Изнанка

– Ненавижу уродов, и тебя ненавижу! Вы все одинаковые, хоть и красивые на лицо.

Паучиха!

Сумка раскачивалась сильнее и сильнее.

– Это. Мое. Варенье. Отдай. – С каждым словом Люда оттягивала сумку в свою сторону, а на последнем отпустила из рук, и даже толкнула вперед, а Свету. Та от неожиданности не устояла на ногах, и, споткнувшись не удержалась, и полетела спиной вперед. Сумка отлетела вбок, в сторону проезжей части, громко треснув о бордюр.

Люда схватила её, и бросилась бежать, не оглядываясь.

– Чтобы ты провалилась, гадина! – Со всхлипом неслось ей в след, и еще, и что-то еще, но уже было нее разобрать. Сердце так громко стучало, отдавая в виски.

Кажется, от напряжения сейчас пошатнётся дорога, и медленно начнут заваливаться дома, осыпаться по кирпичу после того, как рухнут крыши вслед за растопыренными антеннами, вороньими тайниками и голубиными гнёздами. Качнувшись, и чуть не упав, она ободрала ногу о большой отбитый кусок асфальта, но машинально успела зацепиться за ржавый фонарный столб.

С тряпичного дна сумки подтекало мелкой липкой струйкой с одного края, заляпывая черные дешевые ботинки из искусственной кожи.

Обе банки расколотились, только большой полумесяц стекла остался цел, прямо под мутной резиновой крышкой. Внутри плавали куски сливы, бурый карамельный сироп, и голубые осколки стекла, чуть переливающиеся нимбом от бликов фонаря.

Люда с тихим стоном досады отбросила сумку на неасфальтированный кусок земли, под фонарь, что скрипел от каждого порыва ветра.

Покрутившись по сторонам, и убедившись, что улица пустая, и никто не гонится за ней, Люда сникла, лицо осунулось и как будто постарело лет на десять. Она опустила плечи, и, некрасиво изогнув рот, беззвучно затряслась, размазывая черные густые полосы вокруг глаз. Медленно, шаркая и загребая камни от потрескавшегося асфальта, она брела последние сто метров до своего подъезда.

На другой стороне улицы от дома отделилась тень, и перешла через дорогу. Обернувшись в обе стороны, в поисках случайных свидетелей, он осторожно открыл сумку, и опустил палец внутрь, обмакивая в гущу сиропа. Осторожно и быстро облизнул палец кончиком языка.

– Вкусно. – Чуть слышно сказал в воротник, и одним движением отбросив сумку в ближайшие кусты, насвистывая зашагал прочь, сверкнув острым точеным носом под светом фонаря. А глаза голубые, холодные. Идешь, как по льду – упс, а там полынья.

А над всем этим остановилось небо. Совсем не летнее, холодное, вот-вот рассыпется медными пятаками первого снега.

Глава девять. Болото

– Что же ты наделала! – Её трясли за плечи. – Вставай, слышишь? – Она с трудом раскрыла глаза, всё тело ломило, и пульсировало болью. Михаил, схватившись руками за голову, широкими шагами ходил по двору. Она с трудом сосредоточилась на мысли, что её вынесло обратно из своего воспоминания, и она больше не во дворе своего дома, посреди сумерек.

– Я столько усилий приложил, чтобы пронести сюда этот кусок зеркала. – Он кричал. – Как же мне теперь его собрать? Слышишь? Как? Они меня больше не пустят туда, они начали гусей ловить.

Печник схватился за голову двумя руками. Уми приподнялась на локте, наблюдая за ним, но не двигаясь. Тот кинулся на колени, собирая осколки в ладонь, рассматривая каждый кусок, прикладывая один к другому, и отшвыривая отбракованные со стоном. – Я хотел… Мне надо было посмотреть себе в глаза. Я… – Он резко оборвал себя, и рыча повалился на землю, закрыв лицо ладонями. Уми продолжала смотреть со стороны, не двигаясь, и не пытаясь встать, или сказать что-то.

– Мы же уже умерли, да? – У неё словно весь рот засыпали песком, было сложно произнести это вслух.

Казалось, прошло не меньше десяти минут, пока он что-то ответил. Было слышно, как громко ходил воздух внутри его груди. Бесцветным, тусклым голосом ответил. – Да.

Пристально, не отрываясь, он рассматривал ладонь, полную мелких переливающихся разбитыми отражениями осколков.

– А если кто-то со мной был. Вместе. То где он? – Она не поднимая головы ждала ответа, замерев всем телом.

– Почем мне знать где кто? – Печник раздраженно перебирал каждый кусочек стекла. – Если ты одна оказалась, где приземлилась, значит дружок твой или у Жнецов, если праведник какой, или блаженный, ну или в печь уже давно отбыл.

Уми облегченно выдохнула, и села рядом с ним на колени, собирая стекляшки. Набрав полную ладонь мелкой крошки, она начала крутиться по сторонам, не зная, куда их выбросить.

