Коробка с булавками

Минуту помедлив, она написала Ольге:

А.: Буду в три. С меня зефирки к чаю.

О.: Ооо, это так мило)) Уже жду))

Алька отодвинула телефон.

– Да перестань ты ему писать, не порти вечеринку, а то весь вечер рыдать будешь. Что за радость?

Алька внутренне напряглась. Кажется, с подругой она тоже допустила какой-то промах. Вообще расчёт был на помощь и сочувствие, а не на раздражение и скепсис. Видимо, ничего она не умеет, кроме как рисовать красивые платья и мечтать, что однажды в них кто-то пройдётся по подиуму. Игрушечная жизнь. Не настоящая. Мечты. А настоящая жизнь она вот такая, где тебе никто особо не рад. Разве что собачка Буся и психолог, который тебя выслушает и, быть может, поймёт. Но за деньги. А хотелось бы за любовь.

Алька пригубила Вероникино изобретение. Так себе напиточек, конечно, на настоящий у Ники денег нет. Надо было самой купить бутылку хорошего белого вина. Хоть попбовал бы, что такое настоящее вино, а не вот это вот.

Алька так расстроилась, что никто не хочет её выслушать из тех людей, которым она доверяла, из тех, кто сейчас назывался её семьёй и ближним кругом, что весь вечер только и могла поддакивать Веронике, односложно комментируя её очередной десяток романов только за последний месяц. Половину, Алька больше чем была уверена, Вероника придумывала на ходу. Странный способ произвести впечатление, что ни говори. Но ей сейчас было всё равно. Она в миллион первый раз перебирала в голове их с Романом жизнь и никак не могла понять, где она оступилась, почему не разглядела ничего раньше, где упустила, что и почему и как теперь всё исправить, как перестать вызывать у всех раздражение? Как изменить себя, чтобы всем было хорошо, чтобы её все любили? Ведь она же любит их, прощает им вообще всё, так старается понять, помочь словом, делом, заботой, участием. Так почему же когда ей они нужны, она вызывает лишь раздражение своими просьбами о тепле и любви? Что же она делает не так? Что, о господи?

5.

– Итак? – коротко спросила Ольга.

– Я думаю, Роман меня не любит, – тихо сказала Алька и почти сразу заплакала.

Ольга некоторое время молчала, ожидая, что клиентка продолжит рассказ сама.

Та наконец перестала всхлипывать и подняла на психолога красные, растёртые платочком глаза.

– Почему ты так думаешь? – спросила та.

– Он всё время на меня злится, сердится, раздражается. Мы вообще не проводим время вместе. Нас ничего больше не объединяет.

– Вообще ничего?

– Ничего-ничего. Мы просто живём в одной квартире и иногда вместе едим дома еду, которую готовила я. Это всё.

– Давно?

– Полтора года совсем. И лет пять, как медленно падаем в это.

– Очень долго, – наконец в отстранённом голосе психолога мелькнула нотка удивления и живого человеческого интереса. – Уверена, ты неоднократно пыталась с ним об этом поговорить.

– Каждый день.

– Каков итог?

– Ещё большее раздражения.

– Только словесные перебранки? – уточнила Ольга.

Алька даже испугалась. Видимо, Ольга такого наслушалась, что для неё батальные сцены при выяснении отношений – не новинка. Иначе, почему она так спокойно об этом спрашивает?

– Я поняла, – тут же ответила сама Ольга. – Вижу твоё искреннее удивление. Что ж, это хорошо.

– Это ещё можно исправить, если без драки пока? – с надеждой спросила Алька.

Психолог чуть приподняла бровь, выражая лёгкое недоумение. Алька смутилась.

– Ты хочешь вернуть былую любовь? Я правильно понимаю?

По лицу Альки пробежали лёгкие тени слабо читаемых эмоций.

Ольга с интересом наблюдала, уже понимая, что клиентка и сама не знает, что она хочет от этих отношений, зато очень хорошо понимала, чего девушка хочет в принципе. Молодая, красивая, великолепно сложённая, умница, талант. Чего она может хотеть? Да того же, что и любая другая, которая будет выглядеть с точностью до наоборот. Любая. Молодая и старая, красивая и дурнушка, грациозная, как лань, или с фигуркой пышной булочки – все хотят одного и того же: любви, понимания, заботы и живого человеческого тепла. Как в «Аватаре»: тебя я вижу не глазами, а душой. Я вижу твою душу. Вижу её движения, её суть, её боль и любовь. Все хотят одного и того же. И мужчины тоже.

