скачать книгу бесплатно
– Давай, не будем об этом думать. Я сегодня что-то устал. Полежу перед телевизором, а потом спать, спать, не просыпаясь!
«А мне три раза вставать к твоей сумасшедшей матери!» – невольно промелькнуло в её голове.
В субботу тридцатого августа была чудесная погода. Солнце поднялось и разогнало лёгкий туман. В десятом часу пришла сиделка – блёкло-рыжая, немолодая, болезненного вида, скромно одетая, представившаяся Валентиной Викуловной. Обувь она сняла ещё перед домом, не заходя в вестибюль.
Николай Александрович объяснил её обязанности и на всякий случай пригрозил, что выгонит её, как предыдущую сиделку, не заплатив за работу, если узнает о малейшей грубости и насилии в отношении его матери. При этом он добавил:
– Моя жена будет следить за вами!
Это было так неожиданно, так неприятно, что Альбина Николаевна смутилась, хотела возразить, но не решилась.
Облачившись в рабочий халат, она вышла с Колей из дома. Вот она – желанная свобода! Воздух был лёгок и свеж, пахло цветами и морем. Небо светилось синевой. День разгорался.
На площадке перед задним фасадом Николай расстелил двухслойную полиэтиленовую плёнку, на которую принялись носить в корзинах срезанные секаторами тяжёлые виноградные гроздья. Альбина Николаевна раскраснелась от работы, стала ещё привлекательней. Николай смотрел восхищённо, останавливался:
– Постой, моя царица! Дай я тебя сфотографирую! Смотри, какая прелесть! – и протягивал ей смартфон, чтобы она посмотрела на саму себя.
В половине второго сиделка позвала обедать. Накрыв длинный стол в гостиной, она пошла к выходу.
– Подождите, Валентина Викуловна, садитесь с нами, – пригласила почти счастливая Аля.
– Спасибо, я принесла бутерброды из дома, – отказалась сиделка.
– Отчего же? Нам будет очень приятно. Правда, Коля?
Николай что-то хмыкнул, и Валентина Викуловна приняла это хмыканье за приглашение.
Она принесла ещё одну тарелку и села против хозяйки, которая, с неподдельным интересом стала расспрашивать о её жизни. Оказалось, что до пенсии Валентина Викуловна работала массажисткой в детском санатории, у неё сын и две внучки. У сына рассеянный склероз, сноха то находит, то теряет работу, денег нет, и вот уже десять лет она подрабатывает сиделкой, а вечерами ходит делать массаж богатым клиентам.
Когда после короткого отдыха Коля с Альбиной вернулись в сад, он сказал ей мягко, но с какими-то неприятными нотками:
– Алюшенька! Никогда больше так не делай!
– Как, Коленька?
– Прислуга должна знать своё место. Ты добрая, в тебе ещё крепки совковые привычки, но от них надо избавляться: прислуга нам не ровня, и Валентина Викуловна даже на минуту не должна впускать в свою голову мысль, что равна мне или тебе! Имей это в виду! – и он добродушно засмеялся, чтобы Альбина Николаевна, не дай бог, не обиделась.
Коля уже не первый раз произносил слово совок, ненавидимое ею со дня его введения в обиход, но теперь она твёрдо знала, что никакая политика не стоит того, чтобы отказываться из-за неё от счастья и ссориться с дорогими ей людьми. Поэтому, раньше ни разу не подав виду что оно ей неприятно, Альбина Николаевна промолчала и на этот раз.
Вечером, после ухода сиделки, она приняла от неё пост, предвкушая завтрашний отдых на пляже, а Николай носил виноград в подвал и пропускал его через специальную давилку до самой темноты.
Ночью, третий раз встав на зов тёти Нюры, Альбина Николаевна увидела блеснувшую в темноте зарницу, услышала близкие раскаты грома, а через полчаса за окнами уже во всю шумел дождь.
Наступил хмурый рассвет, ветер и дождь усилились. Стало холодно.
– Хорошо, что вчера мы убрали виноград! – радовался Николай Александрович.
– Сама природа не пускает меня на море, – мрачно ответила она.
В гостиную вошла Валентина Викуловна в плаще, с зонтиком:
– Здравствуйте, хозяева! Вот как меняется погода! Вчера стояла теплынь, а сегодня ветер – холодный, как в Сибири, – у неё было хорошее настроение и со вчерашнего обеда ошибочное представление, что хозяева считают её равной себе.
– Верхнюю одежду и мокрый зонтик могли бы снять внизу, – высокомерно сказал Николай, глядя на неё сверху вниз.
Лицо сиделки дёрнулось и погасло:
– Извините, – прошелестела она и выбежала вон.
«Коля! Зачем ты так!?» – хотелось крикнуть Альбине, но она опять промолчала, а вслух сказала:
– Давай сходим к морю.
– Далось тебе это море! Успеем ещё!
– Тогда я одна пойду! – ответила она раздражением на раздражение.
– Иди.
– Я люблю гулять под дождём, – улыбнулась она, чтобы сгладить вырвавшиеся наружу отрицательные эмоции.
