скачать книгу бесплатно
Всё началось ровно шесть лет назад. Тогда, осенью 1987 года, в Мурманск с рабочим визитом прибыл первый и последний Президент СССР Михаил Горбачёв. И в один из пасмурных дней октября их – курсантов первого курса Мурманской морской академии – направили в оцепление вокруг здания АМНГР, в котором Президент проводил рабочее совещание. Курсанты тем временем зябли в томительном ожидании, затянувшемся аж на полтора часа. Одновременно с этим на площадь перед зданием всё прибывал и прибывал народ. Горожане, прознав про то, что Михаил Сергеевич сейчас находится здесь, толпились с внешней стороны оцепления в надежде воочию узреть нового правителя одной шестой части суши. Курсантам становилось всё труднее их сдерживать. В чёрных бушлатах, сцепившись локтями, цепь колыхалась под напором нетерпеливых горожан каждый раз, когда из дверей здания кто-нибудь выходил. Но пока это были лишь работники здания. Ребята с трудом представляли, как будут сдерживать напор толпы, учитывая, что взвод Дружинина оказался в аккурат возле главного входа.
Ожидание длилось долго. Но, в конце концов, двери отворились, и из здания вышел Президент в сопровождении первой леди. Пройдя несколько метров, правящая чета оказалась прямо напротив Туломы и его товарищей. Всего в нескольких шагах от них. Горожане, довольно равномерно толпившиеся вдоль всего оцепления, увидев, куда направился Горбачёв, ринулись к этому же месту. Позади оцепления возникла давка, и Тулому с ребятами словно подхватило волной и понесло навстречу Президенту и его окружению. К чести курсантов нужно сказать, что цепь они не разомкнули и оцепление не было прорвано. В то же время от президентской свиты отделились несколько здоровенных дядек в неброской одежде и кинулись курсантам на подмогу, удержав дальнейшее движение людской массы и самой цепи. В итоге вышло так, что Президент оказался в каких-нибудь двух метрах от Туломы. Но не прямо напротив, напротив него стояла Раиса Максимовна Горбачёва. Практически на расстоянии вытянутой руки от Дружинина.
Тулома никогда особо не считал себя красавчиком – не слишком высокого роста, широковат в плечах и в то же время в строгой морской форме, с залихватски весёлым выражением лица и с кучерявым чубчиком пшеничного цвета, непослушно выбившимся из-под новенькой фуражки. Выглядел он весьма браво. Тем более что лишь неделю назад его рота вернулась из Тюва-губы, где курсанты прошли курс молодого бойца и уже научились с гордостью носить морскую форму.
В своих выступлениях Михаил Горбачёв всегда говорил очень пространно и маловыразительно. Что по телевизору, что, как выяснилось, и при живом общении. Его речь, вероятно, имела свою внутреннюю логику, а доводы могли казаться довольно рациональными, но вот риторика всегда была на двойку… С плюсом. Буквально через несколько минут люди начинали скучать, с трудом сдерживая зевоту. Настолько его речь была блёклой и безынтересной. Что говорить, зажечь толпу он не умел. При этомон всегда говорил долго. Очень. Часами! И этот раз не стал исключением. Президент говорил без умолку более полутора часов. По крайней мере Туломе так показалось. Хорошо хоть, что мёрзнуть ребята перестали – нахлынувшая сзади толпа их ещё и согревала. Из всей пространной речи Президента Туломе запомнился лишь один его короткий диалог с каким-то работягой из толпы:
– Михаил Сергеевич, вот скажите, водка в магазинах подорожала чуть ли не в два раза. Как нам дальше-то жить с такими ценами? – робко произнёс немолодой мужчина голосом с трудно скрываемыми нотками обиды.
– А вы не пейте! – бодро ответил Президент.
– Как так? Совсем не пить? – изумился мужчина. В толпе послышался ропот.
– Ну, по праздникам можно, конечно, выпить рюмочку коньяка. Но не больше, – поправился Горбачёв.
