Избранный

Александр Темной

Избранный

Егор шёл по чавкающей грязи, холодный ветер хлестал его по лицу. Изморось острыми иголками колола небритые щёки.

– Ну и погодка, – бормотал он, нагибая голову, но ветер доставал его и снизу, и справа, и слева. – Чёртова осень… Ненавижу!

В сотый раз он упрекал себя за то, что опять позволил себе остаться на работе сверхурочно. Хитрюга Жорик Сараян опять заплатит ему копейки. Уж кто-кто, а этот старый жук своё не упустит… А он, Егорка, опять опоздает на последний автобус и попрётся под дождём через лес. Если Жорик решил рубить капусту и забой скота осуществляет чуть ли не круглосуточно, то почему бы ему не позаботиться о доставке домой своих работников? А много ли у него постоянных забойщиков скота? Старик Михалыч и Егор. Остальные меняются, как перчатки. Одни спиваются, другие сходят с ума, с третьими происходит и первое, и второе. А некоторые просто умирают… Друг Егора – Ванька Рыжков – проработал всего полгода, а потом повесился на кожаном ремне, который ему Егорка подарил на день рождения… Сараян просто не понимает, что забойщиков ценить нужно. У них такая работа: с одной стороны – нервная, с другой – творческая. За это Жорик должен отвозить их домой на своём «мерсе». На худой конец он запросто может позволить себе арендовать автобус… А зачем арендовать? Он может купить себе целый автопарк, а не только какой-то автобус… Хорошо, что сегодня пятница. Завтра и послезавтра можно будет отдохнуть, попьянствовать. Раньше Егор пил водку каждый день, после каждой рабочей смены. От коровьего мычания, поросячьего визга можно было сойти с ума. Расширенные от ужаса коровьи глаза, запах страха… От этого реально можно сойти с ума! Только водка помогала Егорке забыться и расслабиться. Но после смерти Ваньки Рыжкова Егор решил завязать. Хотя мать Ивана до сих пор уверена, что её сыну помогли уйти из жизни, многие знают, что Ванька просто не смог справиться с синдромом забойщика скота. Увы, такое бывает… И надо бы выпить водки, да денег осталось мало, а получка только в понедельник. А ведь раньше Егор пил после каждой рабочей смены. Домой он приезжал «на бровях», чем всегда шокировал своих стариков – отца и мать. Он бы с удовольствием уволился с этой Богом забытой скотобойни, но куда податься парню с неполным средним образованием? И кто будет содержать отца с матерью? На одни лекарства для них половина Егоркиной зарплаты уходит, а их пенсия не покрывает и одной пятой части всех расходов. Поэтому Егорка вынужден закусить удила и работать, иначе останется в глубоком анусе… Похоже, Жорик тоже это знает. Поэтому он так нещадно эксплуатирует Егора. А Егорка работает и делает вид, что его всё устраивает. Знал бы Сараян, о чём мечтает Егор, он бы сразу его уволил. А мечтает Егорка о том, чтобы загнать директора скотобойни в бокс, крепко зажать его башку и ударить с размаху молотом в лобешник, да так сильно, чтобы глаза Жорика из глазниц повыпрыгивали, а лоб чтобы внутрь черепа вмялся… А потом разделать его тушу и пустить на консервы. Конечно, есть более гуманные способы оглушения скота: оглушение стилетом, электрооглушение, но для Жорика Сараяна они не подойдут. Молотом больнее…

– Сука жадная, – сквозь зубы процедил Егор, вспомнив вдруг, как округлил глаза хозяин скотобойни и перекосил от удивления рот, когда мужики пришли к нему и жаловались на маленькую зарплату. Что тогда сделал Жорик? Стал всем больше платить? Нет! Он уволил половину забойщиков, а остальных лишил премии.

Очередной порыв ветра сорвал с Егора кепку. Громко чертыхнувшись, он побежал за своим единственным всесезонным головным убором, глядя, как тот летит, вращаясь в воздухе в сторону большой лужи.

