Эликсир. Парижский парфюмерный дом и поиск тайны жизни

Самым распространенным методом был enfleurage à chaud (“анфлёраж с нагреванием”), который иначе называют вывариванием или мацерацией. Очищенный жир (обычно говяжий или олений почечный) или растительное масло растапливали в бенмари – водяной бане, где происходит медленное, контролируемое нагревание при температуре ниже точки кипения воды. Парфюмер помещал цветы в расплавленный жир и оставлял томиться на медленном огне, пока из них не выходил весь аромат (как правило, на это уходило от двенадцати до сорока восьми часов). Затем из жира вынимали уже отдавшие весь свой дух цветы и клали туда новые; процесс повторялся от десяти до пятнадцати раз. Конечным результатом становилась помада, которой присваивался номер, теоретически обозначавший соотношение массы цветов, использованных при производстве продукта, и массы жира.

Илл. 3. Сцена из Граса, изображающая мацерацию, или “анфлёраж с нагреванием”, при котором цветочные лепестки нагреваются в чане с маслом.

Но методом, который принес Грасу наибольшую славу, стал enfleurage à froid (“анфлёраж без нагревания”) – еще более кропотливый процесс, получивший применение в промышленных масштабах только в Грасе. Эту технику приберегали для тех цветов, аромат которых не выносил ни малейшего нагревания, а к их числу как раз принадлежали две суперзвезды парфюмерного мира: жасмин и тубероза. Сборщики жасмина спешили в поля в предрассветное время, когда цветы испускали самое сильное благоухание. При этом им приходилось действовать крайне осторожно, чтобы не помять лепестки, потому что малейшее повреждение могло сказаться на аромате. После взвешивания корзин и оплаты труда сборщиков лепестков отправляли в le tri – на сортировку. Там они сидели среди гор лепестков, возвышавшихся над их головами, и отбирали материал: отбрасывали поврежденные лепестки, листики и любые другие нежелательные элементы. Лепестки, прошедшие отбор, высыпались на полотняные полосы, предварительно покрытые тонким слоем твердого жира. Эти куски ткани натягивались на деревянные рамы, или шасси, а те ставились друг на друга. Все это требовалось проделывать быстро, и лепестки раскладывались по тканевым полкам уже через несколько часов после сбора. Порой на работы выходил чуть ли не весь город. Когда лепестки отдавали весь свой запах (обычно у жасмина на это уходили сутки, у туберозы – два или три дня), работники выбрасывали старые выдохшиеся цветы и заменяли слоем свежих. Этот процесс повторяли неделями – до тех пор, пока слой жира не напитывался ароматом в достаточной мере.

Илл. 4. Еще одна сцена из Граса. Два человека на втором плане при помощи пресса выжимают из растений эфирные масла. Человек на переднем плане укладывает на раму ткань, смазанную жиром. Затем он выложит на нее цветочные лепестки; этот процесс называется “анфлёраж без нагревания”.

Условия труда были далеки от идеальных. При найме работников предпочтение отдавали детям – из-за маленьких пальчиков и низкого роста. Исходя из веса принесенного груза, женщинам платили вдвое меньше, чем мужчинам 14. Объем задействованного труда был колоссальным. Примерно час труда сборщиков уходил на то, чтобы добыть 4000 крошечных цветка, или фунт жасминового сырья, тогда как на производство одного-единственного фунта абсолю (абсолютного масла) жасмина требовалось 750 фунтов сырья (или 3 миллиона цветков) 15. Огромные площади, засеянные растениями, сжимались и сгущались в маленькие пузырьки, а затем отправлялись на север – к королевскому двору, становившемуся все более могущественным и все более требовательным.