– Ну а как же, если я, к примеру, всю неделю в порту на башенном кране рыбу выгружаю, и зимой, и летом, и в снег, и в дождь. Так я ещё в кабине, а ребята стропальщики да кто на погрузчиках работает и в мороз, и в ветер, и как нам после этого не выпить по бутылочке? – не сдавался русский мужик. Но Михаил Сергеевич продолжал настаивать на своём, рассказывая и о вреде алкоголя, и о культурном времяпрепровождении. Но было это уже не интересно. Ни Туломе, ни всем остальным. Странное дело, Тулома в свои семнадцать был уже КМС-ом по самбо и противником любого алкоголя, но даже он прекрасно понимал, что повышение цены на водку скажется лишь на семейных бюджетах граждан, но уж никак не на их привязанности к спиртному. И, вероятно, схожие мысли приходили в головы тех, кто стоял позади оцепления. В дальнейшем слова Президента вызывали в них лишь апатию и плохо скрываемое раздражение.
Тем временем Тулома, чтобы не заскучать, принялся разглядывать стоявшую напротив него первую леди. Конечно же, он делал это не так прямолинейно, как привык, а как бы исподволь и невзначай. Тем не менее рассмотрел он её очень внимательно: в коротком каракулевом пальтишке, аккуратно подчёркивавшем её изящную фигурку, в чёрных туфлях на невысоком каблуке и чулках телесного цвета, на стройных ножках, она выглядела весьма элегантно. Но, конечно же, больше всего взгляд притягивали её красивые карие глаза с аккуратно подведёнными стрелками бровей над ними. Она почти не выглядела уставшей и держалась очень непринуждённо, хотя за всё это время сказала не больше двух-трёх слов.
Спустя какое-то время она начала реагировать на взгляды Туломы. А он, если честно, просто ею любовался, стараясь не подать виду, но и не особо стесняясь, когда они первые несколько раз встретились взглядами. Сначала мельком и как бы случайно, но потом всё больше задерживаясь друг на друге. И в какой-то момент Тулома осознал, что они вдруг оказались в каком-то, словно изолированном от всех остальных, мире – Президент бы погружён в собственные размышления вслух, охрана наблюдала за собравшимися, а граждане, словно загипнотизированные, смотрели на оратора. А Дружинин и Раиса Максимовна будто оказались в мёртвой зоне. Спустя ещё какое-то время Тулома уже без труда определял в её взгляде интерес. Её усталость словно улетучилась, да и он уже забыл о том, что стоит здесь уже больше двух часов на одном месте, тесно сцепившись локтями со своими товарищами. И вот уже на её лице несколько раз промелькнула лёгкая тень улыбки при взгляде на Дружинина. Еле уловимо, самыми краешками губ, но это было словно дуновение тёплого ветра. Тулома отвечал также сдержанно, хотя его пульс при этом заметно участился. Лёгкий румянец, который он ощутил на своих щеках, нисколько его не смутил. Впрочем, не удивительно – Тулома давно не видел красивых женщин – несколько месяцев ребята провели на побережье, в учебно-тренировочном лагере, и, наверное, это было заметно. А она словно что-то читала в нём, и, похоже, ей это нравилось.
В конце концов, Президент подвёл свою речь к логическому завершению, и толпа с облегчением вздохнула, почувствовав, что на этот раз действительно всё – он закончил. Просто до этого уже было несколько подобных моментов, когда людям казалось, что финал уже близок, но в последний момент Михаил Сергеевич вновь цеплялся за какую-то мысль и затем начинал методично её обосновывать. Но теперь всё. Тулома понял это по глазам Раисы Максимовны. Видимо, она хорошо знала мужа и такие вещи определяла безошибочно. Они стали прощаться с горожанами. В ответ сыпались добродушные пожелания. Очень искренние, ещё и потому, что в голосах людей слышалось долгожданное облегчение после утомительного ожидания финала.
Первая леди также пожелала жителям Мурманска всяческих благ, семейного тепла и любви и, обведя собравшихся прощальным взглядом с очаровательной улыбкой на лице, посмотрела на Тулому и, ещё раз улыбнувшись, с лёгкой горечью в голосе произнесла: «До свидания». Неожиданно для самого себя Тулома ответил: «До свиданья, Раиса Максимовна… – и после секундной паузы добавил: Приезжайте к нам ещё!»
«Обязательно», – ответила она, вновь улыбнувшись, но теперь уже другой, более радостной улыбкой. На этом их первая встреча закончилась.
