скачать книгу бесплатно
– Ладно, ладно, – сказал Вахтанг. – Слушай, тебе помощь-то нужна?
– Не знаю, – ответил Ваня и огляделся по сторонам. Местность по-прежнему была для него незнакомой. – Давай я выясню, куда меня завезли, а потом перенаберу если что, окей?
– Давай, – согласился Вахтанг, и в трубке зазвучали короткие гудки.
Ваня убрал телефон обратно в карман, поплотнее закутался и пошёл дальше – вдоль покрытого толстым слоем пыли дорожного леера, отделявшего шоссе от жилых массивов. Через несколько метров леер кончился, и Ваня свернул влево, взяв курс на небольшое нагромождение киосков, примостившихся у одного из небоскрёбов. Там же сновали рядом фигурки людей – у них-то и можно будет узнать, куда его завезли.
Загадочная, конечно, история, думал он, неспешно шагая к палаткам. Всё-таки власти у нас весёлые – то у них одно на уме, то другое. Никогда не знаешь, что в следующий момент будет. Как правило, это плохо, но в некоторых случаях – вот как сегодня – очень даже и хорошо. Жаль только, что никогда не предугадаешь, как обернется дело в следующий раз. Но сейчас ему грех жаловаться, это точно.
Ваня, широко улыбаясь, подошёл к ближайшему киоску и постучал в закрытое окошко, раздумывая, чем он хочет закончить этот прекрасный солнечный день.
БЛ
Если в парке лечь прямо на траву спиной, закинуть руки за голову и смотреть вверх, будешь видеть только небо над собой да редкие ветки деревьев, попадающие в поле зрения.
Ветки – чёрт с ними, они совсем не мешают. А небо – небо всегда бесконечно далеко. Оно, наверное, единственное, во что ему не придётся рано или поздно упереться головой в этом городе. Поэтому Стёпа мог лежать так по часу, а то и больше – главное, чтобы на улице было достаточно тепло и сухо, потому что его старая одежда уже сильно прохудилась в паре мест, а если её вдобавок ещё и промочить, на следующий день, скорее всего, придётся сидеть дома. Если, конечно, кто-нибудь из общаги не одолжит штаны и футболку.
Но сегодня стояла отличная погода и небо было как никогда высоким и пронзительно синим – лишь кое-где медленно ползли белые хлопья облаков. Одно, похожее на гигантский пузатый чайник, уже почти скрылось из виду, а второе – бесформенный кусок сахарный ваты – как раз проплывало над ним, подкрадываясь к солнцу. Стёпа лежал, жмурился от ярких лучей и думал. Думал обо всём понемногу – мысль вяло перескакивала с одной темы на другую, сильно не задерживаясь ни на чём, но в целом на душе было довольно легко и хорошо. Нечасто в последнее время удавалось поймать такое настроение.
Стёпа пошарил по траве рукой, нащупал свой телефон и поднёс его к глазам. Почти четыре часа. Вздохнув, он потянулся, затем резко подогнул колени и сел на траве.
Мир вокруг тут же развернулся, превратившись в то, чем и являлся на самом деле, – маленьким, довольно безлюдным парком на окраине города. Неподалёку по дорожке неспешно прогуливалась старушка с внуком. Увидев сидящего в траве Стёпу, она повернула и медленно засеменила в противоположную сторону. Стёпа помрачнел.
В последнее время он сталкивался с такой реакцией людей всё чаще. Что поделать, он рос, и его особенность с каждым днём становилась всё заметнее. А большинство людей не любят и боятся гигов – это он знал уже давно, но только теперь ему постепенно приходилось всё чаще ощущать эту нелюбовь на своей шкуре.
Он встал и начал отряхивать одежду от прилипших мелких травинок и старых сухих листьев, затем подобрал свою сумку с учебными принадлежностями и медленно зашагал в сторону дома.
