Белый покой

– О, всё, кажись, – насторожилась Алёнка и встала на цыпочки, чтобы рассмотреть творящееся у автобуса. – По коням.

Егор подхватил изрядно похудевший рюкзак и поплёлся вперёд.

Красавица Светка смерила подошедшую троицу презрительным взглядом и, растолкав своих подружек, впорхнула в автобус. Алёнка зашла следом, потом Егор и Константин Никифорович. Последним зашёл Пал Палыч, убедившись, что все ученики с поля переместились в автобус. Сам он прошёл на заднее место и крикнул водителю:

– Все на месте, Толь, трогай!

Но мотор автобуса, до этого исправно урчавший, вдруг подавился и заглох. Анатолий, молодой крепкий мужчинка с пышными черными усами и обритой наголо головой, очень удивился, потому как недавно только чинил свою бестию.

– Что за ерундень?

И хотел было вылезти, но только выдохнул ошарашенно:

– Мать-перемать!

Услышав снаружи негромкое постукивание, все прильнули к окнам.

По земле полз туман, серый и как будто склизкий, он извивался змеёй, прилипал к автобусу, оседал на стёклах каплями, которые сразу же расползались морозным кружевом. Такого они по естествознанию не проходили. Алёнка испуганно прижалась к Егору.

– Смотрите! – дёрнул друзей Константин Никифорович и ошеломленно выдохнул.

И только тогда стало заметно, какой в салоне холод. Девчонки переполошились, некоторые от избытка чувств начали причитать и хныкать. Алёнка не издала ни звука, хоть и была порядочной трусихой, просто вцепилась в Егора и мелко тряслась. Учительницы тоже молчали, даже вечно беспокойная Настасья притихла, сжимая в руках кончик толстой косы.

Наконец, в себя пришел Шпалыч и гаркнул:

– Отставить панику! Мы с Толиком сейчас выйдем и посмотрим, что стряслось!

Егор наклонился к друзьям, чтобы никто не слышал, и сердито прошептал:

– Это самая тупая идея, которую я когда-либо слышал! Из серии «Уже три часа ночи, а я еще не ходил в подвал…»

Беспокойство Алёнки усилилось, и она от избытка эмоций чуть не придушила Егора.

– Но ты же не думаешь, что у нас тут фильм ужасов? – спросила она уже с ноткой истерики в голосе.

– Очень хочу на это надеяться.

Даже Мишка и его вечные спутники – Витька по кличке Жук и просто Колян – тоже были встревожены. Толик открыл дверь и вслед за Шпалычем вышел в туманный ад.

Повисло зыбкое пугающее молчание, все вжались в свои кресла и почти не дышали.

– Что это? – беспомощно спросила Варвара Никитична.

Егор переспросил:

– Что?

И тоже услышал. В тишине пошёл гул, который постепенно нарастал, заполняя каждую голову невыносимым звоном. И оборвался, лопнул исполинской струной.

Мишка испуганно икнул, Светка истерично заголосила, и её поддержали испуганные подружки. Но вопли перекрыл другой крик; полный ужаса и боли, он звучал сквозь вату тумана и был достаточно громким, чтобы утихомирить всех. Теперь икнул уже Константин Никифорович, а Алёнка, задохнувшись и скривившись, схватилась за сердце.

– Глядите! – воскликнула рыжая Вера, лучшая Светкина подруга.

Её дрожащий палец указывал на пол, по которому, извиваясь и корчась, стелился туман. Егор бы никогда не подумал, что туман может извиваться и корчиться, но что сказать, если именно этим он и занимался?! Корчился, как последняя гадина, завивался в спирали, облизывал ноги, которые все тут же принялись поджимать, заскакивали на сидения, пока в глухой тишине, наполненной шорохами, не раздался сдавленный голос Настасьи Васильевны:

– Закройте же дверь!

Егор, очнувшись, отцепил от себя помертвевшую Алёнку и ринулся к кабине водителя.

– Подожди!

В автобус ползком пытался залезть Шпалыч. Автобус взвыл, заплакал девчоночьими голосами, наполнился оханьем и причитаниями Варвары Никитичны и Настасьи Васильевны.

– Да помогите же! – гаркнул Егор, выйдя из себя.