Надушенный двор Версаля

Производство духов в Грасе разрасталось одновременно с ростом могущества французской короны, и королевское владычество последовательно мобилизовало парфюмерное дело на службу своих интересов. В XVI веке, когда Екатерина Медичи только приехала во Францию, трон все еще делил власть с представителями влиятельных семейств. Эти аристократы с большим подозрением смотрели на надушенные итальянские перчатки королевы и распускали слухи, будто она пользуется духами, чтобы перебить запах яда: якобы одну пару таких перчаток ее величество отослала в подарок своей сопернице Жанне д’Альбре, после чего та скончалась. Но прошел еще век, и Людовик XIV, взойдя на трон, сосредоточил в собственных руках почти всю государственную власть. К тому времени надушенные перчатки распространились уже повсюду – и были лишь вершиной благоуханного айсберга. “Еще никто и никогда так не любил ароматы”, – писал о короле герцог де Сен-Симон. И Версальский дворец, выстроенный Людовиком XIV как памятник абсолютизму, был ими буквально пропитан 16.

Почти все в Версале источало благоухание. Одним особенно ценным предметом – настолько ценным, что часто его дарили друг другу государи, – был тонко надушенный кусок ткани, называвшийся toilette – это уменьшительная форма от слова toile, означавшего по-французски “ткань”. Появилась новая мода: застилать такой тканью стол, на котором перед зеркалом расставлялись многочисленные баночки и скляночки, использовавшиеся для ухода за собой. Она-то и дала имя и столику, и процессу: la toilette – “утренний туалет”. В Версале же этот процесс сделался самым сложным и долгим.

Тремя главными компонентами туалетного ритуала были мази, порошки и помады, и все они были очень сильно ароматизированы. Мази, или густые кремы, наносились на кожу. К ним относились белила (blanc), которые осветляли кожу, и румяна (rouge), придававшие щекам розоватый оттенок. Порошки, или пудры, делавшиеся из тонко перемолотого крахмала, впитывали аромат свежих цветочных лепестков. К популярным ароматам относились роза, мускус, нарцисс и дубовый мох. Порошки наносили на кожу (для придания ей бледности) и на волосы. Топленые жиры вроде очищенного свечного сала или околопочечного жира, насквозь пропитанные ароматами, становились помадами для придания форм прическам и надушивания волос.

Этот тщательный уход, как хорошо известно, не включал в себя мытья. Воды, в особенности горячей, избегали, считая ее вредной для здоровья: она якобы открывала ворота болезням. Но хотя Людовик XIV и не принимал ванны, от него всегда пахло так хорошо, что его даже прозвали “сладкоцветочным”. Чтобы очистить кожу, он часто втирал в нее ароматизированный esprit de vin, винный спирт. Другим распространенным средством очищения был уксус, а также разные вида мыла, например savonnettes de Bologne – с маслом апельсина, розовой водой и множеством других запахов 17. Тело обтирали специальными кусочками ткани, так называемыми mouchoirs de Vénus (“носовыми платками Венеры”), заранее обработанными особыми составами, куда входили, например, лимон и гвоздика.

Телесные выделения впитывало надушенное льняное нижнее белье, которое переменяли несколько раз в день. Прачки короля выдерживали его нательное белье в особой жидкости – aqua angeli, в состав которой входили розовая вода, росный ладан, жасмин и флёрдоранжевая вода. Придворные подвешивали к своей одежде маленькие саше с ароматными цветами и прятали в волосы розовые лепестки. Обязательным атрибутами были надушенные носовые платки и веера, и вокруг их применения буквально вращался весь придворный этикет. Лекарь короля изобрел особое устройство – cassolette royale, “королевскую курильницу”, которая распыляла ароматы при помощи пара, поднимавшегося от кипевшей воды. Король любил, чтобы каждый день его покои пахли по-разному, и это правило соблюдалось до тех пор, пока на склоне лет у него не развилась повышенная чувствительность: тогда ему сделались противны все запахи, кроме аромата апельсиновых цветов, собранных с его собственных деревьев в парке Версаля.

Илл. 5. Пример мужского утреннего туалета. Справа видна ткань, la toilette – скорее всего, надушенная, – накрывающая стол с помадами, щеточками и другими аксессуарами.