– Тулома, что ты творишь? Что за гляделки ты устроил с женой генсека? – полушёпотом набросился на Дружинина его друг Сашка сразу после того, как народ разошёлся и курсанты стали строиться в походную колонну.
– А что? Скучно ведь два часа просто так стоять было… – ответил Тулома беззаботно.
– Это опасные игры, дружище! – произнёс Саня укоризненно и внимательно посмотрел на Тулому, раскуривая сигарету.
– Как скажешь, друг! – весело ответил Дружинин, и колонна двинулась в сторону Академии.
* * *
Закат пролил последние лучи
огнём
на стены мрачного фиорда,
где только скалы,
возвышаясь гордо,
имели сотни мыслимых причин
быть хмурыми.
Всегда точимы ветром,
они тысячелетьями хранят
от лютых бурь норвежскую природу,
а как суров величественный взгляд
их вдаль, сквозь тьму,
в ночную непогоду…
– Ну что, Тулома Кетанович, ты бы прав – тонн восемь, если не больше, – произнёс рыбмастер, закончив подъём трала, чем вывел Дружинина из задумчивости, – если ты и дальше так будешь ловить, то мы быстро наберём груз… – и после небольшой паузы добавил. – На других штурманов-то надежды нет.
– Да я бы с радостью, но только не в мою подвахту. Что-то мне не улыбается одному за всех вкалывать. (Здесь нужно пояснить, что на рыболовном флоте есть традиция – если размер улова превышает определённую норму, на помощь палубной команде для обработки рыбы выходят члены экипажа, сменившиеся с вахты, – штурмана?, механики, мотористы и т. д., но только один раз в сутки).
– Ну ты хитрюга! Другим лишь бы хоть что-нибудь поймать, а ты, значит, сам себе устанавливаешь размер улова? Как ты это делаешь? – изумился рыбмастер.
– Так у нас хорошая поисковая аппаратура, плюс немножечко везения, и вот результат, – ответил Тулома, как бы даже немного оправдываясь.
– Да ладно, не прибедняйся! Это называется рыбацкое чутьё! – резюмировал Игорь.
Штурманская вахта закончилась, и теперь им предстояло переодеться и выйти на палубу – подрезать улов. (Дело в том, что по новым требованиям норвежских властей у свежевыловленной трески нужно в течение сорока минут перерезать горло, дабы кровь в мясе не оставалась). Уже через двадцать минут, успев попить чаю и переодеться, Тулома вышел на палубу, одетый в прорезиненный комбинезон бледно-оранжевого цвета, с острым, как бритва, шкерочным ножом в руке, и забрался в рыбный ящик. Установленный на правом борту промысловой палубы металлический короб из листовой нержавейки был в высоту около восьмидесяти сантиметров и тем не менее за раз умещал в себе сразу весь улов из-за своих внушительных размеров – где-то три на четыре метра. Моряки стояли в ящике почти по пояс в рыбе и, перерезав горло очередной рыбине, бросали её в соседнюю секцию с проточной водой. Отдельные рыбины достигали размеров человеческого роста. Дружинин подцепил одну такую левой рукой за жабры, приподнял ей голову и уже приготовился перерезать горло, как она вдруг сильно дёрнулась всем телом и, почти перевернувшись на брюхо, едва не вывернула ему запястье. Но зато теперь оба её огромных рыбьих глаза смотрели прямо на него. Это было живое существо, прожившее долгую жизнь. Сколько тысяч миль она преодолела, скитаясь по мрачным глубинам полярных морей. Только ли голод и инстинкт размножения заставляли её жить в вечном движении. И был ли в её жизни какой-то иной смысл, кроме этого. Осознавала ли она себя звеном пищевой цепи или ступенью эволюции. А может быть, прямо сейчас после многих лет, проведённых в толще вод Мирового океана, она вдруг поняла, что Господь населил воды морей и океанов разными рыбами просто потому, что это хорошо, и жизнь сама по себе так прекрасна. Или это понял только Тулома? Но в этот момент рыба снова дёрнулась и, окончательно высвободившись, плюхнулась обратно в рыбный ящик. Снаружи осталась только её покрытая шрамами спина – видно, не раз ей уже приходилось уворачиваться от донных тралов. А на этот раз не свезло. Тулома частенько в своей жизни совершал поступки, казавшиеся окружающим как минимум нелогичными. Вот и сейчас он засунул нож в ножны, осторожно взял эту рыбину на руки и швырнул её за борт. Все вокруг замерли и посмотрели на него.
