скачать книгу бесплатно
Олег Рязанский
Галина Георгиевеа Дитрих
Александр Васильевич Теренин
«Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст…» Эта библейская истина, высказанная Иисусом Христом, стала, вероятно, основополагающей для авторов неординарной книги о неординарном герое русского средневековья князе Олеге Рязанском.
Тщательно изучив и пропустив через себя суждения историков, мифы и легенды о нем, как добрые, так и не очень, авторы не «осквернили» своих уст недобрыми словами и создали книгу необыкновенной и проникновенной красоты и чистоты.
Галина Дитрих, Алекслндр Теренин
Олег Рязанский. Жизнь и деяния
Вразумление дню сегодняшнему
Говорят, что день сегодняшний есть вразумление дню завтрашнему. А коли это так, то со всей уверенностью можно заявить: вчерашний день – великий урок времени нынешнему. Поставив своей задачей поведать как в историческом, так и нравственном аспекте жизнь и деяния князя Олега Рязанского, современника и близкого родственника Дмитрия Донского, авторы предлагаемой книги во всей полноте раскрывают дух и нравы той не так уж и далёкой эпохи, показывают очень непростую ментальность наших предков, передающуюся на генном уровне и нам, потомкам, вершащим историю современной России – историю сложную и противоречивую.
Личность Олега Рязанского, как известно, довольно резко охарактеризована «Колумбом» нашей истории Н.М. Карамзиным, но рядом других историков, как-то: Д. Иловайским, Л. Гумилёвым, А. Кузьминым – трактуется совсем по иному. Своеобразно показывают князя и авторы предлагаемой книги. Говоря о личных сложных отношениях Олега с Дмитрием Донским, они как бы подводят читателя к мысли: дела семейные нередко оказываются делами государственными. Отказавшись от сложившихся догм, пристрастной интерпретации фактов, авторы создали глубокую духовно-историческую драму, в которой, что очень важно, обратили внимание на феномен совести – совести как основы человеческого понимания и достойного разрешения проблем государственного строительства в России. Как в прошлые лета, так и теперешние.
Книга, великолепно передающая колорит, язык, дух эпохи, написана как бы на одном дыхании. На одном дыхании она и прочитывается.
Эпизод 1
Камень преткновения
1372 год
Конец октября, дожди, дожди… На отшибе да в одиночку завязнешь по уши в грязи и леший с тобой в догонялки играть будет, его настали денечки. Но то к ночи, а сейчас полдень. Гуси в лужах, козы в кустах, собаки на привязи – мир и покой в городе.
У кремлевской угловой башни осадил всадник коня, хлестанул по воротам плетью:
– Отворяй врата, Дмитр Иваныч, соседу заокскому!
А в ответ тишина…
Как ни рядился всадник под простолюдина, а караульный, глянув в смотровую щель, сразу определил, что несуразица изо всех швов наружу прет. Сапоги мужицкие, а шпоры золоченые. На плечах сермяжий зипун, а в его распахе виден кафтан с пупками собольими вместо пуговиц – при встрече любой встречный поклон отобьет. К чему пускать пыль в глаза, ежели год назад приезжал он в помочь Дмитрию Ивановичу биться супротив Ольгерда, князя литовского? Кремлевским караульщикам доверять можно, они лучше других знают кто друг, а кто враг князя московского.
На некотором отдалении от всадника его конвой. Палицы под полой, правая рука у ножен. Любопытствующих и собак ближе пяти саженей к охраняемому лицу не подпускают. На горке в межречьи Фильки и Сетуни, откуда Москва видна как на ладони, послали в Кремль гонца с уведомлением о прибытии высокого гостя. А гость и впрямь ростом высок. И в плечах широк. И ноги широко ставит. Заломил на голове шапку свою знаменитую, не снимая ее ни зимой, ни летом, а по слухам, будто бы и ночами, и закричал громче прежнего:
– Эй, хозяин, как воздвиг вокруг Кремля стены белокаменны, так и не достучаться!
Оконце дверное приотворилось и оттуда возник голос князя московского:
– А веревочка при дверях на что? Дерни за нее, колоколец голос подаст, сторожевой услышит, свистнет дверовому – ворота и откроются!
– По старинке, Дмитр Иваныч, проще, вдарил кулаком и дверь нараспашку!
– Жизнь-то вперед движется… Кто на реке Лопасне под покровом твоего имени самоходную телегу изладил? Не твой ли пустомеля Емеля? Водрузил на колеса печь кирпичную, на колья нарыльники насадил, сунул в топку поленья березовые и давай поля пахать, перепахивать: чад, гарь, дым, копоть – дышать нечем, а Лопасня-то моя земля!
– Пора бы знать, Дмитр Иваныч, что дровишки березовые не в копоть, а в деготь идут… Что же касается Лопасни…
Князь московский перебил гостя, взял под локоток, ввел в стольную, усадил в красный угол, сказал доверительно:
– С твоим Емелей и моей Лопасней разберемся позже, ежели ты, Олег Иваныч, не возражаешь…. – и поскольку гость не возражал, добавил: – побудь чуток в одиночестве, пока я насчет баньки распоряжусь со всеми вытекающими последствиями. А, может, желаешь на кулачные бои посмотреть в притонном месте за старым каменным мостом либо податься на поле Ходынское с бузой и хороводами?
Но Олег Рязанский категорически отказался, дескать, завтра постный пятничный день и грех предаваться всякого рода увеселениям, Следует отставить в сторону все дурные помыслы, не творить никаких игр с забавами, а там, где объявятся звуки домр, цимбал, волынок с сопелями и ложек плясовых с колокольцами, то все эти бесовские игрища игнорировать!
Хозяин чуть дар речи не потерял:
– Опомнись, Олег Иваныч, пост завтра, в пятницу, а ныне только четверг… – но не договорил до конца, открыл дверь и удалился. Распорядиться насчет баньки, но без последствий…
Олег Рязанский усмехнулся, огляделся. В поле зрения попал стол дубовый, сундук железом окованный, над ним полка с книгами в переплетах кожаных. Взял в руки одну. Крайнюю. Оказалась с письменами князя киевского Владимира Мономаха. Открыл страницу наугад, читать стал:…”на войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод. Сторожей сами наряжайте и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по сторонам, внезапно ведь человек не погибает… Что умеете хорошего, того не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь… Что надлежит делать отроку моему, то сам делал – на войне и на охоте, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя…”
Еще подивился Олег Иванович мудрым наставлениям Владимира Мономаха, примерил его советы на себя, остался доволен. Перевел взгляд в окно угловое. Там светилась маковка первой каменной церкви в Москве во имя Ивана Лествичника, возведенной по указанию московского князя Ивана Калиты в связи с рождением у него сына Ивана. А другой московский Иван, Иван Грозный, перенесет этот храм Божий на другое место, чтобы на месте перенесенного воздвигнуть колокольню “Иван Великий”.
Из другого окна виден конюшенный двор, куда, крепко ухватив за поводья, увели строптивого коня князя рязанского. Впрочем, и владелец коня строптив был не менее, хотя и старался держать себя в узде, смирять страсти, избегать сомнительных споров, выглядеть невозмутимым в показном спокойствии.
В простенке меж окон висела холстина с изображением кремлевской стены, спуском к реке с лодками, деревьями на берегу, синим небом, белыми облаками и пояснительными надписями: град Москва, град Коломна, река Ока, земля Рязанская…
По возвращении хозяина, гость не замедлил выразить восхищение изображению:
– Совсем как в жизни, даже лучше! Искусный у тебя рисовальщик! Одного не понять, почему моя Коломна изображена на твоей стороне реки?
– Олег Иваныч, предлагаю разговор о Коломне отложить на некоторое время, если ты, конечно, не возражаешь?
Гость, разумеется, не возражал, ради чего тратить время на возражения?
– Что касается рисовальщика, – продолжил хозяин, – то я его выменял в ханской ставке на сына Мамая! Задумал тот по неопытности завладеть суденышком купца муромского, а не учел, что часть Волги ниже слияния с Окой под присмотром новгородских ушкуйников и сынка мамаева в миг повязали. Тут и я подвернулся. В Орду ехал. Взял с собою его. Когда же мамаев отпрыск от радости распластался у ног Мамая, тот поднял его, обнял, облобызал и сказал, что человеческая жизнь есть вечный конфликт между “нельзя” и “можно”, и если кто не способен этого различить, пусть и не пробует! И добавил, что в роду его мамаевом живых плененных сроду не было, а безмозглые и безрукие, оказывается, есть! Выпрямился Мамай во весь свой короткий рост и приказал нукерам умертвить сына! Нукеры поспешили уточнить – как именно? Закатать в ковер или удушить шелковой тетивой? По их диким понятиям запрещается проливать ханскую кровь, иначе вместе с кровью и душа вытечет… На голову приговоренного надели войлочный колпак бродячего дервиша, завязали под подбородком и от недостатка воздуха страдалец умер. Бескровно.