От парка до общежития было совсем недалеко – пешком можно дойти максимум за двадцать минут. Стёпа, не торопясь, шёл по едва заметной тропинке и смотрел по сторонам. Парк быстро закончился, и сейчас Стёпа пересекал довольно большой пустырь, покрытый редкими, жмущимися друг к другу кустами и кучками мусора, разбросанными в невысокой траве.
Через несколько минут, обогнув густо поросший молодыми деревцами овраг, он увидел громаду своего общежития. Хоть Стёпа и был студентом, поселили его, конечно, не в обычной университетской общаге, где обитало большинство его однокурсников. Он жил в здании старого заброшенного завода, одиноко стоящего в грязной промышленной зоне на окраине города. Одной стороной завод выходил на железную дорогу, а рядом было депо, и по ночам Стёпу нередко будил грохот отцепляемых от локомотива товарных вагонов.
Теперь завод был переделан в общежитие для гигов – окна криво заколотили чем попало, комнаты кое-как расчистили и обустроили, насколько это могли себе позволить их нынешние владельцы. Сейчас тут проживало около двадцати человек. Район, конечно, выглядел довольно мрачно – но таким, как они, было практически нечего опасаться. Ворам поживиться тут было совершенно нечем, приличная публика и вовсе обходила подобные места стороной, а окрестная шпана сюда соваться боялась – всё-таки здешние обитатели находились в слишком уж другой весовой категории. Периодически, правда, им били стекла и писали на стенах обидные слова краской из баллончиков, но обитатели этого здания давно уже перестали обращать внимание на такие мелочи.
Стёпа поравнялся с корпусом и ступил на идущую вокруг завода дорожку. Под ногами начал приятно похрустывать гравий – они сами насыпали его в один из субботников около месяца назад. Вообще они каждую неделю старались хоть как-то улучшить прилегающую к унылому серому зданию территорию, используя для этого подручные средства, и постепенно их работа приносила плоды – завод всё более походил на нормальное человеческое жильё.
Стёпа подошёл к огромной железной двери, раньше служившей воротами для поездов, налёг на неё плечом и вошёл внутрь.
За дверью начинался длинный, широкий, тускло освещённый коридор. Стены его были собраны из разного цвета и размера листов фанеры, уходящих далеко вверх – под самые потолочные балки, крытые кровельным железом. По обеим сторонам коридора двумя рядами шли большие двери, такие же разношёрстные, как и всё вокруг.
Стёпа шагнул внутрь коридора, вдохнув носом тёплый дух общежития – смесь старых запахов металла и смазки, оставшихся от поездов, с ароматами готовящейся на кухне еды и влажных древесных панелей, – и зашагал в сторону своего жилища.
Он уже подходил к своей комнате, когда большая соседняя дверь вдруг тихонько скрипнула и из-за неё осторожно выглянул дядя Виталик. Сначала в приоткрывшемся проёме показалась только его огромная голова; затем, убедившись, что пришли свои, дядя Виталик сделал пару шагов и выбрался из комнаты целиком.
Он был очень большой, чуть ли не в два раза больше Стёпы. Впервые увидел своего соседа, Стёпа по-настоящему испугался. До этого он никогда не встречал таких больших гигов, поэтому весь облик дяди Виталика – огромные руки и ноги, исполинский рост – всё это произвело на Стёпу неизгладимое впечатление. Но больше всего, конечно, его напугало лицо, и в особенности – огромные глаза и зубы. Когда он увидел их вблизи, что-то внутри непроизвольно сжалось от страха, хоть он и понимал, насколько это глупо. Потом, конечно, испуг прошёл – тем более, что дядя Виталик оказался приятным и очень добрым человеком. Он почти всё время сидел дома и выращивал у себя в комнате разные растения, а по вечерам писал стихи и песни – как-то раз он прочитал Стёпе парочку, и тот поразился: оказалось, душа у его соседа даже больше, чем вмещавшее её в себя тело. У дяди Виталика была даже специально изготовленная каким-то другом гитара, на которой сосед очень любил поиграть длинными свободными вечерами, которых у него было так много. Совсем недавно эта гитара была для Стёпы поистине гигантским инструментом, но в последнее время он с грустью замечал, что она становится всё меньше и меньше. Гитара, понятное дело, оставалась такой, какой и была, – просто Стёпа рос, и однажды этот инструмент должен был прийтись ему как раз впору.