Но Алька пока этого не знала, хотя и думала примерно так же, вот только пока что не понимала, что из этого простого линейного уравнения нужно удалить всего одно слагаемое. Точнее, произвести замену.

– Вы знаете, Ольга, мы раньше проводили много времени вместе, до свадьбы. Гуляли, ходили в кино, на каток. Наговориться не могли. Просто как будто я всю жизнь ждала такого человека, с которым можно говорить вообще обо всём, ну просто обо всём, обо всём. Всё остальное было не так важно. Лишь бы понимать другу друга и также и смотреть в одну сторону.

– Я вас поминаю.

– Расскажите, что тогда вас больше всего привлекало и по каким вопросам вы не нашли понимания.

Алька на минуту задумалась:

– Я, наверное, вас удивлю, но в Романе меня привлекла его внешность. А потом его разносторонность… Не сошлись мы по поводу количеств детей, разных требований к поведению мужчины и женщины, отношению к родителям. Да, ничего не говорите. Пожалуйста. Я итак сгораю от стыда, что пришла рассказывать о своей семейной жизни чужому человеку, – нервно заёрзала Алька и даже замахала руками.

Но Ольга даже не думала шевелиться в своём кресле, лишь чуть-чуть кивнула в знак согласия.

Алька отвела глаза, стала разглядывать предметы и книги на многочисленных полках. Вообще было ощущение, что они беседуют не в кабинете психолога, а в домашней библиотеке какого-то очень умного и начитанного человека, который собрал эту коллекцию книг всю жизнь. К своему удивлению, Алька обнаружила на полках не только профессиональную литературу, но и много художки и энциклопедий.

– Вот как у вас книги. Он такой же. Он знает всё обо всём, а я обожаю читать. Мне кажется, если бы я не работала, я бы путешествовала, читала книги и ела, – Алька даже улыбнулась.

– Отличный план, – тоже улыбнулась Ольга. – Но ты сказала сначала, что тебя привлекла в супруге его внешность.

– Да, это было на финале регионального конкурса молодых дизайнеров. Я заканчивала вуз и была в зале просто зрителем. Я тогда только мечтала, но так и не рискнула представить свою коллекцию, хотя она уже была готова. Просто струсила, боялась, что не пройду вообще никуда и меня засмеют. Будет больно, обидно и стыдно. Город у нас не такой чтобы уж. Маленький. Мне казалось, все будут ходить и пальцем тыкать, что это я проиграла.

– Понятно, – в голосе Ольги мелькнули нотки сочувствия. – А Роман?

– Он просто сидел в своём ряду с мамой. Его мать была зам управляющей одного из секторов Сбербанка. Ей два билета достались по работе, а я прямо копила на них. Поэтому сидела там, где лучше всего было видно и в окружении людей, которые в этом не то чтобы ни черта не понимали, просто…

– …пафосное и статусное мероприятие, на котором надо быть, чтобы прослыть кем-то, – закончила Ольга. – Я Вас очень хорошо понимаю.

Алька с уважением смотрела на психолога:

– Я знаю, я не должна комментировать. Но мне кажется, Вам тяжеловато даются такие описания. Вы склонны видеть во всём и всех хорошее. Кроме себя. Вам страшно даже за глаза сказать что-то плохое о человеке.

Алька почувствовала, как медленно откуда-то из живота поднимается вверх какой-то странный спазм, словно бы её сейчас стукнут за то, то она только подумать плохо хотела о людях, которых даже не знает. Как она могла? И этот страх сковывает её изнутри. Она уже сжимается только от мысли, что подумает плохое. А вот Ольга легко и свободно охарактеризовала тех, кто сидел с ней рядом и попал в тот же список, что и её чудесный Роман и его змееподобная мать. Но как же так? Разве так можно.

Ольга видела смятение девушки и прекрасно понимала, что не вчера она стала такой пугливой, такой неуверенной в себе. Даже удивительно было, как при этом она умудрялась держать такой большой магазин в самом центре города, вести дела, заниматься персоналом, бухгалтерией, поставками и всеми этими невыносимыми делами с надзорными органами и прочим трешем. Ольга сама ненавидела все эти дела от души и искренне сочувствовала всем до одной женщинам-предпринимательницам в городе. Да и в стране в целом. Более тупого и беспощадного бизнеса, чем в России и придумать было нельзя. Куда не сунься, всё против человека.

