Белый покой

Утро бывает хорошим только в одном случае – когда оно наступает после часу дня. А вот если ему срочно нужно выгнать тебя в школу, да еще зябким майским утром – это не утро. Это просто издевательство какое-то! Можно попробовать отсидеться, вернее, отлежаться под одеялом – вдруг пронесёт?

– Его-о-ор! Давай вставай и собирайся быстрее! Мне нужно на работу, а ты телишься!

Не пронесло.

Комок под одеялом пошевелился, вытянулся в полный рост, послышался звук зевка, и… И снова стало тихо. Минут через пять открылась дверь и в комнату заглянула молодая девушка:

– Вот же наказание!

– Лиза, иди к чё-ё-о-орту! Мне сегодня попозже, – пробурчало одеяло. – Нас Пал Палыч запряг на общественно-полезные работы – лицею вздумалось заиметь личное картофельное поле, чтобы эксплуатировать детский труд.

– Ничего, вам, лоботрясам, полезно. Особенно тебе. Может, хоть немного мясом обрастёшь. Давай вставай, чего валяешься? Опоздаешь – выгонят из школы!

Одеяло немедленно разразилось невнятным бурчанием, вспучилось, из-под него показалась рука с вытянутым средним пальцем. Круглое Лизино лицо вытянулось, тонкий нос наморщился, а ехидное одеяло продолжило:

– Я еще всяких блондинок не спрашивал! Моя жизнь – не твои проблемы!

– А жаль, – хмыкнула Лиза, покачав головой, – я бы тебе устроила кордебалет. За каждую плохую оценку или вызов родителей.

– Помечтай, помечтай, – буркнул Егор, вылезая, наконец, из постели. – Давай отсюда, я, может быть, стесняюсь!

Лиза вышла, хлопнув дверью. Процокали каблучки по дорогущему паркету прихожей, хлопнула дверь, и в квартире стало тихо. Теперь можно и вставать, а то действительно так и опоздать недолго. Автобус каждого опоздуна ждать точно не будет, а за неявку наверняка родителей оповестят.

Егор протёр глаза, отбросил назад длинную чёлку и осмотрелся. За ночь в комнате ничего не изменилось – аккуратно разбросаны по стульям вещи, его гордость и прелесть – здоровенный черный системный блок был на своем месте, монитор неодобрительно мигал – мол, опять забыл меня выключить, нерадивый хозяин. А жёлтый костюм Скорпиона на плакате над кроватью вызвал приступ острой головной боли.

– Не выспался, – укорил себя Егор, поморщившись. – А ведь говорил… так нет же – еще пять минуточек, потом десять… Потом организм вспоминает, что выпил много чаю…

Он потопал в ванную и включил воду.

– Неродная сестра – хуже Пятачка с ружьем! – жаловался зеркалу Егор, начищая зубы. – Хотя иногда она бывает полезной. Отвозит в школу, забирает от друзей, покрывает перед родичами.

Чёлка мешалась в большей части занятий, составляющих Егорову жизнь, но ему казалось, что с ней он выглядит солиднее, хотя многие утверждали обратное. Сзади он был стрижен коротко, волосы спереди можно было дотянуть до верхней губы, чем Егор довольно часто успешно и занимался перед зеркалом. Особенно когда умывался. Но не сегодня – сегодня он боялся опоздать.

– Вперёд! – пробасил он и со стуком опустил зубную щётку в оранжевый стаканчик. – Дела не ждут!

Голос у Егора начал ломаться рано – всего лишь месяц назад, прямо перед тринадцатилетием, поэтому он старался чаще говорить сам с собой, чтобы попривыкнуть к перестройке организма и быстрее избавиться от раздражающего писка.

Несмотря на показушное хамство, Егор был почти интеллигентным мальчиком – не только просиживал штаны за компьютером, но и с удовольствием почитывал книги и даже тайком писал стихи. И, не в пример сверстникам, совершенно не интересовался противоположным полом – ну воспитание такое, неинтересно ему было приседать на уши сверстницам, поить их и лапать опосля – мал он ещё был для таких ухищрений. Да он лучше эту денежку спустит в компьютерном магазине на лицензионную игру. Да и батарейки, между прочим, в оптической мышке тоже не вечны. Игр всяких-разных тоже нужно успеть пройти достаточно, какие уж тут девчонки? Сплошная тоска от них и нехватка свободного времени на дела, действительно стоящие внимания.