Но первые впечатления от встречи Стёпа запомнил хорошо – и теперь ему проще было понять людей, иной раз в ужасе шарахавшихся от него на улицах.
– Гулял, брат? – улыбнувшись, вместо приветствия сказал дядя Виталик. Он старался говорить негромко – все они старались держаться тихо, но бетонные стены завода неизбежно усиливали звук. – Тебе тут письма пришли, – и он, наклонившись, протянул на своей могучей ладони два маленьких квадратика бумаги.
– Спасибо, дядь Виталь, – с чувством сказал Стёпа, задрав голову вверх. – Как ваше здоровье?
– Ой, да ничего! – Огромные губы соседа растянулись в улыбке. – Спина вот только побаливает, врач приезжал, прописал какой-то крем, дал даже рецепт – да только где ж я на свою поясницу столько крема куплю? Обычный тюбик я и открыть-то с трудом могу, а большого объёма его для нас не делают, – он грустно развёл руками. – Ладно, не буду грузить тебя, брат. Пойду я. – И дядя Виталик так же тихонько, как появился, скрылся за дверью.
Стёпа несколько секунд задумчиво смотрел ему вслед, затем вытер ноги о расстеленный на полу коврик, вошёл в свою комнату и заперся на замок.
Его жилище представляло собой небольшую, по меркам гигов, комнату с высоким потолком. Когда-то на этом заводе стояли огромные машины, перемалывающие камни в мелкий песок, – в наследство от них здешним обитателям досталась противная жёлтая всепроникающая пыль, которую они до сих пор не могли до конца вычистить из своих комнат. Комнаты были отделены друг от друга высокими перегородками, которые жильцы делали сами, отыскивая стройматериалы на заброшенных стройках в округе.
Сейчас в Стёпиной комнате стояла только расправленная ещё с утра кровать, стол с разбросанными на нём учебниками и книгами и несколько чашек и кружек на табуретке в углу. Есть все готовили на общей кухне, построенной в конце коридора.
На стенах, выкрашенных в разные цвета, висели картины – найти большие холсты, кисти и краску не составляло труда, и Стёпа любил зарисовывать пейзажи окраин, подолгу сидя на улице где-нибудь неподалёку. Картин набралось уже с пару десятков, и редкие Стёпины гости не раз советовали ему попробовать предложить своё творчество в какую-нибудь галерею. Стёпа, впрочем, всегда смущался и никогда не принимал подобных идей всерьёз, считая их обычными проявлениями вежливости.
Он разулся, снял куртку, повесил её на крючок возле двери и сел к столу. Включил настольную лампу и достал лупу – ему уже трудно было разбирать мелкий рукописный почерк обычных людей.
Стёпа повертел в руках конверты. На одном стоял адрес администрации района, на другом – больницы, в которой он состоял на учёте, а третье письмо было от родителей. Немного подумав, он надорвал первый конверт. Из него выпал обычный казенный бланк с гербом. Стёпа развернул его.
Здравствуйте, уважаемый Степан Александрович!
Мы подробнейшим образом изучили предоставленные вами данные о заброшенных и пустующих помещениях нашего района и выражаем Вам огромную признательность за столь скрупулёзно собранную информацию.
Также мы очень сочувствуем Вам и Вашим коллегам, находящимся в столь необычном положении.