– Нет! – кричит Егор, будто его слова могут что-то изменить, повлиять на направление полёта кепки. – Нет, блин!

Кепка, вращаясь, как лопасти вертолёта, плюхнулась в лужу и поплыла по ней, как круглый кораблик.

– Твою мать! – продолжает кричать Егор, прыгая вокруг лужи. – Вот дерьмо-то!

Походив вокруг лужи и поняв, что лужа слишком большая, а кепка находится как раз посередине, Егор вздохнул, закатал штанины брюк и смело ступил в тёмную воду. Лужа оказалась глубже, чем он ожидал. Ноги ушли под воду почти до колен, холодная вода залилась в туфли, насквозь пропитав носки.

– Едрить-колотить! – Егор схватил кепку, выскочил из лужи. Отряхивая её, он ругался, не сдерживая себя в выражениях, приплясывая от холода. – Как я сейчас до дома доеду? Меня же в автобус не пустят! Вот ведь дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!..

Вспомнив про автобус, он замолчал и зашагал к остановке, чувствуя, как мокрые брюки прилипают к ногам, слыша, как квакают туфли на каждом шагу. Нестерпимый холод подбирался снизу. Вслед за ногами стали мёрзнуть руки. Егор засунул их глубоко в карманы своего старого пальто, поднял воротник, но теплее от этого не стало.

Выбивая зубами мелкую барабанную дробь, Егор шёл по дорожке между двумя высокими заборами. Он точно знал, что за бетонным забором справа стоит дом Жорика, а за кирпичным забором слева находятся загородные апартаменты депутата Коновалова. Егор ненавидел и толстомордого депутата, и всю семью Жорика, а потому раньше разукрашивал эти заборы не совсем лестными надписями. Так продолжалось до тех пор, пока по периметру депутатского забора не установили камеры. В один не очень прекрасный вечер охранники депутата поймали Егоркиного единомышленника Мишку и отдубасили его так, что он до сих пор хромает. После этого новые надписи на заборах перестали появляться, а старые были закрашены краской. Но Егор, каждый раз проходя между этими заборами, внимательно изучал их в надежде увидеть какую-нибудь надпись. Но желающих отразить свои мысли в заборной графике больше не было, а потому внешний вид заборов не менялся.

Когда до конца «заборного переулка» осталось метров двадцать, впереди мелькнул жёлтый свет фар, послышался приближающийся рёв мотора. Егор догадался, что это к остановке подъезжает автобус, последний автобус, а потому с быстрого шага перешёл на лёгкий бег. Выскочив из переулка на дорогу, он увидел автобус, стоящий у остановки с открытыми дверями. Толпа людей, стоящих на остановке, быстро редела, заполняя собой салон автобуса. До остановки было метров пятьдесят.

– Подождите! – закричал Егор, махая руками, шлёпая по лужам. Он бежал, разбрызгивая грязь, лицом и грудью чувствуя сопротивление холодного, влажного ветра, который будто не хотел, чтобы Егор не успел на последний автобус, а потому старался остановить его. Но Егорка бежал, чувствуя, как холодный воздух обжигает лёгкие, позабыв про раздражение и усталость.

До автобуса осталось двадцать метров. Пассажиры уже были внутри. Снаружи осталась только толстая бабка с рюкзаком, которая не могла втиснуться в автобус. Она пробовала войти и прямо, и боком, но у неё ничего не получалось.

«Успею!» – промелькнула в голове Егора спасительная мысль.

Десять метров. Бабка сняла рюкзак, чьи-то руки втащили в салон автобуса сначала рюкзак, потом – саму бабку. Двери закрылись, и автобус тронулся.

– Стой! – во всю мощь лёгких заорал Егор. Он из последних сил перебирал ногами. – Стой!

