Мой друг Ангел Смерти

Тэя Таркина

Мой друг Ангел Смерти

Глава 1. Сотканное из дождя, ветра и длинных коридоров.

Я шла сквозь дождь, сквозь боль, сквозь этот город, который давно перестал быть моим. С неба лилось что-то бесконечное, холодное, проникающее глубоко под кожу, в самое нутро. Город плакал за меня. Я же туго соображала, что делать дальше. Всё вокруг было пропитано сыростью, серостью… безысходностью.

Я шла по улице, не замечая лиц, не понимая, сколько я уже иду и куда. В кармане бумажка наверно совсем промокла. Вытащила, проверила. Буквы чуть расплылись: "Паллиативная помощь. Хоспис".

Никаких «мы попробуем», «есть варианты», только обезболивающие и ожидание.

Тяжёлое, мучительное ожидание…

А ведь когда-то казалось, что впереди так много времени, что я ещё в самом начале. Я так отчаянно карабкалась наверх. Я стала мастером на своём участке, стала больше зарабатывать. Но жизнь с каждым годом становилась всё дороже…

А потом – приговор врача.

Я думала, что всё само собой пройдёт, рассосётся, ведь я ещё так молода. Недавно исполнилось двадцать три.

Но опухоли всё равно на мой возраст, всё равно, кто я. Она проросла внутри меня, как чёрное ядовитое семя.

Тогда мне нужны были деньги и было всё равно, что работа на этом производстве скажется на здоровье… А теперь все деньги мира не спасут меня.

Да у меня их и нет, и никогда не было.

Я смотрела на свои руки – те самые, что годами держали краскопульт, смешивали ядовитые растворы, протирали лоб дешёвой ветошью. Руки, которые когда-то верили, что труд спасёт. Что если вкалывать, не разгибаясь, то жизнь обязательно даст шанс, что мне должно повезти.

Повезло. Но только горечь душит от «такого» везения…

А может, ну его, этот хоспис?

Выдохнула, глянула вниз под мост, где с рокотом проносились машины, поднимая с асфальта капли дождя. Дома всё равно никто не ждёт. Приют научил главному: не доверять, не жалеть, не надеяться. Кому я нужна? Умирающая, нищая, изъеденная изнутри?

Ветер рвал полы выцветшего чёрного платья. В горле встал ком. Не слёз, а чего-то горше… Ярости. Бешеной, слепой ярости ко всему…

И в-первую очередь – к себе.

Дура.

Верила, чего-то старалась… Зачем не сбежала тогда, когда ещё было время? Когда было ещё не поздно… И не было никаких симптомов болезни…

Ярость гасла вместе с проливным дождём. Он стёр яркие эмоции, стёр мой гнев. Осталась только ледяная, абсолютная пустота. Я даже не плакала. В чём смысл этих слёз?

Мир не просто серый – он выцвел, как старый фильм, где нет ни цвета, ни смысла. Только кадры: работа, боль, одиночество, хоспис…

Я сделала шаг. Ещё один. Ноги стали ватными. Дождь стекал за воротник. Но было всё равно. Стало очень холодно внутри. Навсегда холодно.

Вот и всё, Элинор. Вот и всё.

Ветер, казалось, услышал мои мысли и стих на мгновение. Он затаил дыхание, а потом мягко обнял меня, подхватив чёрную прядь волос, и нежно откинул её за плечо.

– Чего? – я развернулся к ней, – Ты что совсем уже больная? Завела свою пластинку. Эй, не загораживай ей там свет! – крикнул демону тайных желаний, – Ты видишь, она совсем отчаялась, и крылья мои ей не помогают!

– Ты про свои блёклые крылья говоришь? – ответил огромный чёрный демон низким утробным голосом, повернулся ко мне, наклонив голову с извилистыми рогами, и уставился своими жёлтыми глазами, – А я тебя знаю. Ты же – Рей – бывший Жнец, а теперь Хранитель, – громко загоготал, расправил широко чёрные крылья и взлетел высоко в небо, – Оставь эту затею, Рей, и смирись уже с поражением. Ты не справишься! – принесло его слова ветром.

