Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

– А вас как зовут? – обращаюсь к ней.

– Татьяна, – та слегка краснеет

Лагерь просыпается. Из большой шатровой палатки тянутся на водопой сутулые хмурые фигуры старшекурсников. Один, привлечённый шумом, сворачивает в нашу сторону.

– Посторонний? – оглядывает он меня, – кто такой.

Старшаку тяжко. Глаза у него красные, волосы всклокоченные. На тощей шее подпрыгивает кадык. Пивка бы ему сейчас. Смотрит недружелюбно. У него есть надежда сорвать всю свою похмельную боль на ком-то конкретном. Но я уже обзавёлся лояльным лобби.

– Серёж, это корреспондент! Из газеты! – повисает на нём Юля, не стесняясь тесного физического контакта.

– Не корреспондент, а фотограф, – встревает Надя, недовольная, что её опередили. Она, вообще-то, меня первая встретила.

– Серёж, а может его чаем напоить?! – предлагает заботливая Татьяна.

Серёжа морщится оттого, что его встряхивают. Его явно мутит.

– Дежурным скажите, – мотает он головой, – пусть напоят и накормят. Завтракать будешь? У нас оладушки. – Он протягивает мне ладонь, – Серый!

– Алик! – я принимаю правила игры и представляюсь неформально. – От оладушков не откажусь.

– К Николаичу его проводите потом, – говорит Серый и теряет к нам интерес.

Его куда больше притягивает двадцатилитровая фляга с водой, которая стоит недалеко от костра дежурных. Пожар внутри требует влаги.

– Да что там за оладушки! – проявляет неожиданную хозяйственность Юля, – небось горелые всё.

По её виду понятно, что она бы такого точно не допустила.

– Зато со сгущёнкой, – мечтательно добавляет Татьяна.

– Куда тебе ещё! – щиплет её за бочок Надя.

Девчонки резвятся вокруг меня, с гордостью поглядывая на остальных. Они ведут меня по лагерю, показывая камералку, "лежбище слонов", так называется шатёр, где обитают старшаки, продуктовый склад, лопаты и прочие достопримечательности.

Время от времени я вскидываю камеру и щёлкаю. Мои спутницы в этот момент почтительно замолкают. Официальный статус и то, что я "при деле", а не шляюсь просто так, поднимает меня в их глазах на серьёзную высоту.

Оладушки действительно плоские и подгоревшие. Юля тут же обращает на это внимание и затевает перебранку с некой Ленкой, одной из дежурных. Это привлекает ещё больше внимания и пока я завтракаю, свита вырастает как минимум втрое.

Самые первые, Надя, Юля и Татьяна заключают между собой военный союз и дружно обороняют меня от окружающих.

Парни на раскопках тоже присутствуют, но их оттёрли на задний план. Во-первых, их явно меньше. Девушки в этом возрасте вообще более склонны к авантюрным поступкам, таким как спонтанные поездки, сомнительные знакомства и ранние браки.

Мужской пол уже в это время больше ценит уют, комфорт и мамины котлетки. Большинство их однокурсников сейчас чихают в пыльных архивах. А девушки любят простых романтиков.

Те немногие, кто всё же приехал на раскопки, старательно изображают равнодушие и скуку, чтобы сберечь остатки хрупкой самооценки.

К палатке руководства я подхожу во главе небольшой толпы. Профессор Аникеев, про которого я уже наслышан, похож на лешего. Лохматый, с большой всклокоченной бородой. Принадлежность к цивилизации в нём выдают только очки. Профессор подслеповато оглядывает нас, кажется, опасаясь стрелецкого бунта. Известие, что я из районки его заметно успокаивает.

– Так, ваши уже были, – говорит он и описывает даму, в которой я узнаю Нинель.

Поражаюсь её расторопности.

– Руководство приняло решение дополнить фоторепортажем, – импровизирую, – советское студенчество на передовых рубежах науки… уникальные находки… популяризация быта пролетариев доисторической эпохи…

Аникеев, слушая эту чушь, морщится как от зубной боли. Девушки в восторге.

– Вы, надеюсь, в статье это писать не будете? – говорит он.

– Я только фото делаю, – поясняю, – статьи другие люди пишут. Специально обученные.

– Хвала небесам, – облегчённо вздыхает профессор, – тогда делайте свои фото. Только на раскоп мы ближе к вечеру пойдём, когда жара спадёт. Вас это устроит?

– Мне так даже лучше, – отвечаю, – освещение больше подходит.