– Альбина, вы там познакомились?

– Да. В общем, я Вас удивлю, но я как дизайнер и художник очень люблю разглядывать людей. Мне очень трудно ездить в транспорте я всё время на людей залипаю. Просто могу сидеть и разглядывать, как нос приклеен, как уши держаться. Шучу, шучу. Просто в идеальных лицах хочется найти какую-то гармонию линий, что ли. Понять, что если вот так, то точно будет красиво.

– И что, нашли?

– Неа, – улыбнулась сквозь слёзы Алька. – Как раз всё наоборот. Если рассматривать детально, то нет никакой гармонии и симметрии или ещё чего-то такого. Сложно сказать. Мне кажется, это расстройство какое-то, – грустно закончила Алька.

– Вовсе нет. С Вами всё нормально, – уверенно сказала Ольга.

– Точно? – недоверчиво спросила Алька.

– Почему Вы думаете иначе? – Ольга уже знала ответ, но озвучить его должна была сама клиентка.

Именно этот момент и называется терапией. Если сказать клиенту, что с ним, он ни в жизни не поверит. Будет море отрицания, вероятны истерика, агрессия, полное и тотальное обесценивание психолога и даже обвинение в непрофессионализме, что угодно, только не признание.

Только человек, готовый на 100 процентов к принятию любой правды о себе и настоящему исцелению своей души, примет и будет осознавать. Это не значит, что он не пройдёт таких же стадий отрицания, гнева и принятия. Просто они у него совершенно другого качества. Более глубинного исследования себя, более тщательного, но и более участливого к себе. Готового простить и принять правду о себе, готового простить себя просто так. Не почему-то. А просто потому, что всё уже прошло и смотреть надо в будущее и любить себя за то, что ты есть в принципе, а не за то, что ты чем-то хорош другим людям. Не за то, что им с тобой удобно. Но Альке до этого было ещё ох как далеко. Она начала сессию с запроса о нём. А не о себе. До исцеления ещё, как до луны.

– Потому что у меня ничего не получается, – Алька едва сдержалась, чтобы не заплакать, но голос предательски дрожал.

– Расскажите, что у Вас не получается.

– Например, семейная жизнь. Вообще ничего не вышло. Ни детей, ни любви, ни тепла, ни взаимопонимания. Не могу наладить отношения с мамой мужа. Мягко говоря, она меня ненавидит. А я честно думала, что она станет мне второй мамой, что у меня после смерти родителей будет старшая женщина в роду, к которой можно прийти поплакать или обратиться за советом. Да я даже дружить не могу. Вчера собралась с подругой в Эмираты в отпуск. И вдруг я понимаю, что она не хочет меня слушать, ей до моих проблем, как до звезды, – чуть начала раздражаться Алька, – она мне запретила плакать, ныть и рассказывать о муже. Но я же за этим к ней и ехала: поплакаться, получить сочувствие, любовь, выговориться, – Алька разрыдалась.

Ольга подала ей платочки, встала и отошла к столику с посудой. Щелканул клапан чайника. Зашуршала упаковка зефира, посыпались в вазу конфеты.

Алька тут же подхватилась, вытирая слёзы на ходу.

– Давайте помогу.

– Вот этого я и боялась, – повернулась к ней Ольга. – Вы даже не можете себе спокойно дать пореветь. Ведь меня не надо было спасать, я прекрасно справлюсь и со своим чайником и с коробкой конфет.

Алька залилась краской и в испуге остановилась.

– Альбина, милая, я знаю, что психологу так нельзя делать, но позволь мне небольшое отступление от протокола.

Алька быстро кивнула, всё так же не понимая, что ей сейчас делать. Ольга сделала пару шагов навстречу, взяла Алькины мокрые от слёз руки в свои.

– Альбина, здесь есть один человек, о котором ты давно и напрочь забыла.

– Кто? – недоуменно спросила Алька.

– Ты!

Алька нахмурилась, не понимая, что хочет сказать психолог.

– Я понимаю, ты пока можешь меня не услышать, но пусть это останется в твоей голове вот таким вопросом. Каждый раз, когда что-то будет случаться в твоей жизни и ты не будешь понимать что, зачем, почему и как же так с тобой происходит, каждый раз, когда тебе захочется бежать кого-то спасать, помогать, делиться и так далее, спаси сначала себя, спроси себя: а где здесь я?