Первым на помощь ринулся староста Андрей, потом – Мишка. Вместе они втащили потрепанного и окровавленного завхоза в салон, и Егор нажал, наконец, на кнопку, закрывающую дверь. Снаружи раздались скрипучие гневные вопли и возня – неведомые существа пытались пробраться в автобус.

– Что делать? – подала голос Варвара Никитична.

– Щас придумаем, – решительно отозвалась Настасья Васильевна.

Завыла Светка. И не просто по-девчоночьи капризно – страшно, тоскливо, как умирающая собака. Остальные – и парни, и девчонки, кто молча, кто с плачем, сползли вниз.

Егор снова услышал скрежет снаружи – как тонкой металлической проволокой по стеклу провели, и пообещал себе ни в коем случае не смотреть туда. Но не выдержал – глянул мельком. И тут же пожалел об этом.

К окну прильнуло невероятное существо – растрёпанная вытянутая голова, длинные, похожие на узловатые корни конечности, каждый отросток которых заканчивался длинным когтем, которыми оно и скрежетало. На месте рта был чёрный провал; нижняя челюсть у существа была, но съехала куда-то вниз. Горящие ядовито-зелёным огоньки бегали, перемещались по всему длинному телу с проворностью пауков.

Егор запищал – жалко, еле слышно; ужас сдавил горло.

«Только бы не обделаться со страху», – повторял он в уме как мантру.

Юркие глаза тем временем собрались на морде существа, около десятка, и Егор понял, что смотрят на него. Монстр, явно забавляясь, стукнул когтем по стеклу, раз, другой. Глаза засуетились, забегали и загорелись ещё ярче, некоторые из них прилипли к стеклу.

– Не смотри! – выкрикнула Алёнка.

Егор сполз на пол и на четвереньках пополз туда, где суетились Варвара Никитична и Настасья.

– Аптечка!

На груди Шпалыча в ворохе окровавленных тряпок, бывших некогда рубашкой, темнели несколько аккуратных дырочек. Егор машинально насчитал шесть. Кто-то засунул ему в грудь пальцы. Длинные тонкие пальцы шестипалой руки.

– Он не дышит. Заткнись! – рявкнула Настасья Светке. – Угомоните её!

Варвара Никитична, закрыв рот рукой, тихо заахала. Из ее глаз текли слёзы.

– Что же это творится, Господи ты, Боже мой!

У Настасьи тряслись губы, и она их поджимала, чтобы никто не видел её страха.

Весь автобус сходил с ума. Кто-то громко выл, кто-то молча трясся, бессвязно шептал или хихикал. Автобус распирало от звуков, а снаружи продолжали бесноваться страшные потусторонние пришельцы. Или ископаемые? Егору было всё равно, из какого ада они явились. Он наклонился и прислушался.

Шпалыч не дышал. Егор почувствовал, что штаны на коленях стали мокрыми от крови. Только не думать, что это кровь, только не…

Его вырвало прямо на Шпалыча. Настасья отпрянула, а Варвара Никитична запричитала в голос, и её плач подхватили остальные. Светка уже билась в истерике.

Шум нарастал – алчное урчание снаружи смешивалось с плачем испуганных детей. И в этой душераздирающей какофонии Егор услышал странное потрескивание. Это трещало лобовое стекло под натиском неведомых тварей.

Он машинально утёрся и пополз прочь от тела завхоза. Звать друзей он боялся, а в полумраке, в общей неразберихе он никак не мог их увидеть.

«Прочь отсюда, – стучала в голове мысль. – Убраться вон. Где Алёнка? Где Костя?»

Он старался не поднимать головы. Даже сплюнуть боялся, несмотря на горький привкус во рту.

Тем временем существа, перебирая многочисленными щупальцами, вползали в салон одно за другим. Шустрые глаза забегали по обшивке салона, скакали по вопящим от ужаса людям. Настасья Васильевна, вскрикнув, с отчаянной яростью прихлопнула светящийся шарик на своём плече. Твари перестали копошиться на миг, затихли. А потом взвыли все разом, да так, что Егор чуть не оглох, и устремились к Настасье. Сдавленно вскрикнула Варвара Никитична, и наступила тишина. Смерть, развернувшая свой саван так близко, поразила всех настолько, что затих весь автобус.

