скачать книгу бесплатно
Машка суетилась на террасе и замерла, вглядываясь в подходивших. Теперь замучает: кто, да что, да о чем вы говорили, да как он тебе. Как всегда, когда видит рядом с младшей сестрой мужчину, даже если тот всего-навсего спросил, как пройти к метро.
– Это ваша сестра? – словно прочел ее мысли Крис.
– Да… – вот навязался, надо быстро прощаться, а то Машка уже заулыбалась – вот-вот примется производить впечатление, звать к столу и вообще. Особенно если узнает, что он англичанин.
– Ла-а-ан! Дай мне кошку твою погладить! Ой, нет, лучше рыжего! – выскочил откуда-то шестилетний племянник. – Это ваш котище? Ой, Лан, он не понимает, да? Вот из йор нейм? – заорал он одну из немногих удающихся ему лет с трех английских фраз.
– Крис, май нейм из Крис, – четко и громко, почти с таким же акцентом ответил тот.
– Крыс! Фига себе имечко!
– Мишка! Что ты несешь?! – заорала Машка.
– Ничего я не несу! Крыс – это клево! Это его кот, спроси! – потребовал Мишка. – Или я сам!.. Май нейм из… Мишка! Это… Из это йор кэт?
– Да, то есть… – англичанин замялся, как будто вдруг забыл родной язык или понял, что говорить надо на Мишкином, не всем доступном английском. – Я думал, – обратился он за помощью к Лане, – что кот мой, но он от меня ушел. Теперь он, наверно, ничей. А «Ми-и-шка» – это, наверно, «Майкл»?
– Не его это кот, а ты не кричи так: кошек вон напугал, – сказала Лана. Мишка всегда говорил так, словно все его собеседники были где-то вдалеке, и все, кто общался с ним, невольно начинали кричать.
– А он тебе кто, этот Крыс? – весь в мамочку, разозлилась Лана.
– Во-первых, не Крыс, а Крис, а во-вторых, никто, просто прохожий, – занудным голосом воспитательницы трудных подростков сказала она и, чтобы смягчить свой тон, добавила: – Тебя не интересует!
Мишка хихикнул.
«Тебя не интересует!» было его выражением, его личной находкой, и он гордился, когда взрослые (его личные, домашние взрослые) употребляли его вместо «Тебя не касается!». Конечно, в их интонациях и лицах при этом всегда было что-то подозрительное, но они не смеялись и фразу (его собственную, лично придуманную, взрослую фразу!) употребляли часто и охотно. А новым знакомым еще и поясняли: «Как говорит наш Мишка…» – и Мишка гордился.
– Заходите, Крис, добро пожаловать! – о, Машка в роли неотразимой хозяйки террасы – как же, должна же она показать, что тоже знает английский!
– Большое спасибо, не сейчас, – слава богу, хоть что-то истинно английское, обрадовалась Лана. – Было очень приятно познакомиться с вашей сестрой… а вы?..
– Мария… можно просто Мэри… хотите чаю или?.. – Машка запнулась: чаю только не хватало в такую жару, а что еще сказать, наша княжна Мэри не сообразит – не звать же его ужинать, а выпить предлагать тоже неудобно. Лана, как всегда, легко угадывала ход мыслей сестры – так же легко, как та угадывала ее собственный.
– О нет, большое спасибо! Очень приятно, но не сегодня. Мы с вашей сестрой договорились поехать на экскурсию… так что увидимся!
Машка одобрительно улыбнулась: молодец, сестричка, в кои-то веки подцепила достойного типа, езжай, езжай, знаем мы эти экскурсии.
– На экскурсию?! Мы?.. – как бы так сказать, чтобы не обидеть? Договорилась я с ним – как же!
– Да, сначала в Дидим, это ближе всего… потом… когда вам удобно? Хотите завтра?
– Завтра? Но я… мы едем на море…
– Лан, чего ты на море не видела?! С ума сошла?! Езжай, хоть развлечешься! Вон Танин муж все уши прожужжал этим Дидимом – что-то там такое есть… музей какой-то, что ли.
– На море? Тогда послезавтра? Или после моря? Только лучше все-таки утром…
Не отвяжется, поняла Лана.
Ладно, не похоже, что он собирается за ней ухаживать, мужской интерес к своей персоне она улавливала моментально, так что почему бы и не поехать на самом деле? Наверно, ему просто скучно, вот и решил найти компаньонку. Она наклонилась, демонстративно сняла туфлю и вытряхнула надоевший камешек: плевать мне на вас всех и на всяческую вежливость.
– Спасибо, давайте послезавтра, – завтра как-то уж слишком близко, надо это дело оттянуть! – Я тогда на море не поеду, мы каждый день ездим.