Ругался Егор только в крайних случаях, вот как сейчас – проходя мимо ванны, он ударился пальцем ноги об косяк. Вся интеллигентская обёртка треснула по швам, и квартиру огласили вопли раненого слона. Отчаянно ругаясь и разминая пострадавший палец, Егор допрыгал до кухни, сунул нос в холодильник и понял, что завтракать он сегодня не будет. Творог. И варёные яйца. Ну и гадость! А творог ещё и с изюмом… Отравить его хотят, не иначе. Это все Лизка с её дурацкими диетами!

Егор с разочарованием пошуровал в нижнем отсеке, в верхнем, на дверцах. На всякий случай заглянул в маслёнку. Колбасы, кроме той, что припасена в дорогу, нигде не было. Придётся идти без завтрака. Жаль, а так хотелось колбаски с сырком! Егор извлёк сырую сосиску, зажевал её, глотнул заварки из чайника. Пока раздумывал – не укусить ли сахару, из комнаты раздался знакомый шум.

– Иду уже! – прикрикнул Егор на сотовый, радостно вывший гитарными запилами.

Рок и иже с ним он не любил, но другие мелодии вызова почему-то не слышал. А рок громкий. Учителям очень нравился!

– Слушаю вас, Константин Никифорович!

– Соколов, ты где шляешься? Шпалыч тебя четвертует, а потом помочится на ещё теплый труп!

Если Егор был интеллигент внутренне, то Константин Зеленцов производил впечатление ботаника. Снаружи. Причем, ботаника в вакууме. Но горе тому, кто посмел обмануться его кротким видом! Помимо острого языка, подрезающего крылья любому зубоскалу, Константин Никифорович запросто мог обидчика в бараний рог скрутить. На занятия он ходил какие-то в своем Симферополе. Бить по лицу сходу считал недостойным. Он поправлял очки в тонкой металлической оправе и назидательно рассказывал очередному бедолаге, куда имел всю его родню вплоть до времен Петра Первого. А потом уже, когда дело доходило до драки, тыкал противника носом в стену, в дерево, в пол или землю и продолжал спокойно вещать про снисхождение.

Собственно, так они с Егором и познакомились.

В прошлом году Егор, направляясь по всем известной нужде в туалет, узрел, как их классные бугаи во главе с вечным заводилой Мишкой Жабиным пытаются учить правилам заведения ботаника, перешедшего в их класс на прошлой неделе. Ну и получил Мишка хорошо поставленным ударом в нос. Егор аж залип на месте – не каждый день шкаф-купе и общепризнанный бандюган получает в нос от худосочного новичка. Остальные решили не связываться со страшным ботаником, подхватили пострадавшее начальство под руки и уволокли от греха подальше – к умывальнику. А Егор стоял и пялился на редкие красные капли на голубом кафеле, кое-где треснувшем от времени; он забыл, что, в общем-то, по нужде пришел.

– Ну чего? – окликнул его грозный ботаник, поправляющий очки, – могу и тебе чёлку укоротить, к примеру.

Егор ничуть не стушевался от сурового тона и насмешливого взгляда и выпалил:

– За чёлку сам умываться пойдешь!

Так и познакомились. Константин Никифорович часто напоминал Егору, что чёлку не мешало бы состричь, на что тот огрызался – ему и так нравится. Косте просто повезло, что он попал не в какую-нибудь школу уголовников, а во вполне себе престижный лицей, поэтому даже придурок Жабин по сравнению со шпаной из других школ, обычных – сама любезность.

А вот девчонки у них в классе злые. В свое время Егор еле спас из их наманикюренных коготков Алёнку Белую. Женское сообщество, осознав наконец, что оно уже взрослое, сплочённое и вправе судить тех, кто отличается от других, наградило её обидным прозвищем «Букашка». Потом кто-то влепил в белобрысые волосы жвачку, заставив коротко остричься. А дело было в том, что у Алёнки паралич лицевых мышц, из-за чего она могла улыбаться только одной стороной лица, вторую сводила судорога. Это, как и то, что она была мелкая, костлявая и грациозная, как полумертвая газель, отнюдь не добавляло ей популярности. Но, на вкус Егора, Алёнка была симпатичная.

Может, потому он и вступился за неё на уроке физкультуры, когда девчонки, сговорившись, зажали Алёнку в углу, пока физрука не было в зале, и поливали водой из пластиковой бутылки. Это было унизительно, и пока другие мальчишки зубоскалили и подначивали разошедшихся одноклассниц одобрительными окриками, Егор грубо растолкал девчонок и, не обращая внимания на обидные и уничижительные реплики, пробрался к мокрой и взъерошенной Букашке. Обычно Егор был трусоват, но в некоторых случаях он об этом напрочь забывал. Аленка сидела в углу, закрыв глаза, её рот дрожал и кривился. По мокрым щекам ползли чёрные потеки.