– Тулома, ты что сейчас сделал? Это же треска! – первым нарушил молчание сменный механик Женька Смолянский, стоявший к Дружинину ближе всех.
– И что? – ответил Тулома почти безразлично.
– Ну, мы же только непромысловую рыбу выбрасываем… – произнёс Женька неуверенно.
– Она мне сказала, что её дети дома ждут, – выдал Тулома неожиданно даже для самого себя.
И вдруг все вокруг разом заржали. Во всё горло. И долго ещё потом не могли остановиться. Когда парни немного упокоились, Тулома с совершенно серьёзным видом стал рассказывать им, что у моряков существует традиция – отпускать из первого трала самую крупную рыбину, чтобы рыбалка удачной была.
– Я, конечно, не так давно в море хожу – всего-то лет десять, но про такую традицию слышу впервые, – удивился рыбмастер.
«Конечно, впервые! Я её только что выдумал», – усмехнулся про тебя Дружинин, а вслух произнёс:
– Незнание традиций не освобождает вас от обязанности их соблюдать.
– Странно, – снова усомнился Игорь, – мне казалось, что раньше эта фраза звучала иначе. Тулома, перестань выносить нам мозги!
Вскоре все снова вернулись к работе. Хотя то, что они делали, называть работой можно было лишь условно. Больше это походило на массовую казнь или резню, устроенную какими-то дикими варварами. Всего за каких-нибудь полчаса каждый из моряков перерезал глотки нескольким сотням рыбин. Кровь вспенивалась на вскрытых аортах и, разлетаясь веером, попадала в лицо, в глаза, в рот. Комбинезоны были облиты кровью, словно из душа. И сами они стояли по колено в крови, и в этой крови отчаянно извивались в предчувствии неминуемой скорой гибели немногие оставшиеся ещё живые рыбины. Странное это действо переполняло сердца моряков какой-то первобытной силой, вызывая эйфорию и невероятную лёгкость в возбуждённом сознании.
Но вскоре всё закончилось. Моряки выбрались из рыбного ящика и отправились поливать друг друга из пожарного шланга, пытаясь таким образом смыть кровь с комбинезонов. Тулома остался один в металлическом ящике. Корабль прилично покачивало, и от этого его колени захлёстывали кровавые волны. В руке он держал слегка затупившийся окровавленный нож, а его лицо было сплошь заляпано брызгами крови. Ледовитый океан тяжко вздыхал, как будто осознавая горечь утраты. Волосы штурмана трепал порывистый ветер, а он стоял, запрокинув голову, смотрел на остывающие звёзды и не мог оторваться, словно провожал души убитых существ.
Помывшись в душе после подвахты, Тулома налил себе кружку тёплого молока с мёдом и, усевшись поудобнее на диване в своей каюте, продолжил работу над сборником морских рассказов, начатую им несколько дней назад: «Был удивительно тихий, солнечный вечер. Бирюзово-синее море шелестело вдоль борта слабыми всплесками океанской зыби. Маленькое оранжевое Солнце, устав вращать вокруг себя целую вселенную, склонило голову к ласковому океану, собираясь к полуночи зачерпнуть пригоршню игриво фосфоресцирующей морской воды, чтобы самозабвенно ею напиться и, побелев от соли, вновь взметнуться в небосвод, разматывая радужную спираль Полярного дня»…
Спустя пять дней экипаж взял полный груз. Немногим более сорока тонн охлаждённой трески, щедро пересыпанной колотым льдом, почти полностью заполнили трюм. Пора на заход – первый в этом рейсе. За сутки до входа в терводы Норвегии Тулома связался с Вардё-радио и созвонился с агентом. Его свободное владение английским частенько подкидывало ему лишнюю работёнку. Но из рейса в рейс повторялась одна и та же ситуация – никто, кроме Туломы, не владел английским в достаточной степени, и всё внешнее общение происходило только через него. Но вряд ли его это утруждало. Наоборот, он всегда старался лишний раз попрактиковаться и в деловом, и в разговорном английском, к тому же он всегда обладал всей полнотой информации, что не могло не тешить его самолюбие.