– А я уже и не езжу, привык, что всегда есть море, и не езжу.
– Лан, езжай, далось тебе это море! – сказала Машка по-русски.
– Лан, а у них в Англии море есть? – услышав что-то понятное, завопил Мишка, до этого отвлекшийся на кота.
– В Англии все есть, – засмеялась Машка, – Миш, она же остров, как же без моря?
– Кто – она? Остров – он!
– Зато Англия – она!
– Так как же «она» может быть «он»?!
– Тогда до послезавтра? Давайте прямо с утра, часов в девять?
– Хорошо, – согласилась Лана, еще не понимая, нравится ей вся эта затея или нет.
Крис попрощался, перекрикивая что-то вопящего Мишку, кивнул Лане и нажал какую-то кнопку, пристраивая наушник.
“All we need is love!” – донесся до Ланы осколок песни – такой узнаваемый, такой… из той ее, московской жизни, где песни и Стас… господи, только этого мне не хватало – еще одного поклонника ливерпульской четверки!
Как можно отдыхать в таких условиях, спрашивается? Если предполагалось, что отдыхать она будет от любви?!
На террасе дома напротив тихо и нежно зазвенели китайские колокольчики. Этот перезвон, раздававшийся обычно по вечерам, когда появлялся ветер, всем надоел, но сейчас Лана была ему рада.
Однозвучно звенит колокольчик… вот и отлично, хоть и уныло, но все лучше, чем так бодро пропетая прописная истина про любовь!
А еще: диги-дон, диги-дон, колокольчик звенит, этот звон, этот звон о любви говорит! Вот еще какая песенка – значит, и он о любви!
Или русский романс японскому колокольчику не указ? И он звенит о чем-то своем, на своем языке… как и мы, даже в Турции, думаем только о своем и только на своем языке.
2. Борис
«Господи, что же делать?!» – Борис давно научился все читать на лице жены, и сейчас, когда она, о чем-то поговорив с поселковым сторожем, тяжело поднималась на террасу, на ее лице была именно такая смесь озабоченности и отчаяния.
Вечно делает из мухи слона и волнуется из-за любой мелочи. Ему, конечно, ничего не скажет, с нарастающей злобой подумал он, не соизволит. Типа от него толку никакого, что с ним говорить, только «не волнуйся» да «не переживай», а из них шубы не сошьешь.
Шубу Татьяна давно сшила. Не купила, а именно сшила – на заказ, такую, какую хотела. Почему эта пресловутая шуба определила ход их семейной жизни на несколько лет? Борис однажды пытался что-то выговорить о знаменитой шинели – как жалок тот, кто подменяет истинные ценности… но Татьяна взвилась так, что отбила у него охоту проводить литературные параллели.
«Истинные ценности может себе позволить только тот, кому есть что надеть! – сердито закричала она. – И есть что есть! И на что детей растить! А образованность свою… знаешь, что можешь с ней сделать! Никому от нее не жарко, не холодно!»
«Достоевский с компанией вон вышли из гоголевской «Шинели», а мы вышли из Танькиной шубы!» – острил он потом, когда находил подходящего слушателя. Ибо никчемная, по мнению жены, образованность – тот еще крест: поговорить и то не с кем.
Из шубы, вернее из мечты о шубе, выросла сначала идея заработать любым способом, потом, после нескольких челночных рейсов, она преобразилась в другую, в итоге была создана даже небольшая фирма или ее подобие, и образованность Бориса тоже оказалась, наконец, востребованной. Так, по крайней мере, казалось Татьяне, и он старался не разочаровывать ее.
В конце концов, в чем-то она, безусловно, права: диплом историка – вещь сугубо декоративная, на жизнь зарабатывать надо, все равно пришлось бы менять специальность, осваивать, чего доброго, какую-нибудь бухгалтерию, идти на компьютерные курсы… это в лучшем случае. В худшем – вообще на какой-нибудь рынок… Борис не мог без содрогания вспомнить своей попытки (первой и последней!) помочь жене реализовать партию привезенных из Турции шмоток.
Нет, то, чем они занимались сейчас, просто прекрасно: чего стоит сама возможность проводить почти все лето на курорте! От него, в сущности, требуется совсем не много: привозить вновь прибывших и увозить уезжающих, рекламировать местные красоты и изображать из себя гида в кое-как организованных экскурсиях. Остальное время он совершенно свободен, может купаться, валяться на пляже или около бассейна, читать, думать, гулять… чем не жизнь? Мечта поэта!