К сожалению, администрация нашего района не может бесплатно предоставить Вам помещения, так как все они находятся в собственности у разных владельцев, и юридически мы не имеем права распоряжаться этими объектами. Поэтому мы готовы перенаправить Вашу просьбу в специальные организации, занимающиеся проблемами людей…
Стёпа скомкал бумагу и кинул её в стоящую в углу мусорную корзину. Дальше можно было не читать. Юридически не можем то, не можем сё… Когда надо, у администрации юридически получалось абсолютно всё, что угодно. А если судить по тем письмам, которые он иногда получал в ответ на свои ходатайства, они только и могут, что вежливо сливаться, рассыпаясь в извинениях. С тех пор, как Стёпа поселился здесь, он, пообщавшись с другими гигами и послушав истории об их жизни, задался целью что-нибудь сделать для их небольшой общины. Казалось, для этого не очень много надо: большинство его соседей были работящими и спокойными – всё, что им было нужно, по сути, так это место, где они бы могли бы заниматься своими делами. Гарик, например, отлично вырезал по дереву, но так и не смог найти себе достойной работы – либо ему физически не хватало места, либо он сталкивался с непреодолимыми предрассудками работодателей. Поэтому он давно хотел открыть свою мастерскую. Саня и Дэн готовы были помогать ему в этом. Учитывая физические данные всех троих, они могли бы очень продуктивно работать, но всё упиралось опять-таки в место. У остальных обитателей общежития тоже были идеи, как извлечь выгоду из своего положения. Но и им нужна была хоть какая-то минимальная помощь.
А в этом районе было очень много старых, заброшенных цехов – с большими потолками, как раз таких, какие им требовались. С выбитыми окнами, с грязными, в подтёках, стенами, эти корпуса давно стояли без дела, заваленные мусором и вонючими тряпками. Но все попытки Стёпы выяснить, кому они принадлежат, и хоть как-то договориться с их владельцами терпели неудачу. Везде он получал отказы – обычно холодно вежливые, как это письмо, а где-то ему просто велели убираться к чертям ещё на входе.
Ну ладно, что тут грустить. Может, в другой раз повезёт.
Вторым было письмо из больницы.
В нём не было ничего особенного – напоминание явиться для планового осмотра и диагностики в приёмное отделение клиники, специализировавшейся на изучении синдрома феноменального роста. Попросту – изучавшей гигов, как они сами предпочитали себя называть.
Такие письма Стёпа получал регулярно, и в большинстве случаев он тоже просто выкидывал их в мусорку. Зачем ему каждый месяц таскаться в больницу? Ну, осмотрят его, возьмут кровь, ощупают, потом разведут руками и отпустят, дав напоследок рекомендации, которые он слышал уже сто раз.
Всё, что ему нужно было знать, он услышал в тот самый, первый свой визит в больницу, который ему не забыть никогда.
Дело в том, что где-то до десяти лет нарушение роста никак нельзя диагностировать. А после десяти человек начинает быстро и безудержно расти – и до сих пор учёные так и не придумали, как бороться с этим. В двенадцать лет Стёпа обогнал по росту всех сверстников – поначалу ему даже нравилось это, он начал уверенней чувствовать себя в классе, но потом он стал всё чаще ловить на себе обеспокоенные взгляды родителей и слышать робкие перешёптывания одноклассников за спиной. А потом его привели в эту клинику, где доктор, посадив Стёпу перед собой в чистом, светлом кабинете, сообщил ему информацию, обрушившуюся на двенадцатилетнего мальчика, как ком земли.
За какие-то ничтожные десять минут он узнал, что к тридцати годам он, Степан, станет монстром, ростом больше чем вдвое превышающим нормального человека.
Поначалу это просто не укладывалось в голове. Позже повзрослевший Стёпа, кое-как свыкшись со своей особенностью, рассудил, что это лучше, чем СПИД или рак, или просто нелепая смерть от ДТП или ещё какой-нибудь ерунды. Но тогда мир рухнул для него, и каждый раз, как Стёпа оказывался в кабинете у врача, он неизбежно вспоминал тот самый первый визит. И тогда тоска и чувство несправедливости наваливались на него, как в тот день, и снова хотелось выскочить из больницы и бежать, рыдая навзрыд, не разбирая дороги, – чтобы потом без сил упасть в незнакомом парке, закрыв лицо руками и стараясь не видеть никого и ничего вокруг.
