В унисон

– Я развожусь с твоим отцом, – спокойно пробормотала она, поднося сигарету к губам.

– Ты что, шутишь так? – Лили нахмурилась.

Когда мама в очередной раз затянулась, Лили захотелось наклониться и вырвать сигарету из ее рук. Черт возьми, она же никогда раньше не курила! Откуда у нее сигареты?

– В последнее время мы не ладим, – коротко ответила мама, бросив взгляд в сторону. – Ты должна понять, Лили, ты же уже взрослая. Мы с твоим отцом не можем воспитывать вас в таких условиях, мы постоянно ссоримся – это не пойдет на пользу ни тебе, ни Уго.

– Почему вы не можете остаться вместе? – Лили со всей силы вцепилась пальцами в кожу предплечий. – Вы сделаете только хуже, если разойдетесь!

Мама затянулась; было видно, что этот разговор тоже ей неприятен.

– Это невозможно, – отрезала она, смахивая пепел в пиалу с водой.

Лили вскочила, не в силах обуздать гнев – он вырывался из нее бурными потоками, ей отчаянно хотелось выплеснуть весь негатив, вылить эту заразу из себя полностью, чтобы почувствовать облегчение. Но вместо этого порывистого желания, которое выбивало из-под ног почву, она вновь села, буравя мать полным презрения взглядом.

– Почему невозможно?! – крикнула она, хлопая ладонью по столешнице.

Мать вздрогнула; ее бесцветный взгляд метнулся к Лили, осматривая со всех сторон. Сигарета почти закончилась, но бледные пальцы продолжали сжимать ее так, как будто в одной этой сигарете заключалась вся ее сила и спокойствие.

– Потому что он мне изменил.

В первую секунду Лили показалось, что она умерла, но потом, когда она смогла сделать судорожный вдох, мысль потекла в ином направлении, – теперь девушка думала, что проще было бы умереть, нежели жить так. От их семьи ничего не останется – теперь они разбиты, поделены на части, расколоты сложными обстоятельствами жизни.

Она схватилась за голову, в красках представляя себе весь ужас их нынешнего положения.

Взгляд матери, рассеянный и невидящий, вдруг прояснился, стал жестким и суровым. Казалось, она вновь возвращалась к моменту, когда узнала об измене отца. Лили пришлось прикусить язык – такого признания она не ожидала. Ей стало больно, невыносимо тесно в груди – она не могла заплакать, не собиралась лить слезы, но те душили ее, подступая к горлу тяжелым, свинцовым комком.

Лили чувствовала, что это признание далось матери нелегко, тем более ей было нелегко прийти к решению развестись. До этого в их доме были слышны крики и ссоры, причем ссорились все между собой – Лили часто вступала в конфликт с братом или с матерью, а брат спорил с отцом, не сходясь с ним во мнении по некоторым вопросам. Все это было, но разве это не является чем-то нормальным для каждой семьи?..

Мама сделала последнюю затяжку и потушила сигарету в воде. Лили наблюдала за этим со смесью жалости и отвращения.

– И что вы собираетесь делать после развода? – спросила Лили тихо.

Ей было страшно повышать голос, казалось, будто скажи она эти слова чуть громче, это очень быстро довело бы маму до истерики. Лили исподлобья смотрела на нее, ожидая какого угодно ужаса – хуже ведь уже не будет, самая страшная новость уже позади.

Привычный мир рушился, от любовно выстроенных зданий отваливалась кладка, с верхних этажей падали валуны, впечатывая бегущих в страхе людей в землю. Камни оставляли вмятины, огромные кратеры размером с лунные озера – теперь земля маленького мирка Лили была похожа на решето.

– Я уеду в Индию с Уго, а что будет делать ваш отец, я не знаю, да мне это и не интересно. Скорее всего, он захочет забрать тебя с собой на свою историческую родину.

– Что? В смысле… в Испанию? Он в Испанию со мной, а ты в Индию?

Лили так пристально смотрела на мамин рот, чтобы не пропустить ни слова из сказанного, что в глазах у нее начало двоиться.

– Да. Мама переедет жить сюда, она как раз хотела получить дом подальше от городской суеты.

– Вы сошли с ума!

– Это всего лишь прагматизм. Мы искали оптимальное решение, и мы его нашли.

Лили вновь вскочила с места, на этот раз стул, на котором она сидела, отъехал назад, лишив девушку возможности сесть за стол вновь. Упершись руками в столешницу, Лили склонилась над матерью с видом коршуна, готового напасть на беззащитную добычу.

– Я не поеду. Я никуда не поеду, слышите?!