* * *
В её глазах я вижу отражение
холодных фьордов, ветром ледяным
встревоженных и бьющихся волнами
в граниты скал угрюмых, что таят
в глубинах недр своих,
под стражей горных троллей
цветные гроздья спелых изумрудов,
чей отблеск вижу я в её глазах…
Спустя ровно сутки судно вошло в Королевский фиорд. Почти сразу стало ясно, что это чересчур громкое название для такой крохотной деревушки в три десятка домов с одним деревянным причалом и стоящим рядом цехом по рыбопереработке бледно-жёлтого цвета. Аккуратные яркоокрашенные домики издалека выглядели словно игрушечные. Из-за низких свинцовых туч неожиданно выглянуло солнышко, и Туломе вдруг стало удивительно хорошо. Было такое чувство, словно он вот-вот окунётся в какой-то сказочный мир, где живут горные тролли и говорящие олени, старые викинги и прекрасные принцессы. И всё то время, пока судно швартовалось, это ощущение его не покидало. И, как оказалось, не зря. Вскоре началась выгрузка, но уже спустя час с небольшим на местной рыбфабрике случился обед. Тулома с Женькой отправились на берег размяться. При ходьбе их слегка покачивало, как будто земля под ними, словно палуба корабля, то уходила из-под ног, то вздымалась навстречу. Это удивительное ощущение, будто внутри тебя ещё живёт морская волна, бывает только в первые несколько дней на берегу, но этим оно и ценно. Сделав небольшой круг по пустынным окрестностям деревушки, ребята уже свернули обратно к причалу, как вдруг увидели идущую навстречу симпатичную девушку. Яркое осеннее солнце остывающей медью переливалось в её огненно-рыжих волосах, согревая своими последними лучами редкие веснушки на её милом личике. А на припухлых губах непринуждённо играла очаровательная в своей простоте улыбка. Тулома заговорил с девушкой сразу, лишь только встретился с ней взглядом:
– Сегодняшнее солнце очень подходит к вашим волосам, мадемуазель, – произнёс он, широко улыбнувшись.
– Спасибо, тогда к вашим волосам вполне может подойти завтрашний снег, – ответила девушка на хорошем английском.
– Что вы, ещё только начало сентября, – удивился Дружинин.
– В наших краях снег в это время года не такая уж и редкость, – уверенно произнесла девушка. И действительно, они находились сейчас на самом севере Норвегии. Даже чуть севернее, чем легендарный мыс Нордкап.
– Пожалуй, вы правы, наша мурманская погода не сильно отличается от здешней, и снег в сентябре нам тоже не в диковинку. А вот таких красавиц, как вы, даже у нас встретишь нечасто.
Глаза девушки после этих слов засияли необыкновенно, а улыбка стала ещё более солнечной. Выдержав небольшую паузу, во время которой Тулома не отрываясь смотрел в её восхитительные светло-зелёные глаза, он произнёс:
– У такой очаровательной девушки должно быть не менее красивое имя.
– Това. Меня зовут Това, – весело произнесла та и протянула руку.
– Тулома Дружинин, штурман с русского траулера, – ответил юноша, бережно сжав её узкую тёплую ладонь в своей крепкой моряцкой лапище. И в тот же миг почувствовал, как лёгкий электрический разряд прошёл через его сердце, – а это мой друг Женя, – добавил Тулома слегка ошеломлённо и указал на Женьку, всё ещё продолжая держать девушку за руку.
Во всё время их разговора между ними телепалась на поводке смешная собачушка. Това держала поводок в левой руке, а Женька сидел на корточках и играл с животным. Но после слов Туломы он выпрямился и торжественно представился:
– Евгений Смолянский – инженер-механик.
Това посмотрела на него и удивительно мило засмеялась:
– Какой вы серьёзный!
– Я русский офицер, а офицеру полагается быть серьёзным, – многозначительно произнёс Женька.
– Но вы же сейчас не на службе? – усомнилась девушка.