Преемник “сладкоцветочного” короля, Людовик XV, уделял запахам еще больше внимания. При его дворе, изобиловавшем различными ароматами, появились даже целые фонтаны духов. Все стороны туалетного ритуала были доведены до крайности. Белила и румяна наносились столь густым слоем, что не оставляли уже ни намека на естественную кожу. Помаду зачерпывали из огромных чанов, и с ее помощью вылепливали новые вычурные прически, громоздившиеся все выше и выше. Женщины часто дополняли собственные волосы накладными и напудривали их крашеным крахмалом – обычно серым или голубым, но иногда розовым или фиолетовым. Мужчины носили парики, которые пудрили добела. Все, что только можно, обрызгивалось и пропитывалось духами, и членам королевского двора приходилось платить за это очень высокую цену: они нанимали персональных парфюмеров, чтобы те разрабатывали для них личные неповторимые ароматы, и все это стоило огромных денег. Для мадам Помпадур, главной фаворитки короля, духи составляли одну из самых больших статей хозяйственных расходов.

Тех, кто расхаживал по залам Версаля, окутывало настоящее ароматическое облако; они обрызгивали себя духами с такой одержимостью, словно от них зависела сама их жизнь. И в каком-то смысле для них дело обстояло именно так. В эпоху, когда в распространении болезней винили “дурной воздух” и неприятные запахи, Версаль сделался крепостью и держал оборону от грязи и заразы, которые осаждали ее со всех сторон. Паровые распылители, рассеивавшие по комнате духи; уксус, разбрызгиваемый ради чистоты; склянки с ароматической водой, которые носили на шее; надушенные веера и носовые платки; травяные компрессы и банное мыло – все это слыло отнюдь не забавными пустяками, а наилучшими средствами, какие применяли в те времена для отпугивания страшных моровых поветрий и вредоносных миазмов. В этом неутомимом и изобретательном усердии, с каким монаршее окружение обзаводилось духами, можно усмотреть попытку завладеть сутью и духом, эссенцией самой жизни, выжать и вытянуть животворные соки из холмистого цветочного Прованса и доставить его на север, к королевскому двору.

Глава 2

Эссенция жизни

Существовал ли способ завладеть эссенцией жизни? Выделить то самое, что делает создание живым, и навсегда заключить его в бутылку? Из попыток сделать это, по сути, и возникла химия: люди, занимавшиеся алхимией, искали эликсир, способный сохранять и продлевать жизнь и отгонять разложение и смерть. Хотя целью алхимии, согласно расхожему мнению, было получение золота из неблагородных металлов, в действительности эти превращения мыслились лишь частью более обширной программы, призванной обнаруживать и покорять глубинные, часто очень хитро спрятанные сущности природного мира[2]. Наиболее вожделенной субстанцией была чистая эссенция самой жизни. Алхимики видели свою задачу в том, чтобы силой вырвать эту тайну у хранящих ее живых существ, выделить вечное и стойкое и очистить его от подверженной порче бренной материи. Их излюбленным методом была возгонка, или дистилляция, отделявшая летучие элементы от инертных, тяжелых. Растения вянут и засыхают, но ведь некоторые их компоненты поддаются возгонке и сохранению на длительное время. Быть может, здесь и таится дразнящая воображение разгадка жизненной силы или даже бессмертия?

Принцип дистилляции был прост: летучая часть вещества при нагревании испарялась, а затем пар стекал по трубке в сосуд, где охлаждался и вновь сгущался, отделившись от более тяжелых частей, которые оседали на стенках. Но просто это лишь на словах, на деле же искусство возгонки было темным и весьма хитроумным. Каждый шаг требовал тонких и осторожных действий, зависевших от свойств конкретного вещества, и для этого было изобретено множество сосудов самых замысловатых форм. По преданию, первым алхимиком была женщина – Мария Еврейка, жившая в Египте приблизительно в I веке нашей эры. Это в честь нее получила свое название водяная баня бенмари (bain-marie – “баня Марии”); а еще ей приписывали изобретение аппарата, состоявшего из перегонной колбы, в которую помещалось нагреваемое вещество, и амбика, или колпака, куда по трубке отводился пар. К Х веку арабские алхимики уже довели процесс возгонки до совершенства, и греческое слово “амбик(с)”, к которому присоединился арабский артикль “аль-”, превратилось в “аламбик”, которым называют сейчас весь перегонный аппарат. Восточные алхимики специализировались на изготовлении розовой воды. Для этого они помещали розовые лепестки с небольшим количеством воды в аламбик и медленно нагревали. Ибн Сина, более известный на Западе под именем Авиценна, одобрительно высказывался о разнообразных целебных свойствах розовой воды, а также о ее применении в кулинарии 1.

