скачать книгу бесплатно
– Феанор! – тихонько позвала она, не выдержав этой давящей на виски тишины.
– Чего тебе? – тотчас же отозвался царь. Голос его звучал ясно, он не спал.
– Мне не по себе лежать в рубашке, на которой твоя кровь, – беспомощно созналась новобрачная.
– Было бы лучше, если бы это была твоя кровь? – усмехнулся в ответ Феанор.
– Нет! – живо отозвалась Ария.
Она услышала шорох, поняла, что царь встал со своей жёсткой постели. Вспыхнул факел, прогнав сумрак в комнате. Феанор подошёл к ней, зажёг светильник, стоявший у кровати, повесил факел на стену, сел на постель.
– Спи, – голос его звучал мягко, вкрадчиво, – не бойся меня. Я тебя не трону, покуда ты будешь спать. И потом тоже, – добавил, пресекая готовый сорваться с её губ вопрос, – жрецы придут утром, и больше не будут докучать. Живи свободно, Ария, ходи, где тебе хочется, делай, что желает твоя душа, я не буду мешать тебе и ничего от тебя не потребую. Ради свободы моего народа ты отдала свою свободу – это дорогая плата.
– Благодарю тебя! – Ария приподнялась, села рядом. – Расскажи мне о Дагоне, Феанор, – попросила она.
– Страшишься битвы? – царь в упор смотрел на неё, и в этот раз синие глаза его не смеялись.
Ария увидела, как загорело под морскими ветрами его лицо, как лучатся мелкие морщинки в уголках глаз. Он держался беспечно, презрительно к перстам Судьбы, но за свою недолгую жизнь повидал и познал многое.
– Нет, Феанор, не страшусь, – ответила Ария, – я, верно, должна бы бояться, но страха нет.
– Признать свой страх – это не слабость, это сила духа, что дана не каждому, – голос его звучал спокойно и серьёзно.
Он больше не растягивал слова, говорил свободно и легко, как думал. Он совсем не походил теперь на того царя на пиру – вальяжного, разодетого, глядящего на мир с хитрым презрением. Теперь это был другой царь, радеющий за судьбу своего народа и за судьбу своей царицы. – Хорошо, что нет в твоём сердце страха, Ария, – сказал он, – а вот я боюсь за тебя, – прямо и просто сознался Феанор.
– Ты же на пиру сказал, что я справлюсь! – удивление было в её голосе. – А теперь что же, сомневаешься? А на пиру сказал мне неправду?
– Ты справишься, – уверенно ответил он. Отвёл прядь волос, упавшую ей на лицо, взял в свои пальцы, подержал, погладил и отпустил, – священные книги никогда не лгут, – добавил Феанор, – Дагона сразит последнее лунное дитя, рождённое от самой красивой любви, что когда-либо познала наша Земля. В тебе сокрыты тайные силы твоего небесного отца, Ария, и огонь горячего сердца твоей матери. Но когда я смотрю на тебя, – тревогу услышала она в голосе царя, – страх хватает меня за горло. Я забываю всё, что слышал прежде и чему верил, когда вижу тебя перед собой. Какой из тебя воин против Дагона, Ария? Ведь ты на соплях ещё поскальзываешься, царица моя!
– Верно, надо было сразиться с тобою, царь, чтобы ты понял! – вздохнула девушка. – Нешто надо превратить в ристалище эту комнату? Тогда крови здесь будет столько, что жрецы нам точно не поверят! – невесело рассмеялась она.
Феанор смотрел на неё, и волнение таяло в глубине его синих глаз, и Ария вдруг почувствовала неудержимое желание взять в свои ладони его израненные шрамами и расписанные хной руки.
– Я не хотел обидеть тебя, моя царица, – уверил Феанор, и, будто угадывая её мысли, сам взял её руки в свои и крепко сжал, – я знаю, Последний из Ордена Сов учил тебя, и твои ладони удержат самый тяжёлый меч. Ты не можешь быть слабым воином.
Теперь, когда он ничего от неё не требовал, и она ничего не должна была ему, её не пугали прикосновения его рук, напротив, были приятны.