– Что это значит? – тихо спросила Алька, так ничего и не поняв.

– Мы поработаем над этим, пока просто запомни эту фразу.

Алька согласно покивала.

– А теперь иди и сядь, пожалуйста, на своё место, – по-матерински ласково сказала Ольга, чуть пожав Алькины трясущиеся ладошки, медленно произнося слова и глядя в глаза клиентке. – Ты у меня в гостях. Я о тебе позабочусь. Я всё сделаю сама. Просто отдохни.

Девушка покивала, неуверенно высвободила свои руки, испуганно улыбнулась и медленно побрела к своему креслу. Ольга отвернулась к чайнику. Нахмурилась: «Типичная жертва абьюзера. Такая хорошая, правильная девочка, так давно потерявшая себя. Ищет заботы и помощи, участия, а говорю, что всё сделаю сама и позабочусь о ней, а она в панике, не понимает, а ей-то что делать? Вдруг это подвох, провокация, вдруг надо самой себе сахар положить, а то скажут, что села на шею и ноги свесила, пришла бесплатно и давай из себя королеву корчить. Боже, сколько раз я это видела. Бедная. Не умеет даже принять эту заботу малую. Что же надо сделать с человеком, чтобы она забыла, как это, когда о тебе заботятся, пытаются помочь. Просто сама бежит отдавать и этим заслужить внимание и поощрение. Всего кружка кофе, да ещё в гостях. Хорошо выдрессировали. Тщательно. Роман не промах. Нашёл девочку, которая заглядывала ему в рот и сломал. Как куст в саду у затейливого садовника. Ветки красиво заплетены. Листья подстрижены. А чтобы не лезла куда попало – садовое кашпо. Сиди, не рыпайся. Вот твоя зона, услаждай глаз. А если будешь вылезать, есть секатор».

Ольга тяжело вздохнула. Сделала три глубоких вздоха и длинных выдоха, переключая своё раздражение с очередного морального насильника на его жертву, которой она сейчас нужна больше, чем родная мать.

– Сахар сама положи, сколько надо, не стесняйся. Я люблю сладкий, – с лёгкой улыбкой поставила Ольга на стол поднос.

Алька благодарно улыбнулась и снова опустила глаза.

«Какой же сломанный стал мир, – смотрела на её опущенную голову Ольга, – когда мужчина перестаёт защищать женщину и носить её на руках, а заставляет ползать у себя в ногах, бросает под ноги своей матери и зачем? Ради бесплатной, но красивой прислуги. Причём прислуги ещё и со своим бизнесом и наследством. Ради чего вообще? Ради тренировки своего явного психиатрического расстройства. Это всегда расстройство. Это никогда не норма. Давить, порабощать и унижать другого человека – это всегда не норма, это искажение психики, расстройство, болезнь. Уничтожать морально человека, которого ты называешь любимым или называл, человека, который безумно тебя любит – это очень серьёзное расстройство».

Глядя на это каждый день, Ольга иногда начинала уставать и ей приходила только одна гениальная мысль каждый раз: перед заключением брака надо всем проходить независимую психиатрическую и психологическую экспертизу. Прямо принудительно и по-настоящему.

Судя по количеству клиенток, она была уверена, это спасёт каждую вторую от чудовищного брака. А иногда и мужчину тоже от барышни с большими завихрениями мозга.

Но сами психи на приём к психологу не ходят. Разве что очень редко, но как только понимаю, что их вскрыли…

А вот их жертвы, уверенные в том, что это с ними что-то не так, каждый день и не по одной.

Но это мечта психолога о принудительном тестировании. Тогда можно будет переключиться на второй этап похода к себе – предназначение, талант, свой путь. Вот тут страданий и метаний не меньше, но они не так трагичные. Во всяком случае, они не зависят от психических расстройств других людей. Они в глубине принятия себя. Они в глубине детской мечты, которая светит взрослому через все его годы.

– Итак, красавчик сидел рядом с Вами? – отпила Ольга глоток горячего кофе.

– Нет. Между нами был подиум. В перерыве был фуршет перед объявлением итогов. Вот там. Он ходил сначала под руку с мамой, но потом она зацепилась за кого-то и он оказался рядом.

– Ясно. И как быстро вы стали встречаться?

– Через месяц.

– А мама когда появилась между вами?