Новый звук, раздавшийся, когда настигли пожилую учительницу, Егор знал по многочисленным компьютерным играм. Звук ломающихся костей. Такой желанный из колонок, ныне он был неуместным. Как и все происходящее. Этого не должно было быть наяву.

Началось светопреставление. Все вопили, метались, пытались цепляться за кресла, друг за друга, лезли в окно, но их все равно настигали. Тёплые брызги тяжело капали Егору на макушку, на руки, и как он ни старался заткнуть нос, до него доходили тошнотворные запахи и звуки.

Темнота вокруг него шевелилась, скрежетала и смачно чавкала. А у Егора в голове была только одна мысль – он остался один в окружении неведомых существ, питающихся людьми. Тело сделалось вдруг слабым, он не мог даже сжать кулаки – не то что ногами пошевелить.

«Странное это ощущение, смертельный страх».

Он лежал, прикрыв руками голову, пока не заметил, что стало светлеть. Очень-очень осторожно Егор посмотрел в щёлочку между пальцами. Свет шёл сверху. Он поднял голову.

Под потолком собрались мерцающие глаза, освещая превратившийся в бойню автобус. К горлу снова подкатила тошнота, Егор закрыл глаза, но память тотчас же в мельчайших подробностях подкинула видение Светки с распоротым горлом.

Больше блевать было нечем, Егор, зажав рот, давился сухими спазмами, пока кто-то не схватил его за ногу. Он всхлипнул и лягнулся изо всех сил, но неведомый противник приглушённо ругнулся знакомым голосом.

– Алёнка?!

– Это я. Это я, – твердила Алёнка как заведённая.

Она намертво вцепилась в его ногу и трясла её. Егор подтащил к себе за шиворот и зажал рот рукой.

– Тихо! Заглохни! Нас услышат!

В ответ Алёнка испуганно закивала. Её подбородок дрожал, левая часть лица искривилась.

– Нужно валить отсюда. Я не знаю как. – Егор сжал зубы, борясь со слезами. – Не хочу сдохнуть, так тупо…!

– Не ори!

– Как не орать, напугал до…

– Заткнись!

Из-под кресла смотрел на них Константин Никифорович, бледный и испуганный.

– Это, знаете… Это какая-то хрень. Я не знаю… Нужно выбираться! Они почти все ушли… уплыли… да пофигу! Нет их, только вон!

Прямо над ними под самой крышей висело одно из существ. Оно вытянуло корнеобразные щупальца, намереваясь схватить Алёнку, но Константин Никифорович прошипел:

– Не беги! Замри и молчи!

Алёнка застыла, как была – на карачках. Существа потянули щупальца к ней, остановились, будто раздумывая, и проплыли мимо.

– Вылезать по очереди будем. Время от времени останавливаясь. Понятно?

– Да, – охрипшим голосом прошептала Алёнка.

Невыносимо долго они пробирались к дыре, зияющей в большом боковом стекле. Стараясь не издавать шума, Егор переставлял ноги и кривился, когда наступал на что-то мягкое или скользкое. Боясь выдать их, он боролся с тошнотой изо всех сил, но то и дело содрогался в приступах и замирал на месте.

Алёнка шла за ним, а Константин Никифорович пятился и внимательно следил за реакцией существ. Те волновались, скрежетали, но не понимали, куда то и дело пропадает добыча. Одна из тварей висела прямо рядом с Егором и приходила в возбуждение, стоило ему сделать шаг.

– Оно не отстаёт, – прошипел Егор в отчаянии.

В другом конце салона раздался стон. Все существа, как один, ринулись туда, а Егор, схватив Алёнку за руку, бросился к разбитому окну. Константин Никифорович нырнул за ними.

Так быстро Егор не бегал ещё никогда в жизни. Ноги сами несли его к лесу, через картофельное поле. Остальные бежали следом.

Лес вырос вокруг них внезапно, мрачный, пугающий и такой же сверхъестественный, как существа в автобусе. У Егора запоздало закралось подозрение, что путь для спасения они выбрали неверный. А тут ещё Алёнка ойкнула:

– Здесь болото. Я ноги промочила.

– Откуда здесь… – начал Константин Никифорович и осёкся, – болото…

– Испокон веков болото здесь, – ответил ему голос – неестественно тонкий, злобный и оттого жуткий.