– Ну вот и ладушки, – профессор обводит мою свиту строгим взглядом, – девочки, а вы что столпились? На завтрак, а потом быстро в камералку!

Сзади меня раздаётся печальный стон. Праздник закончился, наступают трудовые будни.

– Можно, я пока быт поснимаю? – спрашиваю.

– Сколько угодно, – великодушно разрешает Аникеев.

Получив верительные грамоты и оставшись в одиночестве, я, наконец, заряжаю плёнку. Да, всё это время я ходил и щёлкал пустой фотокамерой. Зачем мне фотографии палаток и лопат? Люди и только люди.

Дежурная наливает половником чай в эмалированные кружки. Брюнетистая Юля кусает оладушек, недовольно морща нос. Надя скармливает свой завтрак приблудившейся местной собаке.

Эти снимки не пойдут в газету. Я набиваю руку. Привыкаю к камере. Заодно тренируюсь, подмечаю, ищу особенные черты их научно-походного быта. Это любитель доволен собой. Профессионал учится всю жизнь, получая кайф от самого процесса.

Фото потом Аникееву отдам. Это сейчас он молодой, да ранний. Скитается по задворкам и копает всякую ерунду. А в моём будущем заматереет, всерьёз займётся охраной исторических памятников и станет серьёзной фигурой. Хорошие отношения с таким человеком не повредят.

С фоторепортажем, думаю, тоже проблем не будет. Дам Подосинкиной хорошую фактуру, вряд ли она откажется. Так что я, получается, даже не соврал.

Ко мне тем временем привыкают. Только видно, что девчонки немного позируют. Но это их обычное состояние. В камералке они быстро приходят в себя. Работа там кропотливая и требует внимания. Найденные осколки каменных орудий надо отмыть, промаркировать и записать в журнал.

Мезолит – действительно скучнейшая эпоха. Даже топора каменного не найдёшь. Мамонты уже вымерли. За оленями и зайцами народ бегает с копьями и луками, а ножи делали наборными, вставляя в деревяшку каменные зубья как у пилы. С виду и не догадаешься, что эти обломки камня шлифовала человеческая рука многие тысячи лет назад.

– А как вы тут вообще время проводите? – снова завожу разговор.

– Да мы только позавчера приехали, – говорит Татьяна. – Песни поём… землянику собираем… на речку ходим… – перечисляет она.

На словах о землянике Надя с Юлей обмениваются быстрыми взглядами. Домашние девочки вырвались из-под родительского крыла и спешат быть взрослыми.

– А вы фото нам покажете? – спрашивает Юля.

– Могу даже подарить, если хотите, – говорю.

– Конечно, хотим! – они даже про находки забывают. – А когда?

– Через несколько дней, – объясняю, – я к вам ещё вечером сегодня приду. На раскоп.

– Спасибо, что предупредили! – Юля самая бойкая и переходит в наступление, – А то рухнули сегодня как снег на голову. Мы даже подготовиться не успели.

– Вы и так красивые, зачем готовиться? – говорю, – и давайте на "ты", а то я себя стариком чувствую.

– Никакой ты не старик, – заявляет Надя, ревниво поглядывая на подругу.

– Вы на речку куда ходите? – резко меняю тему.

– Прям за рощей, там пляж небольшой есть. Только лепёх коровьих много, – жалуется Татьяна.

– Ну кто ж там купается?! – заявляю, – хотите, я вам нормальный пляж покажу? Его только местные знают. Приезжим мы не рассказываем. И вы молчите, это тайна!

– Покажи, – загорается Надя.

– Нас не отпустят, – вздыхает Татьяна.

– Выкрутимся, – решительно говорит Юлька, – когда, завтра?

– Завтра я на работе занят, – прикидываю свои планы, – давайте послезавтра. Вечером уточним ещё.

Когда я ухожу, чувствую спиной три девичьих взгляда.

Глава 3

– Грандиозный человек, – говорит Нинель, – глыба! Такой масштабный! Такой настоящий!

Это она о профессоре Аникееве. Косматый археолог оставил глубокую рану в её большом нежном сердце.

Нинель поднимает глаза и виновато берёт со стола мармеладную дольку. Мармелад принёс я. Любовь к возвышенному и романтичному борется в душе Нинели с мелочной страстью к сладостям. Я этим цинично пользуюсь.

В редакции я всё ещё посторонний. Народ присматривается ко мне, но во внутренний круг не пускает. Сегодня начинаю штурм этой крепости. Мармелад – мой троянский конь. Тем более что у меня появляется предлог.

