Крылья Улефа

И теперь их всего двое. Комната. Раскрытое прохлады ради окно – и всё равно невыносимо душно и жарко. Небо фиолетово-багрово-чёрное, кажется выжженным и мёртвым, как будто и оно отреклось от них, хотя разлома отсюда, с такого ракурса, и не видно. Где-то там сражаются Имма и Фрид. Лишь благодаря этому город не тонет в кислоте и не захвачен тьмой от края до края. Беспощадный мороз Иммы и благословенный изумруд Фрида мощны, на них можно положиться, а сами ребята не склонны терять самообладание и, веря в себя, всё же не переоценивали свои возможности.

– Ты сильная Сабра. Ты выживешь, – серьёзно сказала Иза так, словно знала грядущее наперёд. Сабра бы не удивилась, интуиция порой выдавала фортели и похлеще.

– Ради чего?!

Сабра и правда не находила, за что ей ухватиться, чтобы выбраться из пропасти отчаяния, горя и тоски. Она панически боялась, что у неё вот-вот заберут и последние крохи, сжималась в комок и поддавалась психологической иллюзии о том, что, если не двигаться, ничего и не произойдёт. Умом понимала, что всё не так работает, но всё равно почти сдалась.

– Ради твоего любимого ягодного сиропа, например. Ради того, чтобы пройти по нарядной улице без страха, направляясь за не очень-то и нужными тебе, но так расслабляющими и развлекающими покупками и рассмеяться, спугнув из кустов какую-нибудь пичугу. Чтобы написать письма тем, кто уехал, и получить ответы. Вдохнуть аромат букетов, которые тебе подарят поклонники.

Иза сразу объяснила, что Сабра вправе встречаться с кем угодно и распоряжаться своим телом, как ей заблагорассудится. Она не считала нужным ограничивать чужое влечение и потребности. Жизнь длинна и сложна, и замыкаться всего на одном человеке раз и навсегда – глупо, так лишаешь себя всей пестроты красок мира, возможности узнать нечто новое, обменяться радостью и заботой с кем-то ещё. С одним легко получить моральную опору и проговорить весь ворох накопившихся проблем, выплёскивая и боль, и страх, и растерянность насчёт дальнейших своих шагов, потому что он специалист в этом. Другой знает миллиард нетрадиционных и оригинальных способов раскрепоститься, повеселиться, разгуляться на славу. Третий выучил наизусть большую энциклопедию мира и готов делиться этими сведениями когда и сколько угодно. И со всеми замечательно, и никого из них не хочешь потерять, и между вами царит гармония и доверие. Каждый признаёт достоинства остальных и смягчает недостатки. Сколько бы сексуальных партнёров какого угодно пола у любой из них ни было, от того, что получаешь с кем-то взаимное телесное удовольствие, и раз уж оба сочли друг друга достаточно хорошими и красивыми на персональный вкус, чтобы заняться этим, то после ничьё тело сквернее и грязнее не станет. Подумать только, в былые эпохи эгоизм и прихоти доходили до того, что даже общение и в целом выход на люди своей постоянной пары стремились свести к минимуму или вообще к нулю, словно взглядом или разговором тоже можно испачкать! С ревностью Иза не хотела иметь ничего общего. Она не собиралась опускаться до уровня гадости, низводящей достоинство живых людей будто бы к какой-то вещи, на которую ставишь своё клеймо, как на домашний скот. Сабра останется с ней и так, пока Иза дорога ей, а, если что-то перестанет ей нравиться в Изе, и смириться с этим не получится, как и найти компромисс – они без агрессии и негатива разойдутся, сохранив то положительное, что подарили друг другу. И только круглый дурак будет утверждать, что любить можно только одного! Насколько ущебный, убогий и нищий кругозор, перечень вкусов и интересов надо иметь?! А что, если один человек попросту не способен удовлетворить их все, каким бы разносторонним и образованным он ни был?! Невозможно, абсолютно немыслимо ограничить свой мир лишь одним-единственным избранником и проводить всё время только с ним. Человек может надоесть так, что от него затошнит, а из круга рутины и повторения одинаковых моментов изо дня в день год за годом потянет сбежать, чтобы не свихнуться! Оттого-то в древности люди и разводились, и изменяли друг другу напропалую. Ты не диван в личное пользование приобретаешь, на который больше никому нельзя садиться, а с живой, полноценной, разумной личностью сходишься, во всём равной тебе! Измена! Что вообще означает это слово? Что твоему любимому приходится скрываться от тебя, прятать влечение к кому-то ещё вместо того, чтобы сразу обсудить этот вопрос и делать всё открыто, с твоего ведома! Требовать уделять внимание, душевное и физическое тепло только тебе – эгоистично, деспотично и жестоко, а просвещённая цивилизация современности, к счастью, давно выше этого!