– Ты ничего не знаешь о Дагоне! – вздохнул Феанор, глядя ей в глаза.
– Так расскажи мне о нём! – Ария придвинулась к нему ближе и он, хоть и слово давал не трогать её, обнял, привлёк к себе, так бережно, так мягко, что последнее недоверие растаяло в ней, и она прильнула головой к его плечу, слушая его рассказ.
– Дагон – это проклятие острова Форс, – царь опять слегка растягивал слова, но сейчас речь его звучала иначе, не с надменной издёвкой, а искренне, отбросив всё напускное, мелодично, плавно лилась, будто песнь скальда, – Дагона породил Посейдон в наказание людям. Человек возомнил себя в гордыне своей хозяином всего сущего и разрушал всё, до чего только мог дотянуться.
Будучи властелином того, что ходит по земле, он не насытил алчное своё сердце и обратил свой взор к морю. Без числа было множество выловленных им редких рыб и морских гадов, сундуки наполнялись отборными жемчужинами, ломались ветви кораллов ради дорогих безделушек, а обломанный коралл уже никогда не вырастет заново… Берега завалили гниющими трупами акул, убитых ради добычи акульего зуба и печени. Мёртвых китов бросали обратно в море, забрав китовый ус и жир, и чайки терзали зловонные, разлагающиеся на солнце туши.
Смотрел на эти бесчинства Посейдон, и гнев закипал в сердце Морского Бога. И когда возжелал тогдашний царь острова Форс – Асвальд Меднолобый получить трезубец Посейдона и на пиру бахвалялся, что станет вызывать морские грозы, чаша терпения Властелина Морей и Океанов переполнилась.
Ударил Посейдон золотым трезубцем в скалу в самом сердце Океана, и из огня, воды и камня породил Дагона – полурыбу-получеловека, чудовище со щупальцами осьминога вместо рук.
Страшную дань наложил Дагон на жителей острова Форс. Каждую весну требовал он дюжину самых красивых девушек и юношей, которых забирал с собою в море, и никогда уже не видели они голубого неба и весеннего солнца, и безутешны были родители их в горе своём.
И Асвальд Меднолобый, и все цари, что правили после него, поднимали свой флот против Дагона, но всякий раз терпели поражение. Никому не под силу было сразить его. Я тоже оказался бессилен со своими кораблями.
– Почему, Феанор? – у Арии слипались глаза, сказалась усталость напряжённого дня, и голос царя долетал до неё будто издалека. Она пригрелась в его руках и почти дремала.
– Он неуязвим, моя дорогая, – пояснил Феанор, – его не берёт ни меч, ни камень баллисты, ни копьё. В последней битве с Дагоном я погубил лучших своих людей и едва сам не лишился головы.
Я пробовал всё. Десять лет лучший кузнец Острова ковал самый прочный меч, а когда клинок был готов, он раскалил его докрасна и погрузил в грудь Кеннета – дьявола в человеческом обличии, самого свирепого пирата, что когда-либо орудовал в моих морях.
В последней битве мой флот потопил его корабли и пленён был мною Кеннет. Он был сильным воином, не знающим страха, не умеющим отступать, и его дух перешёл в меч, и клинок получил его имя – Кеннет…
Надеялся я, что, обладая таким духом – хитрым, изворотливым, злым и жестоким, храбрым до безрассудства, сразит меч Дагона, но тщетны были мои надежды. Клинок, откованный из дюжин полос закалённой стали, разбился о грудь чудовища, точно ледяная сосулька, сорванная с крыши сарая для забавы мальчишкой. Тогда я чудом остался жив, потеряв треть моего флота в битве с Дагоном.
И я обратился к Руанской королеве, встал перед нею на колени, умоляя дать мне Меч, что Закалён в Пламени Ада и Разит Без Промаха, тот меч, что принесла она из Белой Пустыни, когда вошла в Святилище Ангела Света с Последним из Ордена Сов. Но королева отказала в моей просьбе. Она сказала, что владеть Мечом может лишь тот, кто сумел взять его из сердца святилища Ормузда.