Водитель автобуса словно не видел и не слышал его. Многотонная махина набирала ход. Но Егор уже почти догнал его. Он бежал сзади, махая руками и громко крича. Но автобус продолжал разгоняться.

– Стой, сука! – Егор вложил в свой крик весь остаток сил, всю свою злость, и автобус резко остановился.

Егор не успел среагировать на резкое торможение и врезался головой в грязный металл. Раздался глухой стук, вслед за которым в глазах Егора стало темнеть. Он вдруг оказался на дне какого-то водоёма. Вода была тёмной и мутной, но не холодной. Где-то вверху виднелось пятнышко желтоватого света. Оттолкнувшись ногами от вязкого дна, Егор стал всплывать. Он грёб руками и ногами, недоумевая, как он мог здесь оказаться. Он ведь бежал за автобусом, ближайшее озерцо – в пяти километрах от Прохоровки, которую в народе называют «скотобойник». Воздуха в лёгких оставалось всё меньше и меньше, а спасительный свет вверху приближался неумолимо медленно, будто Егора что-то удерживало. Тут он понял, что это его одежда, намокнув, мешает ему всплыть, сковывает движения. Когда Егор снял пальто, плыть стало легче. Пятно света стало приближаться, разрастаясь в размерах. Вот уже виден диск луны над поверхностью воды. Воздух в лёгких закончился. Но Егор понимает, что нельзя сдаваться, иначе он утонет. Сделав два сильных взмаха ногами, он наконец-то оказался на поверхности и сделал глубокий вдох.

Жёлтый свет его ослеплял, вода заливала глаза, рот и нос. Опять стало холодно. Пульсирующий болью лоб вернул Егора к реальности. Егор был не в воде. Он лежал на чём-то твёрдом, но было по-прежнему сыро. Прикрыв глаза рукой, Егор перевернулся на бок, прокашлялся. Он лежал на мокром асфальте. Шёл сильный дождь. Прямо над головой светил уличный фонарь.

– Вот это да! – Егор попытался подняться на ноги. Его шатало, как пьяного. Каждое движение отдавалось болью в голове и в шее. – Сколько же я провалялся тут? И дождь этот… Ненавижу дожди. Когда это закон…

Дождь внезапно прекратился. Пожав плечами, Егор выпрямился во весь рост, осмотрел себя. Пальто было на нём. Но оно было мокрым и грязным. Грязными и мокрыми были брюки и ботинки. На грудь упали крупные капли крови.

– Твою мать! – Егор прикоснулся ко лбу, сморщился от боли. Пальцы руки были красными от крови. – Я же истек тут кровью. А что делать? Ловить машину?

Качаясь, он пошарил по карманам. Старый мобильный телефон с чёрно-белым дисплеем и немного мелочи – всё, что у него было. О «попутке» можно забыть. Да и кто повезёт в город его, грязного и окровавленного? И машины в это время через скотобойню не ездят. Оставалось только одно – дойти до города пешком, а там… Там и мобильная связь работает. Там можно будет что-нибудь придумать. В крайнем случае, можно будет остаться на ночь у Витьки Николаева. Он живёт в пригороде в частном доме. Но это – не самый лучший вариант. Егор только однажды ночевал у Витьки. Это была ночь кошмаров: за одной стеной стонут Витька с Любкой, придаваясь любовным утехам, за другой стеной через каждые полчаса орёт маленький ребёнок. Ужас! Даже изрядная порция алкоголя не смогла тогда скрасить ситуацию.

«Позвоню брату, пусть подберёт меня! – твёрдо решил Егор. – А до города я уж как-нибудь доковыляю. Обязательно доковыляю!»

Можно было идти по дороге. По освещенной фонарями дороге идти приятно и безопасно. Но через лес, напрямик, идти в два раза меньше. Прислушавшись к своим ощущениям, Егор подумал, что в город ему нужно попасть как можно быстрее. Не исключено, что у него сотрясение мозга…

– По-любому, сотрясение, – пробормотал Егор. – Иначе, я бы такой глюк не увидел.