Да, Сабра хотела бы вернуться в те времена, когда они с Изой не тревожились ни о чём и свободно беседовали на любые темы, и лишь банальные дождевые тучи порой омрачали прекрасный и бесконечный синий свод над их головами. Она не идеализировала мир, не считала, что всё должно быть гладко и спокойно, да сама бы взвыла, если бы так вдруг произошло – однако, никогда не нагнетала атмосферу специально и не искала причин испортить себе настроение и вообще видеть вещи хуже, чем они есть. Но нет, тут глаза уже не закрыть, их уютный маленький рай разрушен и вытоптан, и на руинах ничего не построить – сама земля отравлена.

– Как ты можешь быть настолько спокойна?! Наши товарищи погибли!

Иза взяла Сабру за плечи и слегка встряхнула.

– Да, но мы их помним! Пока это так – они не пропали насовсем! Мы обязаны выбраться для того, чтобы сохранить их тоже!

Иза вздохнула, улыбнулась чуть виновато и погладила Сабру по щеке, как и всегда, если хотела донести до той, что она увеличивает беду в воображении.

– Всё будет в порядке…

Сабра поникла. И тут её боковое зрение выцепило что-то шокирующее.

– Смотри! Изумрудный купол Фрида! Что-то случилось!

Над городом и впрямь уже смыкалась зелёная сфера. Это была вершина умений Фрида, пик его нынешнего развития. И он уже применил этот свой лучший козырь. Да, враг непомерно ужасен, но даже куда более слабые приёмы отлично срабатывали! До сих пор… Что-то изменилось?

– Бежим! – Иза вскочила и потянула Сабру за руку. Не принуждение, а синхронное мышление. Они привыкли поочерёдно подхватывать одна другую.

Думая о невысоком светловолосом парне в очках, таком тихом и скромном в обычной жизни, но безупречном в бою, Сабра не могла не уловить, как сжимается её сердце. Она лишь надеялась, что он ещё жив, и они не опоздают. В отличие от них с Изой, да и всей их группы, отправленной сюда Мастером, при одобрении Хранителей, издалека на стажировку, Фрид и его бессменная напарница – местные уроженцы. Они проявили гостеприимство и щедрость, и будет неправильно бросить их на произвол судьбы лишь на том основании, что это их город. Да и противник таков, что отдашь ему этот город – отдашь все. Если монстр подрастёт и раскормится – не выстоят даже Хранители в полном составе.

Глава 10

Фрид рублено и резко взмахивал руками от себя, будто широкими жестами сеял что-то в чистом поле – и после каждого такого движения на потустороннее чудище обрушивался ливень изумрудных стрел. Имма превращала в сплошной лёд одно щупальце за другим, и сразу же разбивала в мелкое крошево то, что получалось. Сабра и раньше знала, что они сильнейшие, но не представляла, насколько, поэтому сейчас побаивалась их лишь ненамного меньше, чем лезущего с изнанки мироздания чудовища. Иза и Сабра – ровесники с ними обоими, но границы их дара несопоставимы. И не сказать, что у Фрида и Иммы резерв богаче, Сабра видела их показатели, это был единственный пункт, в котором они вообще не отличались – просто они лучше распоряжаются таким же количеством магической силы.

– Присмотри, – коротко бросил Фрид Имме и сердито подлетел к Сабре и Изе.

Они даже оторопели от того недовольства, что буквально сквозило в его ауре.

– Вам было не обязательно приходить. Мы бы справились, – Фрид смерил их суровым неласковым взором генерала, который увидел, что кто-то из солдат вышел на плац голым и пьяным.

– Но мы же… – Иза возразила было, но Фрид не дал ей договорить.

– Вы безответственно относитесь к отдыху. Это время вам дано не просто так, и на дежурства мы распределены не случайно. Кроме того, мы будем очень плохими хозяевами, если не сможем обеспечить дорогим гостям хотя бы этой малости… Я уж не говорю о том, что сама ситуация началась по нашей вине!

Фрид выглядел так, будто это его магия нанесла то фатальное повреждение завесе, из-за которого твари теперь так и норовили переть в брешь, стремясь её расширить и выпустить как можно больше себе подобных в тёплый, мягкий, сочный, будто манящий плод, мир снаружи, выглядящий для них в точности так же, как для голодного – аппетитное и роскошное угощение, разложенное на покрытом расписной скатертью праздничном столе.

– Мы увидели, как твоё заклинание накрывает город, поэтому…

– Да, чудище что-то разбушевалось, когда стемнело, – небрежно объяснил Фрид. – Я решил для гарантии уплотнить нашу оборону. Можете возвращаться обратно, – он озвучил это так, словно имел право приказать им остаться или уйти.

Иза помялась немного, теребя пальцы одной руки в другой и неосознанно перебирая ногами в зыбком и вязком стылом воздухе, наполненном частицами скверны и отблесками самой разной магии, что была здесь пущена в ход за последние сутки. Магия не остывает так легко и быстро. Многие предметы и места навсегда остаются с её немой, но и без того чересчур красноречивой печатью. Изе становилось не по себе, когда она обводила взглядом окрестности. Столько всего погублено! Кое-что лишь ранено, однако, и этого более чем достаточно, чтобы не оправиться никогда. Вот там, например, никогда не было такого гладкого пустыря, Иза помнила там деревья со звенящими листьями из живой, дышащей слюды. Их платиновые, бронзовые, свинцовые и ониксовые стволы попирали границу между допустимым и невероятным, опровергали правило о том, что лишь органическая материя жива. Именно их секрет когда-то постиг Фрид, с ним они поделились сокровенным. Он за последние три тысячи лет стал первым, кто освоил повелевание зачарованным изумрудом. Никто не верил в него, болтали, что, мол, парень напрасно расходует время – один из немногих действительно невосстановимых ресурсов, а он просто пошёл и сделал, ни в грош не ставя ни критиков, ни завистников.

– Послушай, Фрид… Вы не обязаны так жертвовать собой ради нас, – собравшись с духом, наконец выпалила Иза.

– Что?!

Он воззрился на неё так, будто не мог взять в толк, как ей вообще хватило духу ляпнуть такую несусветную глупость. Его явно задело за живое. Иза не имела в виду их смерть, лишь чрезмерную растрату сил, вместо того, чтобы позвать её и Сабру на помощь или связаться ещё с кем-то ради экстренного подкрепления, но Фрид взвился не на шутку.

– Жертвовать? – брезгливо переспросил он. – Слушай, ты… Если хочешь когда-нибудь стать сносным бойцом, выброси это слово из лексикона! Жертвовать… Это как муравьи под башмаком пытаются выглядеть героически и эффектно перед такими же, как они, пока тот опускается? Всё, чего добьются индивиды с таким мышлением – это стать раздавленным неузнаваемым месивом, ничего не отстоять и никого не спасти. Лишь живые меняют мир!

– А как же великие авторы, скульпторы, художники? – осторожно напомнила Иза.

– Пока они остаются в чём-то, что подарили миру – они не окончательно мертвы! Они смогли! А ты, пока смотришь по сторонам, как бы за кого-то или что-то умереть, упускаешь возможности!

По щелчку пальцев Фрида прямо там, где ворочалась и колыхалась бесформенная туша твари, ощетинился гигантский зелёный ёж. Точнее, шар, лишь отчасти напоминающий ежа, или даже дикобраза – длиной игл и их остротой. Фрид хлопнул в ладоши – и шар взорвался изнутри, терзая и раздирая омерзительную массу то ли плоти, то ли негатива, принявшего материальную форму.

– Отбрось всю сложную философию и живи! Когда у тебя угрожают отнять свет, землю и даже воздух – не до заумных рассуждений!

Драгоценные камни, зависающие словно бы в невесомости, левитирующие безо всякой опоры, стали ступенями для Фрида, по которым он пустился бежать по широкой дуге вокруг врага. Каждая из них, когда он оставлял её позади и уносился дальше, превращалась в лезвие и вонзалась в монстра на сверхзвуковой скорости. На минуту даже показалось, что Фрид в состоянии с лёгкостью, непринуждённо танцуя в полёте, расправиться с уродливой бестией сам, без них. Он был так свободен и красив в своей холодной, рассудочной ярости, в этой устремлённости к выполнению поставленной задачи любой ценой, кроме его, Фрида, смерти, что выглядел существом какой-то совсем иной природы, нежели они все, и даже Имма. Создан для полёта, для танца и для боя. Выверенные, чёткие, холодные и аристократически изящные движения. Любой бы понял, как много и усердно он оттачивал каждый свой приём, насколько хотел в этом преуспеть.

– Что встали?! Деритесь, раз притащились! – ломая хрупкий мираж своей почти божественной идеальности, проорал Фрид во всю мощь лёгких с другой стороны этой тошнотворной громады.

Сабра закусила нижнюю губу… Он прав. Они здесь не для того, чтобы лечь костьми. Они с Изой ни за что не пополнят списки павших, пусть и доблестно, и как там ещё в таких случаях лгут, чтобы не заставлять никого плакать ещё и над ними. Защитники не должны опускать руки, ведь за их спинами сотни жизней. Утрата сокомандников заслонила им всё, они перестали тянуться в будущее, как если бы это было оскорблением памяти умерших, и смеяться тоже теперь нельзя, ведь это грешно, кощунственно, проявление чёрствости, безразличия… Но ведь ни Марна, ни Локс, ни Видо не вышли на эту роковую для них войну, чтобы потом, когда их не станет, все остальные последовали за ними, как падают бабочки с обгоревшими на свечке или лампе крыльями. Нет! Марна не поскупилась бы на подзатыльник, услышав о таком, а Локс бы общаться со слабачками и слюнтяйками перестал. Фальшивый комплекс вины – не для тех, кто вышел на передовую, и Сабра отлично понимала, что на месте их одноклассников мог оказаться кто угодно, в том числе и она сама, тем просто не повезло первыми принять удар и даже не успеть сообразить, с кем довелось столкнуться. Если бы пасть предстояло ей – меньше всего она бы хотела, чтобы это деморализовало и обессилило остальных, предпочитая, чтобы они лишь утвердились в желании преодолеть зло и вернуть как можно больше из того, на что оно беспардонно наложило лапы. А вот нет, рано облизывается на то, что ему не разрешали забирать!

Сабра вплела жемчужно-светлые нити в пёструю круговерть калейдоскопа Изы. Разноцветная вьюга накрыла монстра, разъедая его тело своей противоположной природой – всем хорошим, что ещё не сбылось, и лучезарно-радостными моментами, пережитыми вместе с теми, кого поглотило это ненасытное жирное чрево. Добавки он точно не получит, пусть и не мечтает! Злой азарт охватил Сабру вместе с желанием заступиться за всех и каждого в этом трепетном, очаровательном, ранимом, тёплом и живом мире. Пусть дети улыбаются, глядя в чистое небо, и беззаботно играют, их мягкие щёчки не побледнеют от ужаса, а глаза не наполнятся отчаянием, горем и безысходностью. Все надежды мира возложены на них, эти малыши – то, к чему он придёт, когда поколения сменятся.

Чудище взревело, и одной этой волной их отшвырнуло назад и вниз. Из Сабры вышибло дух, перед глазами потемнело. Рядом вскрикнула Иза. Относительно издалека, но вполне различимо грязно выругался Фрид. Голос Иммы властно осадил его, и он замолчал.

Монстр просунулся ещё немного дальше в брешь, теперь нависая над ними. Неведомая отрава капала с разодранных, истерзанных боков. Монстр низко ворчал и явно уже торжествовал победу. Сабра закрыла глаза, но так ей стало лишь хуже – она предпочитала знать точно, где враг, и сколько секунд ей осталось.

Три стёклышка, красное, сиреневое и бежевое, пронеслись как сверкающие пули и воткнулись в чудище. Иза! Она перетягивала его на себя, чтобы оно начало с неё!

– Нет… – изнеможённо, горестно, едва разборчиво пролепетала Сабра.

Пламенная колонна обрушилась вдруг на монстра, пронзая его, как божественным копьём. Не только земля – вся реальность сотряслась.

– Хранители… Мы спасены! – голос Сабры задрожал, в глазах смешалось столько эмоций, что описать всю их палитру не взялся бы и самый знаменитый столичный поэт.

Хранители шли чеканным шагом, но, одновременно с этим, ухитрялись выглядеть как властители всего сущего, ничуть не взволнованно и не напряжённо, они надвигались неотвратимым правосудием, шесть основ этой несовершенной реальности и та самая причина, по которой она ещё не рухнула. Буквально. Их мир парит над безднами нечистот и мрака, и Крылья держат его, направляют, пестуют, как ребёнка. Восторг ребёнка, который впервые попал на ежегодный столичный фестиваль талантов, или подростка на королевском балу, где может сам увидеть самых знатных и богатых людей государства, переполнял Сабру. Она боялась Хранителей – и любила их. То самое ощущение "ну, вот теперь-то наши точно всех плохих и злых победят" целиком завладело её душой.

– Да прольются на этот мир доброта и милосердие Улефа! – невысокая смуглая Хранительница в синем платье, черноволосая и черноглазая, молитвенно сложила ладони перед грудью и превратилась в столб лазурного света.

– Да поделится Улеф с нами со всеми своей отвагой! – подхватил её напарник, крепкий и внушительный, словно могучий многовековой дуб, мужчина, повторяя её жест. Его сияние оказалось ярко-красным, пронзительным и вызывающим, дерзким и страстным.

– Да сразит всех врагов Улефа неизбывный страх, парализуя и лишая сил, – монотонно пробубнила ещё одна женщина, худая бледная блондинка в круглых очках. Её случай был тот самый, когда сама чернота парадоксально может сиять.

Партнёр носительницы страха, кажется, сам боялся её, но тщательно это скрывал.

– Да укажут нам интуиция и мудрость истинный путь, – чуть торопливее, чем требовалось, добавил он сразу за ней. Его безупречно белый свет стал огромным контрастом с её энергией.

– Да приведут нас к цели уравновешенность, рассудительность и стойкость Улефа, – ещё одна Хранительница, блёклая, как отчёт о прополке сорняков, исполнила свою часть так, как, наверно, читала бы инструкцию по применению какой-нибудь техники. Серо-стальное сияние влилось в общий поток.

– Да поможет нам воображение Улефа, – её напарник и, по совместительству, брат-близнец стал завершающим звеном цепи. Его свет заиграл всеми красками радуги.

Речитатив шести Хранителей и их мощь соединились и закрыли трещину. Монстр, спасаясь, резво убрался обратно в неё, и края сомкнулись за ним. Конечно, не следовало обманываться, настанет день – и он выползет снова, но Сабра искренне рассчитывала, что все они к тому моменту вырастут во много раз во всём, по уму и силе, как физической, так и моральной, по воле и контролю над собой – не чета нынешним себе.

Глава 11

Крытая галерея по широкой дуге огибала внутренний двор, сплошь залитый алым – всё, от травяного покрова до листвы деревьев, имело именно такой цвет, да ещё в одном из самых насыщенных, густых, ярких его оттенков. Странный вкус, но осуждать других за предпочтения не входило в привычки Фрида. Ну и пусть оно выглядит так, словно бы кто-то устроил там кровавую бойню, это его не касается, и вообще через пять часов он отсюда уедет. Скорее всего – навсегда. И скучать ничуточки не станет, даром что здесь вот уже десять лет как жил его старший брат с женой и тремя дочерьми. Честное слово, тащиться сюда дважды в году – повинность хуже воинской. Его призывали, он знает, с чем сравнивает… Фрид едва выносил свою семью, и такие вот официальные визиты вежливости стоили ему всякий раз половины оставшихся нервов. Нет, они не скандалили, не дрались, ни о чём его не просили, просто были настолько приторно и демонстративно душещипательными и трогательными, что у него зубы сводило, словно он сходил на бездарно и кое-как поставленную кучкой дилетантов любовную драму. Постоянные уменьшительно-ласкательные эпитеты, романтическое воркование, поцелуи чуть ли не поминутно… Даже для того, кто смотрел со стороны и не особенно внимательно, они прилипали к зубам, будто тягучая сладость, и Фриду, пусть сосался в дёсны и не он, очень хотелось плеваться радугой. А ещё завязать себе глаза поплотнее. И как им до сих пор не надоело? Или они пытаются ему что-то продемонстрировать и доказать? Нет, ему не обидно от того, что по долгу службы он, скорее всего, не женится вовсе. Его всё устраивает. Его жизнь – не ржавая порожняя чаша, в которой ничего, кроме пыли, отродясь не бывало, брат с этим погорячился. На самом деле Фрид с детства не мыслил себя без магии, а брату ничего не досталось от природы, и сначала тот плакал, завидовал, дулся и грубил, а затем не очень умело и правдоподобно притворился, будто ему всё равно, и это Фрид тут неудачник и пустозвон.

Главное – тут, в полутени, прохладно и свежо. Особенно если поплотнее сомкнуть веки и не видеть, как всё пылает. От одного оттенка, ядрёного алого, Фриду становилось душно и жарко. Сад брата обжигал ему сетчатку глаз.