– Русский офицер всегда на службе, где бы он не находился, – сказал Женя уже на родном языке, а Тулома перевёл.
Поболтав ещё с пару минут, ребята напросились на экскурсию по посёлку, в процессе которой узнали, что здесь даже имеется небольшой магазинчик. Цены там были аховые, и, со слов их спутницы, магазин этот не пользовался особой популярностью у местных жителей. Закупать продукты да и всё остальное, что требуется для ведения домашнего хозяйства, люди предпочитали в крупных торговых центрах в соседнем Ботсфиорде либо в Берлевоге. Хотя до них ещё нужно было доехать. Затем ребята наведались в местное почтовое отделение, где, как выяснилось, работала сама Това, и уже после проводили её до дома, который оказался на самой дальней окраине посёлка, рядом с кладбищем. Прощаясь, Тулома взял руку девушки и, глядя в её восхитительные глаза, поцеловал тыльную сторону её ладони. Женька прощался как настоящий аристократ, произнеся фразу:
– Сударыня, позвольте откланяться, – он гордо склонил голову, затем выпрямился и шикарно улыбнулся во все свои пока ещё тридцать два зуба.
Возвращаясь на корабль, Тулома почувствовал внутри себя то волшебное ощущение первой влюблённости, которое пьянит сердце до головокружения.
По всей видимости, выгрузка уже началась, и Туломе нужно было поторопиться для оформления документов с управляющим фабрики. Но мысли о работе, даже самые серьёзные, уже не могли изменить того состояния, в котором он теперь пребывал. Он понимал, что встретить такую очаровательную девушку на самом краю света не просто удача, это больше похоже на предначертание.
Пока моряки возвращались обратно, Тулома вполуха слушал Женькину болтовню, иногда поддакивая, иногда даже вставляя глубокомысленные (как ему казалось) замечания, но, в конце концов, Женя не выдержал:
– Да что с тобой, Тулома? Ты вообще слышишь, что я говорю?
Дружинин остановился, посмотрел на Женьку так, словно только сейчас заметил его присутствие, и принялся молча его рассматривать.
– Да, – сказал Тулома после слегка затянувшейся паузы.
– Что да? – спросил Смолянский, слегка опешив.
– Да, я тебя слушаю.
– Удивительно, – произнёс Женя, широко улыбнувшись, – я уже было подумал, что Элвис покинул здание, – при этом он постучал пальцем себе по макушке, а затем указал на голову Туломы.
– Элвис всё ещё с нами, – бодро ответил Дружинин и тоже легонько постучал пальцами себе по голове, – по крайней мере я на это надеюсь.
* * *
Пустынно на моём краю Вселенной
искрится космос бездной ледяной,
далёких звёздных Арктик
свет нетленный
мерцает над моею головой,
И в призрачном сиянье лунных радуг,
беспечно всколыхнув крылом эфир,
небесный Ангел
с изумрудным взглядом
Любовью освещает этот мир…
Тулома с большим трудом открыл левый глаз. Сквозь мутную пелену забрызганного кровью стекла гермошлема тускло помигивали разноцветные огоньки панели управления. «Управления чем? Где это я? – Дружинин, как ни силился, не мог вспомнить, где он находится и что с ним произошло. – Почему на мне водолазный костюм? Хотя это скорее скафандр. Да где же я, в конце-то концов?» – прошептал он спёкшимися губами, разглядывая невозмутимо спокойное звёздное небо сквозь прозрачный купол гравиплана.