Холодея, Егор обернулся.

На дереве, на развилке удобно развалилось существо, напоминающее молодую девушку. Только вот ноги зелёной чешуйчатой красавицы извивались, как щупальца осьминога. Матово блестела в лунном свете чешуя на животе и боках, с тёмных волос капала вода. Егор попятился, прикрывая собой Алёнку и тесня назад Константина Никифоровича. Другая девица, сидящая на толстой нижней ветке, хихикнула, и стало ещё страшнее. Смешок мало походил на человеческий – чересчур тонкий и противный. Так смеются сумасшедшие.

– Русалки? – шёпотом спросила Алёнка у замерших на месте друзей.

– Мавки, – премерзким голоском известила третья, волосы которой, обернутые вокруг шеи, белели в ночи. – Только посмотрите, какие миленькие, милейшие детки!

– Девчонка у них хорошенькая, – подхватила темноволосая мавка. – Чёрненькая. Заберем её себе!

Та мавка, что была с зелёными волосами, стремительно соскочила с дерева, перебирая руками, подползла к остолбеневшей девчонке и бесцеремонно ущипнула её за щёку. Алёнка отпрянула, испуганно вскрикнув.

Оставшиеся на дереве мавки безумно, с придыханием захихикали, глядя на растерянных детей. От осознания собственной беспомощности на душе у Егора стало тоскливо.

– Игоша, маленький, поди погуляй. Смотри, какие детки – гладенькие, вкусненькие.

С рук бледноволосой мавки вывернулся белый-пребелый комочек, он шевелил короткими ножками, и, приглядевшись, Егор понял, что это – обрубки рук и ног. Младенец с чёрными дырами вместо глаз, извиваясь, как личинка, ловко полз к ним.

Алёнка завизжала, Егор дёрнул её в сторону, но одна из мавок оказалась у него за спиной и, оттолкнув, схватила Алёнку за руку. Константин Никифорович бросился к ним, но те исчезли. Остался только Егор, беспомощно развалившийся в жидкой грязи.

– Где… Где они?

– Их нет, – глухо сказал Егор. – Провалились в ад, и Алёнка с ними.

Им овладело чувство глубокого отвращения к себе. Он бы спас Алёнку. Если бы не боялся. Мавки были мерзкие. И он тоже был мерзок. Хуже них. Потому что трус.

В гробовом молчании они продолжили путь. Через некоторое время лес неожиданно кончился. Деревья словно расступились, и они оказались на трассе.

Удивляться уже не было сил. Они шли, оборванные, грязные и в крови. Егору всё чудилось, что он слышит мерзкий скрежет когтей, тонкий голосок, он то и дело оборачивался, но не видел ничего. И никого. Одни в замкнутой вселенной.

Несколько километров – и ни единого огонька в ночи, ни машины, ни тем более человека, только мрачная чёрная река дороги, рассеченная надвое едва белеющей полосой. Шорохи и поскрипывания деревьев, растревоженных легким ветром. К этим звукам добавлялось шуршание мелких камешков под кроссовками.

– Я устал, – заявил Константин Никифорович и остановился. – Я так устал, что готов сесть прямо тут и дожидаться, пока меня сожрут!

– Они не жрут, а просто рвут на части, – блекло просветил его Егор, тоже останавливаясь. – Костя, ну пойдем! Ты же несерьёзно! Ну что ты как девчонка? Вот Алёнка бы…

– Не смей про неё!

В кромешной темноте Егор видел плохо, но хорошо представил, как ожесточилось лицо друга – настолько был яростным его голос.

– Не время ссориться! – примирительно сказал Егор. – Мы должны…

И тут Константин Никифорович вдруг взорвался:

– Ничего мы не должны! Всё, что мы были должны – спасти Алёну!

Егор молчал. Лучше пусть выговорится сейчас, наорется, а потом они оба успокоятся и пойдут дальше. Он только надеялся, что его крики не привлекут новых неведомых тварей.