– Давайте сходим к археологам вместе? – предлагаю, – вечером, когда они копать будут.

– Разве это уместно? – честное слово, Нинель даже слегка краснеет, – не хочу быть навязчивой.

В её глазах вспыхивает мечтательность.

– У нас повод есть, – объясняю, – я буду фоторепортаж делать, а вы к нему дополнительную фактуру выясните. Я Аникеева уже предупредил.

– Как ты любезен, – расцветает журналистка. – Это очень интересно, возможно уже есть находки. Про них надо обязательно в статье рассказать. Спасибо за мармелад, ты сам тоже кушай. Будешь чай?

– Буду.

– Таша, поставь чайник пожалуйста, – тут же делегирует Нинель.

Худая остроносая Таша обычно сидит в другом кабинете, вдвоём с Уколовым. Но тот сегодня укатил в поля. Таше скучно. Она сидит на подоконнике и таскает со стола мармеладки.

– Есть находки, – подтверждаю, – лично с утра видел.

– Сколько можно галдеть! – влезает в разговор мужчина с эскобаровскими усами, – Не мешайте людям работать.

– Вам, Иван Петрович, спешить некуда. Вы четвёртый день свой очерк в муках рожаете. – огрызается Нинель, – "… об экономических аспектах прироста свинопоголовья".

– В отличие от вас, пустозвонов, аналитикой тоже кто-то должен заниматься, – парирует "эскобар", – на улицу ступайте и там лясы точите.

– Правда, Нинель, – поддерживает его Степановна – отвлекаешь.

Степановна – ответственный редактор. К её мнению прислушиваются. Слова она произносит солидно и весомо.

В данный момент Степановна занята двумя делами сразу. Читает журнал "Работница" и довольно шустро вяжет крючком.

– Идём, Альберт! – Нинель поднимается над столом как грозовая туча. – Нам нечего делать среди этих мещан.

– Я с вами! – спрыгивает с подоконника Таша, забыв про чай.

Таша немногим старше меня. Она закончила педучилище в Кадышеве и теперь поступает на журфак. Третий год подряд. В этом тоже поедет. В газете она числится на полставки. Вторую половину времени отрабатывает в Берёзовском детсаду.

Таша специализируется на детях, подростках и молодёжи. Я удивлён, что на раскопки поехала не она.

На крыльце разволновавшаяся Нинель достаёт пачку "Герцеговины Флор" и предлагает мне и Таше. Отказываюсь.

– Спортсмен, – хихикает Таша, стреляя глазами. Она подвижная, как блоха. Курит Таша "в кулачок", словно мелкий уголовник.

– Опять бесится, – ухмыляясь сообщает она.

– Усатый? – уточняю.

– Да, Ивахнюк – кивает Таша, косясь на Нинель.

Её переполняет желание выплеснуть редакционные сплетни на свежие уши, но останавливает молчание коллеги.

Редакционная "прима" раскуривает сигарету, манерно держа её в пальцах, как дирижёр – палочку.

– Второй год бесится, – осторожно сообщает она. – Как Марина появилась, так он места себе не находит.

– При чём здесь Марина? – строю из себя дурачка.

Таша хихикает.

– Он ведь "исполняющим обязанности" был, после прежнего редактора, – решается Нинель, – Назначения ждал. А тут какая-то профурсетка на его место. Нет, ты не думай, – спохватывается она, – мне Маринка нравится. Ответственная она и соображает по-столичному. Не то, что остальные в нашем болоте…

Умиляюсь. Нинель, нисколько не сомневаясь использует меня как агента влияния. В редакции догадываются, что меня к работе привлекла Подосинкина. Но что нас связывает, точно не знают. Так что слухов нам с белокурой редакторшей можно не опасаться. Что бы мы ни делали, они всё равно появятся.

– Что, Ивахнюк, сильно переживал? – возвращаю разговор в нужное русло.

– Каждую неделю в райком кляузы таскал, – Нинель щурится на табачный дым, – Все надеялся рокировку сделать. Самому наверх, а Марину под себя, замом. Как сотрудника ценного, но неопытного. Сейчас притих что-то. Небось, задумал чего.

Вот так "тайны Мадридского двора". У Марины в редакции есть весьма активная "пятая колонна".

– А Комаров? – уточняю.

– Что, Комаров? – удивляется вопросу Нинель.

– На чьей стороне?

