Верь мне

Даю себе волю зависнуть в этом мгновении и пропустить по долбаным крупицам каждое ощущение, которое это, мать вашу, волшебство дарит моему организму сквозь натужно качающее кровь сердце. Этот жгучий энергетический поток – словно подача тока. Один бешеный разряд, и я воскрес. Электричество разлетается по венам. Прорывает все плотины. Сносит пульс. Раздувает мышцы. Наполняет меня такой свирепой мощью, что кажется, не человеком перерождаюсь, а каким-то высшим существом.

Тело пылает нестерпимо.

Огненная кровь, замкнув первый цикл оборота, скапливается и начинает бурлить во всех стратегических местах – в висках, в ушах, на шее, в груди, на запястьях, в паху… Рвет вены и кожу яростно.

Мы оба живы. Живы. Есть. На Соню тоже работает. На нее, мать вашу, тоже работает эта любовь. Все еще работает… Боже… Блядь…

Ускоренно и громко втягиваем через ноздри воздух. Одновременно с этим с лихорадочной дрожью усиливаем хватку. Вот она – та самая смертельная сцепка. Без крови не оторваться теперь.

Едва я осознаю процесс, когда наши вкусы смешиваются в один реактив, следует новый химический взрыв. Языки после заглушенных стонов одномоментно приходят в движение.

Мы ведь точно знаем, что делать. Знаем, как друг друга ласкать. Знаем, как исступленно любить.

Думал, что вымахал, возмужал, очерствел… Да просто забыл за ненадобностью. Но все эти предположения на хрен слетают, когда начинаются конкретные действия. Предохранители выбивает на старте. Сдержанно, зрело и благородно не получается.

Сасная Соня – сасные влажные поцелуи.

Губы затягиваем, кусаем, посасываем. Толкаемся языками, бьемся, сплетаемся. Ртами крест-накрест – это сейчас, блядь, тоже как клятва. С низким мычанием замираем. Мгновение, и по-новой на ускорение идем. Вздохи все громче. Стоны все ярче. Причмокивание все звонче.

Потому что ни тормозов, ни стыда, ни запретов не существует. Существует лишь неудержимая жажда, заправленная таким, сука, зверским голодом, что сохранять какие-либо рамки – шансов нет изначально.

– Соня… Сонька… Солнышко… – бомблю в рваных паузах, которые предназначены на экстренное поглощение кислорода. – Моя… Моя девочка…

– Не говори… Хватит… Ах-х-х-х… Х-х-х… Ах-х-х… Молчи… Ах-х-х-х… Х-х-х…

Так охренительно сладко и так оглушительно громко задыхается, что кажется, будто над ней кто-то микрофон закрепил. Мы в порно. Но, блядь, какими бы ни были действия с любовью, даже завязка у этого порева – душевный отрыв.

– Не буду молчать, – заявляю, фиксируя пальцами ее подбородок. Жестко сжимая, жадно прохожусь по распухшим губам языком. – Раз пришла, буду говорить все.

– Саша… Только эту ночь… – пытается напомнить.

– Я скучал… Сука, Сонь, я так скучал… – разбиваю это признание мучительными стонами, и все равно то, что пережил, они не передают. Не передают ни хрена! – Ты моя девочка… Моя сладкая… Моя… – долблю с отличительным убеждением. – Навсегда, Сонь! Поняла меня? Пока человечество к хуям не уничтожит эту ебаную планету… И даже тогда… Если вдруг останется какой-то жалкий клочок суши, я там, сука, вдоль и поперек все вскопаю, лишь бы только найти тебя! Ты это, блядь, понимаешь?! И под долбаной водой, если она вдруг накроет все материки и острова, жить научусь, Сонь! Слышишь меня? Тебя, блядь, поездки в Киев удивляют? – сам не могу определить, спрашиваю я или все-таки, констатируя, изумляюсь сам. – Пиздец, да ты меня ни хрена не знаешь, что ли?! Я стану перерождаться и искать тебя по свету столько, сколько будет нужно! – не ору, потому как не хватает дыхания. Но даже приглушенно высекаю по струнам знатно. Мы и до этого дрожали как ненормальные, а сейчас… Трясемся оба на максимум. Впору скидывать кожу, которая за пару минут вдруг стала слишком тонкой и уязвимой. Износилась, спадает волнами. – Буду искать и находить, Сонь. Пока ты не сможешь меня простить. Пока я, сука, сам себя не прощу… Я буду рядом! Всегда, Сонь. Готовься.