Он скомкал листок вместе с конвертом и отправил в корзину вслед за предыдущим.
Следующим было письмо от родителей – он сразу это понял по характерному маминому почерку, которым был заполнен адрес получателя. Вообще она писала очень мелко, но сейчас старалась писать большими буквами, чтобы ему было удобнее читать письма. Милая, но в тоже время всегда напоминавшая про его ущербность забота. Он надорвал конверт.
Здравствуй, сыночек!
Мы с папой совсем заскучали по тебе и решили написать письмо. Как ты там поживаешь, Стёпушка? Мы с папой очень переживаем за тебя. Нормально ли устроился? Хорошо ли кушаешь?
Папа сильно скучает по тебе. Всё говорит, что сейчас заработает денег, купит нам дом за городом, и мы снова сможем жить все вместе, как и раньше. Но сам знаешь, с работой сейчас не ахти, поэтому когда ещё это случится – одному Богу известно. Но папа не унывает, и тебе советует. Ну а я-то знаю, ты сильный, Стёпушка наш, ты со всем справишься. Так что помни – как только мы сможем, то тут же за город переберёмся. Но сейчас пока, сам пойми, никак. Алёнке надо школу заканчивать, а там и университет, а у неё запросы – огого, даже не знаю, как со всем справимся. Женихи вокруг неё так и вьются, глаз да глаз нужен.
Брабус заболел. Сожрал, наверное, дурила, что-нибудь на улице, всю квартиру загадил, а потом слёг. Мы все перепугались, Алёнка реветь принялась, как потерпевшая. Папа его к ветеринару отвёз, промыли ему желудок, капельницу поставили. Сейчас лежит себе тихо, отходит, так что вроде всё нормально должно быть.
В общем, всё у нас потихоньку. Ты бы в гости к нам заглянул, что ли. Правда, даже и не знаю, как ты в нашей гостинке-то и поместишься теперь, помнишь ведь, как мы живём. Но ничего, ты не расстраивайся, мы тебя не забываем, много думаем о тебе. Хочу вот посылку тебе отправить ко дню рождения, так что ты пиши, какие у тебя пожелания есть, мы с папой постараемся сделать всё. Хотя, конечно, возможностей у нас не так много, сам знаешь.
Ладно, сыночек, буду закругляться, папа с работы пришёл, надо ужин на стол ставить. Папа вот привет тебе передаёт.
Кстати, ты компьютером не обзавёлся? А то могли бы по компьютеру созваниваться, хоть смотрели бы друг на друга почаще.
Целуем, обнимаем и очень скучаем.
Твои мама, папа и сестра.
Прочитав последние строки, Стёпа отложил письмо в сторону и глубоко вдохнул, пытаясь унять вдруг появившуюся в теле дрожь. Почувствовал, как на глазах проступили слёзы, – он знал, что заплакать всё равно не сможет, никогда не получалось, но иногда ему становилось так невыносимо грустно, что хотелось наложить на себя руки. Вот и сейчас, прочитав это обычное, в общем-то, письмо из дома, он почувствовал, как тоска холодной рукой сжала сердце. Вечные надежды родителей, что всё устроится, рассказы про сестрёнку, их обычную жизнь, частью которой он мог бы до сих пор являться…
Стёпа вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, вынужденным в одиночку бороться с миром, который ещё вчера казался ему таким добрым и открытым, а сейчас с каждым днём становился всё враждебнее и враждебнее, поворачиваясь своими новыми, холодными и колючими сторонами.