Летучие эссенции душистых растений были первыми и наиболее желанными объектами возгонки – гораздо более востребованными, чем алкоголь. Хотя арабские алхимики и замечали способность дистиллированного вина к горению, его низкокипящие компоненты с досадным упрямством сопротивлялись любым попыткам. Получить эссенции удалось лишь в XII веке, когда изменить процесс позволили некоторые усовершенствования, введенные в Италии: например, добавление соли и винного камня, чтобы оттянуть больше воды 2. Венецианские стеклодувы также сумели изготовить новые, цельностеклянные аламбики, не лопавшиеся при нагреве. В XIII веке по указаниям флорентийского врача Таддео Альдеротти местные стеклодувы произвели червячный охладитель (как назвал его сам изобретатель) – длинную извилистую трубку из выдувного стекла. Позднее его стали называть змеевиком, потому что часто он обвивает охлаждающий желоб, подобно свернувшейся кольцами змее. Этот агрегат оказался особенно полезным для дистилляции ферментированных жидкостей вроде вина.

Дистиллят, капавший по спиральным кольцам змеевика, стал чудом. Он сгущал отравляющие продукты ферментации и, очищая вино от случайных примесей, выделял его сущность – эссенцию. Прозрачная и бесцветная, она выглядела совсем как вода, но вела себя совершенно иначе: горела синим пламенем, которое обычно наблюдалось в самой жаркой части огня. Из-за этого свойства Альдеротти назвал ее aqua ardens – пылающая, или огненная, вода. Он также отметил ее замечательную способность сохранять в себе растительные эссенции и составил рецепты приготовления смесей из плодов, трав и пряностей, вместе с которыми можно было проводить дистилляцию. (Слово “алкоголь” – ал-коль – тогда уже существовало, но обозначало нечто другое и не использовалось применительно к новому веществу. Изначально арабы так передавали древнеегипетское слово, обозначавшее порошок темно-серого минерала с сурьмой, которым подводили глаза. К тому времени, когда появились арабские алхимики, алкоголем уже называли самую тонкую или очищенную часть чего-либо.)

Илл. 6. Перегонный куб XVI века – из книги Конрада Геснера “Новое сокровище здоровья”. Жидкость нагревалась в котле (справа), а летучие компоненты поднимались к его горлу, проходили по трубке через холодную воду в бочке и, вновь сгущаясь, оседали в принимавшем их сосуде (слева).

Было непонятно, каким образом это удивительное вещество вписывается в существующий естественный порядок. Аристотелева система, продержавшаяся к тому времени уже полтора тысячелетия, исходила из того, что все в мире состоит из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня (в порядке возрастания тонкости и разреженности). Потому aqua ardens, похожая на воду, но горевшая подобно огню, воспринималась как нарушительница этого стройного порядка земных элементов. Но нашлась и лазейка. Был ведь еще пятый элемент (“квинтэссенция”[3], или эфир), настолько разреженный, что из него могли состоять лишь тела, находившиеся в небесных сферах. Считалось, что этот элемент не может присутствовать на Земле, но, из-за того что выделить aqua ardens оказалось таким трудным делом, многие алхимики в XV веке пришли к выводу, что она и есть тот самый пятый элемент. Сколько бы раз они ни пытались повторить процесс возгонки, им никак не удавалось полностью отделить подлинную эссенцию aqua ardens от тех ее элементов, которые они называли водяными и земными. Впрочем, другого результата ожидать и не приходилось, когда речь заходила о поиске небесного элемента – настолько совершенного и тонкого, что он мог принадлежать одним небесам. Небесная гипотеза наводила и на другие мысли о природе загадочного вещества. Солнце и звезды вечны и неизменны, в отличие от тленной земной материи, в самой себе несущей разложение и смерть. А значит, квинтэссенция – особая форма материи, не подвластная порче со временем, – словно бы намекала на тайны вечной жизни.