– На Пасху. Он пригласил меня в гости. Оказалось, что она не отмечает и дома нет ничего. Ни украшений, ни еды, ни мамы. Знаете, когда к празднику готовятся буквально всю неделю: покупают продукты, что-то готовят, запасают подарочки, сувенирчики, мелочи всякие, украшения в дом. У меня родители были верующие, у нас это просто… Ну как новый год…

– Очень хорошо понимаю, моя мама такая же. А ваши родители? Что они думают сейчас о вашей ситуации?

– Они умерли 5 лет назад.

– О, простите… И с этого момента, насколько я поняла, Вы говорили уже про пять лет…

– Да. Именно так.

– Но пока вернёмся в начало.

– На Пасху мама уезжала к сестре и мы приехали в пустую квартиру.

– Он жил с мамой?

– Нет, она всегда жила одна. Выпроводила сначала мужа, а когда Роман поступил в университет финансовый и его в общагу.

– Подождите, но финансовый у нас же в городе, я правильно понимаю?

– Да, у нас. Знаю, мало кто верит, что можно, живя в городе, по доброй воле согласиться не жить с мамой, а жить в общаге, где нечего есть, бардак и грязи по уши.

– Я о том же хотела спросить. Мы с вами не сильно по возрасту отличаемся. Лет на пять всего. Я помню те общаги.

– Вы не местная?

– Нет, как раз местная. Просто ходили к однокурсницам в гости. Один раз сходила и больше ни ногой.

– Я вас понимаю. Не была ни разу, у нас на факультет набор был очень маленький. Все были городские. Слишком дорого для тех, кто не мог учиться при университете в школьной студии… ну и … В общем, по словам Романа, хуже ада быть и не могло. А у них очень дорогая и пафосная квартира.

– Тем более. Да уж… Извините, продолжайте.

– Да… Ну в общем мама его приехала и устроила истерику, что без её ведома он привела в дом неизвестно кого. Мне бы тогда руки в ноги и бежать, но я так растерялась, испугалась, я даже сама не знаю. Хуже того, она стала скатывать дорожки в коридоре, словно мы там натоптали. Но там так чисто всегда, как будто клининговая компания ещё едет в лифте вниз. Понимаете?

Ольга кивнула.

– В общем, мне стало его жалко. Он тоже был шокирован поведением мамы. Правда, на самом деле. Такое не сыграешь. Я прямо-таки хотела его защитить и забрать к себе, чтобы он никогда больше не испытывал такой боли и унижения. Заботиться о нём, чтобы у него был дом, где он мог бы быть собой, чтобы был человек, который будет любить его любым… – глаза Альки внезапно поползли из орбит.

Ольга чуть улыбнулась.

– Боже. Я сейчас так говорю, как будто котёнка с помойки забрала.

Ольга улыбнулась чуть шире, довольная автораспаковкой своей клиентки.

– Боже, – Алька откинулась на кресле.

– Или как говорят в рекламе: шок – это по-нашему.

– Боже. Так же нельзя…

– Стоп, Альбина. Не то. Стоп. Произнесите полностью, что хотели сказать.

– Я хотела сказать, что так нельзя о человеке, что он действительно в тот момент был пострадавшей стороной и нереально хотелось закрыть для него этот мир, где его никто не ценит.

– Вспомните, что я вам говорила сейчас там, – Ольга кивнула в сторону окна.

Алька перевела взгляд на столик с чайником.

– Вы сказали: а где тут ты?

– Теперь в первом лице.

– А где тут я?

– Да. Альбина, а где в этой истории ты?

– Я на защите. Я забочусь, укрываю, я защищаю.

– Кого от кого?

– Его от его матери.

– А его нужно защищать от его матери? Сколько ему лет? А разве она не к Вам агрессию проявила? Разве это не о Вас там шла речь? – спросила Ольга.

Алька удивлённо смотрела на психолога.

– Дааа, – протянула она.

– Опишите ещё раз историю, упомянув, что Вы чувствовали лично. Не в переживаниях за вашего парня, а в своих переживаниях.

Алька на минуту задумалась, пристально глядя на Ольгу. Та смотрела спокойно, излучая понимание и уверенность. Ни единой подсказки в её взгляде, позе, движении Алька не уловила.

«Я должна сама, должна. О боже, как трудно».

– Я растерялась, – снова повторила она. – Я испугалась очень. Она так шмотовала несчастные половики, как будто будь на их месте я, она бы убила меня и разорвала в клочья. Мне было очень страшно, что я одна с ними в этой квартире и мне никто не поможет. Я хотела уйти, но боялась.