– "Пионеров лучший друг, наш товарищ Ивахнюк", – цитирует Таша нараспев. – Они раньше с Комаровым вместе в райкоме сидели. Один по идеологии, а второй по работе с молодёжью. В соседних кабинетах. Ты сам-то, как думаешь, на чьей он стороне?

А я думал, тайная страсть, неразделённые чувства… Версия Нинель циничнее, но куда вероятней. Своим появлением, Подосинкина спутала карты местным товарищам. Теперь она как бельмо на глазу Комарову и его бывшему коллеге.

А меня им обоим тем более любить не за что. Если бы не я, Марину после недавних событий попёрли бы с руководящей должности, а, может, и вообще из газеты. Тогда в публичном пространстве Берёзовского района воцарился бы мир и покой.

Приятно, что появилась хоть какая-то определённость. Хотя, честно говоря, новости скверные. Я невольно оказываюсь в эпицентре административных разборок. Причем союзник из Подосинкиной аховый.

Мало того что она до сих пор не сообразила, по какой причине находится в немилости. Еще и эмоциональна до крайности. Семь пятниц у неё на неделе.

В этом свете от товарища Комарова ничего хорошего ждать вообще не приходится. Ладно, он запросил негативы съёмок с дояркой. Их уже отпечатали в газете и поставить под сомнение моё авторство невозможно. Спишем это распоряжение на техническую безграмотность.

Зачем ему негативы "комсомолки"? Сам Комаров воспользоваться ими не сможет. Для этого руки должны из правильного места расти. Тогда, для кого?

Самое простое – отказаться. Заставить меня товарищ из райкома не может. Это мои личные съёмки. Я тогда даже к работе в газете не приступил.

Отношения с ним испорчу, конечно. А ведь он мне ещё за камеру сто рублей должен. И в остальном укрепление материально-технической базы лаборатории, то есть, по факту моей, идет через Комарова. Стоит ли рубить сук, на котором сижу?

Любопытно, зачем они всё-таки ему понадобились?..

– Алик, ты не уснул? – Нинель ловко бросает окурок в специально прибитую для этой цели консервную банку. – Пойдём чай пить.

– Извините, девушки, без меня. Дела.

Договариваюсь с Нинель встретиться через два часа у редакции и бегу к Женьке.

Друга я нахожу озадаченным. Стол в его комнате завален книгами. Семьдесят два рубля оказываются большими деньгами, если учесть "закупочные" цены в официальных магазинах. С удовольствием обнаруживаю синий "кирпич" стихов Мандельштама. К сожалению, всего три экземпляра. "Последние забрал", – поясняет он.

Среди добычи находится свежее издание Ахматовой и "Тёмные аллеи" Бунина. Советская власть в эпоху пресловутого "застоя", сняла запрет на многих своих идейных противников, отделяя "котлеты от мух". Не издавался только вопиющая антисоветчина, вроде замятинского "Мы" или "Окаянных дней" того же Бунина.

Недовольные, кстати, приняли эти уступки за слабость режима.

Особенно гордится Женька изданием с серой тряпичной обложкой с рисунком в виде угловатой скрипки. "Визит к минотавру" братьев Вайнеров.

"Можно, я сначала почитаю", – просит он.

Я не возражаю. "Товарный вид" из да одного прочтения не пострадает. Книги продаются "с рук" и даже весьма потрёпанное состояние, по словам моего знакомого "книголюба", покупателей не отпугивает.

– А с этой фигней я не знаю, что делать, – пожимает плечами Женька. – Взял одну на всякий случай. Ты про такого писателя вообще слышал?

– Много там "этой фигни"? – я беру книгу и чувствую, что у меня холодеют руки.

– Дофига, – выдаёт Женька. – полгода лежит уже. Не берёт никто.

– И где лежит? – вкрадчиво спрашиваю.

– В Голоносовке, – объясняет приятель, – это от Кадышева двадцать килОметров. У них в сельпо книжный отдел зачем-то сделали.

Объясните мне, как и для какой цели "Заповедник гоблинов" Клиффорда Саймака мог оказаться в селе Голоносовка, где средний возраст населения "шестьдесят плюс"?

В голове сотрудника какого НИИ статистики или торговли могла появиться подобная идея? Какие цели при этом преследовались? Сколько ещё таких негаданных сокровищ разбросано по всему необъятному Союзу?

– Поехали! – я понимаю, что это золотая жила, и пустить дело на самотёк не могу.

По просёлку мчимся в Голоносовку. Женька говорит, что есть короткая дорога и я по наивности ему верю. Получается ближе, но дорогой это не назовёт ни один оптимист. Мопед скачет по холмам, как заправский "эндуро", а я каждую минуту жду, что у нас отвалятся оба колеса и мы улетим в кювет. Однако, доезжаем.

Продавщица с усталым лицом узнает Женьку с порога.

– Вернуть решили? – вздыхает она, – я так и думала. У нас вообще не положено, но ладно…

– Нет, – говорю, – мы все заберём. Сколько их у вас?

– Батюшки-светы! – всплёскивает она руками, – сейчас посчитаю.

Книг оказывается тридцать две. Денег хватает впритирку. Для этого мне приходится добавить десятку, которую отложил как неприкосновенный запас.

– Зачем вам столько? – удивляется женщина, заворачивая каждую книгу отдельно в серую обёрточную бумагу.

Я прошу её этого не делать. Времени уходит на это масса. Меньше, чем через час Нинель будет ждать меня у редакции. Но продавщица продолжает, не слушая аргументов.

– В макулатуру сдадим, – говорю от досады я, – талончики получим на Дюма.

Женщина замирает с листком в руках.

– Не продам, – говорит она, – ишь, придумали! Люди старались, печатали! А они народное добро решили переводить, ироды!

Женька хватается за голову.

– Вот нахрена ты поехал, юморист?!

Приходится резко включать обаяние и объяснять, что мы из оргкомитета районного слёта юннатов-лесоводов. Ищем памятный подарок для участников: "Представляете, надо всем одинаковый, а то обидятся", и что книга подходит идеально: "Заповедник" же, нам прямо по теме".

Продавщица сурово вглядывается в нас. Мы тянем лыбу. Добавляю, что на макулатуру я бы лучше взял "Справочник по орошению пустынных серозёмов бассейна Аму-Дарьи", который слепая судьба тоже занесла на голоносовский прилавок. Он вдвое толще и дешевле на двадцать копеек. Аргумент срабатывает.

До встречи с Нинелью остаётся сорок минут.

– Женька, жми!

К Женькиному дому мы подкатываем в пять минут шестого.

К этому моменту я переполняюсь гордостью за отечественную промышленность. Основательные вещи делают в Советском Союзе. С большим запасом прочности.

Вместе затаскиваем книги. Ноша не очень большая, но увесистая. Женька расставляет их по стопочкам, помечая, где и за какую цену куплена каждая. Школьная тетрадь в клеточку наполняется пометками и примечаниями. Убеждаюсь ещё раз, в своём решении привлечь приятеля. Торговля для него как воздух, а для меня лишь возможность "подлататься".

Мопед меняет седока. Нинель я застаю на крыльце редакции, как и условились. Опасаюсь, что она будет сердиться по поводу опоздания, но репортёрша слишком погружена в собственные переживания.

На ней строгое вишнёвое платье с кокетливым разрезом и каблуки. Словно не в лес собралась, а в театр. Понимаю, что наши планы в отношении археологов совпадают, и мне становится смешно. Кому студентки, а кто охотится на крупную дичь. На самого профессора.

– Прокатимся, Нинель Юрьевна?

– Ты уверен, что это хорошая идея? – сомневается репортёрша.

Взгляд её говорит другое. "Выдержит ли? Вытянет ли твой Боливар такую роскошную женщину, как я?". Но после голоносовского родео я полон оптимизма.

– Гораздо лучше, чем туфли по просёлку бить, – говорю, – да вы не сомневайтесь, я аккуратно поеду.

Нинель вздыхает, словно решается на что-то немного запретное, но приятное. Например на второй кусок шоколадного торта.

– Ну, поехали…

– Сейчас, только сумку с камерой захвачу!

Лагерь археологов почти пуст. Дежурные объясняют нам направление, в котором находится раскоп. Перед финишем поддаю газу, и мы прибываем эффектно. Под треск двигателя и испуганный визг Нинели.

Мои новые подруги машут ладошками. Понимаю, что радуются не только мне, но и возможности оторваться от скучной работы, но всё равно приятно.

– Сейчас мы вам всё покажем! – говорит Юля и хозяйски берёт меня под руку.

– Тебе, – поправляю, – мы же договорились.

– Тебе покажем! – к другой руке цепляется Надя.

Видно, что она не такая бойкая, как брюнетистая подруга. Но сейчас возмущена коварством однокурсницы и без боя сдаваться не собирается. Возникшее на ровном месте соперничество поднимает мои акции среди студенток на небывалую высоту.