Осознав, что нежелательный душ прекратился, она приоткрыла один глаз, потом другой, молча встала и ушла умываться. Но после этого поглядывала благосклонно и даже заинтересованно, а не равнодушно или зло, как на других, пока Егор не выдержал и не подошёл первый. Это было ещё до того, как он подружился с Константином Никифоровичем, а тот, едва познакомившись с Алёнкой, сразу взял ее под свою опеку, и от нее постепенно отстали. Так и ходили они все втроем уже год, крепко держась друг за друга.

– Женюсь! – грозился Константин Никифорович на переменах, когда Букашка притаскивала в школу очередную порцию пирожков с вареньем собственного приготовления.

Егор хмыкал, жуя, и притирался поближе к Алёнке. Мальчишки сидели на пятой парте вместе, Алёнка, одна – сразу за ними, на последней. За последний год она сменила цвет волос с белого на иссиня-черный, полюбила тёмную одежду и устрашающий макияж. Егор с Константином Никифоровичем только изредка незло подшучивали над ней, но в целом относились с равнодушием.

Остановившись в дверях, Егор проверил рюкзак с провизией – палка колбасы, батон и два пакета сока. Весило это всё прилично, но какая работа без еды? Он закинул еще два кусочка плавленого сыру, чтобы колбасе не было скучно в чересчур мягком обществе хлеба, и попробовал поднять ношу. Поднять получилось, но с недосыпа Егора покачнуло. Он опёрся щекой о приятную прохладную стену, впечатался в одну из золотых завитушек на обоях и чуть не закрыл глаза, но вовремя вспомнил о долге перед родиной.

Друзья ждали Егора у подъезда. Константин Никифорович щеголял в старых джинсах и рубашке старшего брата, которую два дня назад нечаянно прожёг сигаретой, после чего в обмен на подзатыльник получил её в постоянное пользование. Алёнка была, как всегда, во всем чёрном, даже повёрнутая козырьком назад кепка была темно-зелёная. Глаза из-за обилия подводки и туши казались совсем огромными.

– Слушай, готы не крестятся, когда ты мимо проходишь?

– На себя посмотри, гопничек.

Егор осмотрел себя и пожал плечами. Ему нравились спортивные штаны – движений не стесняют, ничего не потеет. Как раз то, что нужно в тёплый майский полдень. Он скосил глаз на небо – день обещал быть жарким.

Павел Павлович, их завхоз, всегда подбивал директора на какие-то совершенно сумасбродные идеи. То он коня предложит завести, личного, лицейского, чтобы на переменках катал первоклашек. То ввести сменную обувь, причём тот, у кого её не было, карался неудом по поведению. Кстати, проклятую сменку, к счастью, так и не ввели – побоялись народных волнений. Впереди всех грудью стоял незабвенный Константин Никифорович, выкрикивая лозунги, достойные самого Ленина. Нарушителей сопроводили к директору, но законопроект, касающийся обуви, решили пока отложить.

И теперь вот лицею совершенно срочно понадобилось бывшее колхозное поле. Вообще, дело благое – Шпалыч убедил директора, Анатолия Сергеевича Тостопёрова, седовласого господина с зачатками интеллекта и маразма, что детям в рационе свежие овощи попросту необходимы, а Минобразование на этот год резко урезало финансы. Поэтому лучше бы вместо очередного курорта для директорской семьи потратить часть средств, к примеру, на поле бывшего колхоза «Радужный» на котором, с помощью тех же детей, можно было бы выращивать витамины. Анатолий Сергеевич счёл предложение разумным – а как не счесть, если страшно, что сдать могут с требухой и потрохами и посадить за растрату?

– Ладно, прекратили! – скомандовал Константин Никифорович. – Развели тут детсад, ясельная группа.

Алёнка только фыркнула.

До школы было недалеко – двор, заросший лопухом, двор, где под буйно цветущими кустами сирени притаились выкрашенные в синий лавочки, а возле них – миниатюрный филиал помойки, новостройка – и вот уже виднеется знакомое бледно-жёлтое здание.

Математический лицей номер тридцать восемь задними окнами смотрел на свою гордость – небольшой стадион, оборудованный новейшим спорт-инвентарём, а парадный вход располагался прямо напротив оживлённой трассы, за которой виднелись торговые центры.