А потом она рассказала мне о тебе, Ария, о том, что ты – то последнее лунное дитя, о котором говорили древние книги, – рука его легонько коснулась лунной отметины на её плече – родимого пятна в форме полумесяца, – ты – та самая девушка, которая войдёт в море и сразит Дагона, освободив мой народ от страшной дани. Пришло твоё время, Ария – время решающей битвы.
– Какой он – Дагон? – спросила она, из последних сил борясь со сном.
Феанор бессознательно подтянул её к себе ближе, обнимая, устраивая удобнее, как засыпающую на коленях домашнюю кошку.
– Дагон страшен до отвращения, моя милая. У него лицо человека, белое, бескровное, как рыбье брюхо, и глаза тоже рыбьи, круглые, белые, пустые, мёртвые… И рыбий рот с множеством мелких, длинных, острых, точно иголки, зубов. Грудь у него тоже человеческая, но вся заросшая крепкой рыбьей чешуёй. Хотел бы знать я, из чего откована его чешуя, о которую разбиваются многослойные стальные клинки! Руки Дагона – это щупальца осьминога, длинные, серые, скользкие змеи. Он хватает, опутывает этими щупальцами, как верёвками, и тащит к себе, и впивается в горло своими длинными острыми зубами и пьёт кровь, покуда не выпьет всю, до последней капли… А вместо ног у него громадный рыбий хвост…
Громкий всхрап оборвал его на полуслове. Феанор удивлённо посмотрел вниз. Ария заснула в середине его рассказа, как это часто бывает с детьми, когда их валит с ног крепкий сон там, где застанет.
– Дагон, увидев тебя, со страху зароется головою в песок, – задумчиво протянул Феанор, поднял руку и стёр ниточку слюны, сползшую на подбородок царицы.
Подтянулся назад, откинулся спиной на шёлковые подушки, бережно притянул к себе новобрачную супругу, обнял, укладывая её поудобнее, подхватил край лёгкого покрывала, укрыл её.
Теперь ничто не мешало ему любоваться ею, рассматривать черты её лица, трогать кончиком пальца длинные ресницы, касаться нежной, покрытой пушком щеки, вдыхать запах чистого, юного тела.
Такая хрупкая спящая Ария рождала в его сердце смуту странных чувств: тихого, благоговейного восторга и протеста тому, что должно было свершиться вскоре. Если бы в его власти было не допустить той грядущей битвы!
Феанор не стал гасить светильники, не захотел вставать, пожалел тревожить сон своей царицы. Пусть горят, покуда не выгорит в них всё масло. Он наклонился и чуть коснулся губами виска девушки.
– Ария, – тихо прошептал Феанор, – это значит – «избранная».
Глава четвёртая.
В предроковой час
А свадьба гуляла до утра. Демира до рассвета просидела за свадебным столом. Старейшины и уважаемые люди города завладели вниманием руанской королевы, поднимали кубки во славу её, делились опытом, просили совета. Лишь под утро утомлённая музыкой, смехом и нескончаемыми здравицами, она оставила гостей.
Демира стояла на открытой террасе дворца, смотрела, как серыми сумерками, будто хитрый старый кот, вползает на берег острова рассвет. Тяжёлые злые волны шумно бились о скалы, поднялся холодный ветер, и с неба посыпал мелкой сухой крупой снег – огрызалась напоследок, уходя в свою берлогу, Зима-Морана.
– Тебя всегда манило одиночество, – Арий Конрад неслышно подошёл и встал рядом.
Демира молчала, смотрела, как шумно откатываются назад волны и вновь набегают на берег, заливая камни и оставляя пенные брызги на них.
– Вода шлифует камень, стирает его острые грани, делает его круглым и гладким, – сказал магистр, – всё, что нужно воде – это время. И камни обращаются в песок, и вода уносит его за собой…
– Чего ты хочешь, Бессмертный? – устало прозвучал её вопрос.