Свернув с дороги, он побрёл вдоль бесконечного ряда заборов. Кровь не останавливалась, заливая лицо. Но дождя не было, и это уже было хорошо. Мимо какого дома ни шёл бы Егор, начинали рваться на цепях и лаять собаки, из подворотен вылезали кошки. Сначала он не обращал на это внимание, но потом это показалось Егорке странным. Раньше он часто здесь ходил. Собаки лаяли, но сегодня их лай был слишком громким. К собачьему многоголосью вдруг присоединилось кошачье мяуканье. Поначалу это было простое мяуканье и мурлыканье сзади, потом зазвучал целый кошачий хор. Из-за высоких заборов вдруг послышались голоса:

– Что происходит?.. Что за шум? Буран! Фу!.. Тарзан, прекрати лаять!

Послышались скрипы открываемых металлических ворот и калиток.

Собачий лай и кошачий визг приближались. За спиной послышался шум, будто сотни собачьих лап бегут по выложенной тротуарными плитками дорожке, цокая по ней когтями. Над головой кружили птицы – воробьи, вороны, синицы. Это Егора насторожило. Он остановился и оглянулся. В следующее мгновение глаза его расширились от ужаса. За ним неслась большая стая, состоящая из кошек, собак.

Нет, он не боялся домашних животных. Собак он обожал и считал их лучшими друзьями человека. Но он никогда не видел такого большого количества кавказских, немецких, московских сторожевых овчарок, лаек и дворняжек, бегущих по узкой улице. За многими из них по земле волочились длинные цепи и поводки. Цепи лязгали по плиткам. И хотя все собаки виляли хвостами, Егору все равно было страшно. Кошки издавали звуки, от которых сводило челюсти. В глазах животных Егорка увидел какие-то странные огоньки. Такие же огни были в глазах птиц, кружащих над головой стремительно увеличивающейся стаей, в которой Егор уже мог разглядеть голубей, сорок, и сов. Птицы кружили и опускались всё ниже. Наглый толстый голубь попытался сесть Егору на голову. Егор смахнул голубя с головы. Кепка упала на землю, но поднимать её он не стал потому, что боялся нагнуться. Егору казалось, что если он нагнётся, собаки и кошки сразу вцепятся ему в лицо. Незачем терять зря время, нужно быстрее уходить. Нездоровый интерес к себе со стороны животных Егорка мог объяснить лишь запахом мяса и крови. Наверняка от него ещё пахло запахом страха. Это был страх ведомых на смерть животных. Он ведь три года уже отработал на скотобойне и точно знал, что страх имеет запах. Это сильный кисловатый запах, отдалённо напоминающий смесь запахов пота и мочи. Мясо, кровь, страх… Егор впитал, как губка, в себя все эти запахи. Ни один одеколон не мог перебить эту вонь, которую Егор называл рабочим запахом, запахом скотобойни, который был везде, где бы Егор ни появлялся. Из-за этой вони у него не ладилось общение с девушками. Когда Егорка слышал анекдоты про ассенизаторов, он никогда не смеялся, потому, что он сочувствовал этим беднягам, которые каждый день имеют дело с дерьмом. И не совсем понятно, какой запах хуже – запах дерьма или запах страха и крови. Но в тот момент, понюхав рукав своего пальто, Егорка понял, что от него ничем не пахнет, дождь смыл даже запах табака.