Несмотря на болезненные ощущения от многочисленных ушибов, Тулома чувствовал невероятную лёгкость во всём теле. Удивительно привычным движением правой руки он нащупал замок ремней безопасности на груди и расстегнул его. Стараясь не совершать резких движений, Дружинин попытался выбраться из кресла пилота и едва не расколол свой гермошлем о купол гравиплана. Наученный таким опытом, он стал двигаться очень осторожно, ещё не понимая, но уже чувствуя на подсознательном уровне, что в этом мире совсем другие правила, отличные от тех, с которыми ему приходилось сталкиваться ранее. Оглядевшись вокруг, он увидел совсем рядом безжизненное тело в скафандре. Почему-то сразу было ясно, что тело безжизненное и что на нём одет именно скафандр, хотя ничего подобного он раньше не видел. На нагрудном шевроне скафандра Тулома прочитал: «Трувор Ольсен – ОСИ», и ниже: «Чёрная Стрела», а ещё ниже, и это повергло Тулому в шок: «Космофлот России». Он тут же посмотрел на свой шеврон, на котором прочёл: «Тулома Дружинин – СПК. «Чёрная Стрела»». Фууф, ну, по крайней мере он это он, и должность верно указана – старший помощник капитана, но что за «Чёрная Стрела»? И что за Космофлот? Последнее, что помнил Тулома, – это пассажирский причал в Киркенесе – небольшом городке на севере Норвегии, где в Российском консульстве он должен был оформить документы для возвращения на родину. Дожидаясь, пока в консульстве закончится обеденный перерыв, Тулома шатался по городу и, в конце концов, пришлёпал на пассажирский причал. Тот самый, на котором он высадился ещё рано утром с парома «Викинг лайн». Был солнечный зимний денёк. Полнейший штиль делал погоду удивительно комфортной, и местные жители, пользуясь таким неожиданным подарком суровой северной природы, прогуливались по причалу и общались друг с другом, щурясь на красноватый диск заполярного солнца, едва выглядывавшего из-за горизонта. Кто-то пытался рыбачить, кто-то просто наблюдал. Бегали дети. Дети! Точно! Маленькая девочка лет трёх бежит по причалу, увидав сверкающую на солнце блесну одного из рыбаков, её мама оборачивается, вскрикивает, и в это же мгновение девочка спотыкается о швартовый рым и падает с причала в ледяную воду фиорда. Тулома опускает сумку, одним движением расстёгивает молнию на куртке, бежит к краю причала, на ходу снимая ещё и свитер, и прыгает следом. Ледяная вода обжигает тело, но ногам в плотно зашнурованных кроссовках пока тепло, и это сейчас самое главное. Вынырнув, он видит на поверхности девочку всего метрах в десяти от себя. Её толстая куртка на синтепоне отлично удерживает её на воде, работая в данный момент как спасательный жилет. Надолго ли? Девочка, перепуганная насмерть, не издаёт ни звука и только хлопает мокрыми ресницами своих очаровательных глазёнок. Когда Тулома подплывает к ней вплотную, она вцепляется ему в шею мёртвой хваткой, мешая плыть и притапливая голову своего спасителя. К тому же довольно сильное течение начавшегося отлива отнесло их в сторону от причала, и Дружинин изо всех сил гребёт к скалистому берегу, где уже стоят едва ли не по пояс в воде несколько мужчин и женщин. Когда до берега остаётся всего несколько метров, Тулома уже не может держать голову над водой и погружается полностью, но всё равно продолжает плыть, пока огромные красные круги перед глазами не превращаются в сплошное кровавое зарево. Но ноги вдруг ощущают под собой спасительную твёрдость скользких ломаных скал. Чьи-то руки подхватывают сначала ребёнка, а затем и самого Тулому, поднимая его голову над водой, он делает долгожданный вдох, но в этот момент его сознание уносится в какую-то удивительную страну бескрайних пшеничных полей и дремучих дубовых рощ, и… И на этом все воспоминания обрываются.
«Ладно, не время сейчас копаться в себе. Ответы придут позже, а пока нужно разбираться с нынешней ситуацией, так как, судя по увиденному, она явно чрезвычайная и наверняка таит в себе множество угроз. Итак, я нахожусь в каком-то пилотируемом аппарате, получившем недавно серьёзные повреждения в результате столкновения, падения или взрыва. Снаружи совершенно темно, но, судя по тому, что можно разглядеть, местность больше напоминает высокогорную пустыню либо огромный промышленный карьер какого-нибудь ГОКа. Кстати, в Мурманской области таких навалом. Скафандры, видимо, для защиты от ядовитых испарений или радиации», – рассуждая таким образом, Тулома нашёл на панели управления тумблеры наружного освещения и после нескольких перещёлкиваний включил пару прожекторов и, возможно, что-то ещё. Выхваченные из мрака островки освещённости не внесли никакой определённости в его представление об окружающей действительности. Именно поэтому стоило самому выйти наружу, чтобы осмотреться. Бережно усадив тело Трувора на одно из пяти кресел аппарата и для надёжности пристегнув его ремнями безопасности, Дружинин быстро разобрался с управлением шлюзом и осторожно открыл внешний люк. Внимательно посмотрев под ноги, он спрыгнул на землю.