– Ты – моя, Демира, – голос его был наполнен глубокой страстью, и в серых глазах бушевала такая же неукротимость, как внизу, в волнах прибоя, – ты всегда была моей, как желание и боль. Мне нужно лишь время, ещё немного времени, чтобы ты смогла понять это, и чтобы моя любовь рассыпала чистым сухим песком камень в твоём сердце.
Руанская королева резко обернулась, смотрела на него холодно и зло.
– Я не люблю тебя, Арий Конрад! – её слова замораживали заживо. – Я не пойду с тобою одной дорогой! Я дала слово Чёрному Велору и буду с ним! Убирайся из моей жизни!
– Ты – свет тьме моих ночей, Демира, – хрипло прошептал магистр, – ты – больше, чем свет, ты – живой огонь, сжигающий тьму! Мы так боялись тогда не устоять, проиграть друг другу жизнь, лишиться своей цели, своего приза. Но теперь я не боюсь, и ты не бойся. Отступи перед бессмертием, Демира! Войди в жизнь, довольно бежать от неё! Войдём в неё вместе!
– Нет, Арий Конрад! – битым стеклом прозвенел её полный ярости голос. – Нет больше места в моей душе земным страстям! Уходи! Я всё тебе сказала! Твоей я не буду!
– Будешь! – усмехнулся он. – Всегда была, и всегда будешь! Прощай! Думай обо мне! Мы увидимся вскоре!
Арий Конрад поднял вверх руки, обернулся вокруг себя и обратился в большого оранжевого филина – тотемное животное Ордена. Демира прежде видела его лишь в обличие волка, но птицею никогда.
Филин посмотрел на неё круглым жёлтым глазом, щёлкнул кривым клювом, взмахнул широкими крыльями и вылетел через окно террасы, уронив в ладони Демире длинное перо с двумя чёрными ободками и белой каймой.
Она взяла его, не бросила на пол. Подошла к раскрытому окну, прижалась лбом к холодному ребру медной оконной рамы.
– И птицей может, надо же! – фыркнул за спиной знакомый голос первого министра.
– Ты опять подслушивал? – не оборачиваясь, спросила Демира. – Тебя же подсматривать поставили!
– Да я в дверях стоял! – отмахнулся Ливий. – Тоже шёл воздухом подышать, не знал, что ты тут с Конрадом… На хрена тебе это бессмертие, Демира? Что стоит тебе повернуть время вспять, дать шанс своему сердцу?
Королева молчала, стояла, смотрела на море. Сумерки рассеивались, и ясно виден был вдалеке на фоне розового неба силуэт большой летящей птицы.
– Аль прям там у тебя камень? – тихо вздохнул Ливий.
Демира обернулась. Бледное лицо её было искажено болью.
– Дай руку мне, – хрипло прошептала она, схватила министра за руку и прижала к своей груди.
– Что ты слышишь? – спросила.
Ливий вскрикнул и отдёрнул руку. Будто к кузнечному горну прислонил он ладонь, такой огонь шёл из груди Демиры, и гулким набатом билось в смертной тоске её измученное сердце.
– Боги всесильные! – ахнул министр. – Там не камень! Там кипящая лава, Демира!
– Моё сердце – не камень, Ливий, – с трудом проговорила королева, – моё сердце – мягкая красная глина, легко принимающая форму руки Арий Конрада…
– Так чего ты, Демира? – вскричал он. – Зачем оттолкнула магистра?
– Бессмертный Арий Конрад смертен перед Нортом Безликим, – Демира смахнула злые слёзы, – он пойдёт ради меня в самое пекло ада, в самое сердце Ледяных Скал Безвременья, но я не позволю ему поставить под удар свою жизнь. И все способы хороши, чтобы отвратить его от меня: ложь, клятвы Чёрному Велору, иллюзия каменного сердца…
– Но если ты выстоишь в битве и сокрушишь Норта… – Ливий не договорил.
– Я найду Арий Конрада, даже если мне придётся пройти всю Землю! – воскликнула Демира. – Я стану на колени перед ним и буду молить его о прощении! Но сейчас мне нужно только одно – чтобы он не пошёл за мной к Ледяным Скалам.