Оскалился, провожая его озлобленным взглядом. Помялся на месте. Осадил он меня конечно… Да… Крылья у меня не те… Бледные, как лунный свет на могильных плитах, кожа на них перепончатая, тонкая и вся испещрена шрамами.

Я не Ангел-хранитель. И тут я проездом. Временно. По крайней мере, очень на это надеюсь…

Но зачем она снова взывает ко мне? Что ещё ей надо? Глупая девчонка с чёрными застывшими глазами, как у каменной статуи.

От неё веет холодом и тоской. Брр… Отошёл от неё, чтобы не заразиться.

Мои пальцы сжимают холодные перила моста. Металл впивается в кожу, но я почти не чувствую боли. Лишь лёгкое покалывание, как тысячи иголок, напоминает мне, что я ещё жива.

Ветер обнял меня, как старый друг, и что-то шепчет. Но я его не понимаю. Я его не слышу. В голове рой собственных мыслей заглушает всё вокруг.

Перешагнула через перила, руками судорожно цепляясь за прутья. Развернулась к ветру и… к обрыву.

Внизу машины всё так же несутся, слепые и равнодушные. Никто не поднимет голову. Никто не увидит. Меня.

В груди снова сжалось. Не могу дышать. Не могу это больше терпеть.

Я закрываю глаза. И вдруг – тишина. Мягкая, обволакивающая. Как будто весь мир замер в ожидании.

Размыкаю холодные пальцы и шагаю вперёд.

– Ну куда, твою ж за ногу! – закинул обратно её на тротуар моста. Ох, точно глупая.

Пригнулся к ней, аккуратно поправил платье, буквально дышу ей в спину. Вижу, как чёрные волоски на её фарфоровой коже шеи встают дыбом.

Огромное желание оторвать ей голову. Но пока держусь.

Что-то невообразимое! Готова поклясться, что я шагнула в пустоту. Я почувствовала ветер, хлеставший мне в лицо, рёв мотора под ухом. Но вместо падения – лишь головокружение. Будто что-то отбросило меня назад. Какая-то ошибка гравитации.

Я оглянулась – на тротуаре в нескольких шагах от меня сидел рыжий кот. Он пристально смотрел на что-то позади меня своими зелёными глазами. Я резко развернулась.

Никого на мосту, кроме меня и рыжего кота. Усмехнулась. Ох уж эти кошки. Вечно пугают своим взглядом в пустоту. А кот лишь лениво потянулся и стал вылизывать лапу.

Рассмеялась от абсурда происходящего. Кажется, вселенная отказывается меня отпускать.

– Вселенная… – вырвался ироничный смешок, – Не вселенная, а Я, – потянулся во весь рост, расправил плечи и свои крючковатые перепончатые крылья. Встряхнул длинными волосами, ниспадающих до пояса, цвета праха забытых звёзд, сливающихся с моей бледной кожей.

Да я же ветер, задувающий последний огонёк из лампадки жизни, Бог теней и предсмертного тихого ужаса, Неумолимый Жнец, сходящий с гор лавинный снег – Сама неотвратимость!

Я – не нянька, глупая ты смертная! И почему я всё ещё здесь?

В голове сразу вспомнился облик нашего Владыки – отца света и тьмы. Его праведный гнев.

Ах да. Вспомнил. Как я всего лишь выполнял свою работу. Со всей душой, как обычно. Брёл за своей добычей бесшумно в ночной тишине. Парень завернул на заброшенный склад, и я за ним. Внутри пахло пылью, маслом и плесенью. Я уже готов был забрать его грешную душу, и тут появился Он.

Пронзительный, почти истеричный крик разорвал пространство.

– Ты не можешь его убить! Он на моём попечении! – взвизгнул Хранитель.

Его голос, обычно спокойный и наставительный, теперь дребезжал, как надтреснутый колокольчик. Он материализовался рядом со мной и моей добычей (этим дрожащим комком человеческой плоти, прижавшимся к ржавому контейнеру). Свет ауры Хранителя обычно мягкий и золотистый, сейчас вспыхивал нервными короткими всполохами, как перегорающая лампочка. Его полупрозрачная форма подрагивала то ли от страха, то ли от переизбытка эмоций.

Я спокойно повернул к нему голову.

– Он грешник, – мой голос был низким, глухим, невозмутимым, – Пришло его время, – постучал своим костяным пальцем с длинным острым когтем по циферблату ветхих наручных часов на своём запястье, – И я пришёл за ним, – мои слова упали в гулкую тишину склада, как камни в болото.

Для Хранителя они, очевидно, прозвучали не убедительно. В его глазах читался ужас, но и упрямая вера в свой долг.

– Он исправится! – возразил он, пытаясь перекрыть тиканье моих часов. – Мы работаем над этим! Дай нам шанс! Отложи убытие! – Его мольба, такая искренняя, такая… человечная, теперь показалась мне величайшей глупостью. Как будто можно было вымыть грязь из души, замаранной за долгую жизнь предательством, алчностью и подлостью. Я видел суть смертного за его дрожащей оболочкой – чёрную, липкую, как свежий гудрон, положенный на асфальт.

– Нет. Только не он, – прошипел я сквозь зубы, делая шаг к Хранителю. Тот попятился, наткнувшись спиной на контейнер. Мой длинный коготь указательного пальца аккуратно коснулся его груди, туда, где должен был биться ангельский свет. Он ощутимо пискнул. – Он – мой клиент. И я пришёл за ним, – Я наклонился к лицу Хранителя, чувствуя, как его святая аура обжигает мою холодную кожу жалким подобием тепла, – Попробуй исправить его в следующей жизни. Когда он будет червячком, – не удержался, ощерил зубы в хищной ухмылке.

Потом повернулся к грешнику. Его глаза, полные животного ужаса, наконец, увидели меня, тело хаотично затряслось. Моя рука, окутанная тенью, взметнулась вверх и прорезала плоть его груди сквозь дешёвую чёрную футболку с идиотским принтом. Не было крови, только лёгкое шипение расступающейся материи. Мой коготь зацепился за горячую, пульсирующую душу.

О. Это всегда так прекрасно – видеть сияние души. Золотистое, переливающееся, с тёмными прожилками греха…

Я вынул её наружу, держа на ладони, как драгоценный, но порочный плод. Она трепетала, пыталась вырваться. И тогда я сжал пальцы. Легко. И она рассыпалась на мириады светящихся атомов и рассеялась по затхлому воздуху склада, как золотая пыльца, уносимая невидимым ветром забвения.

– Нет! – крик Хранителя был полон настоящей, глубочайшей боли. – Зачем?! У него ещё было время! – Его аура вспыхнула ярко, ослепительно. Он налетел незаметно со спины. Ох уж эти хранители. Вечно лезут, куда не просят. Слепая ярость праведника… А я уже рефлекторно развернулся. Мои крылья, бледные и искалеченные, но всё ещё смертоносные, распахнулись, рассекая воздух с ледяным свистом. Мои руки с когтями взмахнули, прорезая воздух как острые лезвия меча, выкованного в бездне отчаяния.

Он не успел даже вскрикнуть. Его дух был перерезан на несколько частей одним плавным отработанным движением…

И пошёл дождь. Ярко-золотистый, ослепительный дождь из искр и света от его исчезающего духа. Он разлетелся на мельчайшие, сияющие частички, сверкающие как алмазная крошка. Они обрызгали меня, оседая на выцветшей блёклой одежде, на моих бледных крыльях, на холодном лице. Его святая аура обожгла кожу, как тысячи крошечных иголок льда и огня одновременно. Она пахла озоном после грозы и… невыносимой чистотой. Я ощутил мгновенный спазм отвращения.

Глубокий вздох. Склад снова погрузился в тишину, теперь ещё в более гнетущую. Теперь только пыль медленно кружила в свете тусклых ламп.

Я стряхнул с когтей несколько прилипших золотых искр, и они погасли как умирающие светлячки. На полу остался лишь слабо мерцающий осколок духа Хранителя.

Ну… Одним больше, одним меньше. Опекать ему всё равно уже было некого…

Но язвительную ухмылку быстро стёрло с моего лица. Пространство содрагнулось. Пыль замерла в воздухе. И сам воздух стал плотным, давя на крылья и на разум.

Он явился.

Несомненно. Так приходит только он – Владыка – первопричина и последний суд. Его форма была непостижима – человекоподобный силуэт из сгустка ночи с мириадами звёзд и галактик. У него не было лица и не было глаз, но я физически чувствовал, что он на меня смотрит.

Он всегда всё видит.

– Жнец, – прозвучал его голос, обжигающим меня изнутри ледяным пламенем, – Ты преступил Закон мироздания.

Я попытался найти оправдание, циничную отговорку, но мог лишь молчать, чувствуя, как моя собственная тень предаёт меня, сжимаясь в ужасе.

– Ты погасил свет, данный во спасение. За это ты познаешь тяжесть света, что презираешь. Ты ощутишь хрупкость жизни, которую рвёшь. Ты примешь долг того, кого уничтожил, – Владыка простёр руку в сторону тусклого осколка духа Хранителя. Осколок ярко вспыхнул, проецируя мимолётный образ: больница, бледная девушка с закрытыми глазами сидит напротив врача. Её аура слабая, дрожащая.

Холодная ярость, ещё недавно кипевшая во мне, обратилась в лёд ужаса.

Нянька? Нет, только не это!

– Но… Я же… Смерть… – сорвалось неуверенно с моих губ, голос прохрипел, горло сдавило отчаяние.

– Это будет твоим искуплением, – поправил Владыка. Его фигура начала растворяться в сгущающей тьме, – И помни, Жнец, если она умрёт раньше чем через три месяца, я сделаю тебя смертным.

Он исчез. Давление спало. Пыль снова закружила в лезвиях солнечного света.

Но мир уже не был прежним…

Скрежет тормозных дисков на легковом автомобиле заставили вернуться из тёмных мыслей и снова вспомнить об этой девчонке. Моё невыносимое наказание! Она притягивает неприятности!

Сжал челюсти. И почему моей подопечной оказалась именно ты – вечно ноющее, полудохлое, хрупкое создание?

Скрежет тормозных дисков, и я инстинктивно отпрыгнула назад, чувствуя, как воздушный поток от промчавшегося от меня автомобиля обжигает лицо.

– С ума сошла что ли?! – крикнул водитель, высунувшись из окна. Его лицо было искажено смесью злости и ужаса. Я молчала, глядя, как его машина исчезает в серой дымке дождя.

Капли стекали по моим щекам, смешиваясь со слезами. Руки тряслись, но внутри как ни странно становилось спокойнее с каждой минутой.

Я отклонил голову назад и выдохнул.

– Хорошо, – сказал я сам себе, подписываясь на мучительную сделку с Владыкой вечности, – Девчонка, так девчонка. Хорошо хоть одна она, а не несколько подопечных, как у одного знакомого Хранителя… Снова вспомнил этот мерзкий дождь его святой ауры. Брр…

Спрыгнул с парапета моста и послушно последовал за ней.

Кашель рвёт меня изнутри, будто кто-то запустил руку в грудь и выворачивает лёгкие наизнанку.

Я тут не при чём.

Я падаю на колени, пальцы судорожно впиваются в мокрый от дождя асфальт. Алая, тёплая брызгает на ладони, на асфальт, на моё совсем промокшее чёрное платье.

– А, – выдохнул и отвернулся, – Я знаю, как быстро помочь тебе, дитя, я могу избавить от этих мучений… Но я не могу так сделать. Иначе нарушу договор. Мне нужно сохранить тебе жизнь любой ценой. Всего на каких-то три месяца. Пустяк для такого, как я. Что стоит потерпеть три месяца для того, кто живёт вечность? Пусть и в позорной роли Хранителя…

Я вытерла окровавленные губы длинным рукавом платья и медленно поднялась с колен…

И вот я здесь – в обители длинных коридоров, что пахнут антисептиком и тщетностью. Моя палата на втором этаже, третья слева от поста медсестёр, маленькая, с одним окном, в которое редко заглядывает солнце. Тихо хмыкнула. Солнце мне ни к чему. Я собираюсь всё время спать, пока не придёт моё время… Всё здесь меня жутко бесит.

Да. Палата крошечная. Ещё и с соседями. Помахал деду.

– Скоро встретимся, – подмигнул ему, а дед вздрогнул, будто увидел меня.

Если бы я был в материальном мире, я бы всё тут поскидывал и поломал. Не специально конечно. А девчонка хорошо вписывается. Она такая же… маленькая… И хорошо, что мы в больнице. Слышал, что для людей здесь безопасно, а значит моя задача будет простой.

– Я не боюсь смерти, – шепчу в полумрак палаты, где даже стены прислушиваются к последнему дыханию постояльцев.

– Ох, не верю… Плохая ты актриса, – ответил ей с воодушевлённой усмешкой, но она меня конечно не услышала, хотя кажется почувствовала себя уже лучше. Поправила свои чёрные пряди, свисающие до плеч, заулыбалась… Ей идёт улыбка.

"Пару месяцев", – звучало как приговор. Конец, обретший очертания.

Телефон в кармане завибрировал. Смс от хосписа: "Завтра придёт новая сиделка. Будьте готовы к обезболивающим уколам".

Я усмехнулась.

"Будьте готовы", – как будто я собиралась на войну.

А может, так оно и есть. Последняя война с самим собой?

– Ах! Так вот оно в чём дело. Как я сразу не догадался, что в этом есть подвох – твои часики тикают и совсем скоро остановятся! Я понял твою задумку, Гнусный пройдоха! – Взглянул на небо, прищурился. Коварный план Владыки заставить меня пытаться изо всех сил выполнить условия договора, и всё равно проиграть! Хитро придумал. – Ты думаешь я не смогу переиграть тебя? – Снова прищурился в небо, – Не в этот раз, Владыка. Не в этот раз… Я заставлю её жить! – повернулся к девчонке, – Ты не умрёшь так быстро. И… Ты умираешь.

Она рухнула на пол как подкошенный цветок. Белое больничное платье распласталось вокруг неё словно крылья бабочки. Обморок? Нет, хуже, гораздо хуже.

– У пациентки приступ! – голос врача прозвучал сигналом, – Срочно готовьте реанимацию!

Медсёстры бросились к ней, но их движения казались мне невыносимо медленными, словно мир вокруг погрузился в тягучий, вязкий кошмар.

– Нет, нет, нет, нет, нет! – я сжал зубы так сильно, что кость затрещала. В висках пульсировала ледяная ярость и страх – не за неё, нет. За себя.

Я уже представил, как Владыка медленно стирает мою сущность, превращая меня в жалкого смертного, как мои когти рассыпаются в прах, как крылья отпадают, а я, беспомощный, умираю на этой проклятой больничной кушетке рядом с ней.

– Дефибриллятор, – произнёс кто-то, и слова повисли в воздухе, как приговор.

Они ввели ей адреналин, распороли рубашку, а я стоял рядом как призрак, как тень, как проклятие, которое не может ни помочь, ни убежать.

– Расступитесь! Ей нужен воздух! Разряд! – крикнул врач, и я отошёл на шаг.

Её тело дёрнулось, как марионетка на нитях.

– Ещё раз!

Я стоял в углу, сжимая свои костяные руки так, что трещины поползли по фалангам. Во рту был вкус праха.

Я готов был расплакаться, совсем как человек. Но у меня не было слёз. Только тихий, безумный шепот где-то в глубине пустоты моей груди:

"Только не сейчас… Только не так… Дыши, чертовка!"

Мои когти впились в ее грудь, пронзая плоть холодным прикосновением смерти. Ладонь сжала её сердце – маленькое, слабое, почти замершее. Оно не билось, оно уже обмякло… поздно…

Я стиснул зубы – и вдохнул в него силу. Белые нити, как паутина, поползли из моей ладони, впитываясь в плоть, в сосуды, в самую глубь её сердца. Они пульсировали, жадно, как корни ядовитого цветка прорастали в её вены.

Это было неправильно.

Я знал.

Но другого выхода не было.

И тогда – удар! Глухой, мощный. Её сердце вздрогнуло и… забилось!

Сильнее. Громче. Яростнее.Я почувствовал, как что-то внутри меня отрывается и уходит к ней. Не просто сила, а часть меня. Я отдернул руку, задыхаясь от содеянного, потому что теперь я чувствовал её сердце. И оно билось слишком громко.Слишком сильно.Как будто внутри моей пустоты тоже что-то стучало…

Глава 2. Вокруг моей души

– Пятнадцать тысяч сто двадцать, пятнадцать тысяч сто двадцать один, пятнадцать тысяч сто двадцать два…

Она беспокойно ворочается во сне. Мне даже не нужно прислушиваться к её сердцу, оно будто стучит внутри меня. Надрывно, гнетуще знакомо…

Её палата слишком тесная – камера из белого кафеля и умирающего света. От стен несёт отчаянием, старой кровью и пылью, забившейся в щелях линолеума. Лунный свет, пробиваясь сквозь узкую щель в здании напротив, ложился на пол бледной, слабой полосой, не в силах рассечь густые тени, затаившиеся в углах.

Тени, ожидающие своего часа…

– Пятнадцать тысяч сто двадцать пять…

Я здесь порядка четырёх часов, стою у окна, наблюдаю за дыханием девчонки. Она лежала на больничной кушетке, до плеч укрытая простынёй цвета слоновой кости. Она казалась хрупким призраком, уже наполовину растворившимся во мраке ночи.

Надрывно дышит. Короткие хриплые вдохи сменяются долгими мучительными паузами, грудь замирала, будто забывая, как подниматься. Будто тело давно хотело умереть, а я – единственный, кто насильно удерживал жизнь там, где её уже не должно быть. И это Я – тот, кто наоборот должен забирать жизнь, тот, кто отсчитывает последние секунды, как этот проклятый старик, что б его!

– Пятнадцать тысяч сто тридцать семь… – хрип старика врезался в тишину, как тупое шило.

– Замолкни! Мешаешь думать, – моя бледная рука едва коснулась старика на соседней койке, он дёрнулся всем телом как от удара током. На мгновение счёт прервался, но потом старик только громче стал считать, словно пытаясь заклясть этим потоком чисел только что коснувшийся его ледяной ужас.

– Пятнадцать тысяч сто сорок, пятнадцать тысяч сто сорок один, – его пальцы судорожно сжимали край простыни, костяшки белели.

Чувствую слабость её тела, смутные обрывки кошмаров и… что-то ещё. Болезнь? Нет. Что-то древнее и чужеродное. Холодное, скрытое за ритмом сердца. Моя скверна? Погладить, чтобы успокоилась?

Нет. Внутри всё сжалось. Не хочу больше прикасаться к ней. Дотянуть бы… Три месяца ещё впереди… Три месяца этой каторги наблюдения, отсчитывая удары чужого сердца в своей груди, слушая её хрипы и…

Девчонка забилась в конвульсиях. Резкие, нечеловеческие рывки сорвали простыню, тело выгнулось дугой. Голова мотала из стороны в сторону. Из горла вырвался булькающий хрип, будто девчонку что-то душило.

Где только ходит весь медицинский персонал?! Тишина коридора за дверью глумилась надо мной. Ни быстрых шагов, ни тревожных окриков, ни звона металлических тележек. Где все эти аппараты?! Мониторы, тревожные кнопки, что так часто показывают в их фильмах?

Ах, да. Совсем забыл… Это же место смерти, куда посылают всех списанных.

Стало внезапно тихо – старик за спиной замолчал. Его счёт оборвался на полуслове. Я с удивлением повернулся к нему. Он сжался в комок на своей койке, глаза, полные животного ужаса, уставились в мою сторону.

Он видит меня? Я узнаю этот взгляд – привычный взгляд перед тем, как я извлеку душу. Но…

Смотрел он не на меня. А на нечто за моей спиной. Я проследил его взгляд.

Девчонка билась в припадке, снова неестественно выгнулась и обмякла.

Сердце? Я прислушался. Всё ещё бьётся. Тихо, но бьётся. Дыхание стало поверхностным, хриплым. На её фарфоровом лбу выступила испарина.

А где же они? Жнецы, что всегда прячутся в тени…

– Ты не увидишь их. Ты в другом измерении, Жнец, – прошипело что-то возле девчонки, – Тут только мы с тобой. И она… Эту грань я сделал сам. Грань между мирами. Грань, где таятся все отверженные.

Я увидел его. Он обвился вокруг её слабой души, как удав вокруг жертвы.

Демон-червь.

Как я сам не догадался. Воздуха будто не стало, будто его мгновенно выкачали. Один лишь вакуум.Он впитывал её жизненную силу, её светлые воспоминания. Оставляя после себя одно лишь сожаление.

– Тварь ползучая… – прошипел с презрением. Я слышал о таких – древние нарушители границ.

– Отдай мне её, – продолжил он. Нашёл лазейку – смертное умирающее тело. А он не церемониться. Сразу начал с дела. – Ангел падший… Жнец… Мы оба – изгнанники. Но я нашёл щель в их царство. Сквозь эту оболочку, – он сильнее обвился вокруг хрупкой души девчонки, заставив её тело содрогнуться, – Какая разница тебе, Жнецу самой Смерти, на очередную дрожащую букашку. Она всё равно умрёт. Я лишь немного ускорил неизбежное, – хрипел он в моей голове, – Я проложу туннель домой… Нам обоим, – он повернул свою конусообразную голову без глаз, взирая на меня телепатически, – Ты же хочешь снова в тот мир, зачем тебе эти смертные? Оставь её мне.

– Знаешь… Тут такое дело… – замялся и ещё чуть приблизился к червю. Не верю, что я это скажу, но, – Она мне нужна… живой.

– Кому ты врёшь, – усмехнулся червь, его голос разошёлся на шелковистый шипящий смех, – Невозможно чтобы в этой ледяной пустыне с непроницаемой скорлупой, после стольких веков безжалостного сбора душ грешников, смрада ужаса и слёз, раздирающих стонов и безмолвного крика, осталось капля сожаления к смертным, – демоническая воля обволокла мой разум, – Зачем бороться, Жнец? Зачем тратить остатки своей мощи на эту… обречённую плоть? – энергетическое щупальце демона погладило душу девчонки, заставив её стонать во сне, – Ты видишь, душа её уже надтреснула, и моя цель – не её мучение, а возвращение. Её смерть… Это не конец. Это освобождение энергии, необходимой для рывка. Для прорыва пространства, – Я почувствовал, как холодная логика этих слов проникает в моё сознание, понимал, что моя сила лишь отсрочивает неизбежное, – Перестань бороться за неё. Дай мне… закончить начатое… – Его голос звучал почти как голос разума, – Мы войдём вместе в их обитель и свергнем старых богов! – голос червя стал торжествующим, как голос старшего брата, ставшего на защиту, – Ты устал служить… Стань Властилином! Правь вечностью наравне со мной! Предай того, кто обрёк тебя на позор! – червь захрипел, словно ему тяжело было разговаривать, – Я лишь помогу забрать то, что ты заслужил.