Желая очистить aqua ardens, алхимики снова и снова прогоняли ее через аламбики. Их целью было получить aqua vitae – “воду жизни”, как ее стали со временем называть. “Это название удивительно удачное, – писал в XIII веке врач Арнольд из Виллановы, – ведь это воистину вода бессмертия. Она продлевает жизнь, очищает тело от вредных гуморов[4], укрепляет сердце и сохраняет молодость” 3. Это наименование широко распространилось и закрепилось во многих языках: французское eau-de-vie, скандинавское aquavit, шотландское whiskey – все эти слова переводятся как “вода жизни” (можно вспомнить еще и славянское “водка”). У английского слова brandy был другой источник: оно произошло от голландского Brandwijn, что значило “жженное вино”, однако и оно указывало на свое происхождение из пламени аламбика.

Самое основательное теоретическое объяснение процессу дистилляции дал знаменитый провокатор эпохи Возрождения Парацельс, подвизавшийся одновременно в медицине, алхимии, натурфилософии и умудрявшийся возмущать и злить консерваторов из всех трех ученых станов. Ходили даже слухи, будто он диктует свои трактаты, напившись пьяным. Парацельс прославился необычайно широким размахом своего теоретического подхода: он объединил Аристотелевы четыре элемента с tria prima (тремя простыми началами) алхимиков-практиков: солью, серой и ртутью 4. Затем он составил собственный список из пяти основных субстанций, которые выделяются в процессе возгонки: дух (spiritus), соль, масло, земля и флегма (последняя получила название в честь того из галеновских гуморов, который заключал в себе аристотелевскую “водную стихию”). Парацельс проводил различия между пассивными началами – флегмой и землей – и активным началом, то есть духом; его он ставил на один уровень с алхимическим меркурием, а также с аристотелевской квинтэссенцией 5. Практическая задача, стоявшая перед возгонщиком, заключалась в том, чтобы разделить все субстанции и выделить самую летучую и наиболее ценную из них – дух. Это был духовный опыт в самом что ни на есть буквальном смысле: высвобождение бестелесного и вечного духа из тяжкого плена бренной земной материи. Для ароматных веществ им был spiritus rector, “направляющий” или “председательствующий” дух. У вина же имелся spiritus vini – винный дух 6. Осадок, который оставался в колбе после того, как дух (спирт) отлетел, называли caput mortuum – “мертвая голова”.

Парацельс, искавший бессмертия, умер в возрасте сорока шести лет. Но выработанные им представления о дистилляции намного пережили его – они господствовали среди алхимиков еще двести лет. Аромат растения продолжали считать физической субстанцией, пусть он и был летучей и более тонкой разновидностью, и называли его “направляющим духом”, подразумевая, что он направляет материю от ее более грубой формы к более сложному устройству, характерному исключительно для живых существ.

Духи как лекарство

Из-за того что аромат так тесно связывался с жизненными силами растений, попытки поймать его и заключить в склянку размывали границы между парфюмерией и медициной 7. Господствовавшие в ту пору медицинские теории дополнительно подкрепляли связь между этими областями, сводя причины большинства болезней к влиянию “дурного воздуха” и переносимых им неприятных запахов. Живший в XVII веке химик и натурфилософ Роберт Бойль в сочинении “Подозрения о некоторых скрытых качествах воздуха” называл воздух “смешанной совокупностью испарений”, способных воздействовать на здоровье человека 8. К XVIII веку подозрения, которые питал Бойль, уже переросли в твердое убеждение, что именно нечистый воздух – главная причина болезней. Считалось, что живые организмы сохраняют свою цельность благодаря скрепляющему началу, которому постоянно угрожают распад и разложение, что, в свою очередь, натурфилософы объясняли неким внутренним движением, нарушавшим должный порядок частей. Эти силы гниения, которые можно было опознать по изменению запаха, заражали воздух с каждым зловонным выдохом. Если другой человек вдыхал такой воздух, это ускоряло процессы разложения в его собственном организме. В медицинской литературе вредный для здоровья выдыхаемый “мефитический воздух” противопоставлялся вдыхаемому полезному “жизнетворному воздуху”. В свою очередь, врачи предупреждали о существовании “миазмов” – зараженного воздуха, через который, как тогда полагали, передаются почти все болезни. Единственным признаком этих невидимых болезней был запах, из чего следовал вывод, что наилучший способ сохранить здоровье и продлить жизнь – это очистить свою среду обитания от всех дурных запахов.