Интересно, что там стряслось такого, что у нее на лице такой траур? Вроде все было в порядке, уезжать никто в ближайшие дни не собирался, про приезд Николая он, само собой разумеется, помнил, из новеньких только одна семья, но и те практически освоились – самое лучшее время.
Или опять из-за Инки? Да, дочь, конечно, давала повод, но это же возраст такой, подрастет, успокоится.
– Тань, ты чего? Случилось что-нибудь? – не спросишь – еще хуже: черствый, ничего не замечаешь, я кручусь, работаю, а тебе на все плевать… старые песни о главном. Ничего, она еще увидит… если не сорвется его план и все получится… получится, должно получиться, все так удачно складывается, нарочно не придумаешь. Вот тогда можно будет припомнить и шубу, и все остальное.
– Ничего, – сказала Татьяна таким тоном, что было понятно: случилось, но ему знать необязательно. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, Борис демонстративно опустил глаза в книгу – читать ему не хотелось, все взятые с собой книги он уже перечитал по два раза, а приезжающие дачники привозили только детективы в бумажных обложках, такие, которые не жалко выбросить. Он потом пролистывал эти оставленные в пустых спальнях разваливающиеся покет-буки и так и не смог заставить себя отнестись к ним как к нормальным книгам.
Татьяна села напротив, вытащила откуда-то (из пляжной сумки, что ли?) свой вечный растрепанный органайзер и принялась судорожно листать его, одновременно нажимая какие-то кнопки на телефоне.
Деловая женщина… мечта поэта? Ей бы похудеть да перестать одеваться в эти ее сарафаны, которые только для огорода и годятся. И лет ведь еще немного, как-то отстраненно подумал Борис, как будто оценивал не собственную жену, а совершенно незнакомую, случайно остановившую взгляд женщину. Здесь никто так не одевается – все покупают себе что-то модное, шорты-майки всякие.
– Черт, – сказала Татьяна, – черт, черт, черт…
– Да что такое-то? – Борис попытался вспомнить, не забыл ли он сам чего-нибудь важного. Нет, если бы дело было в нем, она бы сразу на него и набросилась. – Проблемы какие-нибудь? Или опять акулы?
«Акулами» они называли не настоящие проблемы, а весь тот надуманный негатив, который в последнее время так и сыпался из Интернета в предкурортный сезон. Как-то весной мир облетела шокирующая новость: у побережья Эгейского моря впервые за сколько-то там обозримых лет (примерно с Гомера) появились (о ужас!) акулы! На всех пляжах от Кушадасы до Бодрума, читал Борис четкие энергичные, какие-то очень убедительные строки, вывешены красные флаги, запрещающие купание; закрываются отели; испуганные туристы разбегаются по домам. Объехав три ближайших пляжа, Борис не обнаружил на них никаких флагов, кроме привычных голубых, обозначающих экологически безупречный по мировым стандартам пляж, потом полистал местные газеты, потом посмотрел местные новости. Языка он не знал, но что речи об акулах не было вообще, мог поклясться. Татьяна в это время в полуобморочном состоянии, похожем на нынешнее, отвечала на международные звонки обеспокоенных клиентов: «Танечка, что там у вас? Это правда?! Нам ехать или нет?» К вечеру того же дня выяснилось, что вся история была буквально высосана из пальца: то ли недобросовестный переводчик, то ли (как считала Татьяна) некий злоумышленник и ее личный враг таким образом истолковал крошечную заметку в местной газете. Говорилось в ней вовсе не о нашествии акул, а о том, что в одном крошечном заливе (называющемся отнюдь не Бодрум, а Бонджук!) из-за нашествия туристов оказался под угрозой заповедник, куда раз в год приплывают небольшие, не агрессивные, никого не трогающие песчаные акулы. Таких заповедников в мире всего два, писали обеспокоенные ученые, и один из них на территории Турции, и желательно было бы не строить больших отелей в этом заливе. Песчаные акулы, самая большая из которых может быть около метра, не крупнее нашего осетра, никогда никому не мешали, и сохранить популяцию… дальше было уже все ясно. Красные флаги развевались лишь в воображении газетчиков, либо были банальными государственными.
То же бывало и с птичьим гриппом, якобы свирепствовавшим в Турции, и с террористами, и с авариями на дорогах: они бывают везде, но накануне туристического сезона, назло активной Татьяне и ей подобным, весь этот негатив выплескивался на головы слабонервных доверчивых, не очень богатых людей, озабоченных проблемой нормального отдыха.
«Акулы» и прочие газетные «утки» Бориса не волновали: плавали, знаем – справимся. Но ведь могло быть и что-нибудь другое.
Этого «другого» Борис боялся.