– Боже… Прекрати сейчас говорить…

– Готовься, сказал, – повторяя это, впервые за долгое время ощущаю какую-то абсолютно головокружительную свободу. Наверное, что-то подобное чувствует птица, когда удается вырваться из клетки и раскинуть отекшие от бездействия крылья. – Я хочу быть с тобой… Хочу, – шепчу одурело. – Ты сейчас пришла, и я понял, что… Есть шансы, Сонь! Ты пришла… Пришла, малыш…

Рискую, безусловно. Если ошибся со знаками, она сейчас должна убежать. Сажусь на колени и, глядя на распластанную передо мной девчонку, терпеливо жду ее реакций.

«Ой, долбоеб… Феерический!» – отзывается ушедший после Влады в молчанку член.

Меня это пробуждение ни хрена, конечно, не радует. Хотелось верить, что из этой хероты я тоже просто вырос. Где такое, на хрен, видано? Глава миллиардной компании разговаривает со своим членом! Но, блядь… Вернулась Соня, и все остальное подтянулось за ней.

«Короче, заткнись!»

«Если мы ее сейчас не трахнем, это наш последний стояк, ясно? Ты заебал ослить! Я проклинаю тебя и накладываю на тебя венец безбрачия!»

«Пошел ты на хуй!»

«Я и есть хуй! А ты без меня, даже со всеми своими миллиардами, ничтожество…»

Мой чертов член, обрывая свою тупую болтовню, заходится агонистическим воем, когда Соня приподнимается. Порыв остановить ее, конечно же, по своей силе перекрывает все. Все, кроме самого главного – любви. Поэтому я сжимаю ладони в кулаки и увожу взгляд в сторону. Потом и вовсе со вздохом прикрываю веки. Не хочу видеть то, как она уходит, даже мельком.

Закусываю изнутри губы, пока во рту не появляется вкус крови.

И вдруг… Соня меня в очередной раз… Нет, даже не удивляет. Она меня, блядь, шокирует! Когда находит мою руку и, накрыв ею одну из своих сисек, опадает обратно на подушку. Я сжимаю… Сжимаю инстинктивно. Не могу удержаться. С тяжелым выдохом открываю глаза.

И вновь происходящее кажется сном.

Самым волшебным. Самым реалистичным. И, сука… Самым, блядь, прекрасным.

Соня снова лежит передо мной на спине. Дрожит вся – несмотря на все мои слова, ток от нее не отключали. Грудь, когда я убираю ладонь, вздымается высоко и часто. Дыхание синхронно этому действию срывается. Соски сквозь белую майку рвутся к тому слабому свечению, что выдает луна за окном.

Она моя… Она признает это… Есть шанс… Боже, есть шанс! Все еще будет! Все у нас впереди! Еще можно исправить… Когда-нибудь…

С бурным вздохом наклоняюсь и прихватываю торчащие через тонкую ткань горошины губами. Дразняще всасываю, вызывая у Сони новый приступ удушья. Просто панические атаки, блядь. Если бы вздохи можно было охарактеризовать как крики, то из нее именно они летят. Меня оглушает бешеной похотью.

– Ты такая сладкая, я хуею… – выдаю на выдохе. Сердце начинает работать с перебоями. Амплитуда страшная – из самой высшей точки – в самую низшую. И интервалы между ними странные – то доли секунды, то убийственные десятки. – Блядь… Блядь… Со-оня… – толкаюсь к ней, пока посасываю соски, потому как она сама провоцирует это движение, выгибаясь, приподнимая бедра и потираясь о мой пах промежностью. Мой ошалевший от счастья член готов к херам разорваться. С критическим перевесом набирает в себя всю мою гормонально перезаряженную кровь. В голове пусто становится, аж свистит. Но при этом сохраняется какой-то абсолютно трешовый хмель. Он и накручивает мне башню так, что каждую секунду весь организм колошматит приходами. – Соня моя… Меня пиздец как вставляет то, как ты, мать твою, дрожишь… Как ты дышишь… Как ты, блядь, стонешь… Накалена до предела… Вся моя… Моя есть и будешь… Моя!

Последнее ее пугает и стопорит.

Оцепенение, два судорожных вдоха, толчки ладонями мне в грудь и решительная попытка подняться. Но благородство закончилось, когда моя Богданова дала понять, какие чувства за этим появлением хранятся. Со смехом наваливаюсь сверху и сдергиваю с нее майку.

– Все уже. Не отпущу, – хриплю и, поймав на миг взгляд, прикусываю мочку ушка. При очередном раскате грома отстраняюсь, чтобы снова в глаза посмотреть. Они у нее сейчас темные и огромные. – Неужели страшнее, чем в первый раз?

– Конечно, страшнее… – отвечает без раздумий.

– Не бойся. Верь мне, – все, что я могу выдохнуть.

Опуская взгляд вниз, не скрывая своего одичалого удовольствия, любуюсь Сониной наготой. Лунного света хватает, чтобы восхититься главным в этом мире искусством. Мое извращенное восприятие ничего больше не признает. Только ее – мою любовную порно-мечту Соню Богданову.

А потом… Я замечаю очевидное уродство, которым она это искусство подпортила – еще одна гребаная татуировка. Под рукой на левом боку вертикальной надписью тянется вниз – «Любовь убивает». Единственное, что меня останавливает от того, чтобы конкретно так на нее не разораться – до боли понятный смысл этой фразы.

– Где еще? – все, что в глухом гневе выталкиваю.

– Что?

– Татуировки, блядь… Где еще наделала?

– Нигде… – краснеет так, что даже в полумраке разглядеть не проблема. – Только две…

Прикрываю ненадолго глаза. Перестройка дыхания, и снова ловлю взгляд. В каждом затяжном блеске молнии пью Соню изнутри.

– Не делай больше, – задвигаю требование, на которое, сам знаю, не имею права. Но промолчать не могу. – Прекрати.

– Да прекрати ты… Говорить… – вырывается у нее. – Саша… – в этом полустоне-полувсхлипе уже голая потребность.

А потому, когда возвращается полумрак, снова ласкаю физически. Трусь щетиной по нежной коже, впиваюсь в раздраженную плоть губами, раскатываю языком мурашки, сжимаю пальцами крохотные соски, с хриплым дыханием скольжу пальцами по дрожащему животу и стаскиваю с нее плавки.

– Боже… Саша… – стонет, когда касаюсь между ног.

– Блядь… Соня… – сиплю я, задыхаясь.

Знал, что она уже мокрая. Чувствовал это через белье. Но, как оказывается, полновесно потопа не оценил. Влаги столько, что можно напиться. Вставляя в ее орхидею два пальца, сразу же ощущаю пульсацию и сокращения. Толкнись пару раз, она взорвется.

– Блядь… Ты так течешь, будто после меня ни разу не кончала…

– Так и есть… Не кончала…

– Почему?

– Не знаю… Не возникало потребности…

– Блядь… Соня… Малыш… Как мне это перекрыть теперь?

Договорить она не дает. Подается ко мне, стремительно обнимает. Прижимается губами к моему уху.

– Забудь, забудь все… – шепчет с интуитивно понятным, близким мне самому отчаянием. – Просто люби меня сейчас, Саша… Пожалуйста…

И меня ебучей дрожью осыпает. Перебивает добрую половину нервных клеток. Адская бойня на самых высоких нотах. Задыхаюсь, но похрен. Пусть играет на них эта взрывная симфония, даже если она на самом деле – реквием. Распуская чувствительные волокна, как провода, которые уже никогда не натянуть и не врубить в работу обратно, приглушенно выдыхаю Соне в ухо малую дозу своей одержимости.

– Люблю. Несмотря ни на что.

Распахивая в ужасе глаза, Богданова запечатывает мне рот ладонью. Я просто снимаю ее со своих губ, прикладываю к груди и, не разрывая зрительного контакта, добиваю:

– Ты нужна мне, Соня… Во всех смыслах.

– Ты мне тоже… Нужен, Саша… – со вздохом сдается она. – Сейчас… – за это слово хватается, как за спасательный круг.

Еще надеется, что ночь крушения всех наших чувств не станет тем губительным возрождением, после которого не будет возврата к другой жизни даже в статусе зомби. Я же… Принимаю последствия, но ее ими пугать не спешу.

Сгребая Соню железной хваткой, которую просто нет сиюсекундной возможности ослабить, набрасываюсь на ее рот. И пока целую, чувствую, как прохладная ладонь сползает по моему взмокшему от напряжения торсу вниз.

Блядь… Она трогает мой живот.

Там тотчас нарастает огненная вибрация. Казалось бы, крепкие мышцы перебивает дрожью и скручивает какими-то невообразимыми спиралями. Член, конечно же, несмотря на всю свою мощь, жалкая тварь. Сходу скулит, зверюга, отчаянно выпрашивая ласку. И оголтелая болезненная пульсация лишь подтверждает начало острого приступа спермотоксикоза. Еще ни хрена не было, а семя грозит извергнуться наружу.

Стоило бы в душе подрочить, но об этом, блядь, пиздец как поздно думать.

– Подожди… – толкаю, оторвавшись от Сониных губ.

Дышу натужно, как та самая дрожащая скотина. Но отдышаться не судьба. Моя порно-лав-мечта поддевает резинку моих шорт и стягивает их вниз. Трусов на мне нет, и напряженный член, вырвавшись на свободу, тяжело пружиня в воздухе, вызывает у меня гудящий стон охуительного наслаждения и ебаной боли.

– Блядь…

На долгий решающий миг прекращаю дышать. Таращусь в Сонины глаза, пока она… Она, мать вашу, обхватывает мою люто пульсирующую плоть ладонью. Оболочка моего тела остается целостной, но внутри я рассыпаюсь, как дешманский суповой набор. Кровь единоличным решением вся в член сливается. И пока его растаскивает, как горящую воспалением гангрену, мышцы и остальные внутренности зафигачивает в фарш.

За грудиной со всех сторон гремит. Яростнее, чем за окном. И мои веки, как я ни сражаюсь, падают утяжеленным забралом вниз.

Судорожный вдох. Хриплый свистящий выдох. Придавливаю Соню к матрасу.

Она за мгновение раскрывается… Раскрывается, мать вашу, как никогда прежде. Полностью моя. Доступная, жаждущая и, боже мой, доверчивая. Почувствовав мой пылающий член у своего влагалища, замирает, точно зная, что произойдет дальше.

Глаза в глаза. Раскаленный контакт.

Даже если бы я не выдал перед этим себя на словах, этот зрительный обмен обнажил бы все. И Сонины чувства тоже. Добивает такой волной напряжения, которую пережить нереально. Но, блядь, я лучше буду умирать от профицита любви, чем от ее гребаного дефицита.

Вдох. Выдох. Несинхронно сейчас. Внахлест. Соня выталкивает воздух, я его захватываю. И следом обратный обмен.

Возможности говорить не остается. Заблокированы все лишние функции. И все же я не могу не прохрипеть выгоревшим шепотом:

– Я люблю тебя…

Вдох. Выдох. Толчок.

И когда я, наконец, врываюсь в Сонино тело, на ее прекрасном лице отражается то самое безграничное счастье, которое я у нее все эти проклятые месяцы выискивал.

Отражается только сейчас. Только со мной.

– Боже…

– Блядь…

Наша идеальная песня.

Я внутри Сони. Полностью. И это даже лучше, чем я, мать вашу, помню. Она такая горячая, что этот жар мигом пробирается в меня. Проносится, блядь, по вибрирующему от собственного переизбытка сверхчувствительной дури члену, как те самые молнии, что продолжают рассекать небо за окном, и наполняет мое тело таким количеством энергии, что я весь, должно быть, загораюсь, как лампочка.

– Ты же… Ты ведь только моя, правда? – нахожу в себе силы, чтобы принять то, что чувствовал всегда. – Ты моя… Блядь… Моя же… Соня… – задыхаюсь, на хрен.

Господи… Каким же невозможным кретином я был!

Ни хрена у нее с этим Полторацким не было… Ни с кем не было!

– Только твоя, Саша…

– Блядь, малыш… Блядь… – стону Соне в губы и со вздохом давлю лбом ей в переносицу.

Мне от этого ответа и больно, и сладко.

Горит любовь. Трепещет дико. Бурно томится.

– Поцелуй меня… Пожалуйста, Саша… Пожалуйста, до утра целуй…

Целую, конечно. Как бы сложно это сейчас не было, сам хочу того же. Ведь я влюблен в ее губы. Я, блядь, в них тупо влюблен. В каждую часть Сони Богдановой по отдельности. Перечислять можно бесконечно. Суть в том, что когда все эти чувства соединяются, происходит масштабнейший обвал эмоций и ощущений. Кажется, что с очередной волной озноба и пота меня покидает жизнь.

Но…

Очередной влажный, бесстыдно животный поцелуй… Тугой толчок члена в Соню до упора… Надсадный выдох… Совершено неконтролируемое сжатие ее хрупкого тела… И за грудиной случается новый выброс ядерной энергии. Эта сила по своим физическим способностям стремится отбросить нас в разные стороны. Но я вцепляюсь в Соню. Преодолевая все земные законы, обрушиваю на нее все свои чувства. Вколачиваюсь беспощадно. Восторг, который фонтанирует внутри меня, настолько охренительно фантастический, что я попросту не способен сбавить обороты. Задержусь – в ту же секунду сдохну.

А поэтому… И все же не только поэтому… Сонина заслуга тоже весомая… Но суть не в этом… А в том, что каждый последующий толчок в ее тело резче, яростнее, крепче, громче, туже, мокрее, отрывистей, судорожнее, безумнее… Быстрее, быстрее, быстрее… Стискиваю зубы до скрипа, когда Соня будто вся изнутри сжимается… Быстрее, быстрее, быстрее… Отчаянный глоток кислорода, когда она ощутимо замирает… Быстрее, быстрее, быстрее… Вибрирующий, протяжный и оглушающий, как гудок парохода, выдох, когда она вздрагивает и, начиная биться в конвульсиях удовольствия, кричит… Быстрее, быстрее, быстрее… Резкая пульсация рубящими перекатами толкается из глубин живота в яйца, а после, собрав все силы, устремляется в член. Рвущий все мое трясущееся нутро стон неожиданно переходит в звериный рев. Подъем лавы, реактивное ее продвижение, последний выпад и, наконец, сокрушающий выброс. Впрыскиваю внутрь Сони не просто сперму, а часть энергии, которая валит из меня одним сплошным одуряющим потоком и, достигая цели, обретает внутри ее лона дополнительную разрядку, раскатываясь там каким-то ошеломляющим магнитным полем.

Мокрые и дрожащие, мы даже не пытаемся отдышаться. Почти сразу же начинаем снова целоваться. Не покидая Сониного тела, возобновляю толчки. В этот раз, раскрывая ее, делаю их медленнее и чувственнее. Трахаю как в последний раз, хоть и не верю тому, что этой ночью все закончится. Просто утоляю бушующий голод и насыщаю саму Соню.

За оставшиеся до рассвета часы мы проживем целую вечность. С ярким рождением, страстной жизнью и тихой смертью. Спать не приходится. Ни у меня, ни у Сони не возникает даже мысли, чтобы тратить на это столь драгоценное время.