«Удивительная лёгкость, словно я во сне, да и тело Трувора было невесомым, точно пушинка, когда я его перетаскивал», – вновь подумал штурман, но тут же переключился на осмотр окружающего пространства.
Спустя не более двадцати минут у Туломы уже почти полностью сложилась картинка произошедшего. Вне всяких сомнений, недавно здесь произошёл мощный взрыв, в результате которого погибли как минимум три человека (Тулома нашёл искалеченные тела ещё двух членов экипажа и огромную воронку всего в каких-нибудь пятидесяти метрах от аппарата). На внешнем корпусе были отчётливо видны многочисленные вмятины и повреждения оптики, антенн и навесного оборудования. Несмотря на это, характер повреждений давал основания надеяться, что аппарат не выведен из строя полностью и, скорее всего, сможет передвигаться самостоятельно. Смущало одно – Тулома уже понял, что это летательный аппарат. Вот только у него не было совершенно никакого опыта управления чем-либо подобным. «Ладно, разберёмся. Штурман – он и в Африке штурман», – приободрил себя Дружинин и забрался внутрь, нагруженный съёмными элементами регенерации, снятыми со скафандров погибших ребят. Озадаченный запасами кислорода в своём скафандре, он несколько минут провозился с сенсорным дисплеем, смонтированным на левом рукаве, и довольно быстро с ним разобрался. Запаса оказалось на пять с небольшим часов на своём и ещё по столько же или чуть меньше на каждом из трёх снятых элементов, плюс на борту должен непременно быть свой аварийный запас. Итого – минимум на сутки. Разобравшись с одной проблемой, Тулома занялся решением другой – изучением панели управления. Надписи на русском и английском во многом упрощали задачу. Спустя примерно полчаса он начал осторожно тестировать систему, поочерёдно перезапуская навигационное оборудование. Постепенно из отдельных элементов складывалась цельная картина системы управления аппаратом. Попытки наладить связь успехом не увенчались. Что неудивительно, учитывая характер повреждений и то, что все внешние излучатели были разрушены. Спустя ещё пару часов Дружинин подвёл итог: «Итак, связь, система позиционирования, электронная картография, радиолокация и некоторые другие системы выведены из строя. В то же время силовая установка и органы управления тестируются как исправные. Осталось проверить систему жизнеобеспечения и произвести герметизацию аппарата. Может быть, тогда удастся наконец снять с себя эти доспехи. Что ж, пора приниматься за работу».
Тулома уселся в кресло пилота, пристегнул ремни безопасности и начал колдовать над системой управления. Первым делом он закрыл внешний люк и произвёл герметизацию аппарата. Затем включил систему жизнеобеспечения, и через несколько секунд на главном мониторе появилась надпись: «Воздух пригоден для дыхания». Почти машинальным движением правой руки штурман поднял стекло гермошлема, вздохнул полной грудью и затем снял шлем. После чего расстегнул ремни безопасности, поднялся и попытался снять с себя скафандр. В тот же миг взволнованный женский голос произнёс:
– Тулома Кетанович, снимать скафандр на борту гравиплана категорически запрещено!
– Кто здесь? – вздрогнул Тулома и огляделся по сторонам. Он привык доверять своим органам чувств и не сомневался в том, что только что слышал женский голос.
– Катерина – бортовой навигационный компьютер с элементами ИИ (искусственного интеллекта), – представился голос.
– До чего техника дошла, – буркнул себе под нос Дружинин, вспомнив некстати знаменитую фразу из любимого в детстве мультика про деревню Простоквашино.
– Что вы имеете ввиду? – спросила Катерина.
– Нет, ничего… Это я сам с собой, – попытался оправдаться штурман.
– Если человек разговаривает сам с собой, это может быть признаком начальной стадии психического заболевания. Такого, как шизофрения или параноидальное расстройство.
– Вот только не надо нагнетать, Катя! Можно так к тебе обращаться? – ответил Тулома, с трудом скрывая возмущение.