Не по чину вроде бы лишил сына жизни Мамай, он, ведь, не ханской крови, а всего лишь доверенное лицо хана, удачливый выдвиженец.
– В женах у Мамая дочь хана Бердибека, пусть уже почившего, но хана, и это веский довод считать сына ветвью чингизовой. По их понятиям, материнская кровь превыше отцовской, значит, смерть сына выполнена по правилам…
Пока ели-пили говорили о пустяшных вещах: о дегтярне, скоморохах, лодках, погоде…
– …как в прошлом году погасло вдруг солнце и столь велика была тьма, что на расстоянии сажени нельзя было различить лица человеческого…
– …как в позапрошлом году ночами зимними по небу черному, беззвездному, перемещались столпы огненные и снег на земле казался политым кровью…
– …как пять лет назад по страшному горела Москва! Буря метала огонь на десять дворов вперед и начисто погорел Кремль с дубовыми стенами, рублеными при Иване Калите и как он, князь Дмитрий, внук Калиты, поклялся одеть Кремль в камень, чтобы огонь не спалил и враг не достал… – и ну хвастать, как он, князь Дмитрий, всего за один год возвел вокруг Кремля стены с башнями из белого камня!
Не современник того времени может подумать, что Дмитрий Иванович сам додумался до этой идеи. Увы, в год строительной кампании ему едва исполнилось 16 лет. Пусть и успел ожениться в пятнадцать, на что ума много не надобно. Реальным организатором фортификационных сооружений был митрополит московский Алексий, с благословения которого построен и Андронников монастырь, и Чудов монастырь на месте посольства татарского. Будучи радетелем духовных дел, владыко не гнушался заниматься мирскими тяжбами, а для душевной радости на склоне Боровицкого холма, обращенного к реке, саморучно развел сад с фруктовыми деревьями. Активный во всех деяниях он сумел сплотить вокруг себя бояр-единомышленников, заинтересованных в том, чтобы земля московская не попала в чужие руки и он являлся негласным, но главой правительства Москвы при княжиче, оставшемся сиротой в неполных девять лет.
Давно ушел в прошлое древний обычай, когда княжичу, не взирая на малолетство, необходимо было доказывать свое право на трон. Сыну киевского князя Игоря для этой процедуры потребовалось принародно бросить копье. Варяжский княжич был так мал, что копье пролетело не далее передних ног коня, на котором восседал он, поддерживаемый матерью. Но этого оказалось достаточно. Зрители убедились, что княжич жив-здоров и в силе пустить стрелу, если сумел копье бросить…
Со временем обычай отмер, остался в силе лишь возраст. Чем меньше лет претенденту, тем надежнее. Юрия Долгорукого, будущего основателя Москвы, определили на княжение в шестилетием возрасте. Внука Юрия Долгорукого, по просьбе работного люда Великого Новгорода, отправили туда княжить четырех лет от роду. Даже спустя пятьсот лет, будущего первого русского императора Петра Первого усадили на трон в десять лет, претендентов на власть всегда хватало.
После Батыева нашествия на Русь, право на собственное княжение русским князьям приходилось получать из рук правящего хана, приезжая в ханскую ставку лично. Кто смел, тот и успел…
Ситуацией с неоформленным княжением малолетнего княжича Дмитрия решил воспользоваться князь суздальский и спешно отправился водным путем вниз по Волге в столицу Золотой Орды, чтобы в ханской канцелярии перекупить ярлык на Великое владимирское княжение.
Узнав об этом, московские бояре вкупе с митрополитом Алексием ринулись вслед. Другим традиционным путем. Сухопутным. Лесами воронежскими. Донскими степями. Урюпинским коридором с выходом к столице Золотой Орды на Волге, где перевоз держали рязанские предки Степана Разина.
В золотом шатре на приметном кургане без сна и роздыха трудились доверенные лица хана, куда и были доставлены митрополитом Алексием, главным опекуном Дмитрия, нужные бумаги с вложением. После трехмесячной канцелярской волокиты, двенадцатилетний Дмитрий получил ярлык. Если бы ханом сидел Джанибек, решения не пришлось бы ожидать так долго, ибо именно митрополит Алексий по личной просьбе Джанибека вылечил от слепоты его жену, хатун Тайдулу. Но после смерти Джанибек-хана Золотую Орду залихорадило. За три года там сменилось, уму непостижимо, пять ханов и ярлык на княжение каждый раз приходилось получать у следующего, после возведения его на престол. Четыре выборных лица от четырех привилегированных монгольских племен, брали кандидата в ханы за руки, за ноги, усаживали на белый верблюжий войлок. Ухватив войлок за четыре угла, трижды поднимали вверх с содержимым, трижды обносили вокруг юрты и вкладывали в руку новоиспеченного хана золотой меч…
На день визита князя рязанского Дмитрию Ивановичу исполнилось двадцать два года. К этому времени он уже давно завершил полное княжеское образование. Мальчиков, обреченных по рождению наследовать княжение, и воспитывали соответственно. До четырех лет претендент бегал в одной рубашонке. В пять лет ему надевали портки, сажали на коня и относились как к будущему правителю. Учили счету, грамоте. Кроме книг Священного Писания вменялось читать светскую литературу. Свод законов Ярослава Мудрого. Историю древней Руси. Повествование о плавании в Индию Козьмы Индикоплава. Житие Александра Македонского, настолько популярного в те времена, что на фасаде собора во Владимире в резном рельефе изображен полет Александра Македонского на небо.
География, ориентирование, животный и растительный мир познавались вживую, путем объезда лесов и лугов с ночлегами в полевых условиях. И в любую погоду.
Для общего физического развития учили плавать со связанными руками или в кольчатых доспехах, чтобы не утонуть, как утонул вместе с конем сын князя суздальского.
Со сверстниками прошел князь Дмитрий курс молодого воина “лечь-бечь-сечь” с элементами гимнастики египетских фараонов, монгольских батыров, русских витязей. Одно и то же упражнение, к примеру, “вращение бедрами в низком приседе” в Египте называли “рыба двигает хвостом”, в Китае – “дракон плывет в облаках”, в Монголии – “охотник в зарослях камыша натягивает тетиву”, на Руси – “медведь, танцующий вприсядку”. Спортивным ковриком у фараонов была шкура нильского крокодила, у тибетских монахов шкура йети, у монголов – верблюжья, у русичей – медвежья. Упражнение заставляли делать по девять раз трижды, а всего их было тридцать! Плюс греческая борьба, кипчакская, русская. На кулаках, с дубьем, с плетью, с удавкой, сетью, гирей или камнем, укрепленным петлей на ремне или палке. Вслепую, из-за угла, лежа, на коленях… Для выработки чувства локтя. Чтобы в настоящем бою уметь постоять за себя или пожертвовать собой во имя земли отеческой… Когда в 1270 году в ставке хана предложили рязанскому князю Роману Ольговичу в обмен на жизнь пренебречь своей верой и преклонить колени пред чужеземной, он стал плеваться и непотребными словами поносить искусителей. Тогда ему вырвали язык и повторили предложение. Но он твердо стоял на своем, выражая презрение глазами. Тогда ему вынули оба глаза! Он стал руками демонстрировать оскорбительные жесты. Тогда ему отрезали персты у рук и ног, содрали кожу с головы и вздернули на копье…
Шло время. Московский князь возмужал, освоил нелегкую княжью должность… Очнувшись от воспоминаний, вспомнил на чем остановился разговор с Олегом Рязанским, отдал распоряжение:
– Кто там за дверью? Позвать главного зодчего по возведению Кремлевских каменных стен со всей документацией!