Арию разбудили слова молитвы. Она открыла глаза, огляделась в изумлении, не сразу вспомнив, где очутилась.
Солнечные лучи заливали комнату, курился дымок над остывающими светильниками, и близко перед собой она увидела смеющиеся голубые глаза Феанора. Улыбаясь, он протягивал ей золотую чашу, принесённую по обычаю жрецами, чтобы подкрепить силы молодых супругов после брачной ночи.
Ария осторожно взяла тяжёлый сосуд, глотнула горячего сладкого вина. В горле защипало от пряного вкуса гвоздики. Курились тонким ароматом сандаловые палочки, жрецы воспевали хоралы во славу богов. Верховный Жрец наклонился, взял простыню с постели, и Ария увидела, что рукав рубахи Феанора задрался вверх, и почти видна повязка с проступившим сквозь тонкую ткань пятнышком крови. Ария быстро повернулась к царю, обняла его, закрывая от взора жрецов, прижалась губами к его губам.
Феанор от неожиданности потерял равновесие, рухнул на постель, Ария оказалась сверху. Его руки поднялись, легли на стройную спину царицы, губы раскрылись, сладость вина и вкус имбиря ощутила Ария, он целовал её нежно, неспешно, и тёмный сладкий омут затягивал их в себя всё глубже.
Она не слышала, как смолкли звуки гимнов, как смущённые жрецы поспешили оставить новобрачных одних. Волна новых, сильных чувств захлестнула с головой юную государыню, и так беспощадна была, что вдребезги разбила холодную волю. И не ощутила Ария уязвлённой гордости, и протеста в её душе не было.
И когда Феанор отстранился от неё, и она увидела полные волнения его голубые глаза, то нетерпеливо рванулась вперёд, чтобы продолжить прерванный поцелуй, но он удержал её.
– Они уже ушли, Ария, – в его вкрадчивом голосе звучала едва слышная насмешка.
Краска стыда залила лицо девушки, она вскочила с постели.
– Я… чтобы они не увидели, что на твоей руке повязка… чтобы не догадались… – пыталась объяснить свой поступок Ария.
– Я понял, – ответил Феанор, но голос его звучал так, словно он и впрямь понял… да только не то, что сказала сейчас юная царица.
– Жрецы принесли тебе чистую рубашку, платье, – сказал он, – переоденься. А эту, на которой кровь, они потом заберут.
– Чтобы повесить флагом на фок-мачте твоего главного корабля? – не удержалась от поддёвки Ария.
– Нет, положить на жертвенник Весты, – протянул Феанор и сделал неопределённый жест рукой, – я не знаю, что они там делают…
Ария сняла с вешалки расшитую серебряными нитями белую нижнюю рубашку, столь же красивую, как и свадебная.
– Отвернись! – попросила Феанора.
– С чего это? – фыркнул он. – И не подумаю!
– Ты же дал слово не трогать меня! – напомнила Ария.
– Но не давал слова не смотреть на тебя! – парировал царь.
– Чтоб тебя, Феанор! – девушка досадливо махнула рукой.
Но сердиться после того, как они проспали всю ночь в одной кровати, и так сладко целовались только что, не могла, и стыд стал слабее, не ожигал уже так. Она повернулась к царю спиной, сбросила рубашку с пятном его крови на подоле.
Феанор лишь миг видел перед собой, так близко, что рукой дотянуться мог, её узкую стройную спину, выступающие на ней хрупкие, ещё детские лопатки, две маленькие ямочки на пояснице, плавный изгиб бёдер. Тонкие, но сильные руки поднялись вверх, полотно рубашки скользнуло по спине, закрыло её тело.
Она надела поверх рубашки жёлтое платье из тонкой парчи, подошла к тазу с водой, умылась, причесала волосы, подобрав их вверх.
– Не трудись, – посоветовал Феанор, – девки тебя причешут, выберут драгоценности, умастят лицо… что они там ещё делают? Иди к ним.
Ария шагнула к двери, но остановилась, услышав:
