Тайны Парижа

– Вообразите, – обратилась, смеясь, маркиза к де Р., – вы вчера сильно напугали Эммануэля.

– Я?

– Да, вашим рассказом о людях, приносящих несчастье. – О, они существуют! – вскричал де Р. – Но, вероятно, маркиз не знает никого из людей такого сорта.

– Ты ошибаешься, Октав.

– Неужели! Ты знаешь такого человека?

– Я встретил его вчера, и он предупредил меня, что со мною случится несчастье.

– Ах, черт возьми! Берегись…

– И несчастье чуть было не случилось.

– Пожалуй, потому что твое назначение состоялось с трудом, так как за другого кандидата, герцога X., сильно хлопотали у его величества.

Эммануэль пожал плечами.

– Не в этом дело! – воскликнул он.

– Так в чем же?

– Я вчера затеял глупую ссору со студентом, я, человек серьезный, а сегодня утром дрался.

– Что за вздор!

– Это совершенно верно, – подтвердила маркиза. – И видите ли, г-н де Р., это ваши безумные слова сильно на него повлияли.

– Безумные слова, сударыня? – воскликнул молодой человек с оттенком негодования.

– Как же вы хотите, чтобы я иначе назвала подобные рассказы?

– Значит, вы не верите в людей, приносящих несчастье?

– Нет, – ответила маркиза.

Не успела маркиза ответить, как в будуар вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти пяти, высокий, худощавый, в белом галстуке и в черном туалете, с суровым лицом: вошедший был старший председатель кассационного и апелляционного суда де Л.

Председатель любил Эммануэля, как родного сына, и покровительствовал ему в его поприще государственного деятеля, и молодой маркиз всегда получал от него добрые советы. Но в это утро старик вошел нахмуренный и сердитый. Он холодно поклонился маркизе и сказал ей, даже не взглянув на Эммануэля:

– Маркиза, ваш муж, которого считают серьезным деятелем, не более как ветренник. Сегодня он должен был быть назначен пэром Франции, но он сам виноват в том, что назначение его не состоялось.

Октав де Р. и маркиз с удивлением переглянулись.

– Маркиз де Флар, – продолжал старик, – депутат, талантливый адвокат, человек, владеющий огромным состоянием, как школьник, дрался сегодня утром на дуэли с каким-то завсегдатаем кофеен, которого он почти что убил.

Эммануэль вздрогнул.

– Противник его студент, – продолжал председатель. – В десять часов утра весь квартал дез Эколь уже знал об этой дуэли. Через час узнал о ней и король, и так как жизни студента грозит опасность, то вы понимаете, что этим случаем не замедлят воспользоваться.

– О, человек, приносящий несчастье! – пробормотал Эммануэль, хватаясь за голову.

И в то время, как старик, излив свой гнев, дал госпоже де Флар увлечь себя на диван, стоявший в углу будуара, г-н Октав де Р. спросил Эммануэля:

– Но кто же, наконец, этот человек, которого ты вчера встретил.

– Это барон де Мор-Дье.

– Он!

Де Р. произнес это с каким-то ужасом.

– А разве ты его знаешь?

– Черт возьми! Я буду завтра утром у него на похоронах.

– Ты с ума сошел! – вскричал Эммануэль. – Барон жив.

– Извини! Барон умер вчера вечером, и умер, сраженный шпагой.

Де Флар вскрикнул и без чувств упал на пол.

Когда Эммануэль пришел в сознание, у него началась сильнейшая лихорадка с бредом, и он спросил себя, уж не сходит ли он с ума. Октав де Р., старик судья и маркиза хлопотали около него. Но Эммануэль в испуге не сводил глаз с де Р.

– Как! – воскликнул он наконец, когда мысли его на минуту прояснились. – Ты сказал мне, что барон умер вчера вечером, а я видел его сегодня утром!

– Это невозможно! – запротестовал де Р.

Он вынул из кармана письмо с траурной каймой и подал его маркизу. Тот прочел:

«Вас просят почтить своим присутствием погребальное шествие и заупокойное богослужение по покойному барону Мор-Дье, убитому на дуэли итальянским офицером в четыре часа пополудни в лесу Медон».

Эммануэль чуть устоял на ногах.

– Но я повторяю тебе, – пробормотал он, – что барон был у меня час назад, а также и то, что вчера вечером я встретил его в полдень у дверей посольства.

– Вчера, – сказал Октав де Р., – ты еще мог видеть барона живого, но если ты видел его сегодня, то будь уверен, что к тебе являлась только его тень…

Эммануэль почувствовал, как волосы у него встали дыбом и холодный пот выступил на лбу.

– Ну, так я хочу убедиться в твоих словах, я хочу видеть его мертвого! – воскликнул он.

XXIX

– Я хочу его видеть, – повторил маркиз вне себя. – Я хочу видеть покойного барона и убедиться, что я схожу с ума.

Он встал; его блуждающие глаза и расстроенный вид свидетельствовали о сильном волнении и страхе. Маркиза, изумленная и испуганная, не осмелилась сказать что-либо, чтобы удержать его. Старик председатель, человек положительный и совершенно не понимавший, что значило упоминание о людях, приносящих несчастье, только что в третий раз произнесенное. Октавом де Р., спросил себя, уже не очутился ли он в Шарантоне среди умалишенных. Но Эммануэль забыл и о председателе, и о своей жене; он взял за руку Октава и сказал ему:

– Так как ты получил приглашение на похороны, то должен знать, где жил барон?

– Да, в письме указано.

Октав поднял с пола извещение, которое уронил маркиз, и прочитал: «Вынос тела последует из квартиры покойного, улица Принца, 17».

Эммануэль позвонил, вошел Жан.

– Жан, – спросил маркиз, как бы желая, чтобы старый слуга подтвердил его слова жене и остальным присутствующим, – не приходил ли ко мне человек, лет около сорока, с орденом, в голубом сюртуке, и не передал ли он тебе визитной карточки?

– Да, – ответил Жан, – приходил барон Мор-Дье.

– Ах! Уж это слишком! – воскликнул Октав де Р.

– Карету! – крикнул маркиз. – Я должен его видеть… должен…

Десять минут спустя маркиз Шаламбель де Флар-Монгори и его друг Октав де Р. во весь опор мчались на двух ирландских рысаках по улице Принца.

Указанный в пригласительном билете дом под номером 17 имел скромный вид, и на одном из окон нижнего этажа красовался билетик с надписью: «Меблированные комнаты и кабинеты».

– Здесь жил барон де Мор-Дье? – спросил Октав де Р., выходя из кареты первым и обращаясь к старухе, стоявшей на пороге двери.

– Да, сударь, – ответила она с поклоном и пропустила молодого человека и его друга маркиза.

Затем она прибавила:

– В шестом этаже, номер комнаты 17-й.

– Семнадцатый! – прошептал Октав де Р. – Заметьте, маркиз, что номер комнаты – 17, номер дома тоже 17; вчера, 17-го же, барон был убит.

– Действительно, – пробормотал Эммануэль, лицо которого покрылось смертельною бледностью.

Он следовал за Октавом де Р., шедшим впереди по извилистой темной лестнице меблированного отеля. 17-й номер находился в конце довольно темного коридора, но слабый свет, проникавший сквозь приотворенную дверь, служил маркизу и его спутнику указанием, куда идти.

Они на минуту остановились на пороге, пораженные торжественностью смерти, которая, казалось, придала пустым стенам этой комнаты еще более печальный вид.

Действительно, в маленькой комнате с двумя мансардными окошками, украшенными белыми с красными клетками занавесками, простым письменным столом и несколькими соломенными стульями, стояла железная кровать с такими же занавесками, как и на окнах.

На кровати под саваном обрисовывалась человеческая фигура, окоченелая и неподвижная, как труп.

Саван покрывал лицо. Две каких-то фигуры сидели у изголовья покойника, около ночного столика, на котором горели две восковые свечи.

Это были больничная сиделка и человек лет сорока пяти, в голубом сюртуке, застегнутом до самого подбородка; красная ленточка и коротко остриженные седые усы сразу указывали его профессию. Этот человек был, без сомнения, военным.

Увидев маркиза и Октава де Р., он встал и поклонился.

– Сударь, – сказал Октав, – мы друзья покойного барона де Мор-Дье.

Военный поклонился.

– Я не был другом покойного, господа, – ответил он. – Я был даже мало знаком с ним но мы жили в одном доме и встречались каждый день за табльдотом. Третьего дня я был чрезвычайно удивлен, увидав его у себя в девять часов вечера.

«Капитан, – обратился он ко мне, – я пришел умолять вас оказать мне услугу. Завтра я дерусь: согласны вы быть моим секундантом?»

– А! Значит, вы были его секундантом? – спросил Эммануэль.

– Да.

С тех пор как маркиз вошел в комнату покойного, он не переставал дрожать всем телом; ноги подкашивались под ним, и он устремил неподвижный взор на умершего, закутанного в саван.

– Сударь, – сказал Октав де Р., – так как вы были секундантом нашего бедного друга, то можете, мне кажется, сообщить нам некоторые подробности этого прискорбного события.

– Если вам это угодно, господа.

– Будь спокойнее, – шепнул Октав де Р. на ухо дрожавшему от волнения маркизу.

Он подставил ему стул и силою усадил его, а сам сел рядом с ним. Тогда капитан продолжал:

– Я уже сказал вам, господа, что барон приходил просить меня быть его секундантом.

– Когда? – спросил Эмммануэль.

– Третьего дня вечером, в девять часов.

– Очень странно, – прошептал маркиз, – потому что я видел его вчера в полдень, и он ничего не сказал мне.

– Вы ошибаетесь, – заметил капитан.

– Я ошибаюсь? Почему?

– Потому что вчера в полдень барон был здесь.

– У себя?

– Нет, у меня.

– В котором часу?

– В десять часов утра.

– Но в полдень он ушел от вас?

– Вовсе нет. Он ушел отсюда только в половине третьего -со мною и с одним из моих друзей, лейтенантом Росеном, которого я известил о дуэли еще утром.

– Но, сударь, повторяю вам, – сказал Эммануэль дрожащим голосом, – что я видел барона вчера у дверей посольства N, разговаривал с ним… и он сел в мою карету…

– Ваша память изменяет вам, сударь, – вежливо, но настойчиво возразил капитан. – Барон де Мор-Дье оставался у меня все время с десяти часов утра, и мы вместе отправились в половине третьего на набережную, где наняли карету. Оттуда мы поехали к знакомому моему оружейному мастеру, который дал нам шпаги, а от него мы отправились по дороге в Медон.

– А с кем он дрался?

– С австрийским офицером, майором Германом.

– И он был убит?

– Увы, сударь, вы можете сами убедиться в этом; я провел ночь у его трупа.

Эммануэль встал, задыхаясь и шатаясь, подошел к кровати, поднял саван, покрывающий лицо умершего, и взглянул. Вдруг он вскрикнул, задрожал и упал навзничь, хрипло прошептав:

– Это он, это, действительно, он!

XXX

Госпожа де Флар осталась одна со своими детьми и со стариком председателем. Последний, когда уехал Эммануэль, нахмурился и сказал маркизе:

– Мое дорогое дитя, уверены ли вы, что ваш муж в здравом рассудке?

Этот вопрос заставил маркизу вздрогнуть.

– Боже мой! – воскликнула она. – Что вы говорите?

– То, что случившееся слишком необыкновенно, дитя мое, и оправдывает мой вопрос. Как! Ваш муж утверждает, что видел только что человека, умершего вчера? Но ведь это сумасшествие!

– Действительно! – пробормотала маркиза. – Но… О, погодите, – сказала она, вдруг ударяя себя по лбу. – Мне кажется…

– Говорите! – поспешно сказал старик.

– Мой муж жертва какой-нибудь ошибки или обмана. Или двое носят одно и то же имя, или над ним подшутили.

– Я скорее думаю последнее.

Но маркиза, говоря это, сама не придавала веры своим словам; она вспомнила странное поведение мужа в продолжение утра, его расстроенный вид, высказанное им желание покинуть Париж, чтобы избегнуть воображаемой опасности и, наконец, внезапное легковерие, выказанное им, когда он слушал Октава де Р., и его теории о существовании людей, приносящих несчастье.

Старый председатель и маркиза провели вместе более часа, обсуждая все эти происшествия и ожидая возвращения Эммануэля. Но Эммануэль не возвращался.

Вдруг на дворе раздался стук кареты, и маркиза, подбежав к окну, увидала карету мужа. Из нее вышел один Октав де Р. Но где же остался Эммануэль?

Госпожа де Флар хотела бежать навстречу де Р., но ноги ее подкашивались и отказывались служить ей. Она опустилась на стул, бледная, задыхающаяся, безмолвная, и чувствовала, как вся ее кровь прилила к ее сердцу.

Старик подбежал к ней и поддержал ее. В будуар поспешно вошел Октав де Р.

– Ах, едемте, сударыня, едемте скорее! – вскричал он.

– Боже мой! Боже мой! – прошептала маркиза замирающим голосом. – Что случилось?

– Эммануэль бредит, он сходит с ума… едемте!

– Но где же он! – вскричала молодая женщина, которой любовь внезапно вернула силы и энергию. – Где же он? О, Господи!

– В доме, где умер барон. Он узнал барона и упал навзничь. Доктор, которого немедленно позвали, боится за его рассудок.

Маркиза вскрикнула, но она уже твердо стояла на ногах и не дрожала, а, напротив, казалась совершенно спокойной и твердой духом.

Она взяла под руку Октава де Р.

– Идемте, сударь, проводите меня, я поеду с вами. Затем, обратившись к председателю, прибавила:

– Прощайте, мой друг, или, вернее, до свидания.

Она пожала ему руку, поспешно накинула на плечи накидку, спустилась под руку с де Р. и села в карету.

– Скачи во весь опор на улицу Принца! – приказал кучеру Октав де Р.

Полчаса спустя после отъезда маркиза на двор въехала наемная карета. Из нее вышла пожилая женщина и спросила, может ли она видеть мадемуазель Розалию. Розалия была бонна дочерей маркиза. Она была в саду с обеими девочками, которые ничего не подозревали о случившемся.

Пожилая женщина была одета во все черное, как одеваются дамы человеколюбивого общества. Ее провели в сад; Розалия встала ей навстречу.

– Мадемуазель, – сказала дама в черном, – я приехала с улицы Принца с поручением от маркизы.

Розалия видела, как уехала маркиза, но не знала, куда она отправилась.

– Разве маркиза на улице Принца? – спросила бонна.

– Да, у маркиза.

Бонна выразила удивление.

– Маркиз почувствовал себя дурно, – сказала незнакомка, – и послал за маркизой. Маркиза, в свою очередь, послала меня за вами. Я боронесса де Мелан, дама человеколюбивого общества; у меня-то бедный Эммануэль и почувствовал себя дурно. К счастью, он оправился и хочет видеть детей.

Пожилая дама говорила с такой искренностью и правдоподобностью, что никакого подозрения не могло закрасться у бонны маленьких девочек. Сильно напуганная всем слышанным, Розалия поспешила одеть детей.

– Я отвезу вас, – сказала дама человеколюбивого общества, – на дворе меня ждет карета.

Слуги и привратник отеля, видя бонну, выходящую каждый день с детьми на прогулку в Елисейские поля или в Тюильри, не удивились, что она села со старой дамой в карету, которая преспокойно выехала со двора и повернула за угол предместья Сент-Онорэ.

Едва прошло десять минут после отъезда детей, как на двор отеля въехала вторая карета, собственная, запряженная парой чудных рысаков. Из нее вышел мужчина и спросил подбежавшего к нему лакея.

– Маркиза де Флар еще дома?

Приехавший говорил по-французски с легким британским акцентом; он был одет с элегантностью и простотою джентльмена, а его белокурые волосы были уже с проседью. Он был, по-видимому, чем-то немного взволнован.

– Госпожа уехала, – ответили ему.

– Когда?

– Уже с час.

– Но, по крайней мере, дочери ее дома? – поспешно прибавил он.

– Нет, сударь, и они также уехали.

– Уехали?

– Со своей бонной…

– С одною бонной? Они поехали на прогулку? – спросил он с беспокойством.

– Извините, – ответил лакей. – Барышни уехали с мадемуазель Розалией, их бонной, и с пожилой дамой, одетой в черное, которая приехала в наемной карете и увезла их.

Англичанин хрипло вскрикнул от досады и огорчения и пробормотал:

– Слишком поздно!

XXXI

Прежде чем продолжать рассказ, сообщим читателю, что случилось три дня назад с бароном де Мор-Дье, которого маркиз Шаламбель де Флар-Монгори увидел мертвым на постели на улице Принца и который, как говорят, был убит накануне того дня, когда он явился в кабинет маркиза в отель на улице Пентьевр.

Итак, три дня назад, в пять или шесть часов вечера, барон де Мор-Дье, на этот раз действительно живой, переходил Карусельскую площадь и мост того же имени, направляясь в предместье Сен-Жермен. Барон был одет бедно; его платье было потерто, сапоги стоптаны, и бедняк выставил на груди, чтобы скрыть сомнительной белизны белье, концы залоснившегося черного галстука.

Этот человек, бывший когда-то миллионером, казалось, стоял на границе самой ужасной нищеты.

– Сударь! – закричал ему инвалид, стоявший у заставы моста для сбора пошлины за переход через мост. – Пожалуйте пять сантимов.

Барон, прошедший уже десять шагов по мосту, вернулся, обшарил все карманы, но ничего там не нашел.

– Извините, – пробормотал он. – Я ошибся…

И, бледный от стыда, он вернулся назад, проговорив:

– Я забыл кошелек.

Но старый солдат заметил красную ленточку в петлице сюртука барона, а по осанке узнал бывшего военного и сказал ему, улыбаясь:

– Хорошо, господин офицер, вы заплатите на возвратном пути. Я очень рад оказать вам кредит.

Барон покраснел.

В эту минуту на мост въехала карета, и женщина, высунувшая из окошка голову, слышала последние слова инвалида и заметила краску стыда, выступившую на лице барона. Рядом с женщиной сидел человек лет около шестидесяти, который, поспешно схватив ее за руку, наклонился к самому ее уху и прошептал:

– Вот человек, которого мы ищем. Это барон де Мор-Дье.

Дама вздрогнула, но тотчас же овладела собою и, высунув голову в окно кареты, закричала:

– Здравствуйте, барон!

Барон де Мор-Дье обернулся крайне удивленный, взглянул на даму, совершенно не знакомую ему, и коснулся рукою шляпы.

– Дорогой барон, – повторила дама очаровательным голосом, – позвольте мне подвезти вас. В карете есть скамеечка, и я могу предложить вам место.

Пока она это говорила, кучер остановил лошадей, а лакей, спустившись со своего сиденья, подошел и открыл дверцу кареты.

– Садитесь же, барон, – настаивала дама. Положение де Мор-Дье было более чем оригинальное.

Как раз в ту минуту, когда он собирался воспользоваться кредитом в пять сантимов, предложенным ему инвалидом, которые ему было так же трудно добыть, как для некоторых миллион, в ту минуту, говорим мы, изящная женщина приказала своей карете остановиться и пригласила его сесть в нее. Барон никогда не встречал ни этой дамы, ни старика, сопровождавшего ее, а они, напротив, по-видимому, знали его. Но тем не менее приглашение было сделано так любезно, что де Мор-Дье не имел возможности отказаться. Он сел в карету, дверца захлопнулась, и кучер тронулся в путь.

Тогда только барон поднял свои полные удивления и любопытства глаза на молодую женщину, дивная и роковая красота которой произвела на него сильное впечатление. Это была Дама в черной перчатке. Она пошептала сказать ему с улыбкой:

– Держу пари, барон, что вы находите меня странной, сумасшедшей…

– Сударыня…

– Вы меня не знаете, вы никогда меня не видали, и вот я называю вас по имени и приглашаю в свою карету.

– Действительно, – пробормотал барон, все более и более удивляясь, – я никогда не имел чести…

– Видеть меня, не так ли?

– Именно, сударыня.

– И вы правы. Но я вас знаю и давно уже ищу вас.

– Вы меня… знаете… и вы… давно ищете меня?

– Погодите, барон, – возразила мстительница, – если вы соблаговолите оказать мне честь выслушать меня в продолжение нескольких минут, то вы увидите, что я действительно хорошо вас знаю.

Де Мор-Дье стало не по себе. Он уловил во взгляде и улыбке молодой женщины что-то роковое, обдавшее холодом его сердце.

Дама в черной перчатке обернулась к своему спутнику, который, как, наверное, уже догадался читатель, был никто иной, как граф Арлев, и сказала ему несколько слов на непонятном для барона языке, в котором по звукам он узнал русский.

Граф тотчас же вышел из кареты и сказал несколько слов кучеру. Карета ехала в это время по набережной Сены, по направлению к Пасси.

По знаку Дамы в черной перчатке барон, удивление которого все росло, пересел со скамеечки рядом с молодой женщиной.

– Да, барон, – сказала она, – я вас знаю очень хорошо, вас, который вовсе не знает меня, и я докажу вам это сейчас, сообщив вам некоторые подробности вашей жизни.

– Вот как! – проговорил барон с беспокойством.

– Баронесса де Мор-Дье, ваша мать, простите мне эту подробность, была немного… легкомысленна…

– Сударыня, – поспешно проговорил барон, задетый за живое этим началом.

– Хорошо, вы поняли меня, – продолжала Дама в черной перчатке, – оставим в стороне ваше происхождение и причины, которые побудили барона де Мор-Дье лишить вас наследства.