От того мальчика, которого ещё помнит его мама, с каждым днём оставалось в душе всё меньше и меньше – а сам мальчик рос не по дням, а по часам. Теперь он огромный ребёнок, доведённый природой до абсурда, – каждый год ему было необходимо покупать новые вещи, потому что он безнадёжно и катастрофически быстро вырастал из всего, что носил. С одеждой ещё можно было выкрутиться – новая доставалась ему от таких же, как он, товарищей по несчастью, уже выросших из прежнего размера, но о роскоши типа коньков, например, нечего было и мечтать. И цена на них гигантская, да и коньки на один год – увы, у него нет столько денег, чтобы позволить себе такую блажь. Так же, как и компьютер: обычным он уже пользоваться не мог, а о проекторе или огромном мониторе не могло быть и речи.
Стёпа сложил руки на столе и уронил на них подбородок, уставившись немигающим взглядом на грубо покрашенную стену. Так он просидел несколько минут, глубоко дыша и приходя в себя после внезапно нахлынувшего приступа отчаяния. Почувствовав себя лучше, он встал и пошёл на кухню – готовить себе еду.
На кухне он достал из шкафа большую кастрюлю, поставил её на электроплиту и налил внутрь воды. Подождав, пока вода закипит, Стёпа насыпал в неё рис из стоящего в углу большого мешка и начал чистить овощи для салата.
Овощи и крупы были теперь его основной ежедневной пищей. Несмотря на свои размеры, ел он достаточно мало, стараясь ограничивать себя в еде. Иные обычные люди едят больше, чем некоторые гиги – в этом Стёпа мог убедиться лично. А про то, что денег на еду можно тратить в разы больше, покупая жутко дорогие продукты, и говорить нечего.
Мясо Стёпа ел редко. В последнее время он особенно ценил индейку. Крылья и ноги этой исполинской птицы больше не казались ему такими огромными, как раньше, превратившись во что-то типа обычной курицы. Чем индейка будет казаться Стёпе через десять лет, ему думать не хотелось.
Стёпа взял из низкой ванны, служащей им мойкой, свою тарелку, положил в неё дымящегося риса, добавил немного масла и сел к столу. Он задумчиво, медленно жевал, раздумывая, чем занять остаток дня. Надо будет обязательно поучиться – в универе уже накопилась пара «хвостов», – да и пораньше лечь спать. Завтра с утра ему надо на работу, а добираться до неё довольно долго, поэтому встать придется не позже шести утра.
Мысль о работе вдруг выхватила из памяти случай, произошедший с ним вчера.
Во время матча на трибуне возникла какая-то потасовка, и Стёпа, находившийся ближе всех и увидевший вскочивших со своих мест драчунов, первым поспешил разнимать их. Что не поделили два небритых и не очень опрятных мужичка, он так и не узнал, да ему было и не до этого. Запомнилось ему другое – рядом с мужичками, на соседнем кресле, сидела девушка. Успокоив драчунов – для этого Стёпе было достаточно взять каждого в руку и развести в разные стороны, крепко сжав ладонями воротники, – он просто стоял и ждал, когда подоспеют секьюрити. А девушка, невероятно красивая хрупкая брюнетка, быстро оправившись от испуга, живо и с интересом разглядывала его, едва заметно улыбаясь. Стёпе было неловко, он краснел и прятал глаза, но все жё пару раз улыбнулся ей в ответ – и её улыбка тоже стала чуть шире. Едва дождавшись охраны – руки у него вспотели, и он переживал, как бы дебоширы не вырвались и не взялись за старое, – он вручил стражам порядка понуро свесивших головы мужиков и поспешил скрыться за раздевалками. Напоследок он украдкой бросил на девушку осторожный взгляд – она помахала ему в ответ. И почему-то сейчас этот случай вдруг всплыл в памяти. Это было приятное воспоминание. Даже очень.
Он почти доел свой скромный ужин, когда в коридоре послышались чьи-то шаги. Через минуту в столовую вошёл Колька.