– Ну что, детвора, как настрой? – Их встретила Настасья Васильевна, учительница истории и по совместительству их классная руководительница.

– Превосходно, – буркнул Егор и зевнул.

Настасья Васильевна на всю школу славилась своими причудами. Если у Шпалыча идеи были почти что всегда полезные, то причуды Настасьи были чаще всего декоративно-сумасбродными. Ну вот зачем, к примеру, в коридоре нужны латы, сработанные её друзьями-толкиенистами? Или копии средневекового оружия в историческом классе? Говоря по чести, возражал исключительно директор, Егор сильно подозревал, что мальчишки очень сильно бы обрадовались такому новшеству. Да он бы первый ухватил какой-нибудь бердыш и с гиканьем помчался бы строить коммунизм.

Возле лицея уже стоял автобус, вокруг которого толпились два восьмых класса, все тридцать девять человек. Все было как всегда: самыми горластыми были прихвостни Мишки Жабина, самыми тихими и высокомерными – девчонки из элитного кружка Светки Добронравовой, в который допускались только самые красивые и наглые.

Ехать было скучно. Егор смотрел в окно, пока знакомый урбанистический пейзаж не сменился унылыми весенними полями. Они устроились в самом конце автобуса, на длинном ряде из пяти сидений, рядом с Варварой Никитичной и Настасьей Васильевной. Алёнка уже успела задремать на плече Константина Никифоровича, проснуться на ухабе и задремать снова. Егор смотрел на неё с завистью – сам он не мог спать, когда на уши давил гул мотора, а каждые несколько минут сиденье под ним подбрасывало.

Спустя полчаса из автобуса Егор выходил, пошатываясь и проклиная головную боль. Алёнка зевала, Константин Никифорович комкал в руках Алёнкину кепку и шипел на толкнувшего его прыщавого Котлету. Жирный, с одышкой Котлета был добродушным и не отвечал, только молча пёр дальше, туда, куда сказал выйти Шпалыч. В чисто поле.

Поле оказалось самым что ни на есть русским – широкое и бескрайнее, с черной-пречёрной землёй. Его только-только вспахали, может, вчера вечером, и запах сырой земли щекотал ноздри. Егор с тоской посмотрел вдаль – работы непочатый край.

– Итак, друзья. Перед нами стоит ответственная задача, – вещал Шпалыч. – Мы все с вами прекрасно понимаем, что у нас не так много времени, чтобы отлынивать от работы. Вы же не хотите приехать сюда еще и завтра?

– Я жажду служить, – замогильным голосом провыл Егор, и все засмеялись.

– Похвальное рвение. – Шпалыч, конечно же, не знал происхождения фразы. – Сделаем всё до вечера, и домой!

Егор уныло поплёлся на отведенную ему часть грядки. Рядом с таким же энтузиазмом шли Алёнка и Константин Никифорович.

– Эх, а я так хотела сегодня весь день провести дома, – вздохнула Алёнка. – А нас заставили пилить к черту на рога и батрачить на благо родимой школы, чтоб они там обосрались все!

Первый час был самым трудным. Егор машинально грёб, втыкал в землю картошку и думал, что если бы не перчатки – было бы совсем печально.

Второй час прошел под эгидой лени. Егор убедил себя, что очень устал. Сначала жалел почти до слёз, потом рассердился. Как они посмели, крепостное право отменили, а детский труд запрещён! За эту мысль уцепиться не получилось – подлые поработители трудились наравне со своими маленькими рабами, поэтому пришлось срочно придумывать что-то другое. Он был не против, чтобы их атаковали гигантские помидоры-убийцы. Чтобы на поле высадились инопланетяне. Чтобы случилось Второе пришествие.

Пришествие случилось. Мишки Жабина. На его территорию. Егор был бы рад уступить эту территорию кому-нибудь другому, а сам отлежаться в теньке, но тут имел место принцип – Мишке уступать ничего нельзя. Перебьётся.

– Хорошо сидишь.

Егор пригрозил здоровым клубнем, неизвестно откуда взявшимся в мелкой семенной картошке, и сказал:

– Мишка, а не пошел бы ты… на свою половину поля, например? А то при виде тебя я вместо того, чтобы работать, пускаюсь в пространные размышления – то ли в башку тебе эту картофелину запустить, то ли просто заткнуть ей тебе рот.

Остальные только хмуро посмотрели на них и продолжили работать. Обрадованный Мишка подбоченился и предложил:

– Ну, рискни.