На лестнице она столкнулась с поднимавшейся Валентиной Викуловной. Она прятала в рукав скомканный платочек.
– Простите нас, ради бога! – тихо сказала Альбина Николаевна.
– Ничего, – шепнула сиделка.
На улице было мрачно, тёмной листвой шумели деревья, дождь стал мелким осенним. Со стволов пушек у входа в городской музей как слёзы капала вода.
Сердце учительницы забилось: сейчас она увидит море! Вот оно! За мраморным парапетом. Она вынула смартфон и сфотографировала его. Огромное Чёрное море! Небо над ним было тёмно-серым, и оно не было самым синим – скорее серым, или свинцовым. На берег набегали волны, с барашками на гребнях. Альбина Николаевна спустилась на безлюдный пляж. Песок был мокрым, бежево-серым. На нём чётко отпечатывались её следы.
Подойдя к самому берегу, она стала смотреть как гнались друг за другом волны: поднимались как солдаты в атаку, падали, разбивались, тонким слоем ползли вперёд, таща за собой пену, разглаживая песок; останавливались и откатывались назад. Но следом на помощь спешила следующая волна, подхватывала остатки разбитого войска, поднимала вверх и вновь обрушивалась на берег, чтобы разбиться.
Что-то было завораживающее в этом бесконечном наступлении-отступлении, и долго Альбина Николаевна не могла оторвать от него взгляда. Потом лихорадочно стала щёлкать камерой смартфона: море, небо, волны, которые с близкого расстояния оказались наполненные зеленоватым светом.
Домой идти не хотелось. Она пошла по набережной вдоль ряда розовых кустов. За розами на наклонной грядке зелёной травкой было выложено «31 августа».
«Кончилось лето, – подумала она, – Феденька завтра пойдёт в школу. А я не провожу его на линейку, не нарву букет из моих цветов – георгинов, астр и гладиолусов». И что-то тревожно кольнуло её под сердце. Зашла в кафе, выпила чашку горячего кофе, посидела в кинотеатре. Шёл скучный американский фильм. Не досмотрев, пошла домой.
Николай был у матери и о чём-то с ней ворковал.
– Как погуляла? – спросил он.
– Нормально. А где Валентина Викуловна?
– Сбежала наша Викуловна. Накормила мать завтраком и исчезла. Через час позвонила: «Я у вас работать не буду». Ладно, чёрт с ней, другую найдём! Потерпи ещё немного.
– Коленька, мне кажется, что ты и правда взял меня нянькой для своей матери?
– Аля! Мне оскорбительно, что ты так обо мне думаешь! Я ведь точно так же, как ты, в плену обстоятельств.
– Коленька, прости меня! Я устала, я ужасно устала! Но мне всё чаще кажется, что твоя любовь растворяется в наших буднях, как соль в воде.
Берёзка на крыше
И вот уже прошёл октябрь. С тех пор, как ушла Валентина Викуловна у них побывало ещё три сиделки. Одна ушла на следующий день, после того, как Анна Ефимовна, обозвав её неприличными словами, вылила на постель миску супа; вторая выдержала три дня и убежала, укушенная беспокойной старушкой при попытке спасти терзаемую ею наволочку; третья выдержала две недели, но была изгнана Николаем Александровичем, когда, вернувшись неожиданно рано, он застал её в подвале за дегустацией своего вина. Все трое, естественно, не получили за работу ни рубля.
Все труды по уходу за Колиной матерью опять легли на Альбину Николаевну. Постепенно, почти незаметно, остывала и их любовь. Поцелуи Николая Александровича при отъезде на работу и возвращении домой стали ритуальными и бесчувственными; любимая его Алюшенька всё дальше отодвигалась на второй план, и всё больше занимали его работа и начавшиеся после каникул заседания в городском заксобрании, которые продолжались иногда до позднего вечера.
Однажды он вернулся оживлённый, от него пахло хорошими коньяком, и он не подошёл к ней для обычного поцелуя.
– Алечка! Сегодня я провернул такое дело! Представляешь, приняли моё предложение по финансированию строительства консервного завода! Мощности такие, что проблемы с переработкой останутся в прошлом!
– Звонила Юля. Феденька зарос в двойках.
– А? Ах да. Ну ничего страшного! Когда поймёт, что за поводок его водить некому, станет самостоятельным! О чём я? А! Представляешь, один Земзюлин был против! Орал, что я жулик и проталкиваю свои бизнес-интересы! Никто его не слушал – сел в лужу, только посмешищем себя выставил! Ох! Устал я что-то! Полежу, посмотрю телевизор.
– Коля! – сказала Альбина Николаевна, усевшись рядом, посмотри мои новые фотографии.
– А? Да-да, очень хорошие фотографии. – ответил он, едва взглянув на экран. – Нет, ты только послушай, что этот идиот говорит! По совку соскучился!
И вдруг она уловила запах духов со сладким ароматом розы. Мир перевернулся, в глазах потемнело:
– Коля! Я не переношу это слово! – крикнула она
– А раньше переносила. Что случилось?
– То, что ты меня больше не любишь. Я чувствую.
– Ну что ты…
– Да, да… Нет, я тебя не виню. Я была готова, что всё этим кончится. Спасибо и за те счастливые дни, что ты мне подарил. Признаться, я рассчитывала, что их будет больше. Не так я представляла нашу жизнь! Я ехала к любимому человеку, который называл меня царицей! А сделал… а сделал…!
– Ну договаривай, договаривай! Кем я тебя сделал?
– Банальной любовницей и служанкой своей сумасшедшей матери!
– Альбина Николаевна! – он впервые назвал её так. – Альбина Николаевна! Запомните – кто оскорбляет мою мать, оскорбляет меня!
Она встала, выпрямилась и, глядя на него сверху вниз, сказала:
– И вы, Николай Александрович, запомните – ни у вас, ни у вашей матери я служанкой больше не буду!
Он развёл руками:
– Ну что ж! Вольному воля! Я вас не держу.
Она ушла в спальню, а когда поднялась ночью к его матери, он спал в гостиной на диване, укрывшись пледом.
– Надо уезжать, надо уезжать, – твердила она, и до рассвета пролежала с открытыми глазами.
Утром за завтраком Николай сказал:
– Ты права, что-то в наших отношениях сломалось. Я чувствую твоё недовольство, атмосфера в доме становится тягостной. Но что ты от меня хочешь? Чтобы я убил свою мать? Я клянусь тебе, что моя любовь к тебе была самой искренней и не имела никакой связи с практическими расчётами!
– Вот видишь! Ты уже говоришь о ней в прошлом времени! Ты подарил мне несколько недель счастья. Спасибо. Я действительно благодарна, но жить здесь дальше нет смысла.
– И я тебе благодарен. Но… Вы, женщины, слишком многого от нас ждёте.
– Я поняла, твой пыл угас…
Он уехал, не поцеловав её. У неё болела голова. Она не могла поверить, что Коля, друг детства, который так любил её, которого она так любила, фактически выставил её вон из своего дома! Эти мысли ворочались в её голове, причиняя ужасные мучения.
– Ничего страшного не произошло, – успокаивала она себя, – вернусь домой и буду жить, как раньше. Я нужна Юльке и Феденьке. Я виновата, но они простят. Так-так. Сегодня ещё останусь, а завтра полечу домой. Конечно будут злорадствовать: «Кончилась Альбинкина любовь! – Что-то быстро надоела своему дружишке!» Дружишка – это Зойка так говорит – Зоя Павловна. Откуда она взяла это слово? Неужели Шергина читала? Да плевать, что будут говорить! Плевать, плевать, плевать!
Конечно, он разлюбил её… Запах розовых духов… Вспомнила! Так пахло от Елены Алексеевны – заведующей выставочным залом. Неужели она его любовница? А что? Очень может быть. Так вот он какой – её Коленька!
Альбина Николаевна сварила кашу, понесла тёте Нюре. Та попробовала и запустила в неё ложкой:
– Ты что мне принесла, овечка цунарозная[7 - Искажённое название болезни овец ценуроз]? – взвизгнула она, и с размаха шмякнула тарелку на одеяло.
И тут с Альбиной Николаевной случилось ужасное. Чёрная, незнакомая злоба захватила всё её существо, затмила глаза, отшибла разум, нестерпимой болью задрожала в каждой клеточке:
– Ах ты, старая свинья! – крикнула она страшным, не своим голосом и кинулась к старушке. – Долго ты ещё будешь издеваться надо мной?!
«Остановиться, остановиться!» – кричал где-то очень далеко слабый голосок человечности.
Альбина Николаевна увидела, как Анна Ефимовна вздрогнула и подалась назад, как жалкий ужас наполнил её глаза, как открывался её беззубый рот, из которого хотел, но никак не мог вырваться крик.
Эта безобразная картина должна была остановить её, но не остановила – животное начало победило. Она отмахнула старческую ручонку с обвисшей кожей и шлёпнула по седым волосам раз, другой, а потом по мягкой, как желе, щёчке.
– Что я делаю! Что я делаю! – крикнула бывшая учительница и, схватив осеннее пальто, выскочила из дома.
День был ясный, без единого облачка на небе. Ослепительное солнце заливало этот прекрасный мир. С севера дул пронизывающий ветер. Ей казалось, что не ветер, а солнце прошивает её холодными лучами. С деревьев, вспыхивая золотом, густо летели листья.
«Какая же я дрянь! Какая же я дрянь! – повторяла она сквозь слёзы, несясь прочь, куда глаза глядят, от ненавистного дома. – Неужели надо было полюбить такой огромной яркой любовью, попробовать маленький кусочек счастья, отвергнуть родных, всю предыдущую жизнь только для того, чтобы узнать какая я дрянь!?»
Когда к ней вернулась способность рассуждать и ориентироваться в пространстве, Альбина Николаевна поняла, что идёт к морю. Оно притягивало её к себе, единственное что было для неё родным в этом городишке.
Да-да! Увидеть его последний раз и проститься. А потом уехать! Сегодня же! А тётя Нюра? Может её удар хватил? – Вряд ли! Ну её! Будь что будет!