Егор сначала ускорил шаг, но животные от него не отставали. Они продолжали стремительно сокращать дистанцию, и их светящиеся в темноте глаза были устремлены на него. Издав сдавленный стон, больше похожий на писк, Егор побежал. Боль, которая минуту назад мешала ему не только идти, но и просто думать, резко прошла. Страх придал Егорке сил. Преследователи догоняли его. Горячее дыхание собак согревало лодыжки. Егору казалось, что ещё немного, и собачьи зубы вопьются ему в ноги, разорвут вельветовые брюки, а потом вгрызутся в мясо. Он уже почти ощущал боль от зубов, а потому бежал так быстро, как только мог, как не бежал даже за автобусом. Боль в голове сразу прошла. Только пот и кровь заливали лицо, поэтому Егору приходилось ещё протирать ладонью глаза, чтобы не бежать вслепую. Однако, как бы быстро он ни бежал, животные догнали его. Десятки мягких, покрытых шерстю тел кинулись ему под ноги. Егор потерял равновесие и с громким вскриком упал лицом в грязь, до крови поцарапав мелкими камушками ладони. Морально он приготовился к тому, что сейчас его тело разорвут сотни пастей на мелкие кусочки, поэтому он сжался в комок. Но раздирающей боли Егор не ощутил. Вместо этого он почувствовал, как десятки лап топчутся по его спине. Десятки влажных, тёплых языков лижут его руки, шею, волосы. Приподняв глаза, он увидел вокруг себя множество собачьих и кошачьих лап. Кошки мурлыкали и тёрлись об него, собаки повизгивали, виляя хвостами, норовили зализать его до смерти. Это было не больно, даже немного приятно. Только спина и плечи стали болеть под тяжестью множества лап.

– Все, хватит! – закричал Егор, поняв, что никто его есть не собирается. – Слазьте с меня! Уходите… Фу!.. Нельзя!.. Пошли вон!

Спихнув с себя лохматую дворняжку и пару кошек, вылизывающих лицо Егора так, будто оно было намазано салом, он встал на ноги, с удивлением отметив, что огоньки в глазах животных пропали. Они все будто проснулись после долгого сна. Коты и кошки вдруг кинулись врассыпную. Собаки, виновато заскулив, прижав уши и поджав хвосты, стали разбегаться по своим дворам. Некоторые погнались за визжащими на бегу котами. Егор посмотрел вверх. Птицы всё ещё низко кружили над ним. На плечо сел чёрный ворон, громко каркнул.

– И вы тоже… достали! Кыш! Кыш! Пошли вы все…

Егор взмахнул руками. Ворон взмыл в воздух. Стая птиц стала заметно редеть. Голуби, вороны, воробьи разлетались во все стороны. Птичий гомон стал распадаться на карканье, чириканье, а потом и вовсе стало тихо.

– Твою мать! – единственное, что смог сказать изумлённый Егорка. С ним много чего происходило, но такого – никогда. Тело вспотело под пальто. Ноги вдруг стали мягкими и непослушными. Заметив скамейку напротив дома, похожего на дворец, Егор тяжело опустился на неё и расстегнул пальто. Сердце бешено колотилось, сил не было даже чтобы руки поднять. То, что только что произошло, не укладывалось в голове, мыслей вообще никаких не было, полный вакуум. Ничего делать не хотелось. Было желание только сидеть и глядеть на свои ободранные ладони. Кровь остановилась и не заливала лицо. Это уже было хорошо. Всё остальное отошло на второй план, стало малозначительным. Глаза стали закрываться, голова отяжелела. Егор почувствовал, что засыпает. Появилось ощущение приятной истомы.

И он, наверное, заснул бы, если бы не скрипнула калитка. Послышались шаги. Егор приоткрыл глаза, увидел двух женщин. Это были цыганки: одна – пожилая, вторая – молодая и беременная. Обе были одеты примерно одинаково – в коричневых кожаных куртках, в длинных юбках и с пуховыми платками на головах. У обеих были золотые зубы. Только сейчас до Егорки дошло, что, убегая от кошек и собак, он оказался на улице Октября, больше известную в народе как «цыганская улица», на которой жили в больших кирпичных домах цыгане. «Нормальные» пацаны сюда старались не заходить, так как здесь постоянно ошивались наркоманы. Тут постоянно кого-то убивали, грабили. Здесь страшно было появляться днём, а прийти сюда ночью…

«Надо делать отсюда ноги!» – подумал Егор и попытался подняться, но ноги его не слушались. Он плюхнулся на скамейку и застонал.