Тут же, как по волшебству, рядом возник Шпалыч. Он сердито оглядел участников перепалки. Алёнка молча гребла землю, Константин Никифорович сделал вид, что нашел картошку невиданной красоты и сосредоточенно рассматривал её, а Егор, так как стоял гордо и без дела, попал под раздачу:

– Так, господа-товарищи, почему не работаем? Жабин и Соколов, вам особое приглашение нужно?

Мальчишки зло покосились друг на друга, но промолчали.

– Давайте-ка! Еще пара рядков на каждого – и по домам.

– Легко говорить, – проворчала Алёнка, – тут грядки длинною в жизнь.

Шпалыч это услышал и всплеснул руками:

– Я тоже не без дела слоняюсь. И Валентина Никитишна вон спину гнёт, а вы тут прохлаждаться вздумали. Живо за работу!

Мишка угрюмо зыркнул на Егора и пошел к своим.

– Рабовладелец чёртов! – буркнул Константин Никифорович, когда завхоз отошел подальше.

Но никто из друзей не поддержал этот маленький бунт, и он уткнулся в грядку.

Егор то и дело поглядывал в сторону леса. Там, в зловещей полутени, виднелось какое-то строение. Ему чудилось, будто бы там стояла, ни много ни мало – избушка Бабы Яги. И чем чаще он туда поглядывал – тем больше был соблазн бросить всё и улизнуть к загадочному дому.

– Тоже интересно? – спросила Алёнка, придвинувшись вплотную. – Надо будет туда сбегать перед тем, как поедем домой. До жути интересно, что там.

Константин Никифорович затею не поддержал.

– А если там гнилое всё? Вот как шандарахнется тебе на голову – и кепка не спасёт!

– Ха-ха-ха, какая шутка!

– Я не шучу, дура ты неумная!

На дуру Алёнка обиделась и, надувшись, отодвинулась подальше. Егор от души выдал Константину Никифоровичу подзатыльник.

– Зачем ты так? Лучше бы Мишке в морду дал. Девок обижать вы все любите.

Константин Никифорович пробурчал что-то матерное и тоже замолчал.

Они молчали весь обеденный перерыв, жуя каждый свою колбасу и запивая каждый своим соком. Только Алёнка пила чай из термоса и грызла арахис в глазури. Отсыпала каждому по горсти разноцветных конфет, и они все снова стали закадычными друзьями.

Работали до заката, зато необъятное поле теперь таило в себе несколько тонн овощных семян. Усталые школьники сгрудились возле автобуса группками и делились впечатлениями. Для кого-то это был первый опыт общения с землей, для кого-то – неприятная привычка. Рядом расположились вымотанные до предела взрослые. Завхоз по-простецки присел на обочине и курил. В автобус решено было пока не загружаться, а передохнуть на свежем воздухе. Троица верных друзей тоже расселась на молодой травке, но закуривать при всех Константин Никифорович не решился. Аленка что-то гуглила в телефоне, а Егор и вовсе растянулся в полный рост прямо на земле, подложив под спину куртку.

– Красота! – Рядом с опешившим от такой наглости Константином Никифоровичем плюхнулся Жабин.

Егор быстро оправился и недобро покосился на наглеца:

– Тебе чего? Дуй к своим дуболомам, пока тебе саженцы не повыдергивали!

– Не справишься, – убежденно заявил Мишка, придвигаясь к Алёнке. – Знаете что? Мне ваша подруга нравится. Я хочу с ней встречаться.

– Не смешно, – отрезала «подруга», не поднимая взгляда.

Егор аж подскочил на месте и зло выпалил:

– А в газетку тебе ничего не завернуть? Иди вон к классным красоткам – их и снимай!

Все сразу покосились на красавицу Светку. Даже на полях она была краше многих девчонок своего возраста, хотя макияж немного потускнел от рабочего пота, а из аккуратной прически выбились непослушные пряди, крашенные в жгуче-чёрный цвет. Вокруг неё щебетали подруги и прихлебательницы, возмущающиеся тому, что они всё никак не уедут.

– Светка мне не нравится, – решительно сказал Мишка. – У неё пустота в голове.

Но Константин Никифорович не сжалился над ним:

– Двигай отсюда подобру-поздорову, а то и правда получишь!

Мишка, то и дело бросая на Алёнку влюблённые взгляды, притворно вздохнул:

– Странные вы люди. А может, вы её вдвоём того?