Если зловоние указывало на присутствие разлагающих сил и на подспудное разрушение организма, то приятные ароматы трав и цветов ассоциировались с вегетативным ростом и оздоровительным, укрепляющим воздействием на живой организм. Стремление заключить эти желанные запахи в сосуды и продавать их как целебные средства привело к появлению целой торговой отрасли в медицине. Возгонщики обнаружили, что можно выдерживать ароматные растения в вине и затем дистиллировать их для получения спиртовой настойки, которая сохранит запах. Это и было одно из самых замечательных свойств спирта – удерживать те летучие масла, которые обычно быстро рассеивались в воздухе, и сохранять в себе, казалось бы, эфемерное благоухание цветка.

После эпидемии бубонной чумы (“черной смерти”) репутация спиртосодержащих снадобий окрепла, но они по-прежнему оставались редкостью и стоили очень дорого. Практика возгонки распространялась медленно, тем более что ее методы и рецепты старательно оберегались. Особого успеха в дистилляции достигли монахи: они придумывали сложные составы и передавали собратьям по ордену, но хранили в строжайшем секрете от посторонних. Монахи-картезианцы использовали 130 видов растений и цветов для изготовления своего “эликсира долголетия” – шартрёза, который и по сей день можно найти в винных отделах. Монахи-кармелиты из Нарбонны специализировались на Eau de Mélisse – “мелиссовой воде”, для приготовления которой использовались лимонная мелисса, лаванда и еще более двадцати державшихся в секрете ингредиентов. Эту настойку дамы версальского двора, затянутые в тугие корсеты, носили при себе в маленьких флакончиках – против обмороков и воздействия вредных испарений.

Аптекари, не дававшие, в отличие от монахов, обета бедности, начали массово продавать целебные экстракты трав и горькие настойки. Они старательно нахваливали спирт как “лучшее лекарство” за его способность вбирать в себя растительные эссенции 9. В XV веке в руководствах по дистилляции уже приводились целые списки рецептов эликсиров: они делились на simplicia, то есть простые, односоставные, и composita, изготовленные из нескольких компонентов. В этих руководствах рассказывалось и о целительном действии эликсиров: им приписывалась способность излечивать чуть ли не от всех недугов, известных человечеству, – от плешивости до водянки и от укусов бешеных собак до метеоризма.

Огромную популярность обрел рецепт “воды венгерской королевы”, которая готовилась на основе спирта и эссенции розмарина. Врачи рекомендовали эту “воду” нюхать, пить или втирать в кожу, и считалось, что она помогает при самых разных недомоганиях, от головных болей до колик, да и в целом укрепляет организм. В более поздних рецептах часто советовали добавлять лаванду, бергамот, жасмин и другие душистые цветы, так что получавшуюся настойку высоко ценили не только за целебные свойства, но и за дивный аромат 10. Еще более распространенным, хотя и более жгучим средством была ранозаживляющая вода, которую иногда называли Eau d’Arquebusade, потому что изначально ее изобрели для обработки ран, полученных от выстрелов из аркебузы (разновидности мушкета, какие использовались в XV веке). Но если придумавшие рецепт этой воды монахи заботились прежде всего о том, как облегчить рубцевание, предупредить заражение и гангрену, которыми были чреваты тяжелые ранения, то со временем “противоаркебузной” воде нашли и другие применения: например, ею часто полоскали горло, чтобы просто освежить дыхание. Рецепты различались, в некоторых приводилось более семидесяти растительных ингредиентов, но в большинстве вариантов, как правило, присутствовали шалфей, дягиль, полынь и иссоп.