– Ты хочешь жить вдали от семьи? – спросила мама спокойно.

Она достала из-под стола пачку сигарет и вытянула одну, крутя ее в пальцах, словно играя.

– Вдали от таких, как вы, вполне! Почему вы не посоветовались с нами? Почему решаете, как будет лучше, только для себя? Меня просто бесит, что наше с Уго существование для вас формальность! Мы же тоже люди!

– Успокойся, прошу тебя. – Поморщившись, мама сунула сигарету в рот. – Ты мала еще, чтобы что-то решать.

– Я? Мала? – Лили задохнулась от возмущения. – Я уже привыкла жить в Сага! Тут мой дом, друзья, школа! Я привыкла к учителям и городу, поэтому не хочу покидать это место.

– Ты точно так же привыкнешь к жизни в Испании. Ты же знаешь английский? Значит, не пропадешь.

Лили вдруг захотелось сильно ударить маму чем-нибудь тяжелым. Она прикусила щеку в надежде, что вспышка неконтролируемой агрессии пройдет.

– Я не хочу жить в Испании, – отчеканила она, мысленно считая до десяти, чтобы успокоиться и прийти в себя. – У меня вообще здесь парень есть! Я его не брошу.

– Тогда говори с отцом, – равнодушно ответила мама, делая глубокую затяжку. – Но думаю, парня ты все-таки выдумала, причем только что.

Лили сцепила зубы. Вот так всегда! Любой конфликт разрешается словом отца! Виноватого отца, между прочим! Зачем Лили вообще с ним разговаривать? Она ведь знает, что ничего толкового не добьется от него – он лишь запудрит ей мозги своей любовью, а потом вновь сделает по-своему, не дав ей и слова сказать.

И ничего она не выдумала! Она ни с кем не встречалась в данную минуту, но разве сложно будет найти такого парня, который согласится подыграть ей? В этом обмане Лили видела единственный шанс на спасение.

Дело было даже не в том, что ей придется заново выстраивать привычный мир и привыкать к новым правилам, а в том, что она не хотела покидать родную страну. Пусть она и не чистокровная японка, но ведь она родилась тут! Здесь живет ее семья, друзья, здесь для нее все такое привычное и родное! Неужели она готова променять это на какое-то другое место?

Отставив назад ногу, Лили носком подтянула стул за ножку обратно к столу, затем села на него, одну ногу поджав под себя, а вторую – коленом подтянув к подбородку.

Они сидели в молчании некоторое время; Лили безрадостно наблюдала, как кружится дымный вихрь под потолком. Мама сидела в той же позе, безучастная и задумчивая.

– И давно ты куришь? – спросила Лили, всеми силами желая сменить тему разговора, чтобы сбавить градус напряжения между ними.

Мама неопределенно пожала плечами, вскидывая руку с дымящейся сигаретой.

– С сегодняшнего дня, – коротко ответила она.

Во сколько именно брат пришел из школы, Лили не знала – она в этот момент ушла из дома, чтобы прогуляться и побыть одной. Уже вечерело: люди наводнили улицы, по городу образовались плотные, душные пробки. Она сама не знала, куда идет, ее просто вело странное, неопределенное чувство, и Лили подчинилась ему и не сводила глаз с ровной черты горизонта, который постепенно темнел. Холодный весенний воздух жег щеки, залетал в нос, застилал пеленой слез глаза – Лили то и дело раздраженно вытирала щеки, зябко поеживаясь. Эта прогулка должна была освежить ее, придать сил и натолкнуть на решение проблем, но пока что решение не приходило, а свежести Лили еще не почувствовала. Состояние девушки стало во сто крат хуже – увидев знакомые улочки, здания и лица, Лили тихо застонала от неприятной боли в сердце.

Даже тот парень, который схватил ее за руку, не вызывал в ней больше гнева, только сожаление и сильную, будоражащую тревогу. Лили и подумать не могла, что кто-то может вызывать в ней подобные чувства – и это явно не было его личной заслугой, отнюдь нет. Все дело было только в Лили, в ее восприятии вещей. Если бы она не должна была уезжать, волновало бы ее это так, как волнует сейчас? Совершенно нет!

Домой она пришла взвинченная, раздосадованная всем, что ей пришлось сегодня вытерпеть – дело было не только в ужасной новости, после которой она никак не могла успокоиться, но и в том, что именно сейчас, в этих не самых простых для девушки обстоятельствах, ей поручили писать научную работу на конкурс! Она просто не могла позволить себе подвести человека во второй раз.

Да, была еще одна причина, по которой Лили собиралась вступить в бой и выйти победителем – это ее позорное капитуляция после прошлого подобного конкурса. Тогда Лили не была готова к ответственности, да и к самой работе она не была готова: когда вышел весь срок, у Лили не было написано ни строчки. Она просто оставила своего соавтора на произвол судьбы. Это было ужасно, это было более чем безответственно, и Лили это понимала, но ничего не могла поделать со своими комплексами. Это было тяжело признать, но она боялась ответственности. Она не хотела подвести никого во второй раз.

Она бы этого не пережила.

Уго сидел в своей комнате и играл в трансформеров. Лили замерла в проходе, не решаясь войти. Она смотрела, как брат тянется за откинутым в сторону Годзиллой; как его крохотная рука в сравнении с фигурой гиганта кажется еще меньше; как сине-красный трансформер вступает в бой с чудовищем, и как чудовище издает надрывный, душераздирающий крик. Лили вздрагивает, когда крик прерывается тихим вопросом:

– Ты чего хотела?

Уго смотрел на нее заинтересованным взглядом, его темные глаза влажно поблескивали от света, что тянулся со стороны коридора.

Лили неловко вошла в комнату, упала на колени рядом с братом. Его игра завораживала ее, хотя думала она совсем не о ней. Машинально взяв в руки зеленого робота, который лежал тут же неподалеку, Лили осторожно спросила:

– Я присоединюсь к тебе?

Уго не стал возражать, и они начали разыгрывать сцену жестокой расправы над монстром. Годзилла кричал, его рык эхом прокатился по комнате, но бесстрашных роботов это нисколечко не испугало – они смело ринулись в бой, пока поверженный не упал на землю брюхом вверх.

– Мы спасли планету, Лили! – воскликнул Уго, победно взмахивая кулаками. – Смотри, как он лежит!

– Уго, – Лили не сводила взгляда с лица брата. Глаза у нее были на мокром месте. – Ты разговаривал с мамой?

– Конечно, – простодушно ответил он.

– И она тебе ничего не сказала?

– Конечно, сказала. Она сказала: «Привет, сынок, кушать будешь?» Что за вопросы, Лили?

Лили энергично покачала головой. Зря она начала этот разговор. Ей и без того было плохо, а теперь, когда она увидела, что Уго находится в неведении и так спокойно играет в войну миров, ей вовсе стало тошно. Она попыталась что-то сказать, чтобы не выглядеть в глазах ребенка глупой, но потом не выдержала – какая, к черту, разница, что Уго подумает? – и порывисто прижалась к брату, не сдерживая душащих слез. Она плакала беззвучно, хотя все равно умудрилась напугать брата, который не решался пошевелиться. Так они сидели какое-то время, пока их не позвала мама.

– Не говори ей о том, что только что произошло, хорошо? – спросила Лили, всхлипывая и поспешно вытирая глаза и щеки.

– Ладно, но ты расскажешь мне, что тебя так расстроило? Тебе нравился Годзилла?

– Если честно… да. Очень нравился. Он не заслуживал смерти.

– Тогда он разрушил бы планету, – просто сказал Уго.

– Может, это было бы к лучшему, – пробормотала Лили себе под нос и вышла из комнаты, оставив Уго один на один с новой истиной.

Хидео: стремление к сердцу

Шум города немного успокаивал, заглушая все тревожные мысли. Приятно было жить этот миг, жить по-настоящему, чувствуя каждой клеточкой тела свое существование. Хидео слился с толпой, с удовольствием вдыхая в себя аромат теплого вечера подобно тому, как другие вдыхают дым сигарет. Это чувство заполняло его всего, от самых кончиков ногтей до самого сердца.

Все всегда стремится к сердцу.

Мичи пришла вовремя, не опоздав ни на минуту – такая педантичность напоминала Хидео дни, когда он гулял с Генджи. Тот тоже всегда приходил минута в минуту, еще и другу пенял за то, что тот опаздывает (всего на пять минут!). В этот раз Хидео решил подготовиться тщательнее, пришел заранее, чтобы не заставлять даму ждать.

Наряд Мичи почти полностью скрывал длинный мешковатый плащ в крупную зеленую клетку – в нем она казалась такой маленькой и бесформенной, что вызывала желание непременно снять с нее верхнюю одежду. Две крупные пуговицы черного цвета перетягивали на себя все внимание. Хидео сам не понял, когда и почему начал пожирать их глазами.

Мичи любезно протянула руку, как бы предлагая ее галантно поцеловать.

– Привет, – сказала она, улыбаясь.

Хидео улыбнулся в ответ, неловко пожимая ее холодную гладкую ладонь. К губам поднести не успел – Мичи вырвала руку, чтобы удобнее перехватить красный зонт-трость.