Главный зодчий вошел. Молодой. Самоуверенный. С горящим взором, линейкой, циркулем. Развернул чертежи, сметы:
– Три долгих зимних месяца десять тысяч каменщиков ломали белый строительный камень в шахтах возле села Мячково и строгий дух белого мячковского камня не роптал и не воспротивился. Все дни и ночи пять тысяч возчиков возили на санях морозостойкий мячковский камень в Москву и светлый дух белого мячковского камня им сопутствовал! Для возведения стен и башен перевезли четырнадцать тысяч кубов блочными плитами разных размеров: аршинных, полуаршинных, трехчетверных… Для бута, уложенного меж двух рядов стенной кладки, потребовалось вывезти сорок тысяч кубов камня, таскаемого из штолен почти ползком и добрый дух мячковского камня помогал им! А тесание камня, а укладка его, а декор, а фундамент пятиметровой глубины, коему станут удивляться строители спустя пять столетий, и все это благодаря белому мячковскому камню, с которым сравним разве что пудостьский камень, добываемый из чудьской земли на берегу реки Пудость… А за использование взрывных работ по методу Емели с Лопасни, из личных средств пришлось выплатить…
– Достаточно, спасибо, свободен! – прервал зодчего Дмитрий Иванович, но зодчий желал выговориться до конца:
– Для возведения последующих каменных сооружений необходимы добавочные средства по обнаружении) побочных месторождений белого мячковского камня…
Но Дмитрий Иванович вновь перебил:
– А кто станет заниматься навесом над крыльцом, наличниками на окнах, ликвидацией скрипа половиц в хоромах?
– Деревянные наличники хорошо горят, а каменные создания стоят веками! – ответил зодчий и удалился с гордо поднятой головой. Он принял решение. Князь московский пожалеет, что не оценил старания главного строителя кремлевских стен. Дух белого мячковского камня тоже может обидеться, а стены не выдержать напряжения…
Дмитрий Иванович вздохнул и поворотился к гостю:
– Ольгерд, князь литовский, глазам не поверил, когда подошел с ратью к Москве и увидел каменные стены!
– С тех пор прошло достаточно времени, может, расскажешь, что ему потребовалось от тебя?
– На обратном пути из Орды, забрал я с собой сына князя тверского, уплатив за выкуп в казну ханскую тридцать тысяч серебром!
– По моим сведениям, всего десять…
– Смотря по какому исчислению… Если по новгородским деньгам – одна сумма, по московским – другая, а разницу мне выдали бумажными монгольскими знаками – пыль, тлен, а не деньги! По прибытии в Москву определил я выкупленного сынка тверского князя на жительство во двор к митрополиту Алексию, где он и пребывал, пока его папаша не привез выкуп. А на следующий день поехал с жалобой на меня к Ольгерду, князю литовскому, как к близкому родственнику. Да и ты, Олег Иваныч, тоже в родстве с Ольгердом, если женат на Евфросинье Ольгердовне, его дочери.
– Поскольку вторая Ольгердова дочка замужем за братом князя суздальского, а ты женат на его дочери Евдокии, стало быть, и ты с Ольгердом в сродственниках, а?
– Династийные браки должны способствовать укреплению добрососедских отношений, а на самом деле… Эй, кто там за дверью? Позвать главного ответственного за хранение родословного древа князей русских!
Хранитель древа явился. Выпятил брюшко округлое. Пригладил окладистую бороду. Развернул свиток с древом, забубнил заученно:
– Князь наш киевский Владимир Красно Солнышко, крестясь сам и окрестив Русь, женился на византийской царевне. По этому поводу там, в Константинополе, по углам шептались: “Неслыханно, чтобы порфирородная особа, рожденная в пурпуре, вступила в брак с варваром!”…Как бы то ни было, но она родила варвару двенадцать сыновей. Начну перечень с одного из них, со славного князя Ярослава Мудрого, женатого на дочери шведского короля Олафа. Одна дочь Ярослава стала королевой Венгрии, вторая – королевой Франции, третья – королевой Норвегии. Один сын Ярослава женат на дочери маркграфа Саксонского, другой – на дочери графа Штадского. Из пятидесяти четырех брачных договоров сорок шесть заключено с царственными особами иностранного происхождения. Я понятливо излагаю? Продолжать далее, или как?
Поскольку князь московский, ответив “да”, отрицательно покачал головой, а его гость неопределенно пожал плечами, ответственный за хранение родословного древа взял решение в свои руки:
– В таком случае, перейду к изложению одной из ветвей Владимира Мономаха. Его третий и шестой сын оженились на дочерях половецких ханов, двое сыновей Юрия Долгорукого на осетинках-аланках с высоких кавказских гор, а внук Александра Невского взял в жены сестру Узбек-хана…
– Родство по женской лини освежает кровь… – прокомментировал князь московский, слегка постучав пальцами по колену. Правому. Была у него такая привычка. Наследственная. По мужской линии. А гость подергал себя за ус. Левый. Тоже по привычке. Наследственной? Или приобретенной? Произнес насмешливо:
– Московский князь Юрий Данилыч не за красивые глаза женился на старой, пузатой, морщинистой сестре Узбекхана, а с прицелом на родственную поддержку в спорах с Тверью на Владимирское княжение.
– Однако, именно тверской князь Михаил первым посягнул на это княжение? С какой стати племянник стал поперек дороги родному дяде?
Отстаивая свою точку зрения Дмитрий Иванович стал ссылаться на древний обычай, когда престолонаследие переходило от отца к старшему сыну, а не от брата к брату… Но Олег Иванович вернул разговор в прежнее русло:
– Разве не старший сын Ивана Калиты первым стал именовать себя великим князем и, даже, успел вырезать сей титул на своей княжьей печати? И не Иван ли Калита, решив унизить Тверь, велел снять колокол с тверской церкви и перевезти в Москву?
– Олег Иваныч, ну, что к пустякам цепляешься?
– Не лукавь, Дмитр Иваныч, не очерняй зря своего политического соперника, а давай восстановим события. Желая отстоять свое право на Великое владимирское княжение и тверской князь и московский явились в Орду, рассчитывая третейским судом уладить столь щекотливый вопрос. Но московский князь Юрий Данилыч так обрисовал личность соперника, что тверскому князю за незаконное домогательство великокняжеских полномочий надели на ноги оковы, на шею колодку, бросили на колени и убили! А ночью приспешники Юрия Данилыча ножом вырезали убиенному сердце!
– Поклеп! Стечение обстоятельств! Ложные домыслы!
– Но ты и сейчас по уши завяз в спорах с Тверью?
– Я? – вскочил с лавки князь московский. – Клевета! Навет! Понапраслина!
– Сядь и успокойся, – охолодил его пыл Олег Рязанский, – отложим на время этот нервный разговор и вернемся к тому суровому декабрьскому дню, когда Ольгерд, князь литовский, подошел с ратью к Москве и взял город в осаду. Десять долгих ночей и дней ты отсиживался за каменными московскими стенами…
– Не десять дней, а всего восемь!
– Пусть будет по твоему.
– Не “по моему”, а по летописи.
– Ладно, – покладисто согласился Олег Рязанский, – из-за описки какого-то малограмотного писаря не стоит нам ссориться. Просто я желаю удостовериться, не позабыл ли ты, кто на выручку тебе пришел, когда Ольгерд на посады московские стал красного петуха пускать? Не я ли? Ольгерд-то не какой-нибудь случайный налетчик, а серьезный воитель. В седле время проводит больше, чем в постели. Страха не ведает. Если рубится, то двумя мечами. Если ест, то за двоих. Властью обладает, какой не имел ни дед его, ни отец. Не раз хаживал с претензиями на Жмудь, на Пруссь, на Русь смоленскую. На вольный город Новгород с мечом пошел лишь потому, что новгородский посадник обозвал его “псом”! Ныне третий раз на Москву ринулся!
– Тщеславец! Наглец! Гордец! – дал свою оценку Ольгерду князь московский и вскочил снова.
– Сядь, – успокоительно произнес Олег Рязанский, – и ответь, почему в те тяжелые декабрьские дни осады брат твой двоюродный Владимир Андреич, князь серпуховский, не спешил на помощь тебе, а стоял столбом на пограничной меже под Перемышлем со всей своей военной силою? Не потому ли, что ему приспичило жениться на дочке Ольгердовой и он не желал портить отношения с будущим тестем?
– Ольг Иваныч, что ты ходишь вокруг да около, а не объяснишь вразумительно, с чем пожаловал?
– Изволь… За услугу, тебе оказанную, супротив Ольгердовых посяганий, неделю стоявшего с воинством под кремлевскими стенами, требую отдать мне мою Лопасню! Согласно обещания!
– Ольг Иваныч, за что? Ты же всю неделю неподвижно стоял за посадами, даже не бряцая оружием! Чего ждал?
– Того момента, когда Ольгерд бросится приступом на твои кремлевские стены, тогда и я бросился бы на него!
– Значит, не бился с Ольгердом оружием?
– Нет.