Он начал бояться давно, еще когда Татьяна решила сделаться челночницей. Все-таки сомнительный бизнес, раньше сказали бы спекуляция, и хоть уже было вроде бы все позволено или по крайней мере не запрещено, ему это занятие решительно не нравилось. Все непонятно, неофициально, заработаешь или нет – неизвестно, никаких гарантий, да и дело иметь приходится со всякими подозрительными типами. Могут обмануть – это в лучшем случае, о худшем и думать не хочется! А налоговая инспекция? Борис никогда не сталкивался ни с одним налоговым инспектором, но почему-то представлял себе подобную встречу как допрос партизана в фашистском застенке.
Когда Татьяна заявила, что бросает свои поездки, Борис вздохнул с облегчением. Да, конечно, денег будет меньше, придется ему самому… однако тут же выяснилось, что все, что ему придется делать, уже решено, и новое дело, за которое взялась жена, испугало его еще больше.
В принципе, бояться вроде бы нечего, они не делают ничего незаконного, всего-навсего занимаются тем, что сводят желающих сдать дачу в Турции с желающими ее снять.
Прекрасное и благое дело! Дачники, никакой торговли… красота!
И выгодное при всем том дело: дачник (Борис любил кстати вспомянуть Чехова и щегольнуть образованностью) в последнее время размножился до чрезвычайности.
Однако страх не уходил. Татьяна и подобие фирмы организовала, но это только для клиентов. На самом деле – Борис прекрасно знал и боялся уже поэтому – никакой такой фирмы не существовало, были только бланки договоров, составленные одним знакомым юристом, да визитные карточки.
А вдруг кто-нибудь из клиентов попросит показать документы? А вдруг кто-нибудь из них вообще окажется из той самой налоговой инспекции? А вдруг?.. Татьяна ничего не слушала, и Борис постепенно успокоился. Вернее, не успокоился, беспокойство осталось, он просто сумел спрятать его поглубже, чтобы не высовывалось; поверх беспокойства и страха он соорудил сложную конструкцию из безразличия, нежелания вникать в детали, удовольствия от возможности проводить время на курорте и вечного недовольства женой, которое, в случае чего, помогло бы ему сохранить лицо. Мол, я же тебе говорил, я тебя предупреждал, я всегда знал, что ничем хорошим это не кончится.
Сейчас, глядя на злое и какое-то растерянное лицо жены, он почувствовал, что был прав, и это, как ни странно, его совсем не порадовало. Собственная правота была сейчас совершенно ни к чему, он задумал такое… и если сейчас по вине Татьяны с ее неразборчивостью все рухнет… черт, он столько готовился, он придумал гениальный план, но если Танькин бизнес пошатнется, то ничего у него не выйдет.
Николай приедет послезавтра, ему предстоит сложный этап переговоров, а у этой бестолковой бабы проблемы какие-то! Ладно, проблемы чьи? Ее – я-то у нее на посылках, как золотая рыбка, я должен помнить о собственном деле, а ее проблемы…
– Да что случилось-то?! Ты можешь толком сказать? Что, я не вижу, что ли!.. Я тебе всегда говорил!.. – не сдержался Борис. Вечное беспокойство, заваленное разными старательно придуманными и отчасти надуманными вещами, на удивление легко выбралось из-под них и оказалось на самом верху.
– Что ты мне говорил?! – взвилась Татьяна, как будто только и ожидала возможности сорвать на ком-нибудь свое зло. – Говорил! Говорить ты у нас мастер!.. Ты вот лучше скажи, что мне теперь делать! Как же они меня достали, турки эти, никаких дел с ними иметь нельзя!
Это Борис слышал неоднократно. Несмотря на то, что все дела в последние несколько лет Татьяна имела исключительно с турками, подобные заявления она делала как минимум раз в неделю. Турки были виноваты во всем: в нелетной погоде и отложенном рейсе, в неправильном курсе доллара и росте цен, в капризах клиентов и сорвавшихся сделках. В Турции все было прекрасно, кроме турок, – это убеждение Татьяны вызывало у Бориса смех и то легкое презрение, которое он научился испытывать к деятельности жены.
– Ну и что они опять? – вряд ли что-то серьезное, ерунда какая-нибудь, любит она волну нагонять. Самооценку повышает: вот у меня сколько проблем, и каких, а я, умница, их все решила!
– Николай послезавтра приезжает, а тут… – беспокойство, уже уползавшее на свое привычное место, замерло и быстро принялось карабкаться наверх. При чем тут Николай, интересно? Не хватало только, чтобы он…
– Что, рейс отменили? – чартерные рейсы иногда отменяли, переносили, объединяли два самолета в один, ничего с этим поделать было нельзя… вот только Татьяна-то разговаривала со сторожем и в транс впала после этого разговора, а он никак не мог сообщить ей ни о каких рейсах.