– Это он! – сказала старая цыганка, приподняв подбородок Егора и осматривая его лоб. – Кровавый крест на лбу. Смотри…

– Ага! – беременная цыганка оперлась на колени Егора и тоже стала рассматривать его лоб. – Крест…

– Я лоб разбил… – выдохнул Егорка, собрав последние силы.

– Наконец-то… – произнесла старая цыганка. – Берём его!

В следующую секунду они взяли Егора под руки, с лёгкостью приподняли со скамейки и повели через калитку в дом.

– Я… не… – бормотал Егор, рассматривая иномарки, стоящие во дворе. Мужики со скотобойни рассказывали, что встреча с цыганами не сулит ничего хорошего: или ограбят, или убьют, или посадят «на иглу». Ему нельзя было даже общаться с ними, а они уже через двор его протащили, в дом ведут. – Отпустите меня!

Цыганки, как по команде, разжали руки. Егор рухнул, как подкошенный, на тротуарную плитку. Он опять бы разбил голову, если бы не подставил руки. Открылась дверь дома. На крыльцо высыпались цыгане – пять молодых парней и один мужчина в возрасте. Пожилой мужчина что-то крикнул молодым парням, те быстро подхватили Егора и завели в дом. В просторной прихожей они сняли с Егора куртку, влили в рот полстакана жидкости, по вкусу похожей на коньяк. После этого в голове Егорки произошёл маленький взрыв. Силы стали вновь вливаться в тело, будто открылся какой-то энергетический канал. Он смог сам ходить, говорить, ему стало так хорошо, что не хотелось сопротивляться.

«Ну и пусть меня ограбят, убьют и посадят на иглу! – думал Егор, глядя на суетящихся вокруг него цыган. – Здесь тепло и я не хочу снова оказаться там, снаружи. Непонятно, кого я ещё там встречу. Нет, пусть это будут цыгане. Пусть… Будь, что будет!»

Пока беременная цыганка прижигала рану на голове, остальные цыгане – мужчины, женщины, дети – подходили к Егору, осматривали его лоб и, качая головами, говорили только одно слово – «избранный».

– Да, это избранный! – подвёл итог бородатый старик в смокинге, одетом на чёрную футболку. – Бинтуй…

Когда беременная цыганка сделала Егору тугую бинтовую повязку, его переодели в дорогой чёрный костюм, обрызгали духами, подхватили под руки и завели в большую комнату, в которой за длинным столом сидело не меньше пятидесяти цыган. Когда Егора ввели в комнату, цыгане одобрительно закивали головами и зааплодировали.

– Из-бран-ный! – скандировали они. – Из-бран-ный!

Егора усадили за стол. Он сидел между молодым цыганом с маленькой бородкой и густыми курчавыми волосами и красивой цыганочкой, которой на вид было не больше двадцати. Когда Егор посмотрел на цыганку, он подумал, что не будь она цыганкой, он бы сказал, что это женщина его мечты. У неё было всё, что он не находил в других женщинах – тех, которых не смущал его запах, а таких было немного: длинные волнистые волосы, большая грудь, точёная фигурка… Она была похожа на Пенелопу Круз. Но она была цыганкой. Они все были цыганами. И внутренний голос подсказывал Егору, что нужно уходить отсюда, пока не поздно, иначе может произойти что-то страшное. Но, с другой стороны, к чему этот цирк? Зачем они привели его в дом? Зачем усадили за стол? Почему они называют его избранным? Да, потом они попросят его оплатить банкет, скажут: «Мы тебе рану обработали, обогрели, напоили – накормили. Теперь заплати нам за наши труды!» А денег у него с собой немного. У него вообще ничего нет. И что тогда они с ним сделают? Сделают его рабом и заставят долг отрабатывать? Убьют? Ни то, ни другое его почему-то не пугало. Всё, что он видел вокруг себя, напоминало сон.

