А теперь вотъ что.

Никита. Любилъ да разлюбилъ. (Задумывается.) Вѣришь ли, Акуля, какъ узналъ я эти дѣла, какъ мнѣ матушка сказала объ порошкахъ этихъ, опостылѣла она мнѣ, такъ опостылѣла, что не смотрѣли бы мои глаза. А тутъ ты меня полюбила. Эхъ жизнь!

На печи калачи [и т. д.]

* № 6.

Акулина (выходить больная). Анютка! Гдѣ ты?

Анютка (выглядывая). Чего?

Акулина. Посылай ко мнѣ мать.

Анютка. Погоди, провожаютъ.

Акулина. Ай, ай! Что сдѣлалось, что будемъ дѣлать. Смерть моя.

Анисья (вбѣгаеть). Куда вылѣзла? Уйди ты въ холодную. Дай срокъ.

Акулина. Уѣхали они. что ль?

Анисья. Уѣхали. Иди. Что слоняешься!

Акулина. Матушка, родимая, что дѣлать будемъ.

Анисья. Тогда бы думала. Иди въ избу.

(Уходятъ. Никита выходитъ, затворяетъ ворота и садится на сани, опустивъ голову.)

* № 7.

Матрена (выходитъ). Что нахохлился? Эхъ, погляжу я на ваше сословіе – плохи вы, мужики, на раздѣлку. Какъ до чего дѣло дойдетъ, и носъ повѣсилъ.

Никита. Да ты чего думаешь? Развѣ я боюсь? Что же, коли ей дѣтища не жаль.

Матрена. Сама велитъ. Куда жъ ей съ нимъ? Славу сдѣлаетъ – не миновать.

Никита. Такъ чего жъ? Въ немъ и жизни то нѣтъ. Только узнаютъ люди – бѣда.

Матрена. Это не бѣда, a побѣдушка. Сватовъ проводили, имъ въ носъ не вскочили. А теперь то въ своемъ дому да не обдѣлать дѣла этаго? Такъ обдѣлаешь, что и не попахнетъ. Эхъ, умѣй гулять, умѣй концы хоронить. Ты только дѣлай что я прикажу, все шито-крыто будетъ.

Никита. Отстань ты отъ меня, уйду въ трактиръ, дѣлайте какъ знаете.

Матрена. Ты уйдешь, а наше бабье дѣло какже? Ты все мужикъ, да и все. Нѣтъ, ты тутъ посиди. Похоронить надо ребенка то.

Никита. А чтожъ, померъ онъ?

Матрена. Да тамъ видно будетъ.

Никита. Право, уйду.

Матрена. Ты уйди, а тутъ урядникъ придетъ. Онъ тебя найдетъ. И не моги ходить, а ты жди, да скребку возьми, мѣсто приготовь въ погребѣ то. Гдѣ онъ у васъ? Тутъ то поди ямку выкопай. Такъ то.

Никита. Ну да вы живѣе, что ль. Заодно.

Матрена. Ужъ потрудись, а наше дѣло бабье само собой.

Никита. Ну васъ совсѣмъ.

* № 8.

<1-я Дѣвка. Величаютъ. Должно, еще нескоро уѣдутъ.

2-я Дѣвка (соломой обтираетъ ботинки). Невѣсту видѣла? Сарафанъ… и платокъ. У, хорошо убрана.

1-я Дѣвка. А не веселая что-то сватьба. Пойдемъ же хоть на улицѣ постоимъ, посмотримъ, какъ поѣдутъ. (Идутъ, встрѣчается Акимъ.)

2-я Дѣвка. Что, дѣдушка, благословляютъ, что ль?

Акимъ. А Богъ е знаетъ, дѣушки, я не видѣлъ и все того.

1-я Дѣвушка. Чтожъ такъ? Вѣдь ты родной, чтожь ты ушелъ.

Акимъ. Мое дѣло такое старое и все того. Не веселитъ. Я нынче ночь то шелъ, такъ вотъ соснуть хочу.

1-я Дѣвка. Какже благословенье то?

Акимъ. Ну пора, такъ меня и не хватятся. Много и безъ меня и все того. (Садится на солому.) А вы чтоже? Идите, идите, поиграйте, ваше дѣло такое и все того.

(Дѣвушки уходятъ.)

Акимъ. Не глядѣли бъ мои глаза. Грѣхи то, грѣхи какъ вяжутъ. Тьфу. Тьфу, скверность какая. Дочь отдаетъ тоже, а она ему кто? Долго терпитъ Господь-батюшка, да не миновать раздѣлки. Охъ, жаль мнѣ малаго. А что сдѣлаешь, по плечи увязъ, не вывернется. И то соснуть. (Лѣзетъ въ солому, укрывается кафтаномъ.)

Никита (выходитъ изъ двора, идетъ къ гумну и останавливается у тока). Сидѣлъ, сидѣлъ, какъ загорѣлось что въ сердцѣ. Не могу отъ стыда глаза поднять. Не могу, силъ моихъ нѣтъ. Хоть одумаюсь малость. Женихъ то – малый хорошій, смирный. Какъ мнѣ ему въ глаза глядѣть! Эхъ, жисть. Идетъ кто то. Схоронюсь. (Заходитъ за одонье.)