– Почему? – без эмоций спросила Ольга и голос её прозвучал как будто очень издалека.

– Потому что я боялась удара в спину, боялась обидеть мужа. Не знала, как вести себя в этой ситуации. Со мной никогда ничего подобного не было. Я не готова была к такой агрессии. Я ехала знакомиться с мамой своего парня, ужасно переживала, купила подарок. Мне очень хотелось понравиться, быть милой и доброй, отметить этот чудесный святой праздник. Но нет. Я как будто попала на его другую сторону, где правит сатана.

– Итак, где в этом вы?

– Я всё там же, где я не знаю, что делать и меня никто не защитил, – вдруг сообразила Алька. – Он не стал меня защищать, никак не оправдал нашего присутствия, ничего ей не перечил, вообще ничего не говорил. Он просто молчал. Хуже того, он ушёл куда-то в квартире, а я не могла никуда деться, потому что стояла в дверях гостиной, а она в коридоре передо мной размахивала половиками и орала.

– А Вы боялись пройти через неё, обуться и просто выйти в дверь, – резюмировала Ольга.

– Да. Именно так, – холодея от ужаса подтвердила Алька. – Я просто должна была уйти и забыть про этих людей, как про страшный сон. А я ринулась спасать мужика, который меня кинул на растерзание ненормальной бабе.

Ольга чуть заметно кивала.

История приобретала хорошо знакомые очертания. Девочка, которую учили быть доброй, отзывчивой и помогать всем, девочка, которую учили: подставь другую щеку, девочка, которую учили: помоги, вдруг у человека трудные жизненные обстоятельства и всё прочее. Хорошая девочка не умеет себя защищать, она умеет отдавать всё, до последней нитки. Хорошая девочка не перечит, она ищет недостатки в себе. Хорошая девочка отдаст всё за свою семью. Хорошая девочка не выносит сор из избы. Как вообще отважилась на визит к психологу и придёт ли ещё раз? Или он убедит её в том, что она к психологу пошла потому, что ненормальная? Убедит, что нормальные люди к психологам не ходят.

Точно убедит. Придёт ли ещё?

Страшную правду о себе не всем удаётся вынести.

Но хорошую девочку проще всего расколдовать обратно в норму, потому что она хорошая, она будет выполнить указания, она будет стараться, она будет делать. Она привыкла делать домашку на пятёрку и без помарок.

Главное, поймать хорошую девочку на краю пропасти, пока она не сделала последний шаг. Ведь хорошими девочками так просто управлять. Они такие послушные и такие ранимые. В них столько чужого, что сразу и не поймёшь. А там, в глубине души, где-то под тонной запретов, стереотипов и норм поведения до сих пор сидит малышка, которая ждёт, что за хорошее поведение ей подарят большую куклу в красивом платье с миллионом оборок и длинными золотыми локонами. Или хотя бы мишку. Или зайку. Но обязательно подарят. Ведь она так старалась всем без исключения угодить. Вообще всем, но только не себе.

Сейчас она даже не знает, кто такая. Сейчас ей так трудно увидеть девочку, которой нужна кукла. Сейчас ей так трудно понять что она имеет право принимать любовь и заботу и не надо испытывать за это стыд, не надо тут же бежать что-то отдавать взамен. Настоящие подарки делают от чистого сердца. Они не требуют ничего взамен. Подарки человек делает потому, что так хочет, а не потому, что ему от тебя что-то надо. В таком случае это не подарки, а торг. Вот это надо хорошо отличать. Иначе есть риск.

6.

Алька забрала Веронику около из офиса и они поехали за покупками в самый дорогой торговый центр, который только и был в городе. Алька хотел заглушить свою боль и у неё был один миллион раз проверенный и рабочий способ. Тот самый, который и у всех: шопинг.

Алька знала, что за всё надо платить. И в данном случае дважды. Один раз деньгами, причём своими, потому что бюджет с Романом у них уже давно был раздельный. Но об этом никто не знал. А вторая плата – его скепсис, придирки и вечная критика от него и его змееподобной мамаши.

Ладно бы Алька выглядела, как чучело и с фигурой нефтеналивного танкера, тогда ещё можно было бы понять, что далеко не всё на ней смотрится, как на Императрице "Шанель". Так нет же. Просто эта пропасть продолжала увеличиваться в размерах и приобретала всё больше и больше странных, страшных и отвратительных спусков в ад.