– Ты могла не приезжать со мной, Имма, – не глядя напарнице в лицо, равнодушно промолвил Фрид. Казалось, его куда больше, чем она, занимает один из крупных бутонов на кусте, около которого он и стоял, прислонившись к полупрозрачной колонне из цельного рубина. Бутон был рядом, лишь руку протяни – и сорвёшь, но Фрид был не из тех, кто портит чужое имущество.

Нет, ему всё же не дано постичь пристрастие брата ко всему красному. Это же тошнотворно! Да, сперва красиво, но очень быстро появляется ощущение, что ты сходишь с ума! И в такой обстановке они детей растят?! А планировка дома и сада – творчество его жены, Эрвины. И в страшном сне Фрид бы не сочинил такие же зеркальные анфилады, вызывающие головокружение и слабость в ногах, а также коридоры-лабиринты и лестницы с разлетающимися в разные стороны под невообразимыми для здоровой фантазии углами пролётами! Руками подобный бред вряд ли соорудишь, но так уж работало единственное заклинание, которое освоила эта женщина – архитектурный гений, но полный ноль во всём остальном. Они же на одной из её строек и познакомились. Она, притопывая и прихлопывая – ради собственного удовольствия, для функционирования магии никаких жестов не требовалось, только напряжение мысли, усилие воли и предельная концентрация в течение часа, – соорудила дворец, а он застал её за этой работой. Влюбился с первого же взгляда, как истинный юный болван, вообще не зная ничего о том, что она за человек. Эрвина позволяла ему увиваться вокруг, умело подкармливая интерес к себе, а спустя месяц согласилась выйти замуж. Лишь затем Фрид узнал, что она пыталась подобраться к нему, чтобы он помог ей преодолеть границы способностей, за которые Эрвине самой выйти не удавалось, ничего, кроме сооружения зданий разной степени сложности, ей не хотело отзываться. Фрид сразу сказал, что не в его компетенции это измерить, и она сперва разочаровалась, но потом рассудила, что быть супругой брата самого сильного и знаменитого мага в Цианеле тоже недурно – это ведь так обеспеченно и престижно. Конечно же, раз уж сам Фрид жениться не собирается – и на этом она как правило томно вздыхала. Разумеется, лишь когда супруга рядом не было.

– Не могла, – Имма выражалась лаконично, как всегда.

И была права. Она бы нарушила устав, если бы не составила ему компанию, пусть визит Фрида сюда и носил личный характер. Боевые двойки всегда должны оставаться в зоне досягаемости друг друга на случай внезапного нападения. Мало ли, вдруг прямо сию минуту где-то поблизости ставят ещё один плохо продуманный эксперимент, который закончится трагедией, если они не будут начеку. Наученные горьким опытом Мастера и Хранители сделались гораздо строже и требовательнее, наказания за несоблюдение предписаний участились и стали суровее. Да и все они убедились, что их мир даже с Крыльями гораздо более шаток и уязвим, чем казалось им в наивном ослеплении ничем не омрачённого детства. Некоторые не выдержали такого жестокого урока.

– Теперь они решат, будто между нами что-то есть, – Фрид улыбнулся самыми уголками губ.

– Мне всё равно.

Ха, только дурак, хоть немного узнав Имму, мог предположить, будто она способна хотя бы на поцелуй в щёку! Да с каменным изваянием обниматься теплее, чем с ней! Да, по молодости Фрид допустил пару фривольностей – и у него едва не отвалились руки и ноги от обморожения третьей степени! Ещё немного – и ничто их бы не спасло! И ведь это не она смилостивилась, а Мастер её заставил отменить заклятие. Больше всего Фрида впечатлило то, что она даже не возмутилась, это бы он ещё понял. Обнаглел – отхватил, всё верно… Нет, она так и оставалась королевой отстранённости и безразличия, закованной в броню своей безукоризненной самодостаточности. В её зрачках ничего не изменилось, не блеснуло и не дрогнуло, когда она припечатала его. Что же… Он по заслугам получил за свои спесь и чванство, за бахвальские заявления Мастеру в глаза о том, что навсегда останется работать в одиночестве, потому что никто не выдержит его характер, не дотянется до планки его запросов и не справится с теми темпами жизни, что он выбрал для себя. Мастер в очередной раз доказал, что его знания о мире обширнее, а сам он гораздо проницательнее Фрида.