К утру я выношу еще одну истину.

Любовь – молитва.

Самая самоотверженная. Самая возвышенная. И самая, мать вашу, заряженная духовная практика.

Если твоя вера в свою любовь крепка, то обращение к ней выше каких-либо физических и психологических возможностей. Этот акт собирает все силы человеческого организма, все его горячие стремления и отчаянные желания. Он подобен преклонению. И он же – искреннее покаяние.

Именно так в ту ночь я люблю свою Соню Богданову.

На износ. По всем показателям.

15

Все пройдет… Все забудется…

© Соня Богданова

Рассвет, увы, неизбежен.

Когда первые солнечные лучи просачиваются сквозь тонкий тюль в спальню, упираюсь Саше в грудь ладонями. Надавливая, без слов пытаюсь добиться освобождения. Мгновение назад мы прожили очередной пик удовольствия, и он до сих пор остается во мне.

– Тяжело, – шепчу практически беззвучно.

Дыхание громче. Но послание все-таки достигает цели. Саша приподнимается. С приглушенным шипением выскользнув из моего тела, нависает надо мной на вытянутых руках.

Игнорировать направленный взгляд возможности нет. Приходится отражать. Стараюсь казаться хладнокровной, но едва зрительный контакт устанавливается, огненный клубок нервов, который пару минут назад собрался у горла, рассыпается по груди искрами. Пусть это Георгиев видеть не способен, но он точно замечает, как я вздрагиваю, и как на моей коже проступают мурашки.

– Ночь закончилась, – констатирую факт.

И все равно голос вырывается из-под контроля. Виляет и пружинит, выдавая эмоции, которых сейчас, к моему полнейшему ужасу, больше, чем было до того, как я забралась к Саше в постель.

Едва справляюсь с накрывающей сознание паникой. А он продолжает давить взглядом и сохранять молчание. Хотя лучше бы так и молчал? Потому что когда после затяжной паузы задает вопрос… Это оказывается не тем, с чем я могу быстро справиться.

– Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас?

Сердце будто бы обрывается. Рухнув вниз, оставляет после себя жгучую и пульсирующую пустоту. Когда под кожей еще тем самым сладким ядом струится любовь, за грудиной уже бьется боль. Я хочу спрятаться, свернуться калачиком, обхватить себя руками, застыть неподвижно в темноте. Лежать так, пока Сашин запах не покинет с дрожью мое тело.

– Холодно, – шепчу рвано. – Дай, пожалуйста, подняться… – эта просьба звучит, несмотря на низкие ноты, едва ли не истерично.

Но, по крайней мере, действует результативно. Георгиев отстраняется, давая мне возможность сесть. Не глядя на него, спешно соскакиваю с кровати. Нет сил искать сброшенное ночью белье, поэтому я убегаю в душ голышом.

Отстраненно отмечаю, что в квартире снова есть электричество. Но удовлетворения от этого почему-то не чувствую. Свет ослепляет и обнажает то, что можно было игнорировать в темноте. В зеркале ванной отражаются мои всклоченные волосы, лихорадочно сверкающие глаза, раздраженная и покрытая розоватыми пятнами кожа щек, подбородка, шеи, груди и живота. Губы, соски, промежность и вовсе выглядят подпухшими и покрасневшими. На бедрах багровеют синячки, а между ними поблескивают потеки Сашиного семени и моего собственного удовольствия.

В прошлом мы были парой полгода. Пять месяцев из них вели активную половую жизнь.

Но…

Такой пошляцкий вид я замечаю за собой впервые.

Стыд топит пробудившиеся грусть и тоску. Я бросаюсь в душевую кабину. Врубаю воду и, не дожидаясь того, когда она станет теплой, начинаю смывать следы своего греховного исцеления. Лишь намылившись с головы до ног, даю себе возможность застыть. Невольно прислушиваюсь к грохоту сердца и понимаю, что оно то туго сжимается от боли, то раздувается от счастья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.