– Ты давно здесь? – спросила, глядя под ноги.

Хидео вновь критическим взглядом оглядел одежду Мичи. Только теперь он с удивлением отметил, что она одета в теплое пушистое пальто, держит в руках большой кровавый зонт. Сам Хидео выскочил на улицу в простой тонкой ветровке и не позаботился о том, чтобы прихватить что-нибудь еще. Погода была теплая, небо только-только затянулось вечерними густыми облаками, вокруг было сухо – ни малейшего намека на дождь или резкое похолодание.

– Нет, только что пришел, – ответил Хидео, хмурясь. – Тебе не жарко в пальто? И зачем тебе зонт?

Мичи удивленно вскинула брови. Она не думала, что Хидео спросит ее об этом. Она попыталась улыбнуться, но тело плохо слушалось ее приказов. В итоге она спрятала руки за спину и тихо ответила:

– Передавали дождь.

Продолжая разыгрывать из себя горе-кавалера, Хидео открыл дверцу кафе, возле которого у них была назначена встреча, и пригласил Мичи войти.

– Ты здесь бывала раньше? – спросил он, ведя ее к своему любимому столику.

– Да, – ответила она с улыбкой. – Довелось прийти как-то. Тут хороший кофе.

– Чудесный кофе!

Они сели. Мичи неустанно терла озябшие руки, массировала запястья, давила пальцем в центр ладони, чтобы немного согреться и размять затекшие суставы. Хидео со смесью любопытства и непонимания наблюдал за ней, не мешая и не перебивая. Заметив его взгляд, Хамада игриво тряхнула белыми короткими волосами, будто смахивая непослушные локоны с румяного лица. Потом осторожно взяла меню и стала медленно бродить взглядом по ассортименту. Периодически она поднимала на Хидео свои темные глаза и спрашивала, посмеиваясь:

– Ты что будешь?

– Я тут все перепробовал. Буду то же, что и ты.

– Тогда, – она протянула ему меню, – советуй ты.

Хидео похвалил каждое блюдо, особенно выделяя ванильный раф и черничные тарталетки. Они сделали одинаковый заказ и стали ждать.

– Забавно, но я раньше не любил тарталетки, – сказал Хидео. – Мне не нравилось тесто в корзиночке, и я всячески избегал этого десерта. Однажды я забрел сюда в самый разгар летнего фестиваля – тут тогда было специальное меню, где все привычные названия блюд переименовали на что-то, имеющее отношение к еде лишь косвенно. Я случайно заказал здесь «Черничный вызов» и был очень удивлен, когда увидел тарталетку вместо простого пирожного! На удивление, мне понравилось.

– Ты тогда пришел сюда впервые? – спросила Мичи.

– Да! Искал место, где можно спастись от жары и солнца.

– Что ж, это и впрямь «вызов»!

Им принесли их заказ. Хидео не раз после того случая с летним фестивалем заказывал черничные тарталетки, но это не шло ни в какое сравнение с тем, какое впечатление блюдо произвело на Хидео сегодня – он с головой ушел в воспоминания о том дне, когда разрушилось его главное предубеждение.

Девятнадцатое июля. Хидео одет в дурацкую кепку Сатоси из «Покемонов», на улицах асфальт плавится от жары, а у него нет даже солнцезащитных очков, чтобы спрятаться от палящих лучей. Он заходит в первую попавшуюся дверь, это оказывается кафе со странным названием – «Фуничи». Кажется, что здесь все пропитано кофейными парами: диванчики, столы, зеркальный бордовый пол, белый потолок, люди. Спасается от жары не только он – другие посетители стали добровольными заложниками этого крошечного пространства кафе. Их держит здесь только кондиционер, работающий в полную силу. Хидео садится на первый попавшийся диван, все остальные места заняты, и здесь он вновь оказывается рядом с солнцем, бьющим в окно. Вокруг шумно, это мешает ему сосредоточиться, поэтому, когда приносят меню, он без раздумий заказывает черничный десерт, ожидая что угодно, но не ненавистную тарталетку.

Сначала ему хочется уйти, позорно сбежать, проклиная все на свете, но потом он думает, что раз день испорчен, хуже все равно не станет, и решительно берет в руки «Черничный вызов». Попробовав тарталетку, Хидео даже в лице меняется: настолько он поражен прекрасным вкусом. Еще никогда он не пробовал чего-то настолько вкусного и нежного. Тесто корзиночки сладостью тает во рту, а черника придает кислинки, что даже немного щиплет язык.

Из воспоминаний Хидео выдернул звонкий смех Хамады. Вздрогнув, Мацумура посмотрел на нее, пытаясь понять, почему она так веселится.