– Вы и это знаете! – воскликнул барон.

– Подождите… у барона де Мор-Дье был сын, сын незаконный, которого звали де Верн…

Дама в черной перчатке взглянула на барона с улыбкой, которая, как лезвие кинжала, пронзила его сердце.

– Де Верн, – продолжала она, – должен был наследовать состояние барона благодаря обязательству, взятому на себя второй женой барона, теперешней маркизой де Флар.

– Сударыня, – спросил, побледнев и весь дрожа, барон, – откуда вам все это известно?

– Это моя тайна.

– Однако…

– Подождите. Де Верн был убит на дуэли. Г-н Шаламбель, маркиз де Флар, женившись, заплатил вам миллион из приданого вашей бывшей мачехи.

– Сударыня… во имя Неба… Дама в черной перчатке продолжала:

– Де Верн был убит на дуэли маркизом Гонтраном де Ласи.

При этом имени, почти уже исчезнувшим из его памяти, де Мор-Дье вздрогнул, но Дама в черной перчатке продолжала спокойно и насмешливо, с горькою улыбкой на губах:

– Маркиз Гонтран де Ласи был членом таинственного и ужасного общества, которое называлось «Друзья шпаги».

– Вы и это знаете! Вы и это знаете! – дважды воскликнул барон, у которого вдруг застучали от ужаса зубы.

– Я знаю также, – продолжала она, – что это общество состояло из семи членов и главою их был полковник Леон.

Барон в ужасе смотрел на Даму в черной перчатке.

– Других звали, – продолжала она, – Гонтран де Ласи, капитан Лемблен, Эммануэль Шаламбель, виконт де Р., шевалье д'Асти и барон де Мор-Дье.

– Но кто же вы? – пробормотал барон, задыхаясь. – Вы, знающая все эти подробности!

Дама в черной перчатке, в свою очередь, вздрогнула при вопросе барона.

– Я – тайна, – сказала она наконец, – или, вернее, я тайный свидетель преступлений, который появляется внезапно в час возмездия, чтобы выдать виновного. У меня нет имени или, вернее, – прибавила она со смехом, который ужаснул барона де Мор-Дье, – у меня есть только одно имя: Месть.

– Значит, вы пригласили меня сюда для того, чтобы преследовать меня и наказать? – спросил барон скорее с грустью, чем с испугом. – Если вы хотите поразить меня, сударыня, если моя жизнь нужна вам, берите ее, у меня нет более мужества защищать ее. В ту минуту, когда вы встретили меня, у меня не было даже одного су, чтобы заплатить за переход через Карусельский мост. У меня не осталось ни друзей, ни состояния, ни иллюзий, ни надежд, и смерть не страшит меня более.

– Да! – воскликнула молодая женщина. – Вы охотно умрете от удара шпаги или кинжала, потому что, едва достигнув сорока лет, вы уже испытали все радости, все горести и волнения жизни. Но что, если вместо этой кончины, не позорной, вас отправят на эшафот?..

– На эшафот? – вскричал барон, волосы у которого встали дыбом.

– Двух писем, написанных вами когда-то маркизу де Ласи, достаточно королевскому прокурору, чтобы предать вас суду присяжных.

– Так что же? – спросил барон.

– И вас приговорят к каторге.

– О! – прошептал де Мор-Дье, окончательно уничтоженный.

– Эти письма, – продолжала Дама в черной перчатке, – у меня, и я…

Барон схватился за дверцу кареты и хотел открыть ее.

– Нет, сударыни, нет, – проговорил он. – Кем бы вы ни были, но вы не отправите меня на эшафот, потому что я брошусь в Сену.

Но рука молодой женщины, затянутая в черную перчатку, легла на его руку и сжала ее как бы в тисках.

– Слушайте же, – сказала она ему, – во-первых, вы не успеете отворить дверцы, как мой лакей спустится с сиденья и не допустит вас до этого. Во-вторых, кто вам сказал, что я хочу, чтобы вас предали уголовному суду?.. Быть может, я хочу предложить вам договор…

Барон пришел в себя от охватившего его было ужаса, вздохнул и немного успокоился.

– Я могу погубить вас, – продолжала Дама в черной перчатке. – Но вы, в свою очередь, можете искупить свою вину.

Ее взгляд встретился с вопрошающим взглядом барона.

– Чего вы потребуете от меня? – пробормотала она.