Аленка наконец соизволила поднять на него равнодушный взгляд:

– А у тебя в другом направлении мозги работают?

Тут Егор, впавший в ступор от столь кощунственного предположения, отмер и выдал, насупившись:

– Ты не охренел ли с такими предположениями? Прочисти мозги и язык с мылом помой – потом подходи. А лучше не подходи вообще.

Столь доверительный разговор был прерван недовольным гомоном – большая часть школьной общины обступила Шпалыча и выражала своё неудовольствие.

– Подумаешь, спустилося колесо! Сейчас Анатолий его быстренько…

Константин Никифорович отвёл Егора в сторону.

– Зато у нас есть возможность посетить домик. Айда?

– Быстро же ты мнение меняешь… Ладно-ладно, пошли! Перед Алёнкой извиниться не забудь!

Константин Никифорович посмотрел на хмурую Алёнку, набрал побольше воздуха. И чуть не оказался на земле – мимо, не обращая внимания на предостерегающие крики Шпалыча, с улюлюканьем пробежал Мишка со своими дружками.

– Снова он первый. Ладно, пойдём. Будем вторыми.

Домик наводил на мысли об избушке на курьих ножках – веяло от него чем-то таким, сказочным. Пыльный полумрак пропах травами, душистыми, терпкими, старым деревом; сухость – никакой затхлости.

– Приехали! Откуда он тут такой?

Мишка со своими прихвостнями тоже с интересом озирался по сторонам и, кажется, даже забыл, как язвить.

Домик изнутри был ну натурально избой времён крепостного права. Бревенчатые стены, на которых аккуратно развешены разного толка венички – тут тебе и дубовые, и берёзовые; Алёнка ткнула в один и с уверенностью заявила, что он осиновый. Егор тут же оживился:

– Ну, от вампиров мы защищены по крайней мере. Надеюсь, в этой хатке и соль найдется, чтобы её от оборотней на порог посыпать…

– Дурак, – испуганно вытаращилась на Егора Алёнка. – Что ты такое мелешь, типун тебе на язык!

Егора бесила её манера иногда вворачивать вычурные или старомодные слова и выражения, о чем он каждый раз сообщал в весьма язвительной манере. И сейчас бы сообщил. Если бы снова не подошёл Мишка.

– Есть предложение. Давайте с ней по очереди?

С Мишкой Егор предпочитал не связываться. Слишком большой и слишком мало думает. Но сейчас от таких слов он и сам перестал соображать. Размахнулся и треснул Мишку по уху.

Егор против Мишки был как вяз против дуба. Но без боязни продолжал наскакивать и махать кулаками, и Мишка не выдержал. Бить сильно не стал – просто толкнул вполсилы. Егору с лихвой хватило, чтобы отлететь к стене.

То, что было дальше, он не помнил. Очнулся от весьма неласкового похлопывания по щекам. Алёнка. Увидев, что Егор очнулся, она молча прижала его лохматую голову к своей груди и почти сразу же молча отстранилась. Испугалась. Как и всегда, в ситуациях, далеких от позитива, проявился её паралич, и Егор почти с неприязнью смотрел на перекошенное уродливой гримасой лицо, пока Алёнка не отвернулась и не отошла к притихшим одноклассникам. Пошатываясь, Егор встал с помощью Константина Никифоровича и попытался сфокусировать взгляд на Мишке. Тот был злой, под носом запеклась кровь. Но смотрел настороженно – тоже испугался.

Егор отряхнулся от пыли, вынул из волос гербарий, который собрал, когда бухнулся о стену с сушёными травами, и сказал:

– Всё в порядке.

Язык во рту показался чужим – еле движущийся бесполезный кусок мяса неприятно тёрся о зубы. Кстати, зубы целы вроде.

– Сам сможешь иди?

– Конечно, я что, калека, что ли?

– Но ведь…

Недовольный взгляд заставил Алёнку замолчать; она даже слегка обиделась. Вышла за дверь. Егор, пошатываясь, последовал за ней. Обернулся. В лучах заходящего солнца дом казался ещё более таинственным и загадочным.

– Вам не кажется, что стемнело рано?

– Да нет. – Константин Никифорович посмотрел на небо.

Когда они подошли, то увидели, что водитель с натужным кряхтением накачивает массивное колесо.

– Неужели просто нельзя позвонить в город? Пропавший автобус, полный детей, должен вызвать суматоху.

– А сеть не ловит. – Константин Никифорович деловито воздел руку со смартфоном к небу. – Хотя это странно – мы недалеко от Пензы уехали.