– Хватит метаться. Отдай мне всё. – Печник плаксиво и раздраженно засипел рядом. Отдышавшись, и выдохнув полную грудь воздуха, он толкнул её в плечо, медленно чеканя слова, и не глядя на неё. – Тебе надо уйти. Ты тут всё портишь.

– Куда же мне идти? – Уми, почти плача, заглядывала ему в лицо.

– Я не знаю. Куда угодно. В другое место. – Он перешёл почти на шепот, но встрепенувшись, вскочил, заходив туда-сюда по двору, остановился, в два шага дойдя до двери, распахнул её, бросая через плечо. – Мне нужен был этот кусок зеркала. Понимаешь, нужен. Уходи.

Дверь с грохотом затворилась. На улице стояла оглушающая полуденная тишина. По земле всё еще валялись осколки, отражая небо, черные макушки леса, и руки Уми, водящие по ним, гладящие их чуть заметным движением. Внутри неё что-то дрогнуло, словно тугая прочная пружина лопнула, и начала раскручиваться, выпрямляться, обжигая внутренности.

Вспоминая маршрут, которым она пришла сюда, Уми зашагала немного шатаясь, наперерез поляне, в сторону леса. Оказавшись среди черных оголенных деревьев, она развернулась, и долго рассматривала свои следы, идущие от кочегарки, и заканчивающиеся на границе с лесом.

Еще влажные отпечатки, чуть петляющие по мокрой земле, медленно сужались, меняли форму, и через какое-то время вовсе исчезли. Сама кочегарка тоже, казалось, вот-вот растает, от одной из труб тянуло прозрачным голубым дымом, и воздух, упираясь в эту струю, дрожал, и искажал цвета, пропорции. Прямые линии крыши, и стен чуть изгибались, и это давало ощущение, что кочегарка живая, и дышит.

Тряхнув головой, словно желая избавиться от этого наваждения, Уми зашагала прочь между деревьев, внимательно рассматривая каждый сантиметр под ногами – не остался ли где кусок веера грибницы. Через несколько шагов она увидела тонкое, еле видное свечение у своих ног, что, чуть замедлившись, взорвалось множеством ответвлений, но самый плотный и яркий побег, лучом побежал мимо тропы, наперерез, вглубь леса.

Уми, боясь потерять её из виду, перешла на бег, царапая ноги о попадающиеся сучки обломанных сухих веток, цепляясь за мокрую спутанную траву. Постепенно лес редел, и пробежав еще немного, она уперлась в жесткий ряд кустов, преграждающих дорогу. Бледное кружево грибницы, всё еще пульсируя светом, прошло под ним, и остановилось, упершись в заросшее травой, и испещрённое поломанными деревьями болото. Остро пахло старыми водорослями, измочаленной гнилой корой, и илом.

Вода в болоте темная, топящая любой свет, что попадает на поверхность. Повсюду стояла летящая тишина, на километры придавливая всё вокруг, поглощая всё живое, и движущееся, что илистой утробой растворяется внутри.

Уми тяжело вздохнула, всматриваясь в след грибницы, что не сделал ни одного больше движения, а упершись в кочковатый травяной край воды – потерял весь свет, и казалось, быстро начал иссыхать, теряя цвет, и влагу.

Из болота вышел огромный пузырь, и с выдохом лопнул. Казалось, пространство задвигалось, зашевелилось внутри. Под водой она различила чуть видные непрозрачные тонкие лучи света, хаотично снующие в глубине.

Уми еще какое-то время бродила вокруг болота, осматривалась, обойдя все ближайшие кусты, и кочковатые топорщащиеся выступы земли, поросшие мелкой серой травой. Напрасно, грибница больше нигде не появлялась, ни кусочка кружева, отброшенного даже по ошибке.

– Значит вот ты какой, выход. – Прошептала Уми, завороженно, гипнотично глядя на узкие полоски света. Она сделала еще один шаг, и еще один по расплывающейся под ногами грязи, мягко утопая всё глубже и глубже в ледяной воде. Уми ощутила животный ужас, поднимающийся изнутри, волной накрывший её с ног до головы, из глаз брызнули слёзы. Каждое движение давалось с большим трудом.

Она сделала шаг вперед.

В глубине леса громко хрустнула ветка, еще одна, и всё смолкло. Уми обернулась, всматриваясь в частокол деревьев, отбрасывающих синие, танцующие тени, но никого не увидела. Немного пузырилась и вздрагивала вода, всё ярче разгорались отсветы изнутри.

Лучи света, казалось, стали ближе и ярче, тонкими прозрачными лентами, проплывающими теперь в нескольких метрах от неё. Ей очень хотелось ухватиться за одну из этих лент. Уми казалось, это решит все её вопросы, и освободит из лап этого леса. Но очень страшной была тишина, нависшая над серым болотом, и с каждым новым движением липкий холод внутри становился всё цепче, копился в области груди, мешая сделать лишний вздох, заплакать, или закричать.