Раскоп выглядит, как неглубокий фундамент дома, который целой толпой копают вручную. Ровные квадраты метров по восемь в каждую сторону разделены узкими стенами-бровками.

Студенты сидят на корточках и по сантиметру снимают дно детскими совочками. Если натыкаются на что-то, в ход идут зубные щётки и кисточки. Муторный и долгий процесс.

Романтика не здесь. Она в кострах, гитарах, самогоне из эмалированной кружки и поцелуях в малиннике. А здесь нудный труд, который интересен далеко не всем. Так что девчонки с удовольствием отлынивают.

– А здесь мы кости нашли, – рассказывает Надя, – наверное, здесь захоронение. Возможно, попадутся ритуальные предметы или украшения…

– Много костей?

– Целых две!

– За кости тоже сгущёнку дают, – вздыхает Татьяна, – только нас теперь сюда не пускают. "Слоны" сами копают.

Татьяне руки не хватило. У меня их только две. Поэтому она ходит чуть в стороне и много вздыхает.

"Слоны" – это самоназвание старшекурсников. Здесь они и охрана и главная рабочая сила и самые квалифицированные специалисты. Ядро местных "альфачей". Моё присутствие они, до этого момента, старательно игнорируют. Но сейчас мы приближаемся вплотную.

– Юль, пойди сюда! – выпрямляется один.

Узнаю утреннего знакомого Серёгу. Сейчас он не здоровается. Равнодушно так разглядывает, и всё.

– Ну чего тебе? – отвечает Юлька, не сходя с места.

– Подойди, говорю, – злится старшекурсник.

На Юльке синие трикотажные шорты. Она подходит медленно, с ленцой, старательно виляя попой.

– Пошли после ужина за земляникой?! – говорит Серёга. – Я полянку нашёл удобную. Тебе понравится!

Смотрит при этом на меня. Детский сад, штаны на лямках.

– Так после ужина темно уже, – сообщает наивная Татьяна, – как её собирать в темноте?

– Наощупь! – скалится Серёга.

– С кем нашёл, с тем и собирай, – выдаёт Юлька.

– Так я с Вованом её нашёл, – не врубается тот, – ты чего?!

Парень хотел заявить свои права, а его только что прилюдно отшили. Кажется между этими двоими что-то наклёвывалось. Пока не появился наглый Алик Ветров с фотокамерой.

– Приятно провести время с Вованом! – Юлька равнодушно отворачивается, – Альберт, пойдёмте, я покажу, где наконечник нашли.

– Давайте лучше к делу приступим, – говорю, – а то солнце уйдёт.

Снимать согнутые в три погибели фигуры в ямах скучно. Убеждаю девчонок взять лопаты.

– Мы ими не копаем, – сопротивляются они.

– Здесь важен символ, – объясняю, – образ должен быть понятен сразу, с первого взгляда. Он должен отпечатываться в сознании.

Не понимают, но соглашаются. Ставлю их с лопатами в руках вдоль бровки. Против солнца в нарушение всех правил. Сам спускаюсь в раскоп. Снимаю снизу. Тёмные силуэты на фоне неба вырезаны контрастно, как на гравюре.

Девчонки позируют слегка дурачась. В кадре у меня хрупкие изящные фигуры и мощные штыковые лопаты. Контраст по свету, контраст по содержанию. Аватары Клио сошедшие в наш бренный мир. Богини Археологии.

– Из раскопа вылезь! – слышу сзади.

– Отстань, – говорю, – не лезь под руку.

– Ты чё, тупой?! – узнаю голос Серёги, – сам свалишь, или тебя пнуть для скорости?!

Глава 4

– Серёженька, уймись, – говорит Юлька, – не будь придурком.

В её глазах светится презрение, а ещё любопытство. Если Надя искренне переживает из-за конфликта, даже ладошки на груди сложила, то этой интересно, во что всё выльется.

Такие девушки отвечают за генофонд человечества. Это их миссия. В любую минуту они будут рядом с самым сильным, властным и перспективным мужчиной, который окажется поблизости.

Неважно, будет это главарь бандитской шайки, идущий по головам политик, или умница-стартапер в дурацкой клетчатой рубашке. Она станет для него самой ласковой и любящей кошечкой. И моментально предаст, как только рядом окажется мужчина ещё перспективнее. Это не подлость. Это естественный отбор. Психологию женщин писал Дарвин, а не Фрейд.

До сегодняшнего утра роль "вождя племени" выполнял старшекурсник Серёжа, и Юлька оказалась естественным приложением к его статусу.