Костя кричал, и тем страшнее это было слушать в полной темноте, когда вокруг на протяжении нескольких сотен километров – ни души. И даже мерные звуки природы казались уж совсем зловещими. Потусторонними. Как то, что осталось позади. Егор изо всех сил гнал от себя невеселые мысли. Костя орал уже срывающимся голосом что-то об Алёнке, о нём, Егоре, о Шпалыче и где он видел лицей с его проклятущим полем, а Егор стоял и слушал, не перебивая.

Успокоился Константин Никифорович так же внезапно, как и завёлся – просто друг замолчал и сказал хрипло, еле слышно:

– Пойдём.

Спорить Егору не захотелось. Они всё шли и шли, а ночь и не думала заканчиваться. Наконец Егор заметил, что в темноте стал различать силуэт Кости, бредущего впереди.

– Светает. Может, передохнем немного?

Сначала Константин Никифорович его не услышал. Пришлось догнать и как следует встряхнуть.

– А? – очнулся он словно ото сна.

– Давай посидим немного. А потом пойдём дальше.

Без лишних слов Константин Никифорович послушно опустился на обочину. Егор тяжело бухнулся рядом. Задремал, а когда проснулся, уже рассвело. Но солнца видно не было – как будто на небо надели непроницаемый чехол. Он протер глаза и растолкал Костю, дремавшего сидя.

– Что?

– Пора идти.

– Что это ещё за Сайлент Хилл?!

Егор вытянул руку и не увидел кончиков пальцев, потом с недоверием то же самое проделал Константин Никифорович. А потом повернулся к Егору. Он раскрывал рот, но не издавал ни звука. И дело было не в вязкой белесой мгле, которая скрадывала слова. Константин Никифорович исчезал. Как привидение бледнел на глазах. Когда Егор попытался схватить его, чтобы удержать в нелепой попытке, его рука прошла сквозь прозрачное тело. Егор не выдержал и закричал. Он звал друга и даже начал всхлипывать, но тот не отзывался – бесследно растаял в воздухе. И Егор остался один.

Он долго сидел, вглядываясь в седой туман и боясь пошевелиться. Перед глазами проносились жуткие картины, Егор дрожал, жмурился и жалко скулил. Что будет с ним дальше?

Наконец он устал бояться. Им овладело глубокое безразличие, такое же мутное, как и мгла, в которой он находился. Егор встал и, шатаясь, побрёл вперед. Сколько он так шёл? Час или день? Или несколько дней? Не было голода, только усталость тупой болью отзывалась в конечностях, но душевно он был измотан куда сильнее.

В окружающем воздухе не было сырости – он был сухой, как в летний день, но без единого дуновения ветра, без движения. Мёртвый. Егор протягивал руки в надежде понять, что такое его окружает, но как будто сам воздух из прозрачного сделался вдруг белым. Однако дышать было на удивление легко.

Егор шёл, а окружающий пейзаж и не думал меняться – все было сокрыто непроницаемой белой марью. И тишина – в этом неестественном тумане тонул даже звук шагов. Или просто дело было в том, что дорога ушла, исчезла из-под ног, и Егор находился в невесомости. Он пробовал говорить, чтобы было не так страшно и одиноко, но слова, жалкое исторжение воздуха из лёгких, разбивались о плотную стену тумана, едва успев родиться, а истошные, полные страха крики окружающее пространство попросту всасывало в себя. Безмолвие. Полное и непроницаемое. Непобедимое.

Егор выбился из сил и решил, что ничего уже не случится, если он на минутку закроет глаза… Но ошибся.

Едва сомкнулись веки, Егору стало жарко, но бороться он больше не хотел. Даже когда тело стало нестерпимо горячим, он безвольно висел на месте. Его сознание потускнело и растворилось в окружающем пространстве, влилось в него. Егор перестал существовать.

Кто сказал, что вечность темна, а пустота – черна? Пустота девственно-бела, невинна, ведь она рождает жизнь.

Константин Никифорович замялся перед входом в палату. Но он дал себе слово – каждую неделю. И, собравшись с духом, толкнул аккуратную белую дверь. Все-таки больница – одна из лучших в городе. Есть шансы.

В болезненно-белой палате уже были гости.

– Как он?

– Так же. – Алёнка, помешкав, осторожно дотронулась до исхудавшей руки Егора, безжизненно покоящейся на еще более белых простынях. – Пульс, дыхание. И деревянный дом, из которого он так и не выбрался. – Постой. Он не дышит!