– Пей, избранный! – молодой цыган придвинул к Егору полный стакан коньяка. Цыганка улыбнулась ему ослепительно-белой улыбкой. – Я – Гожо, а это… – Гожо указал тонким длинным пальцем на молодую цыганку, – … моя сестра Гили. Она красивая, да?

– Да, – ответил Егор. – Очень красивая.

Цыганка улыбнулась, опустив глаза. Щёки её покрылись румянцем.

– А это – Баваль и Зора, – Гожо указал на двух цыганок, которые привели Егора в дом. Цыганки кивнули головами, продемонстрировав Егорке свои золотые улыбки.

Беременная цыганка погладила свой живот, что-то сказала пожилой цыганке, и они засмеялись. Егор почувствовал, как его уши и щёки наливаются кровью.

– А я – Егор, – тихим голосом произнёс он.

– Мы знаем! – хором ответили цыгане. – Ты – избранный!

«Опять – избранный! – подумал Егор. – Интересно, что это значит?»

Он всё ещё не знал, как себя вести, но решил, что нужно источать уверенность, чтобы цыгане не считали его лохом. Поэтому он откинулся на спинку стула, расправил плечи и улыбнулся.

– Пей! – повторил Гожо.

– А если я не буду пить? – спросил Егорка.

– Тогда наш барон… – Гожо указал пальцем на пожилого мужчину в смокинге, сидящего во главе стола, – … на тебя обидится. А он – очень уважаемый человек. Его зовут Алмас. Лучше его не огорчать.

– И мне не надо будет за это платить? – спросил Егор.

– Конечно, нет! – Цыган хохотнул, хлопнул Егора по спине. – Ты же наш друг. Ты – избранный. Тебя мы ждали десять лет! Мы знали, что ты появишься здесь. Поэтому мы построили на этом месте дом, обжились…

– Свежо придание, да верится с трудом. Ну, будьте здоровы! – Егор обвёл всех взглядом и опрокинул в себя стакан.

Цыгане опять зааплодировали. Гожо наполнил до краёв стакан Егора и свой стакан.

– Будь, что будет! – Егор взял в руку стакан, посмотрел на грудь Гили. – За вас!

И пошло-поехало. От коньяка кружилась голова, но пьяным Егор себя не чувствовал. Ему просто было хорошо. Цыгане говорили в его честь душещипательные тосты, продолжали называть избранным. Потом были песни и танцы под гитары. Всё смешалось и плыло перед глазами Егора до головокружения: улыбки, смех, развевающиеся веером пёстрые юбки, черные, как смоль, волосы Гили, её прыгающие, как мячики, груди, её манящие губы, будто созданные для поцелуев… Внутренний голос шептал Егору, что нужно держаться подальше от Гили. Его тело хотело её, а мозг противился этому. Егор знал, что стоит ему перейти ту тонкую грань между дозволенным и недопустимым, случится катастрофа. Его или убьют, или оставят в живых, но без яичек. А разве это жизнь? Поэтому Егор старался держаться от девушки подальше. Он пел и плясал, как в последний раз, как никогда в жизни. Он это делал, чтобы отвлечься от Гили. И у него это получилось. Раньше он никогда бы не подумал, что песни и пляски под гитару помогают расслабиться, забыться и поднимают настроение. Только танцуя вприсядку, выкрикивая: «Хоп-хоп – хоп!», Егор понял, почему цыган приглашают на свадьбы. Да потому, что с ними реально весело. Каждый из них – сам по себе тамада. Егор забыл обо всём, потерял счет времени. Ему было хорошо, и он уже не думал о том, что будет потом. Пусть цыгане его ограбят, разведут на «бабки». Важно, что Егор испытал то, что не испытывал никогда в жизни. Он понял, что это – настоящее веселье. А за такое веселье можно заплатить последние деньги. Но лучше, конечно, не платить.