Колька жил через две комнаты от Стёпы. Ему недавно стукнуло тридцать – Стёпа до сих пор помнит шумную вечерину, которую они закатили по случаю юбилея. Тридцать – это значит, что рост его остановился. Он был намного ниже, чем дядя Виталик, но значительно выше ещё растущего Стёпы. Помимо того, что он был гигом, Колька имел ещё одну особенность. Он был огненно, прямо как-то мультяшно рыжим. Ярко-оранжевые волосы торчали во все стороны, словно клоунский парик, и такими же были его борода и усы, брови, волосы на руках и даже ресницы. Со всем этим изобилием рыжей шерсти Колька иной раз напоминал большого льва из зоопарка. Но характер у него был совсем не вяжущийся с образом опасного хищника – с детства привыкший к насмешкам сверстников, он никогда не унывал, на всё у него готова была шуточка или присказка, а с лица не сходила жизнерадостная улыбка. Колька ремонтировал автомобили – у него был старый школьный приятель, для которого Колькин гигантизм не стал препятствием в дружбе, и теперь они неплохо зарабатывали, вместе ковыряясь в машинах в собственной автомастерской неподалёку.
Но сегодня Стёпин сосед был мрачен и задумчив. Он вошёл в столовую, рассеяно поздоровался со Стёпой, с грохотом поставил в углу кухни какой-то мешок, после чего сел на лавку и забарабанил пальцами по исцарапанной ножами поверхности стола.
– Как дела, Стёпк? – спросил он, немного помолчав. Он с самого начал их знакомства необычно называл его, будто спотыкаясь на последней букве и специально не договаривая «а». Звучало это довольно забавно, и Стёпе нравилось такое обращение.
– Нормально, – пожал плечами Стёпа. – Ты как?
– А я что-то заебался, – просто сказал Колька и посмотрел на соседа уставшими красными глазами. – Уехать я хочу отсюда.
– Куда уехать? – недоверчиво посмотрел на него Стёпа, немного опешив.
Колька неопределённо махнул рукой куда-то в сторону:
– За город. Устал я тут. Постоянно в тесноте, на тебя все давят, прохода не дают. На каждый твой шаг – сотня препон. Сил моих нет, – и он угрюмо сжал огромные кулаки.
– А там что, лучше? – с сомнением спросил Стёпа. – Там, куда ты собрался?
– Там? – задумался Колька. – Понимаешь, там только гиги живут. Я уж не знаю, насколько это правда, но к востоку есть места, целые посёлки, где живут такие, как мы. Сами добывают себе пропитание, одежду, что-то производят даже… Но главное, там места много, не приходится унижаться постоянно и спину гнуть, как тут.
– А что случилось-то? – спросил Стёпа, как-то совсем не ожидавший услышать от своего всегда такого жизнерадостного приятеля подобные слова.
Тот махнул рукой:
– Да… долгая история. Не хочу рассказывать. На вот лучше, посмотри, – и он положил перед Стёпой на стол сложенный вдвое лист бумаги. – Прочитай.
Стёпа развернул листок и пробежал его глазами. Это была ксерокопия статьи в каком-то журнале. В ней рассказывалось про особую деревню, полностью построенную людьми с синдромом нарушения роста. Текст повествовал о быте и жизни в этом посёлке, прилагались даже какие-то фотографии, но качество ксерокопии не позволяло рассмотреть их подробно. Да и вообще Стёпе этот листок показался не очень убедительным – мало ли что могут в газете написать?
– Ну, как тебе? – поинтересовался Колька.
Стёпа пожал плечами.
– Не знаю, – неуверенно сказал он. – Вроде привлекательно выглядит, но я бы, наверное, побоялся так вот всё бросить и поехать туда. Далеко это, кстати?
– Довольно далеко, – неопределённо ответил Колька. Он встал и начал прохаживаться по кухне взад-вперёд. – Добираться туда несколько дней придётся, около недели, может быть. На самолёте-то я не полечу. – Он криво, безрадостно усмехнулся.
– Так что случилось-то? – второй раз спросил Стёпа, не понимая, чем можно объяснить такую перемену в его приятеле.