– Ты чего? – поинтересовался он.

– Просто… ты так мило выглядишь, когда вспоминаешь.

Свои слова она подтвердила красивой улыбкой, а Хидео попытался успокоить себя тем, что это был просто неудачный комплимент. Наверняка у него на лице было написано, что он окунулся в воспоминание того дня, иначе как это понимать?

– У вспоминающих людей, наверное, очень глупая физиономия? – предположил Хидео, растягивая губы в улыбке.

– Вроде того.

Ему было не по себе от их тет-а-тета, от бесцельности времяпровождения и от ее красивого лица. При других обстоятельствах Хидео мог бы получить удовольствие от общества Мичи, но сегодня какой-то странный внутренний барьер мешал ему это сделать. Его не покидало ощущение, что Хамада ведет себя наигранно. Будто она знает, что ее снимает скрытая камера и изо всех сил старается не облажаться. Все ее жесты – отточенные, грациозные, размеренные – выдают многочисленные тренировки, самостоятельно поставленные движения перед зеркалом. Наверняка она очень долго училась подносить руку к лицу так, чтобы это выглядело красиво.

Хидео откровенно любовался ей, но ему казалось, что он любуется актрисой в роли самой себя, нежели простой милой девушкой.

– У тебя меняется лицо, когда ты о чем-то вспоминаешь, – добавила Мичи. – Я уже наблюдала за этим твоим состоянием. Сегодня в саду, помнишь? Ты просто… даже не знаю, как объяснить… твой взгляд становится пустым, бесполым. Ну, то есть совсем пустым. Как будто твоя душа вылетела из тела и отправилась путешествовать. А потом ты застываешь, как изваяние. Как будто в этот момент ты… уже умер.

– Воспоминание как смерть – звучит интересно, – проговорил Хидео, которому стало не по себе от того, что сказала внимательная Хамада.

– Расскажи, о чем ты вспоминал тогда, в саду.

Хидео попытался вернуться в тот момент. Он много о чем думал, когда они сидели и разговор у них не клеился, но из всего, что он мог в тот момент вспоминать, на ум пришла только старая мамина сказка про коллекцию душ. Будет ли Мичи интересно об этом послушать?

– Это на самом деле довольно странное воспоминание, – пробормотал Хидео, почесывая затылок. – Просто ты говорила об увлечении черепами, ну вот я и… и вспомнил о сказке, которую мне мама рассказывала в детстве. Про Инари и кицунэ.

– Инари? – Хамада чуть подалась вперед. – Это богиня, чей храм я стараюсь посещать хотя бы раз в неделю.

– Да, да, и ты, и я, и Лили… В общем, моя мама очень почитает Инари, поэтому ее сказка всегда остается со счастливым для нее финалом. Точнее, открытым финалом – моя мама просто верит, что у Инари все будет хорошо, и она сможет прийти в наш мир, чтобы сделать его лучше.

– Расскажи мне эту сказку, – выдохнула Мичи, не сводя с лица Хидео внимательного взгляда.

– Однажды богиня Инари решила показаться на людях – чтобы это сделать, ей нужно было собрать семь душ для перехода в мир людей. Души нельзя было собрать просто так: человек должен добровольно пожертвовать свою душу, чтобы та обрела ценность. Так как Инари не имела доступа к человеческому миру, она послала своих верных помощников-лис, которые, превращаясь то в прекрасных юношей, то в молодых девушек, уговаривали людей отдать свои души добровольно. Поняв, что таким подходом они ничего не добьются, лисы решили предложить людям выгодную сделку: душа в обмен на становление кицунэ. Так дело пошло быстрее – первая душа стала кюби, ее мудрость не знала границ, вот только не повезло ей, ибо она влюбилась в человека и впоследствии родила ему сына. Другая душа зазналась и отказалась совершить обмен, и лисы сделали ее одержимой – со временем у нее поменялся голос, привычки, поведение… Одержимых кицунэ ждет одна дорога – неминуемая смерть. Третья душа, заметив изменения второй, решила ее погубить, да только превратилось это в настоящую бойню, которую вызвался предотвратить бравый воин, искатель истин. В помощники он взял старого монаха, который оказался мало полезен для воина. Еще там был ханъе, и он помог воину в одном из испытаний, но я уже не помню, к чему это привело. Поняв, что натворили, лисы избрали новую кицунэ, которая должна была спасти бедных людей от самоуничтожения. А новая кицунэ, отдавшая свою душу добровольно, сказала лисам: «Если вы хотите получить семь душ – дайте людям сделать все самостоятельно».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.