– Да при чем тут рейс! – подтвердила она его догадку. – Дом мне надо свободный найти, и быстро!
– Какой дом? – не понял Борис. Черт, как все-таки хорошо ни во что не вникать, быть наемным работником – шофером и гидом, не знать ничего сверх ему лично положенного!
– Да любой, только где я его найду?!
– Что, еще желающие появились? – соображал Борис быстро, тем более что направление мыслей Татьяны понимал, как никто. Понятно, чего она бесится: боится выгоду упустить, заказчика потерять, их и так в сентябре не много, но это не беда, всех денег не заработаешь…
– Да говорю же тебе – для Маши с Николаем!
– Ничего ты не говорила про Машу! Им-то зачем еще дом, объясни ты толком!
– А затем, что хозяева из Германии приезжают, и дом освободить придется!
Эту манеру жены говорить о совершенно незнакомых ему людях и неизвестных проблемах так, словно он о них сто раз слышал и прекрасно знал, Борис ненавидел.
– Как приезжают? Они же дом сдали, куда же они приедут?!
– А вот в него и приедут! Придурки! А я должна быстро что-то подобрать…
– Да подожди, зачем подбирать? Ты поговори с ними, так же нельзя! Если они сдали дом, то должны понимать… не можешь же ты просто взять и выселить людей… контракт же есть в случае чего! – говоря это, Борис уже понял, что контракт – если он вообще есть! – составлен как-то так, что хозяева могут позволить себе его нарушить и приехать, когда им заблагорассудится. Иначе Татьяна не вела бы себя, как выброшенная на берег рыба. – Не имеют они права взять и приехать, если в их доме люди живут! Морального права, – уточнил он, чтобы утешить Татьяну и заодно уяснить положение вещей.
Уточнение неожиданно возымело действие: в глазах жены вспыхнул тот знакомый ему юный огонек, который всегда сопровождал зарождение всех ее авантюр. Он сам был одной из них – тогда, много лет назад, огонек сверкал и искрился, и Борис не мог отвести от нее взгляд, и готов был весь сгореть в этом огне… господи, куда все делось? Теперь эти искорки такая редкость…
– Вот именно! – словно воодушевившись от его поддержки, грянула она. – У нас с ними договоренность, так надо же совесть иметь! Нет: понимают, что я в суд не подам, дела мне не выиграть, ни языка толком не знаю, ни законов их дурацких! Вот и пользуются!
– Но хоть какой-то контракт?.. – робко начал Борис.
– А что им этот контракт! Договорились, записали, подписали – так это все законной силы не имеет, так, для честных людей! Самим налоги платить неохота, поэтому мы и оформляем все так, на честном слове, а потом – нате, пожалуйста, им прямо сейчас приехать приспичило! А я в каком положении!
Давно уже она так подробно не говорила с ним о делах, и Борису даже показалось, что и сейчас она все это произносит не для него, а для тех, перед кем ей еще предстоит оправдываться. Черт, только вот с Николаем поссориться не хватало, он приедет, а их выселяют, нарочно не придумаешь, гнусность какая!
– Давай их к нам поселим, – предложил он и, еще не договорив, понял, что это полная ерунда.
Поселить людей, привыкших если не к роскоши, то к чему-то к ней близкому, рассчитывавших на определенный уровень комфорта, в подобие коммуналки – это, конечно…
– Нет, ты соображаешь, что говоришь?! – возмущение Татьяны подтвердило правильность хода его мыслей. Жаль только, что она никак не хочет понять, что сказал он это, просто чтобы ее утешить, чтобы показать, что и он на что-то способен, может предложить какой-то выход. – Нет, как я могу их поселить сюда?! – жена часто начинала любые фразы решительным «нет!», как будто постоянно с кем-то спорила, подбирала возражения и сама себя за них уважала.
– А что такого? Место найдем, – он решил дать ей возможность поспорить: может, пошумит и успокоится, а там и выход какой-нибудь найдется.
Борис привык, что выход всегда находился. Что находился он не сам по себе, что его обязательно находил кто-то деятельный и ни на что не надеющийся, никогда не приходило ему в голову. Просто всегда так получалось: вот, кажется, совершенно безвыходное положение, а вот уже и выход. Надо только выучиться ждать, как пелось в старой песенке про надежду, надо быть спокойным и упрямым… вот это верно! Спокойным-то он был всегда, иначе не вынес бы вулканической Татьяниной активности, но теперь настало время проявить упрямство.