Колька остановился и внимательно посмотрел на него:
– Не дадут нам тут жить спокойно, Стёпк. Тесно здесь – причём во всех смыслах. Ты молодой ещё, этого не замечаешь. А я устал. Устал жутко, полностью, так, что руки опускаются. – Он замолчал, потом махнул рукой: – Ладно, не буду тебя своей ерундой грузить. Мало ли, может у тебя всё иначе сложится, чем у нас всех. Пойду собираться.
Колька, низко наклонив голову, вышел из кухни, а Стёпа, будто оглушенный его последними словами, остался сидеть за столом, слушая, как затихают в коридоре шаги – тяжёлые, медленные. Казалось, что звук шагов каким-то образом вобрал в себя всё мрачное настроение человека, которому они принадлежали.
Есть почему-то совершенно расхотелось. Стёпа встал, переложил остатки риса обратно в кастрюлю, затем помыл посуду, навёл порядок в кухне и отправился обратно в свою комнату.
На улице уже стемнело, и их общежитие погрузилось во мрак – вокруг завода не было никакого освещения, а лампочки в общем коридоре не могли рассеять окружающую тьму, и только тусклый лунный свет пробивался сквозь редкие застеклённые окошки под крышей. Закрыв за собой слегка скрипнувшую дверь, Стёпа достал кипу учебников, включил небольшой диодный фонарик на батарейках и прилёг на тахту, слушая, как в коридоре топают и негромко переговариваются другие жильцы их общаги, вернувшиеся с работы или других своих дел.
Пролистав пару учебников и сделав несколько кратких конспектов, Стёпа достал последнее задание, по математике. Этот предмет всегда нагонял на него ужасную скуку, и сегодняшний вечер не оказался исключением. Стёпа попытался вникнуть в суть текста, но силы отказали ему – через пятнадцать минут он, немного поклевав носом, уже крепко спал, свернувшись калачиком на своей тахте.
Утром Стёпа, услышав звон будильника, энергично выскочил из-под одеяла, немного попрыгал на ногах и помахал руками, разгоняя кровь по телу, затем быстро собрался и вышел из своей комнаты. Миновав пустой коридор – большинство его соседей ещё спали в такую рань, – он, стараясь не очень громко скрипеть, открыл ворота и вышел на улицу.
За ночь, кажется, успело немного подморозить – приближающаяся осень потихоньку заявляла о себе. Небольшие лужи на растоптанной подъездной дорожке подёрнулись тонкой коркой льда, а изо рта шёл пар – впервые в этом году, отметил Стёпа про себя.
Но солнце уже выглянуло из-за горизонта, и скоро всё растает, уступив место обычному погожему осеннему деньку.
Немного постояв, вдыхая полной грудью прохладный воздух, Стёпа повернулся и бодро зашагал в сторону центра. Он прошел пустырь, потом совершенно безлюдный в эти часы парк, затем пересёк железнодорожные пути и углубился в спальный район – одинаковые серые коробки домов сомкнулись вокруг него, приняв в свои безрадостные объятия. На улицах появились и первые люди – они, низко наклонив головы, спешили по своим делам, почти не обращая внимания на происходящее вокруг.
Путь до работы был неблизким. Раньше Стёпа ехал часть дороги на троллейбусе, а потом пересаживался на электричку. Но с некоторых пор езда на троллейбусе стала слишком затруднительна для него – народу на остановках было много, и, устав от постоянного ворчания и издёвок окружающих, он сменил общественный транспорт на пешие прогулки. Постепенно он вошёл во вкус и очень полюбил ходить пешком – тем более что его ноги теперь могли шагать значительно шире, чем раньше. Стёпа нашёл для себя наиболее приятный и короткий путь и получал истинное удовольствие, проходя его раз за разом, погрузившись в свои мысли.
Вот и сегодня он почти не заметил, как парк, небольшой лес и окраина спального района остались позади, и он вышел на пустырь, в конце которого виднелась платформа пригородных электропоездов.