Всхлипывая, она размазывала слезы, текущие по щекам, замерев от ледяного холода, и отвратительного чувства страха.

Чтобы унять волнение, она сделала несколько очень глубоких вдохов. Свет под водой становился всё ярче, она видела свои ноги, утопающие в густой слоистой жиже дна, и старых жирных водорослях, что обвивали щиколотки, и мягко терлись о кожу словно угри. На секунду она замерла, глядя на неподвижную темень воды, вглядываясь в сумеречный противоположный берег, чуть освещённый сизым, и чуть коричневым цветом по макушкам чёрных столов.

Во рту пересохло, и на плечи словно лёг тяжёлый горб, придавливая всё ниже и ниже. От былой легкости не осталось и следа. Она сделала ещё пару шагов, все глубже увязая в топком иле и тине. Она казалась себе оболочкой, коркой поверх разлагающегося организма, что уже не первый месяц гниет и перерабатывает себя изнутри, раздуваясь от гнилостной ноши изнутри.

Она медленно следила, как меняется свет, и движение его под водой. То чуть отдаляясь, то приближаясь, словно раскачивался гигантский маятник, со всё увеличивающейся амплитудой.

– Да сколько же можно. Настоящая пытка! – Она, всхлипнув, рванулась всем корпусом вперёд, делая широкое движение бедрами, ноги тут же потеряли всякую опору, и повисли в густой липкой пустоте, сжимая тугим коконом со всех сторон. Её медленно потащило вниз, и она, инстинктивно извиваясь, била руками по воде, с трудом вытаскивая их на поверхность, и разбрызгивая холодную вязкую грязь по сторонам. Со стороны казалось, что это большая черная птица попала в беду, и увязнув всем телом, била широкими крыльями по воде, и каждый взмах давался ей всё сложнее.

Она услышала, как со стороны леса опять хрустнули ветки, и поломался тонкий слой корочки давно засохшего мха. Но это было уже не важно сейчас. Она не смогла бы даже повернуться, чтобы рассмотреть кто там – человек или зверь, или хозяин леса пришёл посмотреть, добралась ли она по его следам до болота. С любым новым движением, она погружалась всё глубже. Всё теплее становились полоски света, подбирающиеся всё ближе. Теснее обвивала обступающая её трясина, укутывая, и спеленывая извивающееся тело в гниющем жидком месиве.

Хрипя, и выплёвывая изо рта грязь, она закричала. Жутким воем разнесся крик по макушкам деревьев, отразился от воды, метнулся в сторону жидких кустов, и там так же одиноко сгинул, оборвавшись в один момент.

В ближайших кустах, ничуть не скрывая своего присутствия, стояли тяжело дыша ловцы, с широко и неестественно раскрытыми ртами. Мужчина, стоявший впереди всех, вытягивал шею, и крутил головой, как черепаха, пытаясь рассмотреть, что же там происходит.

В левой руке он сжимал за длинную перепачканную кровью шею большого красивого гуся, вспоротого с боку. Тонкая красная струйка стекала на землю, оставляя маленькие аккуратные точки.

Чуть запоздав, заверещало перекати-поле, запыхавшись, и поэтому мало переругиваясь между собой. Грубо растолкав грязными руками стоящих рядом женщин, подкатилось поближе к воде, и боязливо вцепившись пятью грязными руками в тонкий куст, что рос рядом с кромкой воды. Вытянув шею, пара голов, что были сверху, долго, молча вглядывались в медленно растекающиеся круги по воде.

– Даа. – Протянула одна из голов. – Лишняя была она тут.

– Аэоыыыыыы сыызааа. – Мужик в фуфайке промычал протяжно, и неопределенно махнул рукой в сторону всё еще расходящейся ряби по воде.

– Да-аа, закончилась Расщеколда. Ить это только мы не горим, и не тонем. – Рыжая голова затряслась в почти беззвучном смехе, обнажая синюшные гнилые зубы. И сразу же, без перехода, тяжело вздохнула, не отрывая взгляда от болота. – Ишь, как долго вода рыхлится.

– Мехаыыыым. – Мужик покосился на колесо перекати поля, на прижатую книзу чернявую мужскую голову, с большим сизым носом, молчаливо лежащую щекой на мягком холодном торфе, и коротко мотнул головой, показывая всем остальным, что смотреть тут больше не на что, и чуть пружиня, и размахивая руками, пошел по тропе в лес, не оборачиваясь.

– Ну да, главное не бояться. – Уже без смеха добавила рыжая голова, и, чуть прихлопнув одной из рук по земле, медленно повела колесо вслед за ловцами.

Медленно надвигались сумерки, сгущая тени. Вода казалась липкой, непрозрачной смолой, чернеющей в комковатых болотных кочках, что слипшимися комьями одиноко торчали из воды. На лес опускался туман.